Текст книги "Фиктивная помолвка"

Автор книги: Мэри Бэлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

«Неужели это ее портрет?» – мелькнула у Оливии мысль. Ей говорили, что леди Монингтон привлекательная женщина, но, возможно, сейчас сердцем графа завладела другая дама, помоложе. Возможно, кто-то не старше Софии. Но чей бы портрет там ни был, она не хотела его видеть. Одно дело догадываться об изменах мужа, изредка думать о них, представлять женщину, которой он увлечен, и другое дело знать, видеть лицо женщины – одной из женщин, – с которой он нарушал супружескую верность.

Оливия не хотела смотреть и тем не менее уже стояла на пороге его спальни, нервно поглядывая на входную дверь и ожидая, что она в любой момент распахнется. Она напряженно прислушалась – тишина.

Холст был повернут так, чтобы его можно было видеть из постели. Значит, он не мог ни минуты жить без нее! Значит, мечтал поскорее решить все проблемы с замужеством Софии, чтобы можно было вернуться к ней? Протягивая руку, чтобы повернуть картину, Оливия надеялась, что женщина на портрете не будет очень юной или очень красивой.

Но оказалось, что она была очень юной, улыбающейся, счастливой. И беременной, хотя эту последнюю деталь художник опустил. «У меня не самый лучший вид», – возражала тогда Оливия, уговаривая Марка подождать, пока она родит. Но Марк мог быть таким же упрямым, как теперь его дочь. «Мне хочется иметь твой портрет, – сказал он, – чтобы ты всегда была со мной рядом, даже: когда наносишь визиты и сплетничаешь с подругами». Оливия вспомнила, как с некоторым удивлением поняла, что он не хочет откладывать, боясь, что она может умереть при родах, и в конце концов согласилась.

И вот теперь ее портрет стоял на столике возле кровати, повернутый так, что Маркус мог видеть его с подушки. Был ли он здесь всегда – возможно, в силу привычки – замечаемый не более чем любой другой предмет обстановки? Или граф поставил его сюда на тот случай, если вдруг у нее появится желание заглянуть к нему в спальню, что и произошло?

Улыбка на портрете предназначалась ему. Никогда не оставляя ее во время утомительных часов позирования, Маркус без остановки рассказывал всякие смешные истории, пока художник бросал ему укоризненные взгляды из-за того, что модель слишком много смеялась. Улыбка предназначалась мужу.

Марк!

Закрыв глаза, Оливия медленно выдохнула. Но, услышав отдаленный звук открывающейся двери, мгновенно открыла глаза, торопливо вернула портрет в прежнее положение и пробежала через обе туалетные комнаты, задержавшись лишь на секунду, чтобы аккуратно поставить под стул его домашние туфли – камердинер, должно быть, не обратил на них внимания, а сам Марк никогда не отличался аккуратностью. Закрыв дверь, разделявшую туалетные комнаты, Оливия прислонилась к ней спиной и облегченно вздохнула.

«О Боже, что я сказала бы, если бы он застал меня там?» – со страхом подумала она.

– Мама? – раздался голос Софии.

– Я здесь, – отозвалась Оливия, торопливо пересекая туалетную комнату, чтобы встретить дочь, стоявшую на пороге гостиной. – Думала, вы останетесь в деревне до вечера.

– Миссис Биддефорд вспомнила, что ей нужно еще кое-что купить, раз уж мы приехали туда, а Рейчел в конце концов решила, что шляпка ей не нравится. Но когда мы вышли из магазина и, сделав все другие покупки, вернулись к экипажу, она опять передумала, и нам ничего не оставалось, как снова вернуться за шляпкой. А потом всю дорогу домой она убеждала нас, что ей следовало подождать до возвращения в город, – со смехом доложила девушка.

– София, нам нужно поговорить.

– О, мама, я всегда знаю, что это серьезно, когда ты вот так улыбаешься мне.

– Присядем, – предложила графиня, провожая дочь в свою гостиную.

– Насчет Фрэнсиса, верно? – с тревогой взглянув на мать, София остановилась посреди комнаты. – Он тебе не нравится? Ты, наверное, помнишь его маленьким мальчиком, когда он без конца разыгрывал всякие мерзкие шутки, потому что я все время бегала за ним? Но то было просто мальчишество, мама. Все мальчишки такие противные создания. Или ты слышала о его дурном поведении в последнее время? Так это всего лишь дань юношеским увлечениям. Все молодые мужчины ведут себя подобным образом. Теперь у него все позади! И знаешь, говорят, что повесы, ставшие на путь истинный, становятся самыми лучшими мужьями.

– О, София, – вопреки собственной воле рассмеялась графиня. – Какие еще банальности у тебя в запасе? Иди садись и расскажи, как все началось. Ты ведь несколько лет не видела лорда Фрэнсиса, правильно? И я не могу припомнить, чтобы до сих пор ты сказала о нем хоть одно доброе слово.

– Вся наша антипатия теперь превратилась в любовь. – София, вздохнув, опустилась на диван. – Мама, он такой замечательный! Я даже не представляла себе, что можно чувствовать что-то подобное. У тебя тоже были такие чувства к папе?

– Могу сказать, – начала графиня, – что теперь с тобой стало очень трудно иметь дело. Еще год назад, если бы мы с твоим отцом пришли к соглашению по какому-либо важному вопросу, я просто решила бы все за тебя, невзирая на то, понравилось бы тебе это или нет. Теперь сложно убедить тебя сделать то, что я хочу, даже если мой жизненный опыт помогает мне видеть реалии более четко, чем тебе.

– Значит, ты не против, чтобы я вышла замуж за Фрэнсиса? – София встала и прошла через комнату к одному из высоких окон. – А папа собирается запретить, да? И тебе тоже хотелось бы это сделать? Но почему, ведь он сын герцога, близкого папиного друга, и мы любим друг друга?

– Ты еще очень молода, София, – серьезно ответила ей мать. – Ты слишком уверена, что все останется неизменным, что вслед за свадьбой будет вечное счастье. Как мне объяснить, чтобы ты поняла, что жизнь сложна, что будущее нужно планировать разумом, а не сердцем? Я понимаю, что ты совершенно не задумывалась над этим и сама подобная мысль тебе ненавистна. В твоем возрасте я была такой же.

– Мы с Фрэнсисом должны разлюбить друг друга только потому, что вы с папой друг друга разлюбили? – София обернулась и в упор взглянула на мать. – Разве история всегда должна повторяться?

– София, – графиня утомленно вздохнула, – я не… это совсем не то, что произошло между мной и твоим папой. И я вовсе не поэтому советую тебе тщательно все обдумать.

– Нет, именно поэтому, – возразила София. – Все мои знакомые девочки впервые вышли в свет в семнадцать или в восемнадцать лет. И у всех у них родители стремились устроить им достойные партии. Так и должно быть. Иначе почему Лондон весной называют «ярмаркой невест»? И кто может быть более подходящим для меня женихом, чем Фрэнсис? Правильно, он младший сын, но младший сын герцога и имеет значительное состояние даже без наследства, которое получит от двоюродной бабушки. Да, у него репутация повесы, но какой джентльмен не без этого? Большинство моих знакомых девочек и их мам готовы отдать что угодно за предложение Фрэнсиса. Синтия, например, краснеет только от одного его взгляда. Почему же вы с папой говорите, что я слишком молода? Потому что ты сама, мама, была слишком молодой?

– Да, София, – грустно призналась Оливия. – Я не хочу, чтобы ты повторила мою ошибку.

– Но многие другие ранние браки сложились удачно. Герцог и герцогиня до сих пор вместе, мистер и миссис Максвелл тоже, и лорд и леди Уитли, и… о, все, кроме вас; с папой. Вы единственная известная мне супружеская пара, которая живет врозь. Почему ты разлюбила папу?

– Это совсем не то, что произошло, – повторила графиня, разглядывая собственные руки. Она чувствовала себя отвратительно, все происходящее совершенно не соответствовало ее плану, она теряла контроль над разговором.

– А в чем же тогда дело?

– О, София, он мой муж и твой отец. – Оливия подняла глаза и посмотрела на дочь. – И я не переставала его любить.

– И тем не менее ты не виделась с ним с тех пор, как мне было четыре года, до вчерашнего дня. Значит, это его вина? Он разлюбил тебя?

– Нет. Я не знаю. Не знаю, София. Кое-что произошло, но к тебе это не имеет ни малейшего отношения. Я его не разлюбила.

– Значит, ты все еще любишь папу? – Глаза Софий победоносно просияли. – Сегодня вы провели вместе немного времени, но явно чувствовали себя чужими, правда? Но это только поначалу, со временем вы почувствуете себя более непринужденно.

– София, – начала графиня.

– Во всяком случае, ты в десять раз привлекательнее, чем она, – перебила ее дочь.

– Она? – Оливия удивленно подняла брови.

– Леди Монингтон, – выпалила София. – Ты ведь слышала о ней? Она папина любовница. Но она и сравниться с тобой не может, и папа тоже должен это увидеть теперь, когда ты вернулась домой.

«Значит, все еще леди Монинггон? Уже шесть лет? Его связь длится дольше, чем его брак? Неужели Марк любит эту женщину? Эта любовь более долгая, чем его первая любовь?» – Мысли вереницей пронеслись в голове Оливии, и она с трудом сглотнула.

– София, – мягко сказала она, – я приехала не для того, чтобы остаться. Я здесь только для того, чтобы обсудить с твоим отцом и с тобой твое будущее, не прибегая к неудобному обмену письмами. Как только все разрешится тем или иным образом, я снова вернусь домой. Мой дом – Раштон, а здесь папин дом. Однако мы сильно отклонились от того, о чем я хотела поговорить с тобой.

– Нет, вовсе нет, – с сияющей улыбкой заявила София. – Когда мы с Фрэнсисом обручимся, ты, папа и я поговорим о свадьбе. Это будет гораздо проще, чем делать то же с помощью писем. А так как мы хотим, чтобы оглашение в церкви состоялось сразу же после объявления о помолвке, ты могла бы остаться до свадьбы. Очень утомительно снова возвращаться сюда из Линкольншира меньше чем через месяц после отъезда.

– София, ты очень страдала оттого, что папа и я большую часть твоей жизни прожили врозь? Так знай, ты в этом нисколько не виновата. И папа, и я – мы оба любим тебя больше всего на свете. Пойми, я не могу назвать свое замужество ошибкой, потому что без него не было бы тебя. И я абсолютно уверена, что папа чувствует то же самое. Но твой брак с лордом Фрэнсисом? Иди сядь снова, и давай разумно все обсудим.

– Мы хотим венчаться в деревенской церкви, – быстро сказала София, подойдя и усевшись рядом с матерью, – хотя гостями при этом смогут быть только родственники и близкие друзья. Я хочу венчаться там, где венчались вы с папой, а Фрэнсис говорит, что ему все равно, где, лишь бы невестой была я. Он вообще говорит всякие глупости. – Девушка счастливо рассмеялась. – Мама, расскажи мне о венчании. Папа целовал тебя перед алтарем? Ты плакала? Я родилась меньше чем через год после вашей свадьбы, правильно? Думаю, вы очень любили друг друга.

– О, София, да, так и было. – Оливия вздохнула. – Ты дитя любви, не сомневайся в этом.

Глава 4

Возле площадки для игры в кегли лорд Фрэнсис вел собственную игру. Он просунул руку Софии себе под локоть, нежно улыбнулся ей и отвел девушку в сторону, чтобы игроки и небольшая группа зрителей не могли его услышать.

– Возможно, старость неожиданно настигла меня или какая-то неизвестная болезнь, начавшаяся пару месяцев назад, быстро прогрессирует, а может быть, это влияние загородного воздуха или деревенской пищи – на меня напала странная глухота. Повтори, пожалуйста, что ты сказала.

– Она может сдаться, – с живостью откликнулась София. Ее щеки очаровательно порозовели, а взгляд можно было принять за выражение нескрываемого обожания. – Ее волнует наш брак, но это просто беспокойство о моем счастье. Фрэнсис, она сказала – вернее, довольно прозрачно намекнула, – что не запретит нам пожениться, хотя и очень советует этого не делать.

– Эту часть я слышал очень хорошо. Ты, должно быть, говорила громче и отчетливее, когда произносила эту фразу. А вот следующую часть я понял не правильно – во всяком случае, мне кажется, что я ее не понял.

– Часть, касающуюся свадьбы? Я сказала маме, что нам очень хочется венчаться в деревенской церкви – ну, во всяком случае, что я этого хочу и что ты готов сделать все, что угодно, чтобы доставить мне удовольствие. Как только объявят о нашей помолвке, она сможет остаться и помочь подготовиться к свадьбе.

– Уверен, следующее предложение я совсем не расслышал.

– Мы хотим, чтобы церковное оглашение состоялось немедленно после объявления о помолвке.

– Вот оно что. Значит, я мог бы избавить тебя от труда повторяться, Софи. В первый раз я услышал то же самое. Могу я кое-что узнать у тебя? Ты стараешься поймать меня в ловушку и женить на себе? Ты затеяла более хитроумную игру, чем все прочие женщины, которые от меня без ума? Очень хорошо, что ты не носишь корсета – ты ведь его не носишь? Иначе в этот момент его разорвало бы в клочья.

– Фу! – София, задохнувшаяся от возмущения, наконец обрела дар речи. – Самовлюбленный индюк! Неисправимый задавака! Все прочие женщины. Все? Сколько дюжин, Фрэнсис? Сколько сотен? Или нужно брать выше? Я скорее выйду замуж за жабу, чем за тебя. Скорее выйду замуж за змею…

– Я уловил ход твоих мыслей, Софи. – Фрэнсис еще нежнее улыбнулся и поднес к губам ее руку. – Ты просто хочешь сказать, что я болван, верно? Улыбнись, дорогая.

– Не смей называть меня «дорогая», – мило улыбнувшись, процедила она сквозь зубы.

– На сцене нужно вкладывать в роль все сердце и всю душу. Ты понимаешь, дорогая, что после оглашения мы оба окажемся посмешищами – и ты, и я. Расторгать помолвку и то весьма неприлично, но такое, Софи?

– Но мама уедет, – со слезами на глазах возразила девушка. – Она говорит, что как только все решится тем или иным образом, она вернется в Раштон. Обручимся мы или нет, все равно. А какой смысл обручаться, если она не останется, Фрэнсис?

– Действительно, какой?

– Она останется, если будет свадьба, к которой нужно подготовиться!

– Может, и так, Софи, – согласился лорд Фрэнсис после того, как несколько минут задумчиво почесывал голову, глядя на игроков в кегли. – Но не уедет ли она домой после того, как мы поженимся? Вот в чем вопрос. Хотя о чем я говорю, произнося «после того, как мы поженимся»? Умопомешательство, оказывается, заразно. Да, несомненно.

– Мама призналась мне, что все еще любит папу и все так же сильно. И он должен любить ее, Фрэнсис. Она ведь гораздо красивее, чем его любовница.

– Боже правый, Софи, ты ничего не знаешь о любовницах, но если даже и знаешь, это слово никогда не должно касаться твоих уст.

– Тогда его пташка, – бросила она, – его…

– Да, – Фрэнсис воздел глаза к небу, где в этот момент проплывало пушистое белое облако, – леди Клифтон определенно выглядит лучше, чем леди Монингтон. Но, Софи, из этого вовсе не следует, что граф предпочтет ее. Если хочешь знать мое мнение, то пытаться свести их вместе после четырнадцати лет разлуки все равно, что стегать пресловутую дохлую лошадь. О Боже! Прорвало водопровод?

– Нет, – сердито ответила София, поспешно направляясь обратно к дому, – просто мне в глаз попала мошка, вот и все. К тому же солнце слишком яркое, а я забыла взять зонтик.

– Возможно, я ошибся. Вполне возможно, Софи. – Догнав девушку, Фрэнсис просунул ее руку себе под локоть и похлопал ее.

– Нет, не ошибся. – София лихорадочно искала свой носовой платок, а потом воспользовалась тем, который подал ей молодой человек. – Мама пробыла здесь целый день, а они едва обменялись парой слов, если не считать вчерашнего вечера на террасе, когда мы заставили их гулять вместе. Вся наша затея совершенно безнадежна. Будь то завтра, на следующей неделе или через месяц, мама все равно уедет в Раштон…

– Быть может, все, что им нужно, – это только время. Должно быть, очень трудно встретиться после столь долгого перерыва, особенно когда вокруг так много любопытной публики. Возможно, со временем они преодолеют свои разногласия.

– Ты правда так думаешь? – Она с надеждой взглянула на юношу.

– Да, конечно. Нет, нет, Софи, оставь себе этот мокрый платок. Ты определенно не из тех женщин, про которых нельзя сказать, что у них глаза на мокром месте.

– О! Не правда ли, Фрэнсис, слово «комплимент» не входит в твой лексикон? В глубине души я сожалею, что тебе приходится подыгрывать мне в этой моей затее. Может быть, тебе стоит проделать один из твоих старых трюков? Ты всегда имел обыкновение отделываться от меня, как правило, загнав куда-нибудь и бросив на произвол судьбы.

– Пожалуй, самым хорошим местом был остров. Сколько часов ты просидела там, Софи? И пробыла бы еще дольше, если бы я в конце концов не шепнул Клоду, где тебя искать.

– Самое жестокое было в том, что ты уплыл на лодке к берегу прежде, чем я успела слезть с дерева. Ты ведь прекрасно знал, что я не умею плавать, а река слишком глубока, чтобы перейти ее вброд!

– После этого я никогда не доверял Клоду своих секретов. Он чуть не сломал ногу, торопясь доставить отцу приятную новость. Помню, как мне было обидно, когда меня наказали на весь остаток дня.

– Ну, с тех пор обида прошла, – ядовито заметила София, а Фрэнсис ухмыльнулся. – Так ты действительно считаешь, что надежда все-таки остается?

– Твой отец ушел с игровой площадки, – пожав плечами, заметил Фрэнсис. – Быть может, как раз сейчас они беседуют.

– Думаешь? – София оглянулась, чтобы убедиться, что ее отца и в самом деле нет на площадке. – Значит, ты сделаешь это, Фрэнсис?

– Что сделаю? – с подозрением спросил он.

– Согласишься на оглашение в церкви, если они разрешат помолвку? Да?

– И на церемонию венчания тоже? И на свадебное путешествие? И все это в надежде, что твоя мама останется здесь до нашего возвращения? И мы начнем девятимесячное ожидание появления на свет нашего первого ребенка в уверенности, что графиня задержится до этого счастливого события и до последующих за ним крестин? Возможно, Софи, нам придется завести десять детей или даже дюжину. К концу этого времени твоя мама, вероятно, решит, что не стоит возвращаться в Раштон, потому что нашему старшему уже придет черед обзаводиться семьей.

– Ты как всегда издеваешься над моими чувствами. Так далеко дело не зайдет, Фрэнсис. Что бы ни случилось, я расторгну помолвку, не доводя дела до свадьбы. Даю тебе слово.

– Боже правый, Софи! Представляешь, какой разразится скандал?

– Скандал меня не волнует.

– Взволнует. Никто не захочет прикоснуться к тебе и тридцатифутовым шестом после того, как ты бросишь сына герцога почти у самого алтаря!

– Меня это вполне устраивает. Я уже говорила тебе, что вообще не собираюсь выходить замуж. И не желаю, чтобы меня трогали шестами или чем-либо иным!

– Я говорю не только о женихах, Софи. Никто не станет никуда тебя приглашать. Ты станешь отверженной, парией.

– Чепуха.

– Только не говори, что я не предупреждал тебя. Вперед, и делай то, что задумала. Раз ты дала слово, что откажешься от брака, так сама и делай это. Я определенно на такое не способен.

– О, Фрэнсис, ты так добр, – просияла София. – Я не думала, что мне удастся уговорить тебя согласиться на оглашение. Ты замечательный!

– Софи, – нахмурился он, – прошу тебя, поменьше восторженных слов вроде «добрый» и « замечательный». Они заставляют меня нервничать. Давай лучше надеяться, что твой отец скажет «нет» и пошлет меня подальше. Честно говоря, очень хотелось бы надеяться на это.

– Венчание в деревенской церкви, звон колоколов, хоровое пение, органная музыка и приходский священник в праздничном облачении, – с мечтательным взглядом протянула София. – О, Фрэнсис, ведь все это не может не напомнить им об их свадьбе и не тронуть их души. Не может!

– Ах, сумасшедший дом, сумасшедший дом, твои двери широко распахнуты, и ты определенно ждешь меня.

* * *

Граф Клифтон заканчивал партию в кегли, когда из дома вышла София. «Должно быть, разговаривала с Оливией», – решил он, так как заметил, что миссис Биддефорд пришла на площадку еще час назад, и немного расслабился, надеясь, что графиня вразумила дочь.

Он с большим облегчением прочел письмо, в котором Оливия сообщала, что приедет. С большим облегчением, но и еще с каким-то чувством. Он совсем не был уверен, что на самом деле снова хочет видеть ее, несмотря на то, что ее портрет всегда был с ним, куда бы он ни ездил: портрет всегда стоял у его кровати, это было последнее, на что он смотрел вечером перед тем, как погасить свет, и первое, на что он смотрел утром, прежде чем встать с кровати. Но портрет и реальный человек – далеко не одно и то же.

В конце игры граф попросил разрешения уйти и засмеялся, когда лорд Уитли заметил, что с удовольствием отпускает такого классного игрока.

– Могу держать пари, Клифтон, что летом вы проводите все свободное время в тренировках и теперь выставляете всех нас, остальных смертных, неуклюжими недотепами, – пошутил гость.

– Я специально приобрел огромный зонтик на случай дождливой погоды, так что не теряю даром ни мгновения, – откликнулся граф.

Увидев, что София и Саттон увлеченно беседуют, прогуливаясь немного в стороне от остальных, он решил, что дочь пересказывает юноше разговор с матерью. София раскраснелась, но не казалась особенно огорченной. Сейчас граф не боялся оставить молодых людей без присмотра – они находились в окружении гостей, среди которых были и родители Саттона, – и направился в дом.

Графини не было в ее личных апартаментах, не было ее ни в большой гостиной, ни в малой, ни в одном из салонов. «Ее милость решила прогуляться», – сказал ему лакей, когда он наконец догадался спросить. Граф вышел на террасу и обвел взглядом все дорожки английского парка – они были пусты. Скамейка у фонтана тоже пуста. Он вышел в парк, чтобы взглянуть на ту его часть, которая была не видна с террасы. А если бы Оливия пошла на игровую площадку, он встретил бы ее по дороге в дом.

«Где она может быть? – размышлял граф. – В деревне? Но если ей было что-то нужно, она поехала бы вместе с Биддефордами и Софией. В потайном садике? Неужели она помнит его?»

В последние годы жизни старого графа этот потайной сад пришел в запустение и безнадежно зарос, а замок на калитке заржавел. Придя туда после похорон, граф Клифтон стоял на том месте, где в первый раз поцеловал Ливи, и чувствовал еще большую безнадежность, чем на церковном дворе, когда смотрел на деревянный ящик, где было все, что осталось от горячо любимого отца. Ему казалось, что состояние сада как в зеркале отражает его судьбу, но привести его в порядок, вернуть ему прежний вид воспринималось им как непосильная и бесполезная задача. Зачем приводить в порядок садик, который почти никого из ныне живущих не интересовал? Дом окружали большие газоны, а дальше на многие мили тянулся ухоженный парк. Кому нужен крошечный садик, спрятанный среди леса? «Мне, вот кому», – ответил себе граф. Как и портрет у кровати, это было воспоминание, оставшееся у него об Оливии. Она любила сад, и в тот месяц перед их свадьбой Маркус всегда знал, где найти ее, и часто приходил туда к ней. Она никогда не запирала от него калитку, хотя, оставаясь вдвоем, они не раз отгораживались от всего мира, чтобы насладиться объятиями.

«Неужели Оливия помнит этот сад? И пошла туда? Неужели это не было местом, куда она направилась бы в последнюю очередь?» – продолжал спрашивать себя граф. И все же с самого начала его не оставляла надежда, что она там. С того момента, как ему стало известно, что графиня приедет, он не запирал калитку, надеясь, что только она и никто другой, быть может, найдет к ней дорогу, потому что не желал допускать в потайной сад ни своих гостей, ни даже Софию.

Свернув с главной дорожки, лорд Клифтон энергично шагал через лес, пока не подошел к стене, заросшей плющом, под которым скрывалась арочная калитка. Остановившись у закрытой калитки, он положил руку на щеколду и принялся убеждать себя, что Оливии не может быть там и очень глупо искать ее там, что если даже она там, то было бы ошибкой войти туда, что если она пришла сюда, значит, ей хотелось тишины и уединения, и, во всяком случае, если она там, то наверняка заперла калитку. Но калитка оказалась незапертой и, когда он поднял щеколду, легко распахнулась внутрь на хорошо смазанных петлях.

От контраста между тем, что было за стеной, и тем, что оставалось снаружи, у любого, впервые увидевшего этот сад, могло бы перехватить дыхание. Снаружи росли высокие старые деревья, и царивший полумрак приглушал все цвета. Внутри открывалось пышное цветение и буйство красок. Расположенные в центре каменные часы были окружены уже отцветающими молодыми плодовыми деревьями; за калиткой начиналась мощеная дорожка, по обе стороны которой раскинулись травяные лужайки; в противоположных углах сада были устроены скалистые горки, покрытые цветочными коврами; по стенам карабкались плетистые розы. Садовники графа не жалели времени на то, чтобы поддерживать эту красоту в безупречном состоянии.

Оливия в муслиновом платье такого же сочного зеленого цвета, как трава, сидела, обхватив колени, на плоском камне одной из горок. Войдя, Клифтон осторожно закрыл за собой калитку, но не стал запирать ее.

– Ты сохранил его, Маркус? – Она пристально смотрела на него, приподняв одну бровь.

– Да, – Ответил он, подойдя ближе.

– Почему?

Несколько минут он не отвечал – разве мог он назвать ей истинную причину?

– Наверное, наследственная сентиментальность, – наконец произнес он. – Знаешь, когда что-то столь несказанно красиво, ощущаешь потребность оставаться верным этой красоте.

Она кивнула, видимо, удовлетворившись таким объяснением.

«Ты несказанно красива», – подумал он. Портрет возле его кровати больше не давал представления о ней. В Оливии уже не было цветения юности, она была женщиной, более пленительной, чем молодая девушка.

– Итак? – спросил он.

– Маркус, я не знаю, можно ли это предотвратить, – ответила она. – София всей душой стремится к браку, и я не заметила, чтобы все сказанное мною вызвало у нее хоть малейшее сомнение в правильности и благоразумии выбранного пути.

– Ты не смогла отговорить ее?

– Я сказала, что больше не буду обращаться с ней, как с ребенком, и предоставлю ей возможность самой принимать решения. Пообещала не запрещать помолвку, хотя и предупредила, что ты вполне мог бы это сделать. Но я также предупредила, что ее упрямство может обернуться большой ошибкой.

– Ты не запретила помолвку? – расстроенно спросил Клифтон.

– Маркус, ей исполнилось восемнадцать лет. В ее возрасте я уже была замужней дамой.

– Но как она может не понимать, что глупо терять голову при знакомстве чуть ли не с первым встречным мужчиной? Ей ведь всего восемнадцать, Оливия. Боже, она же совсем еще ребенок!

– Но она напомнила мне, что в Лондоне много девушек из высшего общества ее возраста, которых вывезли в свет, чтобы они нашли себе мужей. Таков обычай, Маркус, и она права.

– Значит, ты одобряешь помолвку? – Мужчина поставил ногу на камень, лежащий чуть ниже того, на котором устроилась его жена, и оперся локтем на колено. – Полагаешь, нам следует согласиться?

– Не знаю, – в замешательстве ответила Оливия. – Подсознательно я против этой помолвки. Мне не верится, что София будет счастлива с лордом Фрэнсисом. И я не уверена, что она точно знает, чего хочет, или отдает себе отчет, что влюбленность не всегда достаточное основание для брака. Но когда я привела ей эти доводы, она отплатила мне той же монетой. – Оливия понюхала сорванную красную гвоздику. – Она говорит, это из-за нас с тобой. – Подняв голову, графиня посмотрела на мужа. – По ее мнению, мы возражаем только потому, что наш брак не удался и нам трудно представить себе, что с ней ничего подобного не произойдет. София перечислила знакомые ей пары, которые до сих пор живут в браке, и, как оказалось, только у нас не сложилась семейная жизнь. Маркус, может быть, она права? Не излишне ли мы пессимистичны? Рассуждали бы мы подобным образом, если бы у нас ничего не произошло и мы оставались бы вместе? Или мы радовались бы ее браку с младшим сыном Роуз и Уильяма? Возможно, мы были бы довольны, несмотря на репутацию Фрэнсиса? Мне кажется, он очень увлечен Софией. У меня нет ответа, я не могу поставить себя на место благополучной замужней женщины. Я пришла сюда, чтобы попытаться найти ответ.

У него тоже не было ответа. Он просто смотрел на склоненную голову жены, на ее гладкие светлые волосы, аккуратно разделенные посередине пробором и зачесанные назад, смотрел, как она вертит в руках гвоздику, уткнувшись в нее носом.

Если бы ничего не произошло… Если бы Лаури не решил жениться и не пригласил его и Ливи в Лондон на свадьбу. Если бы он не изъявлял так явно желания поехать, потому что Лаури был его самым близким другом в Оксфорде. Если бы София не заболела корью за день до того, как они должны были отправиться в дорогу, и Ливи не уговорила бы его, во многом против его воли, ехать одному, потому что он настроился на праздник. Если бы не этот дурацкий мальчишник у Лаури за два дня до свадьбы и вся последующая бесконечная гулянка. Если бы остальные университетские приятели не смеялись над ним, называя его, совсем еще молодого, степенным женатиком, когда он отказывался пойти с ними в таверну, пользовавшуюся определенной славой. Если бы он не был так пьян и так глуп, беспросветно глуп. Потом он никогда не мог вспомнить, ни как звали ту девушку, ни как она выглядела. Он помнил только, что был с ней в постели и что в тот момент ему было противно. Помнил, что ненавидел себя, когда заплатил ей и выскочил на улицу, где его стошнило в сточную канаву на потеху честной компании.

И дальше он повел себя как полный идиот. Поступив так, он должен был найти какое-то успокоение для своей совести и выбросить из головы то, что произошло. Девица для него ничего не значила; он был уверен, что ни один из его друзей никогда ни словом не обмолвится об этом случае и сам никогда не соблазнится повторить ничего подобного еще раз. Но он вернулся домой и на четыре дня заперся от Ливи, озадачив жену настойчивыми утверждениями, что ему нужно заняться бухгалтерией и разобраться с тем, что произошло в его отсутствие. А ночами он якобы был нездоровым или слишком усталым, чтобы заниматься любовью. На четвертую ночь он сказался больным – настолько, что не мог спать с ней в одной постели, и отправился ночевать в собственную спальню, которой пользовался очень редко.

– Что случилось, Марк? – спросила Оливия тогда, полчаса спустя тихо войдя в его темную комнату.

– Ничего. – Он стоял и смотрел в окно. – Просто что-то с желудком.

– Что случилось в Лондоне?

– Ничего. Вечеринки. Свадьба. Слишком много еды и выпивки. Скоро мне станет лучше, Ливи.

– У тебя есть кто-то еще? – прошептала она.

– Нет! – почти выкрикнул он, повернувшись к ней лицом.

В это время нужно было пересечь комнату, заключить Ливи в объятия, поцеловать, отвести обратно в спальню и заняться с ней любовью. Он мог бы забыться, оказавшись внутри знакомого и любимого тела. И даже если бы он не забыл обо всем, ему не следовало ни о чем рассказывать жене – никогда.