Текст книги "Цена всех вещей"

Автор книги: Мэгги Лерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

ЧАСТЬ III
ЦЕНА

31
Кей

Из дома Уотерсов я уходила изменившейся. Весь мир изменился. Несмотря на разгар дня повсюду царил мрак, в воздухе пахло гнилью, а небо давило на плечи.

И на меня. Изнутри. Я должна была заняться Кэлом, выполнить свой долг, убрать его из заклинания. А вместо этого целовалась с его братом.

Маркос был просто сумасшедший. И весьма заурядный. Я хотела поцеловать его только для того, чтобы доказать, что на самом деле он не считает меня отвратительной фальшивой лгуньей. Или, по крайней мере, показать, что он ничем не лучше меня и мы оба это знаем.

Но в итоге Маркосу я ничего не доказала. Зато показала самой себе, каким человеком являюсь на самом деле.

Плохим. Девушкой, чьи лучшие подруги ненавидят ее и держат от нее секреты. Что на самом деле к лучшему, даже если они об этом и не знают.

Существовала также проблема моих «отношений» с Кэлом. Я была согласна с Маркосом, согласна с Дианой и Ари: для Кэла я была недостаточно жизнерадостной, общительной и заметной. Я прекрасно знала, что представляю из себя изнутри. Подружки лепились из другого материала. Нет. Я заслуживала того, чтобы выслушивать гадости от Маркоса, терпеть неуважение и быть выброшенной на помойку, когда во мне не будет нужды. Такой я была на самом деле.

Человеком, которому приходилось удерживать друзей с помощью заклинания.

От Маркоса я пошла к Ари. Она открыла мне, одетая в танцевальный костюм – на ней были лосины, трико и серое болеро, – хотя ни потной, ни растрепанной Ари не выглядела. Она пригласила меня войти, и пять минут мы молча сидели у нее в комнате на диване. Ее взгляд ничего не выражал. Ари была расстроена. Наверху на кухне ее тетя что-то напевала, совершенно не попадая в ноты.

– У меня сегодня паршивый день, Кей, – наконец сказала Ари. – Может, увидимся в другой раз?

– Что же в нем такого паршивого?

– Да просто… паршивый.

– Да ладно тебе, можешь мне рассказать.

– Я бы предпочла не говорить об этом.

– Почему? – спросила я, устраиваясь в дальнем уголке дивана. Пятки я засунула между диванными подушками. – Ты грустишь по поводу Уина? Не стоит сдерживать свои эмоции, Ари. Ты должна больше о нем говорить. Позволь нам помочь. Поделись своими бесценными воспоминаниями.

Лицо ее осунулось, в доме на пляже вдруг воцарилась зима.

– Так, значит… ты узнала.

– Да, я узнала.

– Откуда?

– Маркос рассказал.

– С каких это пор все подряд стали дружить с Маркосом?

Я почувствовала, как мое лицо залила краска.

– Кого конкретно ты имеешь в виду?

Ари потерла тыльной стороной ладони под глазами.

– Диана считает, что они встречаются. Что они влюбились.

– Кто влюбился?

– Маркос и Диана.

– Заткнись, – выпалила я. Ари пожала плечами. – Она никогда ничего подобного мне не говорила!

– Прости, что тебе не прислали сводки.

Вспышка гнева заставила меня забыть о том, что они врали мне обе – и Ари, и Диана.

– Знаешь, пока вы с Уином занимались непонятно чем, Диана доверяла свои мысли мне. Потому что найти тебя было невозможно.

– Я сделала выводы.

– Она была обижена на тебя. На то, что ты бросила ее ради какого-то парня. Но я была рядом. – Ари ничего не ответила. Лишь плотнее закуталась в болеро. – А потом, знаешь, что? Через пару месяцев она перестала обижаться. Она стала жить дальше. И больше в тебе не нуждалась.

Ари вздрогнула, и я улыбнулась, повинуясь своей темной стороне.

– На чьей ты стороне, Кей?

– Ни на чьей. Я просто рассказываю тебе, как все было.

– Что ж, ты можешь остановиться.

Я прижала подушку к груди.

– Не знаю, замечала ли ты, но иногда вы с Дианой ведете себя так, будто я вам совершенно не нравлюсь.

Ари подняла глаза к потолку. Часть меня надеялась, что она станет все отрицать, но Ари была не в том настроении.

– Просто… ты слишком наседала на нас.

– Я старалась вам угодить. Я заботилась о Диане. Я заботилась о вас обеих.

– Да-да. А может, мы не хотели, чтобы о нас заботились.

– А может, я не хотела быть дурочкой, над которой вы обе ухахатываетесь.

Слова вырвались у меня прежде, чем я успела подумать. Но Ари не выглядела оскорбленной. Она выглядела… растерянной? А ведь я надеялась отправить ее этими словами в нокаут. Мне такое никогда не удавалось.

Джесс взяла особенно громкую ноту, и мы вздрогнули. Я провела все лето – и всю весну тоже – угождая Диане и Ари. Пытаясь стать для них настоящей подругой.

Но мне не нужно было этого делать. Не надо было заботиться о Диане после того, как она получила травму. Говорить комплименты, гадать над многозначительными фразами. Я могла оставаться какой угодно жалкой – упиваться видом Дианиного падения и говорить Ари все, что чувствовала на самом деле – они все равно оставались бы рядом со мной. Именно это гарантировал крюк. Они всегда оставались на связи.

Существовала только одна причина, по которой стоило угождать. И причина эта заключалась в том, чтобы доказать, будто мое нутро еще не прогнило. Только оно все равно оказалось гнилым, так что попытка провалилась.

– Я старалась, – вновь повторила я. – И не отказывалась, как это делали вы.

Она покачала головой, не открывая глаз.

– Иногда отказаться от чего-то – самое мудрое решение.

– Правильно. Поэтому ты забыла Уина. Все так удачно вышло, не правда ли?

Она криво улыбнулась.

Я откинулась на спинку дивана. Все запуталось. Я целовалась с Маркосом, так и не разобравшись с Кэлом. И теперь если бы кто-то переступил черту, заклинание тут же вернуло бы его обратно. Жестко, если понадобится, но, тем не менее, мы с Ари впервые за много месяцев разговаривали по-настоящему. И все из-за того, что я перестала стараться выглядеть хорошим человеком (которым не была) и перестала благоговеть перед великолепной Ари (которой она не была) и просто начала говорить то, что думаю.

Ари была права. Не стоило слишком стараться. Мне стоило предоставить заклинанию выполнять свою работу.

32
Ари

Кей была права по поводу одной вещи: я все еще не смирилась. Как только она ушла, я оделась в нормальную одежду и направилась к дому Эхо и ее матери. Танцевать я не могла, Диана едва меня выносила, Маркос ненавидел, даже Кей меня отругала. Скоро весь город будет смотреть на меня так, словно это я повернула колеса грузовика Уина. Стоя возле двери, я собиралась с духом, ожидая, когда появится кто-то, на ком можно будет выместить праведный гнев.

Когда Эхо открыла дверь, я услышала вой. Это был пронизывающий, непрекращающийся звук. Одна нота.

Увидев меня, Эхо просияла и жестом пригласила войти, а затем убежала на кухню. Я не понимала, что делать, и переступила порог. Мать Эхо корчилась на диване, уткнувшись лицом между двух подушек. Все, что я видела, – были ее седые спутанные волосы. Это она так пронзительно выла. Я не понимала, как гекамистка еще дышит. Она лежала абсолютно неподвижно, напряженная, как струна. Словно любое прикосновение могло привести в действие невидимую пружину взрывного устройства. И тогда вой, подушки и все остальное вокруг сгинуло бы в пламени.

Я прислонилась спиной к входной двери. Эхо пошарила по шкафчикам и наконец залезла в холодильник. Оттуда она достала яблоко и инструмент, напоминающий хоккейную шайбу.

– Что с ней стряслось?

– Она умирает.

Я похолодела.

– Может, стоит позвонить в больницу?

– Это не тот вид смерти. Дай мне минутку.

Эхо положила на стол шайбу, а яблоко сверху на нее. Внезапно яблоко вдруг поднялось в воздух и закачалось, точно намагниченное. Она села перед странным сооружением и уставилась на покачивающееся яблоко.

Давление воздуха заметно усилилось, словно мы летели в самолете. У меня заложило уши. Стало так жарко, что рубашка прилипла к коже. Все это время мать Эхо продолжала неразборчиво завывать на диване.

– Что ты де…

– Тихо.

Я не могла оторвать глаз от яблока, которое осталось единственным пятном света в темном помещении.

Эхо наклонилась к свету. До этого момента я и не замечала, что она сняла свое любимое пальто, оставшись в футболке с длинными рукавами. Она закатала рукава, обнажая порезы от запястья и до плеча – некоторые из них казались свежими и даже не покрылись коркой.

Она взяла выщербленный каменный нож и выбрала точку. Я хотела подбежать и выбить нож у нее из руки, но не смогла пошевелиться. Делая надрез, она даже не пикнула. И не закрыла глаза. Она смотрела – и я тоже – как кровь из раны капала на хоккейную шайбу. Свет несколько раз моргнул, а затем комната осветилась багровым. Мне показалось, будто над яблоком я увидела чье-то лицо – злобное и дьявольское, а потом Эхо закричала. Я тоже закричала, зажмурив глаза и накрыв голову руками.

Когда я открыла глаза, в комнате было тихо. Только мама Эхо перестала выть. Она стояла возле кухонного стола и жевала яблоко. Эхо обмякла, голова ее лежала рядом с шайбоподобной штуковиной. Теперь, когда дом уже не казался готовым взлететь на воздух, я смогла подойти к Эхо, чтобы убедиться, что она еще дышит. Так оно и было.

Мама Эхо похлопала дочь по здоровой руке.

– Спасибо, – сказала она и легла на диван. Хруст яблока эхом разносился по комнате. Рука Эхо уже заживала, но лоб был перепачкан кровью.

Эхо гекамистка.

И ее не должно было существовать.

Все гневные обвинения, так заманчиво звучавшие в моей голове, вдруг стали совершенно бессмысленными. Эхо уже ничего не могла с этим поделать.

Я открыла и закрыла несколько шкафчиков прежде, чем нашла большую упаковку бинтов и антисептические влажные салфетки. Едва я приложила к ране салфетку, Эхо проснулась и дважды моргнула.

– Ты достала деньги? – слабым голосом сказала она, украдкой поглядывая на мать.

Прежде чем ответить, я несколько секунд сидела с отвисшей челюстью.

– Ты серьезно? Я пришла сюда, чтобы высказать свое фи, – Маркос все знает, а это значит, что скоро узнают и остальные. Я думала, ты устала ждать и рассказала ему.

Эхо ссутулилась и вся как-то съежилась.

– С чего бы мне рассказывать Маркосу? Держать все в тайне было моим единственным рычагом давления.

– Что ж, кто-то рассказал Маркосу.

– Может, он сам догадался, что ты лжешь.

– Мы с ним почти не виделись со дня похорон. У него не было возможности тестировать меня на всякие глупости об Уине.

Она резко втянула воздух так, словно я ее ущипнула. Больно.

– Ты разве не понимаешь, что это не шутки? Если ты не помнишь человека, это не значит, что он не умер.

Я потерла запястье в том месте, где болело сильнее всего.

– Я понимаю.

– Ты не можешь понимать. В том-то и загвоздка.

Она стерла кровь. На месте пореза осталась ровная линия, несмотря на то, что у камня, который Эхо до сих пор сжимала в руке, были зазубренные края.

– Это я рассказала Маркосу, – донеслось с дивана.

Мы с Эхо одновременно повернулись.

– Мама – зачем?

– Если бы ты получила деньги, ты бы меня бросила, – голос матери Эхо стал тише, она закрыла глаза. Огрызок яблока остался у нее на груди. – Я не могла этого допустить. Для моей Эхо слишком опасно выходить в мир… слишком много опасностей…

– Ты говорила с моей матерью? – спросила меня Эхо.

– Ну, – замялась я. – Да. Но… разве вы обе не шантажировали меня? Вместе?

Эхо медленно покачала головой:

– Она не хочет, чтобы я уезжала. Беспокоится обо мне. Черт.

Я попыталась сменить тему.

– Что такое?.. Я хочу сказать, ну, что с ней на самом деле стряслось?

Эхо склонилась над матерью, которая, похоже, уснула на диване, и начала бинтовать руку.

– Такое происходит, когда мы теряем членов ковена. Сначала страдает рассудок, затем наступает период боли. Внезапных, опустошительных приступов. В конце концов мы теряем способность есть, говорить и… – Она пожала плечами. – Чем больше творишь заклинаний, тем быстрее это происходит. Вот почему я до сих пор в порядке, а она так страдает. Я сотворила несколько заклинаний, чтобы притупить боль.

– Почему бы не сотворить одно-единственное заклинание и исцелиться?

Эхо покачала головой:

– Одно заклинание в таком состоянии способно ее убить. Все, что я могу, – это на время смягчить боль. Выкроить себе чуть больше времени.

– Больше времени для чего?

– Для того чтобы выбраться из города и убедить других гекамистов принять нас в ковен. И спасти ей жизнь.

– А ты не можешь просто им написать?

– Я вне закона. Меня вообще не должно существовать на этом свете. Если меня поймают, посадят всех членов ковена. Я должна переговорить с ними с глазу на глаз. Возможно, даже заплатить. Для чего, по-твоему, мне нужны деньги?

– О! – Я посмотрела на мать Эхо, спящую на диване. – Ох. Она разве не хочет найти новый ковен?

– Она боится. Что меня поймают и заберут. Боится, что я ее брошу.

– Но ты ведь действительно собираешься ее оставить.

– Будь мы обе в последние полгода в нормальном состоянии, она бы лучше понимала, зачем мне надо уехать. – Эхо махнула рукой в сторону дешевой мебели. – Люди хорошо платят за то, что мы делаем, но мама всегда прячет деньги. Говорит, что не хочет привлекать к себе внимание. Мне никогда не удавалось их найти. Я даже не уверена, что она сама помнит, где они. Так что я должна накопить денег самостоятельно.

Несколько мгновений мы сидели в тишине. До меня вдруг дошло, что все то время, пока я ходила в школу, Эхо вынуждена была сидеть в этом малюсеньком доме, невидимая для всех – до тех пор, пока у кого-то из нас не возникала нужда в ней или ее матери.

– Так, значит, ты гекамистка, – сказала я.

Эхо кивнула.

– И так было всегда? Я имею в виду, заклинания?

– Более или менее. Еда, кровь, воля. – Она повторила эти слова, точно мантру, затем откусила зубами кусок медицинского пластыря и закрепила бинт.

– А это… больно?

– Адски.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Она уставилась на меня сквозь запачканные кровью волосы.

– Это не просто боль. Это еще и наслаждение – иметь силу. Быть частью чего-то большего, чем один человек. Чего-то прекрасного. Я поддерживаю порядок мироздания, обеспечиваю равновесие. Это приятное чувство. – Она опустила рукава рубашки, скрыв свежую перевязку. – Плюс это мой выбор. Я должна была помочь маме, прекратить ее страдания.

– И ты никогда об этом не жалела?

На секунду мне показалось, что Эхо сейчас на меня набросится, но потом она, видимо, все-таки передумала.

– Бывали моменты. Когда было бы проще… не быть гекамисткой.

Я видела по телевизору, как гекамисты протестовали против закона, запрещающего вступать в ковены, но они никогда не заявляли об этом вслух. Они говорили об истории, о природном балансе и свободном рынке и о древней мировой истории гекама. Никаких «еда, кровь, воля». Никакой боли.

Эхо откинулась на стуле. К ее щекам прилипли окровавленные пряди. Я протянула упаковку с влажными салфетками, и она вытащила себе несколько штук.

– Что ж, раз тайна выплыла наружу, думаю, мы в расчете, – сказала она.

– Да-да. Удачи. – Я направилась к двери, осторожно огибая неудобно стоящий диван, на котором спала старая гекамистка.

– Эй, – окликнула меня Эхо. Она задумчиво закусила нижнюю губу. – В ту ночь, когда Уин погиб, он собирался мне заплатить. Неужели ты вообще ничего не помнишь?

Я внимательно оглядела ее с головы до ног: от слипшихся волос до пряжек на ботинках. У нее были светло-карие глаза и острое, угловатое лицо. У меня вновь возникло это не воспоминание, нет, но непонятное чувство – ощущение какой-то плавучести. Воздух и свет.

– Ты кажешься смутно знакомой. Не знаю, что это значит, но у меня есть странное воспоминание чего-то светлого.

Она улыбнулась шире, потом еще шире, так, что ее рот чуть не треснул, и разрыдалась.

Возможно, мне следовало развернуться и уйти. Но снаружи меня не ожидало ничего, кроме просмотра видео с давними представлениями и друзей, которые мне больше не доверяли. Удивительно, но Эхо напомнила мне Диану, по крайней мере, прежнюю Диану, которая нуждалась в лидере, нуждалась в моей силе. Несмотря на то что Эхо была гекамисткой. Несмотря на то что теперь я была единственной, кто знал ее собственную тайну. Тайну, которая делала ее настоящей.

Я вернулась на кухню и села напротив нее. Эхо сидела за столом, скрестив руки, и продолжала рыдать. Слезы текли по ее щекам, смешивались с кровью и капали с кончика носа на черные рукава. Возможно, именно так выглядела бы я, если б не воспользовалась заклинанием. Если бы ощущала настоящее горе.

– Я никогда не влюблялась. Ни в него, ни в кого-то еще, – спустя какое-то время сказала она.

– О. Ну ладно.

– Но он слушал, он доверял мне. Долгое время я была сама по себе. Я… скучаю по нему. – Она вытерла глаза рукавом.

– Каким он был?

Она опустила глаза. Ее пальцы впились в шов рукава.

– Он играл в бейсбол. Заботился о сестре.

– Я видела ее, – сказала я, вспомнив маленькую бледную девочку, которая отчаянно цеплялась за меня на похоронах. Где она сейчас? Стала бы прежняя Ари искать ее, проводить с ней время? Скучает ли девочка по мне?

Эхо вскочила так резко, что мне показалось, она потеряет сознание. Эхо покачнулась, но устояла. Затем собрала тарелки и свалила их в раковину. Шайбу она убрала в шкафчик, где стояла груда выщербленных противней. Грязные бинты полетели в помойку, а чистые туда, откуда их достали. Она двигалась по маленькой кухоньке настолько быстро, что уследить за ней было невозможно.

– Уин был хорошим братом, – сказала она. – Не то чтобы мне было с кем сравнивать. Я единственный ребенок, это уж точно – даже представить трудно, как маме удалось меня заиметь. У гекамистов проблемы с деторождением. Вот почему большинство гекамистов старались вступать в ковен уже в почтенном возрасте. В те времена, когда это было еще легально. Они ждали, пока у них появятся дети. – Она вдруг остановилась на месте, словно шокированная собственными словами.

Я тоже пребывала в шоке. Никаких детей. Никогда. Не то чтобы я собиралась в ближайшее время обзаводиться ребенком, готова поспорить, и она тоже, но жить с подобным приговором непросто.

– Но ты хотела узнать про Уина, – тихо сказала она. – Не обо мне. Хотела бы я что-нибудь тебе рассказать. Но я почти ничего о нем не знала – у меня даже не было шанса…

Лучше бы я не спрашивала. Это было глупое, эгоистичное желание. Желание той части меня, которая изучала отрывки из старых выступлений, надеясь откопать доказательство… чего? Секретики, поцелуи и взгляды не имели для меня никакого значения. Все это было вырвано из контекста. Я методично и эгоистично подбирала ключики к Уину, в то время как другие страдали.

– Он даже не воспользовался заклинанием, которое я для него сделала, – сказала она. Она бросила взгляд на мать, спящую на диване, села обратно за стол и уронила голову на руки.

– Мне кажется, ну, если бы он воспользовался им… Даже не знаю. Возможно, он был бы жив.

– Так, значит, деньги были нужны для заклинания? И для какого? – Она покачала головой и ничего не ответила. – Как твое заклинание могло предотвратить катастрофу? – продолжала нажимать я.

Она ничего не сказала. Еще один секрет, и очередная вещь про Уина, о которой я ничего не знала.

– Сожалею о твоей потере, – сказала я. Я больше не знала, что сказать. Она вновь уронила голову на стол, и я услышала ее прерывистое дыхание.

– Тяжело признавать, но… – Она сделала глубокий вдох и сказала прямо в стол: – Я понимаю, почему ты предпочла забыть.

Я так сильно сжала запястье, что рука заболела.

– Наверное, ты единственный человек, который это сказал.

– Люди – свиньи.

– Возможно, они меньше бы меня ненавидели, если бы узнали, что я больше никогда не смогу танцевать.

Едва у меня вырвались эти слова, я тут же пожалела о сказанном. Если бы только я могла запихать их обратно в свой глупый рот. Отъезд в Нью-Йорк был единственной вещью, на которую мне надо было ориентироваться.

Но теперь, когда все узнали, что я стерла Уина из памяти, больше не было нужды притворяться: я не занималась в классе много недель. Я с трудом поднимала руки над головой. У меня прошли все волдыри и мозоли – неотъемлемая часть настоящего танцора. Потому что я больше не была танцовщицей.

Я не могла танцевать.

– Насколько все плохо?

Я отодвинула стул и вышла на середину кухни, встала в четвертую позицию, одна рука над головой, вторая вытянута вперед. Мысленно я видела пируэт, который проделывала тысячи раз. Так просто. Глубокое дыхание. Руки открыты. Вес на переднюю ногу. Выждать момент для поворота. Я едва успела проделать половину движения, когда врезалась в холодильник.

Эхо задумчиво смотрела на мой торс, руки и колени, мысленно что-то подсчитывая.

– Чтобы исправить такую жуткую неуклюжесть, понадобится невероятно мощное заклинание с такими же мощными побочными эффектами.

– То же самое мне сказала твоя мама. У меня возникнет еще больше проблем, поскольку предыдущие заклинания будут накладываться друг на друга.

– Опытный гекамист мог бы подыскать способ, который сработает.

– Но побочные эффекты все равно накладываются друг на друга, разве не так?

Она окинула меня изучающим взглядом.

– Конечно, это рискованно. Но, если все сделать правильно, по большей части ты останешься в порядке.

– И это будет стоить пять тысяч долларов за постоянно действующее заклинание?

Она пожала плечами.

– Когда станешь знаменитой балериной, сможешь вернуть долг.

Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди в стремительном гранд жете.

– Что?

– Я помогу тебе. Если смогу.

Теперь мое сердце выписывало круги, пируэт за пируэтом. Ошеломленная, сбитая с толку, я едва стояла на ногах.

– Только не смейся надо мной, пожалуйста. Я понимаю, ты, возможно, меня ненавидишь…

– Я тебя не ненавижу.

– … только не морочь мне голову, ладно?

– Я не издеваюсь над тобой. – Она стояла, смахивая со стола невидимые крошки. – Считай, что я делаю это ради Уина.

Я оглядела комнату, словно здесь был тот, с кем можно поделиться новостями: все изменилось. Я пришла к Эхо в ярости, готовая обвинить ее во всех неудачах этого лета. Я лишилась воспоминаний, танцев и лучших друзей.

Но теперь я обрела надежду кое-что вернуть.