Текст книги "Нежданный праздник"
Автор книги: Мэри Бэлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Но до сих пор не осознавала, что Рождество – праздник семейный. Праздник рождения, родительских чувств и любви. Праздник надежды и долга. Сегодня вечером она это поняла.
И все ее здравомыслие растаяло без следа.
К тому времени, как служба закончилась, Каролина спала у нее на груди и сосала большой палец, чуть приоткрыв им ротик, а Патриция прикорнула на ее руке. Руперт прислонился к Тимоти, но бодрился изо всех сил и таращил глаза.
– Вы сможете нести ее? – спросил Тимоти, почти вплотную приблизив к ней голову, и кивком указывая на Каролину. – Я возьму Патрицию.
Они шли домой бок о бок, и каждый нес по ребенку. Руперт между ними едва переставлял ноги, упорно отрицая, что устал. Они донесли девочек до детской, и она осталась, чтобы помочь няне раздеть их и уложить спать. Она поцеловала каждую и нежно улыбнулась им, хотя обе уже почти спали.
– Спокойной ночи, тетя Урсула, – пробормотала Патриция.
– Завтра праздник? – сонно спросила Каролина и зевнула. – Вот малыш удивится. Правда, мама?
Кончиками пальцев она коснулась кудряшек девочки и задумалась, в какой сказочной стране та пребывала на этот раз. У нее болезненно сжалось горло.
– Необыкновенно удивится, – согласилась она, прежде чем зайти к Руперту, чтобы пожелать спокойной ночи и заверить в ответ на его вопрос, что да, она на самом деле верит, что утром его сестер будут ждать подарки. И его, возможно, тоже.
Она встретила Тимоти в коридоре у детских спален и приняла предложенную им руку. Но, хотя было уже поздно, он повел ее не к ее комнате, а к лестнице.
– Рождественский пунш прежде, чем мы отправимся на отдых, – предложил он.
Она не возражала и позволила проводить ее вниз. Прекрасно понимая, что нужно принять решение. Незамедлительно. Здравомыслие или безрассудство. Она попыталась убедить себя, что надо быть сильной и сохранить рассудок.
Но ей хотелось быть безрассудной. Безрассудной отныне и навсегда.
***
Однажды она уже причинила ему сильную боль. Очень сильную. Поначалу ему казалось, что он не выживет, хотя и тогда понимал, что эта мысль смехотворна. От разбитого сердца еще никто не умирал. И в случившемся была значительная доля его вины. Волосы вставали дыбом, стоило только вспомнить, с какими ужасными обвинениями набросился он на Урсулу после тайного бегства Марджори с ее братом.
Разница в том, что с его стороны это была только вспыльчивость. С ее же – самая настоящая неприязнь и равнодушие. Она переметнулась к другому мужчине так, словно у них вообще не было никаких отношений, вышла за того замуж и, по-видимому, счастливо прожила с ним целых семь лет.
Он не желал вспоминать боль, причиненную ею. Он поклялся, что эта боль никогда не повторится. Он никогда не позволит себе снова полюбить.
Еще два дня назад его раздражал один ее вид. Он не желал иметь с ней ничего общего.
Эти два дня прошли далеко не гладко. Ради детей им пришлось быть вежливыми друг с другом, но враждебность время от времени просачивалась сквозь тонкий налет любезности.
Нужно держаться с поцелуями подальше от нее, пока через пару дней они не разъедутся. Он сможет ясно оценить положение вещей только тогда, когда вернется домой, с детьми. Ей никоим образом не удастся забрать у него детей.
Он их полюбил.
И зачем, черт побери, он повел ее вниз, выпить пунша, спрашивал он себя, если уже заполночь, и ему не хочется оставаться с нею наедине? Когда они вошли в гостиную, он высвободил руку и, напрочь забыв о соблазнительном подогретом пунше в чаше на буфете, прошел через комнату и бессознательно остановился под омелой и рождественской звездой. Он оперся локтем о каминную доску и уставился на языки пламени.
– Урсула, им нужны родители, – услышал он свои слова. – Не отец. Не мать. Оба. Родители. Во множественном числе.
– Да, – тихо откликнулась она откуда-то сзади.
И он осознал, что безвозвратно шагнул в неизвестность.
– Ты и я.
– Да.
Он стиснул рукой край каминной полки.
– Не пару месяцев с одним, пару с другим. С обоими, в одном доме, всегда.
– Да.
Что, черт побери, что он говорит? Что, черт побери, он делает? Как бы ни было, возврата назад нет. Он уже не думал ни о чем, кроме завершающих слов. Завершающего вопроса.
Но они же ненавидят друг друга, разве нет?
Он обернулся и посмотрел на нее. Она стояла посреди комнаты, безвольно свесив руки. Бледное лицо, полные страха глаза.
– Урсула, почему ты вышла за него?
– Не знаю, – она судорожно сглотнула. – Был скандал. Меня могли подвергнуть остракизму. Ты оставил меня. Столько боли… А он сделал предложение. Оно… оно показалось мне спасительным.
– Бедняга, – посочувствовал он ее покойному мужу, хотя все еще испытывал к нему стойкую неприязнь.
– Полагаю, он меня тоже использовал. Мы стоили друг друга. Этот был не… ну, не совсем брак. Только первые несколько недель. Так что никаких детей. Не могло быть, – она вспыхнула, – не было возможности.
За семь лет Карлайл ложился с ней в постель только несколько недель поначалу? Почему?
– Почему?
– Он предпочитал своих друзей-мужчин.
Вот как. Удивительно, но он совсем не поразился тому, что узнал.
– Но мы совсем неплохо ладили. И, думаю, оба получили от брака, что хотели.
– А чего хотела ты?
– Покоя. Хотела вообще перестать чувствовать. Чувства ранят. Любовь ранит.
– Да, – тихо согласился он.
Ее глаза внезапно наполнились болью.
– Ты сказал, что вернулся бы. Это так?
– Конечно, вернулся бы. Я любил тебя. Твоя первая брачная ночь стала для меня адом.
– Боже! – она закрыла лицо руками.
– Ты действительно считала, что между нами все кончено?
– Да, – уныло и глухо ответила она.
– Что ты чувствовала? – он уловил муку в ее голосе.
– Мне не хотелось жить. Я не знала, как заставить себя просуществовать следующие пятьдесят лет или сколько там мне причитается.
Наступила долгая пауза, и он не знал, как ее прервать. Она стояла там же, прижав ладони к лицу.
– Урсула, – наконец позвал он, подождал, пока она не глянула на него страдающими глазами, и протянул ей свободную руку. – Иди сюда.
Она медленно, как сомнамбула, двинулась к нему и не остановилась, пока не уткнулась в него, спрятав лицо в складках его галстука. Он обнял ее и почувствовал, как она глубоко вдохнула и медленно выдохнула через рот.
– Если мы поступим так, как ты предлагаешь, – неуверенно сказала она, – это будет только ради них? Ведь так?
Он понимал, что она на самом деле хотела спросить, понимал, что ей нужны его заверения. Понимал, что должен произнести три самых трудных слова в мире, которые свяжут их навсегда. Когда-то с этими словами не было проблем.
– Дети куда важнее, чем мы с тобой,– вздохнул он. – Их потребность в любви, безопасности и родительской защите так велика, что, кажется, ее можно потрогать. В наших силах дать им то, в чем они нуждаются, и мы это сделаем.
– Да, – согласилась она.
Он наклонил голову и потерся щекой о ее волосы. Они были такими же мягкими и шелковистыми, какими запомнились.
– Они будут нашей семьей, – тихо продолжила она. – Почти как мы задумывали. Но…
– Но? – повторил он, когда она не закончила фразу.
Она ухватилась за отвороты его сюртука. Крепко.
– Как мне жаль, что я не стала ждать, пока ты вернешься. Как мне жаль, что я не знала, что ты вернешься. Мы могли бы любить друг друга и завести собственных детей. Увы, слишком поздно.
– Слишком поздно? – он взял ее за плечи и чуть отодвинул, чтобы посмотреть в глаза. – Сколько тебе, Урсула? Двадцать семь? Двадцать восемь?
– Семь.
– Я и не знал, что детородный период женщины столь короток. И я не замечал у себя склонности к бессилию, хотя мне уже стукнуло тридцать.
Она покраснела, ее руки потянулись к верхней пуговице его жилета, взгляд последовал за руками. Точно как Каролина.
Он наклонился к ее уху.
– Может быть, нам стоит попробовать, – искушающе прошептал он, – и выяснить, сможем ли мы в нашем почтенном возрасте родить собственного ребенка. Попробуем?
Она прикусила нижнюю губу.
– Или детей, – продолжил он. – Может, ухитримся родить двоих? Или даже четверых? Мальчик, девочка…
– … мальчик, девочка, – закончила она за него и тихо засмеялась, хотя глаза и руки все еще были заняты пуговицей.
– Не крути ее слишком сильно. Ты доставишь моему камердинеру немыслимые страдания, если жилет отправится на мне наверх без одной пуговицы.
Ее руки замерли, и она уткнулась в них лбом.
– Тимоти, эти два дня были самыми счастливыми за всю мою жизнь.
Он слушал ее с некоторым удивлением. Но она была права. Для него эти дни тоже были самыми счастливыми. Не исключая и тех трех месяцев между их первой встречей и разрывом помолвки.
– И для меня тоже, – согласился он. И продолжил, немного помолчав. – Я должен объясниться первым?
– Да, пожалуйста. Я поставлю себя в глупое положение, если сначала признаюсь, а потом окажется, что ты вообще не собирался этого говорить.
– Ну, мне-то не впервой выставлять себя идиотом, – он потерся подбородком о макушку ее головы. – Я люблю тебя, Урсула.
– Я люблю тебя, Тимоти, – она произнесла эти слова так быстро, что они закончили почти одновременно.
– Ты выйдешь за меня? Может мне нужно опуститься на одно колено?
– Нет. Это глупо. И да. Нет по поводу колена, и да, выйду. Как считаешь, мы об этом не пожалеем? Когда Рождество закончится, мы вернемся домой, и все останется в прошлом?
– Дети не исчезнут, когда закончится Рождество, – он покачал головой. – Не исчезнет и моя любовь. Или твоя. Она никогда не умрет, как и моя. Согласна?
– Нет, не исчезнет, – она вздохнула и, наконец, подняла голову, чтобы посмотреть на него. Боже, как он близко! – Она никогда и не исчезала. Я могла бы вытравить ее, только перестав чувствовать вообще. И постараться убедить себя, что то, что я чувствую – или не чувствую – это покой и довольство жизнью. Я никогда не переставала любить тебя. И никогда не перестану.
Он с трудом сглотнул. Если все это происходило в воображаемом мире, он не хотел бы возвращаться в реальный. Он преодолел дюймы, разделявшие их рты.
Они в унисон застонали и оторвались друг от друга, чтобы рассмеяться. И посмотреть друг другу в глаза.
А потом снова заняться серьезным делом – объятиями и поцелуями.
Спустя долгое время он поднял голову и вздохнул.
– Думаю, нам лучше отправиться спать. Порознь, хотя это убивает меня, да и тебя, как вижу, тоже. Взять тебя прямо здесь, на полу, было бы дурным тоном, хотя эта мысль не покидала нас последние минуты. Так же дурно было бы разделить постель в доме наших племянников. Сможешь подождать до нашей брачной ночи?
– Сколько?
– Примерно двадцать четыре часа после нашего скорейшего возвращения в Лондон.
– Заставишь лошадей лететь галопом? – усмехнулась она.
– На самом деле я намерен заставить их еще и крылья расправить.
Они потерлись носами и посмеялись над глупостями, которые несли.
– Мы займемся любовью в нашу первую брачную ночь. А сейчас и все ночи, пока мы здесь, спи. Спи, пока есть возможность. Как только мы поженимся, у меня найдется, чем занять тебя по ночам.
– В самом деле? – она еще раз на мгновение вжалась лицом в его галстук. – Как чудесно это слышать! Обещаешь?
Он усмехнулся и крепко прижал ее к себе, прежде чем отпустить и предложить руку.
– Пристойность, миледи, прежде всего пристойность.
– Да, милорд, – кротко согласилась она, положив свою руку поверх его.
Они в молчании направились наверх. Он поцеловал ее перед ее дверью и неохотно отступил назад. Ее глаза сияли такой любовью, что на мгновение он почувствовал, как тает его решимость.
– Счастливого Рождества, Тимоти!
– Счастливого Рождества, Урсула! – откликнулся он, склоняя голову. – Кстати, омела действует безотказно.
– Милый!
– Любовь моя!
Они тихо рассмеялись. Их смех немногим отличался от детского хихиканья днем. Они вели себя как сущие дети. Это было восхитительно! Он послал ей воздушный поцелуй. Она ответила тем же.
Он открыл свою дверь и шагнул в комнату.
– Хорошего понемножку.
– Согласна.
Она закрыла за собой дверь раньше, чем он свою.
***
Няня помогла им одеться, пригладила Каролине кудряшки и принялась усердно расчесывать Патрицию. Она велела Патриции не ерзать, но добрым голосом. Патриция слишком волновалась, чтобы сидеть неподвижно. Каролина тоже волновалась, но старалась этого не показывать, чтобы ее не сочли глупышкой.
А потом в их комнату вошел Руперт. Он тоже был одет, умыт и причесан, и тоже едва не лопался от волнения. Обычно ему не разрешалось входить в комнату девочек. Няня всегда говорила, что так делать не подобает. Но сегодня не сказала ничего. И даже улыбнулась, здороваясь с ним.
– Как ты думаешь, Руперт? – спросила Патриция, встретившись с ним глазами в зеркале. – Как думаешь?
– Я не уверен, – ответил Руперт. И перешел на свой взрослый голос. – Вообще-то меня это совсем не волнует, лишь бы Каролина получила хоть один. И надеюсь, что хоть один есть и для тебя, Патриция.
– О, нет. Если тебе ничего не будет, то и мне не надо. Главное Каролина. Ведь ей всего четыре.
Каролина понимала, что они говорили о подарках. На самом деле она не станет переживать, если их вообще не будет. В конце концов, это не ее день рождения, а день рождения малыша. И гостиную внизу они украсили, чтобы порадовать именно его. Позже они собирались принести его туда и все вместе пожелать ему счастливого дня рождения. И еще целовать его и ворковать над ним. Она хотела повертеть для него Рождественскую звезду, чтобы он ловил ее взглядом. И там будут мама и папа, и он будет чувствовать себя в безопасности.
Ей тоже хотелось чувствовать себя защищенной. Хотя, она и так уже была в безопасности. Ведь папа сказал, что будет беречь ее отныне и навсегда. Но младенчик-то его не слышал.
– Тетя Урсула сказала, что она почти уверена, что будут, причем всем нам, – сказал Руперт своим обычным, но таким дрожащим голосом, что Каролина поняла, ему ужасно хочется, чтобы подарки были.
– О, – на вздохе сказала Патриция. – Как ты думаешь, Руперт? Думаешь, она всегда права?
– Думаю, наверное, всегда, – осмотрительно предположил Руперт.
А затем дверь снова открылась, и появились тетя Урсула и дядя Тимоти, они держались за руки и улыбались. Няня тихонько вышла из комнаты.
– Мне кажется, – сказала тетя Урсула после того, как все поздравили друг друга, – вам стоит спуститься в гостиную. Там появились какие-то странные пакеты. С вашими именами, и по нескольку на каждого.
Патриция завизжала.
Руперт трижды подпрыгнул на месте.
– Конечно, если никому не интересно… – усмехнулся дядя Тимоти.
Руперт и Патриция столкнулись в дверях и исчезли. Тетя Урсула рассмеялась.
– Пойдем, дорогая, – сказала тетя и протянула руку Каролине.
Но Каролина отступила назад.
– Мне надо вернуться в детскую, – сказала она. – Вы идите, я приду позже.
Тетя Урсула и дядя Тимоти внимательно посмотрели на нее. Каролина заметила, что они все еще держались за руки. Это выглядело так мило.
– Хорошо, – согласился дядя Тимоти. – Мы придержим войско внизу, пока ты не придешь.
Каролина пошла к детской, на цыпочках зашла внутрь и склонилась над кроваткой. Ребеночек смотрел на нее и размахивал в воздухе кулачками. Она улыбнулась ему и осторожно взяла на руки. На всем пути вниз она бережно держала его на вытянутых перед собой руках. Она спускалась по лестнице очень медленно, ступенька за ступенькой, чтобы не споткнуться и не упасть. Дверь гостиной оставили для нее открытой.
– Она пришла, – сказал дядя Тимоти. Он стоял у горящего камина, под омелой, а тетя Урсула рядом с ним.
– Каролина! Посмотри! – взвизгивала Патриция.
– Подарки! – кричал Руперт высоким мальчишеским голосом. – Всем нам, Каролина!
Но Каролина осторожно, не глядя по сторонам, вступила в комнату.
– Что это? – мягко спросила тетя Урсула.
– Ты ушибла руки? – забеспокоился дядя Тимоти.
– Я принесла малыша, – объявила Каролина.
– Малыша?
Тетя Урсула смотрела так, будто ничего не понимала. Они переглянулись с дядей Тимоти.
– Это его день рождения, – сказала Каролина. – Мы украсили комнату для него. Посмотрите, он не спит. Ему нужна мама.
– Мама? – на какое-то мгновение дядя Тимоти пришел в замешательство, но только на мгновение. Каролина увидела, когда он все понял, ведь она знала, что он поймет. И тетя Урсула тоже. Тетя наклонилась и протянула руки.
– Тогда тебе лучше передать его мне, – сказала она. – Подумать только! Какой чудесный ребенок. – Она осторожно взяла ребеночка на руки, улыбнулась ему и покачала. – Только посмотри, Тимоти.
– Он пока не знает, что у него есть мама и папа, и что о нем будут заботиться отныне и навсегда, – объяснила Каролина. – Но теперь будет знать.
Она удивилась, когда увидела, что тетя Урсула заплакала, и что дядя Тимоти часто-часто заморгал. Но их слезы не были грустными. Она это чувствовала.
– Да, теперь он будет знать, – твердо сказал дядя Тимоти. – Он будет знать, что у него есть мама и папа, и дом, где они всегда будут вместе с ним, пока он не вырастет. И что они будут любить его каждый день его жизни. И его брат и сестры тоже. Его мама и папа собираются пожениться, и всегда будут жить вместе, чтобы его семья всегда могла быть вместе.
– Мы в самом деле будем жить вместе с вами? – потрясенно спросил Руперт. – Всегда? Нас на самом деле не отошлют в приют?
– Мы всегда будем с вами и будем играть с вами каждый день? – просияла Патриция.
Тетя Урсула кивнула и улыбнулась. Каролина знала, что она вытерла бы слезы, если бы не держала ребеночка.
– Как зовут малыша? – вежливо поинтересовалась Патриция.
– Ну конечно же, Иисус, – ответила тетя Урсула прежде, чем Каролина успела открыть рот.
– Найден там, где и должно, – сказал дядя Тимоти, взглянув вверх, – под Вифлеемской звездой.
– У Каролины такое воображение, – нежно сказал Руперт извиняющимся тоном. – Она это перерастет.
– Надеюсь, нет, – улыбнулась тетя Урсула.
– И поскольку этот ребенок слишком мал, чтобы развернуть и даже оценить подарки, – сказал дядя Тимоти, – как насчет вас, дети? Будете открывать ваши подарки?
Руперт и Патриция с криками восторга кинулись к пакетам на подоконнике. Каролина немного задержалась, чтобы посмотреть, как дядя Тимоти улыбнулся, глядя в глаза тети Урсулы, и осторожно наклонился над ребеночком, чтобы поцеловать ее в губы.
Конец
