Текст книги "Нежданный праздник"
Автор книги: Мэри Бэлоу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Мэри Бэлоу
Нежданный праздник
Снег шел как-то нехотя. Его не хватало, чтобы украсить сад под окном детской. И даже чтобы забелить землю. Хватало только на то, чтобы присыпать белой крупкой края лужаек и тонкими белыми змейками скользить по дорожке. И чтобы сделать небо низким и свинцово-серым, словно сейчас не полдень, а ранний вечер.
Это была совсем не та рождественская картина, о которой можно мечтать. Но до Рождества оставалось ещё три дня. Может быть, к тому времени снег пойдет как следует.
– Хватит, чтобы слепить снеговика, – обронил Руперт Парр, глядя в окно и хмуро изучая небо.
– Хватит, чтобы сделать снежных ангелов, – добавила Патриция Парр, его сестра, довольно мрачно рассматривая редкие мелкие хлопья, медленно опускавшиеся на землю.
Каролина Парр, стоя коленями на полу, оперлась локтями на приоконный диванчик и, положив подбородок на ладошки, пристально смотрела наружу.
– Руперт, а Рождество скоро наступит? – задумчиво спросила она. – А оно будет снежным?
Она помнила прошлогоднее Рождество, когда готовили гуся и рождественский пудинг. Но тот день оказался вовсе не таким счастливым, как она ожидала. Няня сердилась, Руперт и Патриция капризничали. Да и снег не пошел – Каролина вообще-то не помнила, на что похож снег. А мама и папа домой так и не приехали. Няня объяснила Руперту, что им пришлось отправиться на неожиданную, очень важную встречу, и они приедут домой, как только смогут. Но они послали подарки, которые прибыли неделей позже.
– Расскажи мне о Рождестве, – попросила Каролина, не отводя пристального взгляда от мира за окном и обращаясь к восьмилетнему брату, которого считала всезнающим. – Расскажи мне о снеге.
Но ответила их няня. Каролина нежно любила ее, но в последнее время та сердилась и бранилась даже больше, чем на прошлое Рождество.
– Мистер Руперт, мисс Патриция, в этом году о Рождестве говорить не будем, – твердо заявила няня. – О снеговике и снежных ангелах тоже. Вы достаточно взрослые, чтобы понимать, что к чему. Как не стыдно забивать голову мисс Каролины неподобающими мыслями! Для удовольствий будет другое время и другое Рождество.
– Прошу прощения, няня, – ответил Руперт голосом, который всегда вызывал у Каролины желание взять брата за руку и прижаться к ней щекой, чтобы приободриться. Это был взрослый голос, обычно он так не говорил.
– Вы должны понимать, мистер Руперт… – продолжала няня.
Но Каролина перестала слушать и наблюдала за снежными змейками, скользящими наискось через дорогу, все в одну сторону. Она надеялась увидеть хоть одну, бегущую напротив, но таких не было. Она решила, что все они убегали от жестокого дракона. Дракон держал в заточении прекрасную принцессу. Это был плохой дракон. Скоро один из снежных змеев возвратится, чтобы сразиться с драконом, спасти деву и стать великим героем. Он женится на ней, и с тех пор они будут жить долго и счастливо. Она сосредоточенно высматривала змея-героя, который, наперекор ветру, скользнет назад через дорогу.
Каролина вполуха слушала няню, которая напоминала Руперту и Патриции, что мама и папа ушли совсем недавно. Иногда она задумывалась, куда же они ушли. Но когда спросила, няня сказала, что на небеса, к ангелам, поющим вокруг Божьего трона, и что она не должна задавать слишком много вопросов. И вообще, они не должны даже думать о подарках, сладких рождественских пирожках, пении рождественских гимнов или о чем-нибудь таком, заставляющем забыть, что они находятся в трауре.
Патриция ненавидела свои черные платья, но няня не позволяла надевать что-нибудь другое. Каролина не возражала. Ей было все равно, во что няня одевала ее, лишь бы было тепло и удобно.
За ее спиной Руперт спросил у няни:
– Что с нами будет?
Он все еще говорил своим взрослым голосом.
– Все отберут, не так ли? И дом будет продан. В уплату папиных долгов. И вы не сможете остаться с нами, потому что совсем не будет денег, чтобы вам платить. Нас отошлют в сиротский приют, ведь так, няня? Я не возражаю. Я буду заботиться о Патриции и Каролине, пока они не вырастут и не выйдут замуж. Я уеду и наживу состояние.
– Я поеду с тобой, Руперт, – воскликнула Патриция. – Мы оставим Каролину в приюте, потому что она слишком мала, и возвратимся за ней, когда наживем состояние. Мне семь лет. Я могу готовить тебе и чинить одежду.
– Не говорите глупости, – резко оборвала няня. – Вы напугаете мисс Каролину. Конечно же, вас не пошлют в приют. Ваша тетя или ваш дядя приедут за вами и дадут вам кров. Их уведомили. Они приедут за вами со дня на день. А теперь я хочу, чтобы вы оба взяли свои книги и начали читать. Ну, мисс Каролина, – ее голос стал мягче. – Подойдите и сядьте няне на колени, милочка, и я почитаю вам рассказ.
Каролина сделала то, что ей велели, и слушала историю маленькой девочки, с которой происходили очень хорошие вещи, потому что она всегда была очень хорошей маленькой девочкой. Но Каролина предпочла бы оставаться у окна и сплетать истории о снежных змеях, затаившемся драконе и прекрасной принцессе. Или предпочла бы послушать, как Руперт рассказывает о Рождестве или о снеге.
Она хотела бы знать, почему они носят черное, и почему не должно быть никакого Рождества и никакого снеговика или снежных ангелов, и почему они должны отправиться в сиротский приют только потому, что мама и папа отошли. Все равно мама и папа никогда не приезжали домой. Она помнила их не намного лучше, чем помнила снег.
Кто такие ее тетя и дядя, подумала она, прижавшись головой к пышной няниной груди и звучно зевая.
Их она тоже не помнила. Зачем они приедут?
***
Леди Карлайл потянулась к окошку кареты и с тревогой поглядела на небо. Уже который час оно вовсю грозило снегом. Неужели и вправду пойдет снег? Она дрожала, несмотря на то, что была тепло одета, а ноги укрыты тяжелым пледом. Да и кирпич под ступнями все еще был теплым, хотя прошло почти два часа с тех пор, как они останавливались на обед в гостинице, где его снова нагрели.
Во всяком случае, она надеялась, что доберется до места назначения прежде, чем пойдет снег. Она не горела желанием отправиться в эту поездку. Они с Адрианом никогда не были близки. А последние годы особенно. Его дети были ей незнакомы. Все дети были ей незнакомы. У нее никогда не было собственного ребенка, хотя она была замужем семь лет, до того, как два года назад овдовела. Хотя, не так уж много было возможности…
Леди Карлайл на мгновение поджала губы и поглубже зарыла руки в муфту.
Она понятия не имела, что будет делать с тремя маленькими детьми. Было время, когда ей хотелось иметь собственную семью, но это желание умерло в первый же год брака, и теперь она была вполне довольна своим бездетным статусом. И своим вдовством. Ей нравилось быть одинокой и независимой. Ей нравилось быть одной из самых уважаемых светских дам Лондона. Ей доставляло удовольствие осознавать, что приглашения на ее еженедельные рауты жаждали заполучить как представители света, так и интеллигенции. И она ничего не имела против, когда ее порой называли синим чулком.
Черт побери, что она собралась делать с тремя детьми? Просто немыслимо, чтобы они жили вместе с ней. Они перевернут вверх дном и ее дом, и ее жизнь. Они сведут ее с ума. Она заработала свою нынешнюю приятную и мирную жизнь семью годами безрадостного брака.
Адриан и Марджори прожили свои жизни эгоистично и безответственно, и это еще мягко сказано. Все время их супружества они провели в Лондоне, щедро тратясь на дорогое жилье, модную одежду, роскошные украшения и развлекаясь тем, что проигрывали деньги, которых у них не было. Впрочем, и без азартных игр они постоянно были бы по уши в долгах. Небольшое состояние Адриана и собственность, унаследованная им от их отца, исчезли в первый же год. Но самым эгоистичным, что они когда-либо натворили, было то, что они привели в этот мир троих детей. Привели только для того, чтобы почти полностью ими пренебречь. Они погибли, оба, при разборке в игорном притоне. Леди Карлайл подозревала, что их гибель могла быть организована ростовщиками, которым они безнадежно задолжали.
Она ощутила вспышку застарелой злости на них, хотя, как предполагается, недобрых чувств к усопшим питать не следует. Как смели они жить так беспечно, когда у них были дети, о которых они обязаны заботиться. И как они посмели возложить на нее ответственность за этих детей.
Ее гнев усугубляла сопровождавшая его вина. Она не способна глубоко скорбеть по поводу смерти единственного брата. И не способна испытывать симпатию к невинным крохам, оставленным им. Она также осознавала тот факт, что они осложняли ее жизнь, и эгоистично – возможно, в конце концов, она не так уж отличалась от Адриана, – не хотела этих осложнений. Ее раздражало чувство вины, порожденное осознанием всего этого.
Бедные дети. Они были ее племянниками. Но она не чувствовала родства с ними, не чувствовала любви к ним. Она никогда не видела их. Они с Адрианом отдалились друг от друга вскоре после его женитьбы.
И почему детей навязали именно ей? У Марджори был брат – виконт Морси. Он богатый и влиятельный человек. И у него не один дом. Ему было бы проще простого забрать детей и никогда не ощущать бремя их присутствия. Но она готова поставить на все состояние, что он проигнорирует любое обращение, которое будет ему послано.
Ее губы снова поджались. Да, это в его духе – полагать, что кто-то другой будет заботиться о них. Он был высокомерным, циничным и жестокосердным человеком. Она поняла это много лет тому назад. Годами она избегала его, что было довольно легко, невзирая на то, что оба часто бывали в Лондоне. Похоже, и он старался ее избегать.
Впрочем, она бы проследила, чтобы он не увиливал от ответственности за детей. Она бы ему не спустила. Уж она бы потребовала, чтобы он выполнил свой долг.
Но гибло именно ее Рождество, а не его. Она всегда наслаждалась Рождеством в городе и круговертью светских развлечений. Вероятность того, что она вернется в Лондон как раз к какому-нибудь празднеству, была весьма призрачной. Особенно, если зарядит снег. Вполне возможно, она будет заточена в деревне на неделю или даже больше. Худшей доли она и представить не могла.
Впрочем нет, могла – заточение в деревне на неделю, а может и более, с тремя детьми восьми, семи и четырех лет. Вполне реальная возможность была просто немыслима.
Что, скажите на милость, она будет с ними делать? С ума сходить?
Последние мили карета то останавливалась, то трогалась, ибо кучер спрашивал, куда ехать. Но наконец, они, похоже, прибыли. Леди Карлайл выглянула из окна и скривилась. Адриан купил этот коттедж за ночной выигрыш вскоре после того, как потерял свою собственность, дом ее детства. Это приобретение Адриана она никогда прежде не видела. Отнюдь не особняк, но и не лачуга, он знавал лучшие дни. От дома и сада перед ним веяло обветшалым аристократизмом. Было ясно, что ни один из выигрышей не был потрачен на его содержание или наем слуг, должных о нем заботиться.
Она глубоко вздохнула.
– Ну, это здесь, Нетти, – сказала она своей служанке, которая завозилась в противоположном углу кареты, приходя в себя после долгого сна. – Что ж, памятное будет Рождество.
Но внезапно она поняла, что ее карета остановилась не у ворот сада, а на некотором расстоянии сбоку от них. Прижавшись щекой к окошку и посмотрев в него, она увидела причину. Дорогу блокировала другая карета, и кто-то из нее выбирался – высокий, прекрасно сложенный джентльмен, чьи широкие плечи казались еще шире из-за множества пелерин модного пальто и чья шляпа скрывала, как она знала, хотя и не могла видеть сейчас, густые волосы богатого каштанового цвета. И чье привлекательное лицо портило обычное надменное выражение.
Теперь ее день, ее Рождество, закончилось не начавшись, раздражено подумала она, когда он повернулся, чтобы посмотреть на ее карету. Она поспешно отпрянула подальше от окна. Она не могла позволить ему подумать, что вытянула шею единственно для того, чтобы поймать его взгляд.
Мгновение спустя дверь ее кареты отворилась
– Ах – произнес виконт Морси голосом, который она так хорошо помнила и который так ненавидела. Он всегда звучал так, будто ему и дышать-то лень, – Вижу, что проиграл бы пари, если бы был достаточно неблагоразумен, чтобы с кем-то поспорить. Вы приехали.
***
Получив скорбное известие, он горевал. Возможно не так глубоко, как следует горевать, когда теряешь сестру, которая погибла насильственной смертью не дожив и до тридцати, но он горевал. Горевал, вспоминая девочку и молоденькую девушку, которой она когда-то была. До того, как встретила Адриана Парра, вскружившего ей голову. До того, как бросила вызов семье и вышла замуж за этого мота. До того, как влюбилась в Парра, или что там она к нему испытывала, и что заставило ее слепо покоряться ему и следовать за ним через все безумие его короткой жизни. До того, как родила детей, которых не желала и о которых не заботилась.
Возможно, его горе было не столь глубоко, потому что она превратилась в особу, к которой он испытывал антипатию. Он отвернулся от нее несколько лет назад, когда обнаружил, что деньги, которые она выпрашивала у него на своих детей, подчистую проигрывались.
И вина за все случившееся лежала на нем. После ее смерти эта невольная вина легла на него тяжким бременем. Если бы не он и его безумное увлечение женщиной, которую он теперь ненавидел, Марджори никогда бы не встретила Парра. Но он смог избавиться от чувства вины. Она всегда была глуповатой и неуравновешенной, с ней было трудно сладить. Возможно, Марджори все равно встретилась бы с Парром или с кем-то на него похожим. Она не слушала советы и не подчинялась приказам. Она тайно бежала с Адрианом Парром, когда он, ее брат, не дал согласие на их брак.
Что ж, теперь все это история. Хотя не совсем так. Осталось трое детей. Мальчика виконт видел еще младенцем. И ни разу не видел ни одну из девочек. Но они существовали, эта троица – камень у него на шее. Он ничего не знал о детях. Он ничего не хотел знать о детях. Он вовсе не желал связываться с этими тремя. Но они были его племянниками, и он приходился им самым близким родственником, за исключением леди Карлайл, их тети по отцовской линии.
Ноздри виконта раздувались при одной мысли об этой женщине. Охотница за приданым. Самозванка, интригами проложившая себе путь к вершине и ставшая одной из самых модных светских дам Лондона. Синий чулок. Его губы скривились в презрительной ухмылке.
Разумеется, он не ждал, что у леди Карлайл пробудится материнский инстинкт, который заставит ее помчаться на помощь к трем осиротевшим детям. Он побился бы о заклад, что этому не бывать.
Рождество, конечно, погибало. Для соблюдения приличий ему полагалось облачиться в траур и ограничиться в светских развлечениях. Но, вполне возможно, он принял бы приглашение провести праздники в поместье Хинкли. Там собиралось приятное общество, и там должна быть дочь Хинкли…
Но нет! Он обречен провести Рождество, пытаясь обустроить будущее трех чужих для него детей. Его карета приближалась к дому, где они жили, и, судя по погоде, он может застрять там, с ними, и надолго. Восхитительная перспектива!
Что, черт побери, он будет делать с тремя детьми?
Виконт хмуро глядел на дом, когда его экипаж, наконец, остановился у ворот. Коттедж был довольно мал, хотя и больше, чем он мог ожидать, учитывая то, что Парр с Марджори пустили на ветер и его поместье с небольшим состоянием, и ее весьма значительное приданое, а также залезли в непомерные и безвозвратные долги. Но это был весьма запущенный загородный дом. Мрачный. И унылый.
Он очень жалел детей. И спрашивал себя, глубоко ли они скорбят. Все-таки, Марджори и Парр были их родителями.
Когда он выбрался из кареты, то понял, что позади остановился другой экипаж. И, взглянув на него, увидел леди Карлайл, которая, прижавшись лицом к окошку, смотрела на него. И тут же быстренько отшатнулась. Конечно! Это же настолько ниже ее достоинства – показать, что она хоть мало-мальски им интересуется.
Он разозлился. Она доказала, что он был неправ, а он ненавидел быть неправым. Ему не хотелось думать, что в ее душе имелась хоть малая толика сострадания к детям. И тут его осенила мысль, что в доме они будут вместе. Вместе с наступающим Рождеством. И вместе с неизбежной метелью.
«Твою мать!», от души выругался он про себя.
Иногда он ненавидел ограничения, налагаемые на него как на джентльмена. Он бы предпочел с наслаждением проигнорировать ее присутствие и в одиночестве зашагать к двери коттеджа. И все-таки, он позволил себе слабость сорвать на ней свою досаду:
– Ах, – сказал он, изучая ее красивое, высокомерное, холодное лицо, так странно контрастирующее с ярко-рыжими волосами, выглядывающими из-под полей шляпы. – Вижу, что проиграл бы пари, если бы был достаточно неблагоразумен, чтобы с кем-то поспорить. Вы приехали.
Ее прекрасный большой рот вытянулся в ниточку, а челюсти сжались так, что ему показалось, будто зубы расколются от силы, с которой она их стиснула.
– Я приехала, милорд, – сказала она, и каждый звук ее голоса был так же морозен, как этот день, – потому что в самых буйных своих фантазиях не могла представить, что вы окажетесь здесь. Очевидно, мы оба можем иногда ошибаться.
Виконту приходилось смотреть на нее снизу вверх и это ему не нравилось. Кучера, который должен был выдвинуть ступеньки и помочь ей спуститься, что-то не было видно.
– Позвольте мне, мадам, – он наклонился внутрь кареты, откинул плед, укрывавший ноги и, взяв ее за талию, снял ее на землю и поставил перед собой. Так-то лучше. Теперь она едва доставала головой до его подбородка. Ее талия, как он запоздало заметил, стала еще тоньше, чем прежде. И она все еще пользовалась теми же духами, что и прежде, с тонким ароматом, который дразнил, а не атаковал обоняние.
– Благодарю за то, что дождались моего позволения, милорд, – с едким сарказмом сказала она. И добавила – Руки!
Он убрал руки и поджал губы.
– Мадам, – он поклонился с преувеличенной любезностью, обдумывая приятные способы укорочения ее острого языка, – вы примете мою руку, чтобы мы могли подойти к дому и как должно встретиться с нашими племянниками?
Он ждал ее ответа.
– Благодарю, – она вздернула подбородок и нос, и хотя те вынуждены были двигаться вместе, преуспела в том, чтобы это вздергивание выглядело двумя совершенно отдельными движениями.
Она невесомо положила свою руку вдоль его руки, как будто он собирался вести ее в танце. Пусть не считает, что взял над ней верх.
В мертвой тишине они проследовали через ворота и направились вдоль по дорожке.
Каким будет это Рождество, думал виконт Морси. Ветхий коттедж, некстати начавшаяся метель, трое маленьких детей и холодная, надменная женщина. Боже, что за Рождество!
Он спрашивал себя, каким же ненормальным он когда-то был, воображая, что любит эту женщину. И за какую неведомую добродетель высшие силы вознаградили его, не позволив на ней жениться.
***
Два экипажа. Не один, а целых два! Детей слегка подташнивало от волнения при виде одного экипажа, остановившегося у ворот, тем более что это был самый величественный экипаж из всех, что они прежде видели. А когда позади него появился второй, их глаза от восторга стали как блюдца. Правда, долго наслаждаться видом им не позволили. Няня отогнала их от окна, наскоро и больно обтерла им лица и сменила девочкам передники на те, что поновее и почище.
Похоже, прибыли их дядя и тетя.
Руперт и Патриция, немедленно изготовясь, собрались было мчаться вниз, чтобы встретить гостей. Но няня сказала, что ни волнение, ни стремление покинуть детскую, непозволительны. Они должны спокойно ожидать там, где находятся, до тех пор, пока их тетя и дядя не оправятся от путешествия и не решат, посетить их или вызвать к себе. И они должны вести себя наилучшим образом.
Дети должны быть видны, но не слышны. Дети могут говорить только тогда, когда к ним обращаются. Каролина мысленно повторила правила, хотя это было ни к чему. Она была рада, что им не позволили бежать в холл. Она надеялась, что тете и дяде понадобится достаточно много времени, чтобы оправиться после путешествия. Она надеялась, что останется неговорившей, даже после того, как им разрешат говорить.
Они пришли очень скоро. Няня сказала, что они пожелают умыться, переодеться и выпить чаю, но, должно быть, ошиблась. Каролина попыталась спрятаться позади нее, когда гости вошли в детскую, но была твердо выдвинута вперед, после того как няня присела в глубоком реверансе. Так что вместо этого Каролина уцепилась за рукав Руперта и стояла, полуприкрывшись братом и выглядывая из-за его руки.
– Руперт, – произнес дядя, – Патриция, Каролина. Он смотрел по очереди на каждого из них и каждого приветствовал наклоном головы. Когда очередь дошла до нее, Каролина нырнула за Руперта. Дядя выглядел очень строгим и очень высоким. Она подумала, что он выше, чем был папа, хотя папу она помнила не очень-то хорошо. Папа ей никогда не кланялся. Ей нравилось, когда ей кланялись. Принцессам всегда кланяются.
– Здравствуйте, дети! – Ее тетя, в свою очередь, улыбнулась каждому из них. Она была очень симпатичной леди. У нее были волосы, как у Патриции. Каролина слышала, как слуги говорили, что Патриция вспыльчива из-за того, что у нее рыжие волосы. Хотя Каролина никогда не замечала, чтобы Патриция была злой. Она подумала, а не злая ли ее тетя. И ей показалось, что тете хотелось бы спрятаться за дядиным рукавом, как она сама пряталась за Рупертом. Ее тетя робела.
– Здравствуйте, сэр. Здравствуйте, мадам, – Руперт поклонился, не выпуская руку Каролины. Он говорил своим взрослым голосом.
– Здравствуйте, дядя. Здравствуйте, тетя, – реверанс Патриции был лучшим из всех, что она когда-либо делала. Она подняла юбку не слишком высоко и не завалилась набок. Няня должна быть довольна.
Наступила короткая пауза и Каролина поняла, что настала ее очередь. Ее большой палец потянулся ко рту, но она вовремя поймала себя и решительно его опустила. Пальцы сосут только младенцы. На всякий случай она придвинулась поближе к спине Руперта и тем глазом, что не заслонял его рукав, уставилась на тетю.
– А здесь есть снежные змейки, – почти прошептала она.
Сначала она решила, что сказала что-то неправильное. Руперт и Патриция смешались, а тетя и дядя смотрели на нее так, будто ничего не поняли. Они оба смотрели на нее.
– Здесь? – наконец спросила тетя. – Где?
– Там, – свободной рукой Каролина махнула в сторону окна, хотя голову не повернула. – На дорожке. Они все скользят в одну сторону.
– Каролина… – застонала Патриция.
– Каролина фантазирует, мадам, – сказал Руперт, кидаясь на ее защиту. – Ей всего четыре. Она перерастет свои фантазии. Надеюсь, ваша поездка была приятной?
– Спасибо, да, – ответила тетя.
Но тут заговорил дядя:
– Может быть, вы будете так добры и покажете их нам, Каролина. И он шагнул вперед и протянул ей руку.
Каролина, глядя снизу вверх, очень внимательно изучала его лицо. Он не улыбался и все еще казался строгим. Но было что-то в его глазах, что-то такое, что уняло ее страх. Но она-то разговаривала с тетей, и она не собиралась показывать им снежных змеек. Она просто вела беседу. Няня всегда говорила, что леди, как и джентльмены, должны уметь вести беседу. Каролина подняла руку и осторожно вложила ее в большую дядину ладонь. Покинув безопасное местечко за спиной Руперта, она направилась к окну. Тетя последовала за ними.
– Там, – сказала Каролина, указывая вниз. Змейки по-прежнему были на дорожке, но их стало намного больше и скользили они намного быстрее. Правда, она не могла хорошо их разглядеть, потому что не стояла на коленях и не лежала животом на приоконном диванчике.
Но тут дядя обхватил ее руками за талию и поставил на диванчик. Он не убрал руки, так что она чувствовала себя в безопасности. Каролина предпочла не говорить ему, что стоять на диванчике нельзя. Она ждала, что няня побранит его, но та этого не сделала. Должно быть, няня была вежлива с гостями.
– Они действительно похожи на змеек, – согласился дядя.
– И они, в самом деле, скользят в одну сторону, – добавила тетя, – Видишь ли, все дело в ветре. Они не столь сильны как ветер, и должны следовать туда, куда он решит их унести.
Их слова поощрили Каролину на продолжение. Люди обычно называли ее глупышкой, когда она говорила о чем-то подобном. И тогда она держала эти истории в себе.
– Но скоро один из них вернется назад, – доверительно сказала она. – Змейка-герой. Принц. Он собирается спасти принцессу.
– Ах да! – серьезно сказал дядя. – Конечно. Принцы-герои всегда спасают принцесс.
– И потом женятся на них и живут долго и счастливо – добавила тетя.
– Леди, милорд, мисс Каролина дала слишком большой простор своему воображению, – быстро забормотала няня, пресекающимся от волнения голосом. – Если дети доставляют вам беспокойство…
– Не доставляют. Они наша семья, миссис Чемберс, – сказал дядя Каролины.
– Миссис Чемберс, возможно, вы хотели бы воспользоваться удобным случаем и спуститься на кухню за чаем, – предложила тетя.
– Свирепый дракон взял ее в плен, – продолжила Каролина. Темнело. И не похоже, что герой сегодня собирается скользнуть назад через дорожку. Возможно, завтра. Принцессе придется провести в плену еще одну ночь.
– Да уж, у драконов есть такая привычка, – заметил дядя.
– Полагаю, начинается настоящий снегопад, – сказала тетя. Это прозвучало не слишком радостно.
– Мы не должны делать снеговика, – сказал Руперт. Он снова говорил своим обычным голосом. Обычным, только грустным.
– Или делать снежных ангелов, – добавила Патриция. Ее голос тоже звучал грустно.
Каролина помнила прошлый год и мечты, которые не осуществились. В этом году они, наверное, снова не сбудутся.
– Или праздновать Рождество, – сказала она, забыв о своих снежных змейках и уставившись во мрак дороги за воротами. – А Рождество бывает? Или все это выдумки?
– Мы в трауре, – сказал Руперт. Он снова поменял голос.
– Наши мама и папа ушли, – сказала Патриция, – и мы должны носить черное из уважения к ним.
Наступила тишина.
Каролина развернулась на диванчике и посмотрела дяде в лицо. Теперь оно было не настолько уж выше ее собственного. Он немножко походил на принца, только, конечно, старого. Ей понравились его глаза. Они не давали ей бояться его. И ей понравился его вышитый жилет. Взгляд Каролины привлекла блестящая черная пуговица на его сюртуке. Она протянула пальчик и коснулась ее. Пуговица была гладкой, а на месте рисунка морщинистой.
– А Рождество бывает? – спросила она дядю. Ей вдруг стало очень грустно, потому что она ждала, что он скажет «нет». Так же, как няня, которая всегда твердила, что не бывает никаких добрых фей и никаких эльфов в глубине сада. Драконов с плененными принцессами тоже не бывает. Ей отчаянно хотелось, чтобы Рождество было.
Дядины глаза, синие-синие, как у Руперта, потеплели и стали заметно добрее.
– Да, Рождество бывает, – ответил он. – Рождество бывает всегда, каждый год.
– Но только не в этот, – обронил Руперт. Он вспомнил про манеры, и добавил, – сэр.
– А еще есть история, – сказала тетя, – Чудесная история, которая повторяется каждый год.
– Вот только не в этом году, – печально обронила Патриция.
– Мама и папа ушли на небеса, – пояснила Каролина дяде на тот случай, если он не понял Патрицию или не знал конец их истории. – Они с ангелами. И еще там есть трон.
– Да.
И тут ее дядя сделал что-то неожиданное. Он переместил одну руку с ее талии под коленки, и, придерживая другой за спину, подхватил ее на руки. Она смотрела на тетю, Руперта и Патрицию сверху вниз. Ей понравилось быть наверху. Она чувствовала себя защищенной от всех опасностей. И ей понравилось, как он пахнет. Табаком, кожей и мылом. Одной рукой она обхватила его шею
– Нас отправят в сиротский приют? – спросила Патриция.
– Нет! – твердо сказал дядя.
– Нет! – одновременно с ним воскликнула тетя.
– А почему мама с папой ушли? – спросила Каролина у дяди.
Его руки крепче обхватили ее, однако на вопрос он не ответил.
– О, дорогая, – вдруг оживилась тетя, и Каролина поняла, что она притворилась веселой, хотя весело ей не было. – Я думаю, нам следует позвонить, чтобы подали чай.
***
Унылый дворецкий, а скорее всего, слуга, в одном лице выполнявший обязанности дворецкого, лакея, конюха, а может, еще и садовника, усадил их на противоположных концах довольно длинного обеденного стола. Он – виконт Морси – конечно же, сидел во главе. Она – на дальнем конце. Она хотела было попросить, чтобы поднос с обедом прислали в ее комнату, но не могла позволить ему считать, что он вынудил ее прятаться.
Она бросила на него взгляд через стол, пока слуга половником наливал ей суп.
– Дети не отправятся в приют, это бесспорно, – сказала она. – Но не следует ожидать, что я приму на себя всю ответственность за них. Я живу в городе, а город, как и мой дом, не подходят для воспитания маленьких детей. С другой стороны, у вас три дома и два из них в деревне. Вам они вообще не причинят беспокойства.
– Если не принимать во внимание, что я неженатый мужчина. Детям нужна материнская забота.
– Так же как отцовская – ощетинилась она.
– Девочкам нужен кто-то, обладающий качествами матери, как образец для подражания, – сказал он, демонстративно расправив салфетку на коленях и взяв ложку для супа.
Она отметила, что он переоделся в черный вечерний костюм, более подходящий для присутствия в суде, и подумала, не в насмешку ли над ней он оделся столь безупречно. Однако он и прежде одевался очень хорошо, и, если судить по их случайным встречам в городе, до сих пор не изменил себе. И стал еще притягательнее, чем прежде… Хотя, возможно и нет. Но его привлекательная внешность раздражала ее.
– А мальчикам по той же самой причине нужен кто-то, обладающий качествами отца, – возразила она. – В этой семье дети обоих полов, милорд.
Его пустая ложка замерла на полпути между ртом и тарелкой.
– Миледи, возможно, вы намекаете, что мы должны разделить семью? Вы забираете девочек, а я – мальчика?
– Безусловно, нет, – язвительно ответила она. – Разве вы не видели, как малышка зависит от старшего брата, и как он защищает обеих сестер? Они должны оставаться вместе.
– В одном из моих поместий? – предположил он, наконец положив ложку и глядя на нее через стол из-под полуприкрытых век. Своим скучающим взглядом. В девичестве она считала этот взгляд неотразимым. Сказать, что она была по уши в него влюблена, значит ничего не сказать. Глупая девчонка.
– Там они никому не будут доставлять беспокойство.
Она безмолвно проклинала его за то, что он не отвечал. Пауза затягивалась, и казалось, ее слова, ее черствые, бессердечные слова, снова и снова эхом отражаются от стен этой большой и мрачной столовой. Как она могла сказать такое? Более того, как она могла подумать такое?
