Текст книги "Цена всех вещей"

Автор книги: Мэгги Лерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

24
Маркос

Конечно, я дал Уину денег. Я сделал бы для него что угодно.

Раз он попросил, значит, дело было серьезным. Он никогда не просил просто так, хотя всю жизнь прожил в бедности. Его мама поступала так, как поступает большинство мам. Она оплачивала Каре занятия танцами, словно она могла соперничать в этом с другими девочками, зато Уин носил бейсбольную форму из секонд-хенда, ел обычную овсянку и жил в домах, где не то чтобы было совсем грязно, но почему-то всегда пахло подземельем. Он часто переезжал и никогда не задавал лишних вопросов. Иногда это были места получше, иногда полное дерьмо. Я не спрашивал, зачем ему деньги.

На что он хочет их потратить. Это были просто деньги. Они у меня были, или, по крайней мере, я мог их достать. А у него их не было. И достать ему тоже было неоткуда. Это было нечестно, но такова жизнь. Неужели я должен был заставлять его делиться со мной собственным дерьмом только потому, что делал ему услугу? Я верил ему. Этого было достаточно.

Не сказать чтобы я вообще об этом не думал – не интересовался зачем. Я знал, что его что-то беспокоит. Он по нескольку дней игнорировал мои сообщения, а иногда, во время вечерней игры в покер или во время разогрева перед игрой, просто уходил в себя – глаза его пустели и передо мной оставалась лишь тень Уина.

Когда я позволял себе задуматься, для чего ему понадобились деньги, мне казалось, что это касается его матери или Кары – что-то серьезное. Я подозревал, что, будь дела совсем плохи, все выплыло бы наружу, но до тех пор они хотели оставить это в тайне. Мне казалось, я единственный, к кому он обратился.

До тех пор, пока ко мне не заявилась Ари, чтобы попросить еще. Каким же я был идиотом.

Узнай мама о деньгах, которые я отдал Уину, мне бы влетело по полной программе. Так что нельзя сказать, будто все это далось мне легко. И пускай она пользовалась древним гроссбухом, исчезновение такой крупной суммы не могло пройти незамеченным. Но я поступил умно. Я не стал брать деньги из кассы магазина или что-то в этом роде. Каждые четыре недели мама оставляла в магазине конверт из манильской бумаги для гекамистки. Конверт был толщиной в четыре или пять дюймов. Так продолжалось несколько месяцев. Впервые я заметил это еще несколько лет назад, просматривая видео с камер. Они с гекамисткой никогда не разговаривали, даже не смотрели друг другу в глаза. Мама оставляла конверт на витрине, а час спустя гекамистка его забирала.

Они вели себя так, словно тут был замешан какой-то жуткий секрет, не хватало только черных шляп и шпионских штучек. Возможно, мама платила за то, чтобы у нас всегда было достаточно покупателей. Чтобы поддерживать бизнес на плаву. А может, это было заклинание, защищающее меня, Кэла, Дева и Брайана. Что-то чисто мамское. Я знал, что конверт появляется каждое четвертое воскресенье за час до закрытия. Уин попросил меня о деньгах в подходящее время. Когда наступило воскресенье, я свистнул конверт раньше, чем его успела забрать гекамистка.

К моему удивлению, там оказалось шесть тысяч долларов. Я и не думал, что заклинания так дорого стоят. Теперь, когда я об этом знал, уж точно не стал бы их покупать. Лишнюю тысячу я отложил на экстренный случай, а остальное отдал на следующий день Уину.

Спустя несколько дней ко мне в комнату ворвалась мама.

– Маркос, где деньги?

По ее лицу я понял, что косить под дурачка или сваливать вину на кого-то из братьев не имеет смысла. Ее просто трясло от ярости, седые кудри подпрыгивали, а лицо пошло красными пятнами. Было кое-что еще, но что, я не мог точно определить.

– Их нет, – ответил я.

Она больно впилась ногтями мне в руку, но я даже не дрогнул.

– Это не игрушки. Ты должен отдать мне деньги сейчас же.

Теперь все встало на место. Мама выглядела испуганной.

– Почему это так важно? Боишься, что появится еще несколько седых волосков?

– Я боюсь не за себя, идиот. Твой брат… – она вдруг осеклась.

– Мой брат что?

– Ты даже не представляешь, что натворил.

– Для кого эти деньги? Для Дева? Для Кэла? Но зачем? Что с ними не так?

Она впилась взглядом в мое лицо.

– Все со всеми в порядке, – сказала она. – Отдай мне деньги, Маркос. Я не шучу.

Я скрестил руки и посмотрел на нее сверху вниз.

– Скажи, для чего они.

Она уставилась на меня. Что бы это ни было, мама пыталась решить, говорить мне или нет. Я даже не догадывался, о чем идет речь. На самом деле мне было все равно. То, что она не хотела говорить, было даже удобно, вот и все. Ну а если она расскажет, это только плюс. Я не упущу ценную информацию.

Но она не сказала. Выражение ее лица вдруг изменилось, мама почти ухмыльнулась. Подлетев к шкафу, она открыла среднюю секцию, где я хранил несколько кальянов, которые собирался сбыть покупателям. Я и не подозревал, что она знает о курительных трубках, однако хватило секунды, чтобы все осознать.

– Ух… – Вот и все, что я успел сказать прежде, чем она в ярости швырнула кальян.

– У тебя нет от меня секретов, Маркос, я твоя мать. – Она взмахнула трубкой, словно дирижерской палочкой. – Думаешь, я об этом не знаю? Я все знаю. Я знаю, с кем ты общаешься, что ты для них делаешь. Я знаю, сколько денег у тебя в кошельке. Я знаю всех твоих девушек и их родителей. Я знаю даже, какие порносайты ты посещаешь.

– Мама, пожалуйста…

Она направила трубку мне в голову.

– Я знаю про тебя все, Маркос. Ты мой ребенок. Если думаешь, что сможешь спрятать от меня деньги…

– Вот и ищи их тогда. Если знаешь обо мне все. Покажи, где они лежат. – Я старался смотреть на нее, а не на пару заношенных кроссовок в спортивной сумке, где спрятал лишнюю тысячу. Она, не двигаясь, смотрела на меня. Ждала, что я выдам местонахождение денег.

– Думаю, ты понимаешь, что находишься теперь под домашним арестом, – в конце концов заявила она.

– Удачи в поисках.

На ее глаза навернулись слезы. Возможно, от грусти, возможно, от бессилия – я не знаю.

– Я готова на что угодно ради вас, мальчики. Я всегда все для вас делала. И никогда ни о чем не сожалела. – Я понятия не имел, что она имеет в виду, но все же был не настолько холоден, чтобы оставаться равнодушным к слезам матери. – Ты даже не представляешь, как это тяжело – каждый месяц – но это стоит того. Ты неблагодарное, избалованное маленькое дерьмо.

– Ой, мам…

– Не вздумай снова трогать эти деньги, Маркос…

Едва убедившись, что она покинула дом, я тут же вынул остатки денег из кроссовки и перепрятал их в карман, поклявшись потратить при первой возможности. А когда я заметил, что дочь гекамистки каждый день во время тренировок околачивается возле бейсбольного поля, я расценил это как знак свыше. Нам стоило кое-что обсудить – приятный сюрприз на черный день.

Мама не разговаривала со мной еще три дня, до самой смерти Уина.

25
Ари

За два дня до отъезда, в пятницу (это была середина июля), Эхо заявилась ко мне прямо на работу. «Свит Шоппе» предназначался для туристов и располагался на главном туристическом маршруте, чуть ниже магазина Уотерсов.

В основном в «Свит Шоппе» было холодно, и меня пробирало до костей. Но стоило войти в ритм, и время текло очень быстро. Повернуться, зачерпнуть, наложить, отдать. И не нужно думать. Ни об этом, ни о чем-то еще. Например, о том, что Маркос отказался дать мне пять тысяч долларов. И еще о том, что сегодня утром я завалила очередное занятие и даже умудрилась подвернуть лодыжку из-за потери координации. А также о том, что с самого пикника Диана ведет себя крайне загадочно и осторожно, делая при этом вид, будто ничего не происходит.

Эхо влетела, как черное облако, разрушая пастельное умиротворение туристической жизни. Я ощущала ее приближение даже несмотря на то, что смотрела исключительно в контейнер с мороженым. Каменистая дорога. Арахисовые хрустики. Шоколадно-мятные ломтики.

Черные ногти застучали по стеклу.

– О, привет! – сказала я.

– Я пришла за деньгами. – От нее исходил жар, способный растопить любое мороженое. Он был даже сильнее, чем я запомнила. В памяти вдруг снова всплыло давнее воспоминание, легкое, как перышко.

Это необъяснимое чувство помогло мне взять себя в руки и притвориться сильной.

– У меня их нет.

– У тебя было две недели, – заявила она.

– Двенадцать дней.

– Ну конечно, еще поспорь со мной. Ты, должно быть, хочешь, чтобы все узнали твой секрет.

– Я не спорю, но у меня все равно нет пяти тысяч долларов. Так что я нахожусь в трудной ситуации.

– Мне она не кажется трудной.

Я сильно сжала металлическую ручку черпака для мороженого. Запястье шевельнулось, и внутри тут же что-то хрустнуло, щелкнуло. Как раз в том месте, которое я повредила вчера при падении. «Проблема», – подумала я, и тут мы с Эхо увидели, что мое запястье выгнулось под девяносто градусов, в то время как локоть остался на месте, вообще отказываясь шевелиться. Это была не просто проблема. Это был тупик. Я затрясла рукой, но в итоге лишь ударила себя в бок. На долю секунды мне показалось, что Эхо собирается сказать что-то сочувственное.

– Слушай, – в конце концов произнесла она, немного смягчившись. – Я дам тебе фору. Если принесешь четыре тысячи, будем считать инцидент исчерпанным.

Я подумала о деньгах, которые откладывала с зарплаты в «Свит Шоппе», и деньгах, которые скопила, продолжая носить одни и те же старые туфли. У меня не было и четверти нужной суммы.

– Возможно, я могла бы отдать тебе тысячу.

Эхо закусила нижнюю губу. Ее правая рука нервно скользила по левой вверх-вниз. В итоге она покачала головой.

– Так не пойдет. Мне нужно по крайней мере четыре тысячи, и нужно прямо сейчас. – Она тихо пробормотала себе под нос что-то вроде: «Бежать еще не время».

– Лучше бы ты взяла мою тысячу и оставила меня в покое. Воображаемые четыре тысячи долларов ничем не лучше воображаемых пяти тысяч. С тем же успехом ты могла оставить все пять тысяч. Я все равно не смогу заплатить.

– И как ты себе это представляешь? – заявила она, перегнувшись через стеклянный прилавок так, чтобы я слышала ее шепот. За Эхо образовалась очередь, но я не отваживалась ее выпроводить, несмотря на неодобрительные взгляды менеджера. – Я была на похоронах. Там было не протолкнуться, но я видела рядом с его матерью и сестрой тебя. Ты притворялась, будто страдаешь. Притворялась, будто тебе офигенно плохо. Все тебя видели. Все так переживали за тебя. Туда явился весь город, и каждый жалел бедняжку Ари Мадригал. Люди, переживающие настоящее горе. Люди, которые тосковали по-настоящему – и до сих пор тоскуют, и не знают, что с этим делать. – Голос ее дрожал даже несмотря на то, что Эхо говорила шепотом. Она часто заморгала и придвинулась ближе. – Какой, думаешь, будет их реакция, когда я расскажу, что все это время ты их дурачила? Что ты использовала заклинание, чтобы облегчить себе жизнь? Что ты никогда не заслуживала такого, как Уин?

– Пожалуйста… не делай этого, – сказала я. Но просить было бесполезно, и от осознания этого меня пробрала дрожь.

– Это зависит не от меня. Я ведь уже дала тебе фору.

– Я пыталась!

– Люди жалеют тебя, но Уина они любили. Возможно, ты этого не помнишь, зато помню я. Все. Любили. Уина. Ты готова к тому, что люди станут тебя ненавидеть, а не жалеть?

Очередь начинала роптать. Краем глаза я видела своего менеджера, он хмурился.

– У меня их нет.

– Правда? Прямо-таки не осталось денег со страховки? И тетя не может одолжить?

– Мы уезжаем в Нью-Йорк через две недели. Нам понадобятся эти деньги.

Ее лицо дрогнуло.

– Точно. Нью-Йорк.

– Чтобы танцевать. Меня приняли в корпус юниоров Манхэттенского балета. – Я собиралась в Нью-Йорк. Я должна была ехать в Нью-Йорк. Не знаю, зачем я делилась своими планами с Эхо. Наверное, я пыталась убедить себя в том, что это правда. – Я собираюсь стать балериной.

– Что ж, тогда убирайся. Уезжай. – С вызовом сказала она. – Не важно, что всем известен твой секрет, если тебя здесь нет, верно? Вперед. – Я ничего не сказала, и она еще раз выразительно стукнула по стеклу. – Но пока ты еще здесь, ты должна мне денег. Даю тебе еще неделю.

Она ушла, и мне следовало вернуться к делу. Снова поворачиваться, зачерпывать, накладывать и отдавать. Очередь покупателей придвинулась ближе, ожидая, что я приступлю к своим обязанностям. Менеджер отвернулся к конторке, удовлетворенный тем, что черное облако улетучилось.

Но я не могла продолжать работу. Мое сознание сбилось с ритма, хотя мозг ожесточенно работал. Я уронила черпак в контейнер с шоколадом и выскочила вслед за Эхо, не позаботившись снять розовый фартук с рюшами.

Я следовала за ней через деловую часть города, потом через жилые кварталы, где жили Маркос и Диана, мимо средней школы, через поля для игр и до самого дома гекамистки. Эхо открыла дверь и вошла внутрь.

Эхо тоже жила здесь.

Дочь гекамистки. Она говорила, что у нее есть ребенок, – это я помню. Единственное полноценное воспоминание из того дня, когда я получила заклинание.

Я села у дороги и уставилась на дом. Несчастные, суетливые люди входили и выходили, но Эхо не было. Когда дверь открылась, я заметила гекамистку.

Так вот как Эхо пронюхала о моем заклинании. Возможно, они вместе организовали эту аферу, придумали схему мать-дочь. Гекамистка творила для людей заклинания, а дочка потом требовала деньги за то, чтобы их секреты не выплыли наружу.

В какой-то момент Эхо снова вышла из дома. Однако гекамистка осталась внутри, чтобы продолжать прием посетителей. Возможно, даже предлагать им чашечку чая.

Когда начало темнеть, гекамистка открыла дверь и, глядя прямо на меня, вышла на крыльцо.

Спустя тридцать секунд она направилась через улицу. Гекамистка шла медленно, осторожно, не отрывая от меня глаз. Я попыталась встать, но координация была полностью нарушена, ноги горели как в огне. Я покачнулась и упала в грязь.

– Я догадывалась, что это ты, – сказала она.

– Это я.

– Балерина. Ты снова танцуешь в балете?

– Нет. Я все еще не могу.

– Значит, обмен. Что-то теряешь, что-то получаешь. Надо платить по счетам. – Она говорила медленно, стараясь подражать интонациям обычного диалога. И все же выходило странно.

Я сделала глубокий вдох.

– Я знаю, что происходит с тобой и с Эхо.

– Эхо? – На лице гекамистки отразилось искреннее удивление, она словно внезапно очнулась ото сна. – Вы знакомы?

– Да ладно. Хватит меня разыгрывать.

– Разве это смешно?

– Ничего смешного. Эхо шантажирует меня. Она хочет пять тысяч долларов или грозится рассказать всем о том, что я забыла Уина.

Глаза гекамистки округлились. Она испугалась: это хорошо.

Я продолжила нажимать:

– Я ведь уже заплатила вам пять тысяч долларов. Мне придется обратиться в полицию.

– В полицию? – Черты ее лица словно заострились, четче прорисовывая каждую морщинку, каждое пятно. – Что ты собираешься рассказать им про Эхо?

Я нахмурилась.

– Что она меня шантажирует конечно же. Что вы обе меня шантажируете. Что еще я могу им сказать?

– Ох, – выдохнула мать Эхо, и лицо ее расслабилось. – О… Эхо, моя Эхо… Секреты – могущественная сила.

– Я знаю.

– Потому что, если бы ты не держала заклинание в секрете, Эхо не смогла бы шантажировать тебя деньгами.

– Да, понимаю. – Я начинала чувствовать, что разговор выходит из-под контроля. – Но денег у меня нет, так что, либо вы обе оставите меня в покое, либо я позвоню копам.

– Да, конечно. – Она смотрела сквозь меня и улыбалась.

Похоже, говорить нам было больше не о чем. Я сжала запястье и покачнулась на гудящих ногах.

– Что ж, хорошо.

– Ари Мадригал, – позвала гекамистка, когда я уже собралась уходить. – Ты не отдашь Эхо никаких денег? – Ее голос звучал почти умоляюще. Но это уже не имело никакого значения.

– Именно, – на ходу бросила я.

Умом я понимала, что должна торжествовать, поскольку победила врага и выиграла битву. Но мать Эхо была на врага совершенно не похожа, а если она не была моим врагом, то, возможно, и Эхо тоже. Поэтому меня преследовало странное, непонятное ощущение того, что я была единственной, кто играл в эту игру.

26
Кей

– Кей! Ты не спишь?

– Кэл? Который час?

– Два тридцать восемь. Чем занимаешься?

– Я спала.

– Ах да. – Он рассмеялся. – Прости. Я думал о тебе.

– Да ну?

– Точно говорю.

– И о чем же ты думал?

На другом конце трубки повисла пауза. Я задержала дыхание.

– На самом деле я не уверен. Я просто подумал: Кей Чарпал. А потом позвонил.

– То есть… ты хотел сказать мне что-то конкретное?

– Думаю, нет. Хотя обычно люди не звонят просто так, не правда ли?

– Не в половине третьего утра, это уж точно.

Кэл снова рассмеялся. Для двух тридцати он казался необычайно бодрым.

– Я разрешаю тебе отправляться спать. Спокойной ночи, Кей.

Я нажала на кнопку «завершить разговор» и в темноте откинулась на кровать. Из-за того, что родители умудрялись вымораживать дом даже летом, мне приходилось спать под теплым одеялом. Мина бунтовала: затыкала вентиляцию полотенцами и открывала окна настежь. А я любила ощущение мягкого теплого одеяла вокруг. Я зарылась в одеяло поглубже, но внутри, где-то между сердцем и желудком, поселился странный холод.

Звонок был делом заклинания, подталкивающего Кэла ко мне. Теперь мы общались регулярно и вскоре даже начали встречаться. Ари с Дианой могли убедиться, что для Кэла я не просто разовая девушка. Он думал обо мне посреди ночи. Хотел поговорить со мной. Именно этого я и хотела.

Правильно?

Раскрюченность.

Кажется, именно это слово гекамистка использовала для описания побочных эффектов моего заклинания. Она говорила, что часть меня будет потеряна. Сорвется с крючка. Раскрючится. Я не понимала, что это значит. Возможно, она и сама не знала. А может, просто не могла толком объяснить.

Именно раскрюченность, а не раскочегаренная система кондиционирования была причиной моего внутреннего холода. Все, что я любила больше всего на свете – Ари, Диана, даже Мина имели более близких и понимающих друзей, да и остальные важные для меня вещи, – все это я могла сорвать, точно плащ, и повесить на гвоздик. А под плащом не было ничего. Люди и вещи, которые прежде были мне дороги, становились далекими и непонятными, а прекрасный внешний покров казался странным. Я могла вновь накинуть этот плащ, но теперь он перестал быть частью меня и превратился во внешнюю оболочку.

Раскрюченность. Должно быть, это она. Я не была счастлива, и дело ведь не в побочных эффектах?

Кэл продолжал названивать посреди ночи. Мне вообще казалось, что он никогда не спит.

– Может, лучше поговорим завтра, Кэл?

– Но тогда следующие пять часов мне придется бодрствовать в одиночестве.

– Ты можешь поспать.

– Нет. Я не сплю много.

– Что значит твое «не сплю много»?

– Я не спал всю ночь напролет с двенадцати лет.

Я накрылась с головой и поглубже зарылась в одеяло.

– Почему?

Он вздохнул:

– Не знаю. Я закрываю глаза, как и все. Чувствую усталость или, по крайней мере, мне так кажется. И ничего не происходит. Я продолжаю бодрствовать даже с закрытыми глазами. У тебя так было?

– Нет. Я сплю как убитая.

– Счастливая.

– За исключением тех моментов, когда ты звонишь, конечно.

– Прости. Я не хотел тебя напрягать.

– Ты не напрягаешь, – сказала я. По крайней мере, я не ощущала никакого напряга. Порой бывает трудно найти разницу между ощущением восторга и ощущением ужаса. А может, виной тому раскрюченность? – Как насчет того, чтобы встретиться днем?

В трубке повисла пауза.

– Почему бы и нет? – сказал он. – Приходи завтра к магазину. Прикинемся туристами и сходим на ярмарку.

Великолепно. Мы с Кэлом и…

– Можно, я приглашу Ари и Диану пойти с нами?

– Ари Мадригал? О господи, кругом опять начнут болтать об Уине. Ну конечно, она может прийти.

Итак, теперь у нас были планы. Свидание.

Ари и Диана ждали нас возле магазина Уотерсов. Они стояли внутри, недалеко от входа, возле стенда с чистящими средствами. На их лицах застыло выражение дискомфорта.

Мне хотелось, чтобы подруги присоединились к нам уже на регистрации, однако я понимала, что девочкам не слишком-то хочется идти, поэтому отправилась к ним сама. Кэл перемахнул через прилавок, чтобы поздороваться со мной. И ему это почти удалось. Однако в момент прыжка он вдруг потерял равновесие и приземлился прямо на колени перед Дианой и Ари. Все инстинктивно бросились вперед, стараясь предотвратить падение – слишком поздно – или хотя бы помочь.

– Ау, – улыбнувшись, сказал он и тут же поднялся без чьей-либо помощи.

Диана улыбнулась в ответ, зато Ари посмотрела так, словно падение Кэла было для нее личным оскорблением, убрала вытянутую для приветствия руку и скрестила руки на груди.

– Мы можем идти? – спросила она.

– Черт побери, Ари! Такое ощущение, что ты боишься столкнуться со мной! – Откуда-то из глубины магазина вышел Маркос Уотерс.

– Привет, Маркос, – сказала Ари. Диана сделала шаг вперед, но остановилась, заметив, что он на нее не смотрит.

Кэл собирался приветственно ткнуть Маркоса в плечо, но передумал.

– Пошли с нами, чувак, мы собираемся на ярмарку.

Всех, кроме Кэла, эта идея привела в ужас. Знаю, я должна была бы восхититься его радушию и широте души, но общество лучших друзей – это как эксклюзивный клуб, которым наслаждаешься именно потому, что туда входят лишь избранные. Пригласив постороннего, он все испортил.

– Ты уже нашла того, кто согласился одолжить тебе денег? – спросил Маркос Ари.

Повисла неловкая пауза, а потом все одновременно загалдели.

– Деньги?

– Это не важно.

– Какие деньги?

– Давайте просто пойдем.

– Так ты заплатила или нет?

– Мне кажется, нам стоит поговорить об этом в другой раз.

– Если мы не уйдем, здесь скоро соберется толпа…

– Подожди, а зачем тебе понадобились деньги?

Ари повысила голос:

– Все хорошо. Мне не нужны деньги. Давайте просто пойдем.

Она вышла из магазина. Диана на секунду заколебалась, глядя то на дверь, то на Маркоса, но Маркос, не говоря ни слова, растворился в недрах магазина. Диана ссутулилась и вышла, догнав Ари уже на тротуаре.

Кэл схватил меня за руку и потащил к двери.

– Идем! – сказал он.

Я дернулась назад, и он остановился.

– Тебе не показалось это странным?

– Что именно? Маркос?

– Да, и то, что Ари просила у него денег. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Кэл пожал плечами:

– У каждого есть свои секреты.

– Но он ведь твой брат.

– Я не в курсе дел своих родных. Ты разве знаешь все, чем занимается твоя сестра?

Я вспомнила Мину, уходящую с пикника из-за того, что я отправила ее заняться собственными делами. Возможно, Кэл прав, и мне следовало понимать, что тайны существуют даже между лучшими друзьями. Хоть это и казалось неправильным. Кэл держал мою руку в своей, но я ощущала лишь пустоту и разочарование. Несмотря на то что в зале работали кондиционеры, ладонь его была влажной.

Все вчетвером мы отправились на ярмарку. Располагалась она на автомобильной парковке в конце главной улицы. Кэл, казалось, не обращал никакого внимания на то, что Ари выглядела угрюмой и сердитой, а Диана – расстроенной и замкнутой. Он пять раз бросал кольцо, но, поскольку попасть на шест не удалось ни разу, он просто купил мне мягкого бегемотика. Он таскался с нами все утро и даже ни разу не флиртовал с другими девушками.

Повсюду толпились пестро одетые туристы, гремели раскаты смеха. Аттракционы и сувенирные магазинчики расположились по краям парковки, хотя несколько стояло и в середине. В одном конце находилась аркада с дюжиной игровых автоматов – скибол,[17]17
  Скибол – древнегреческая игра, нечто среднее между бильярдом и боулингом.


[Закрыть] клешня,[18]18
  Клешня – игра, в которой необходимо что-то поймать, схватить.


[Закрыть] греческий пинбол – а на другом высилась океаническая громадина под названием «Воронка», осьминогоподобное сооружение, вращающееся по кругу, из стороны в сторону и даже вниз-вверх. Мы заняли очередь туда. Летом на ярмарке работали либо дурачки, либо безработные, но Кэл был знаком с парнем, который запускал эту штуку, и он пообещал пропустить нас бесплатно.

Кэл спросил Ари про танцы, и она подробно расписала ему программу, которую собиралась исполнять на вступительных экзаменах в Нью-Йорке, процесс поступления и где они с Джесс собираются жить. Я стояла рядом с Дианой.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.

– Я в порядке, – ответила она.

– В магазине ты выглядела…

– Я сказала, я в порядке, Кей.

– Иногда Маркос бывает таким придурком, вот честно.

– Не стоит считать себя экспертом по Уотерсам только потому, что твой парень из этой семьи, – язвительно выпалила она и тут же смутилась. – Прости. Это было отвратительно.

– Все нормально, – ответила я. – Я не эксперт.

– Все не нормально. Я не должна была нести подобную чушь. Ты не должна спускать мне такое с рук.

«В том, что ты говоришь подобные вещи, есть и моя вина», – подумала я, но говорить вслух ничего не стала.

Подошла наша очередь, и мы сели в маленькие машинки. Поскольку мы с Дианой стояли рядом, нам выпало сидеть вместе, а Кэл и Ари оказались следующими.

– Порой мне хочется поскорее закончить среднюю школу и уехать отсюда, – сказала Диана. – Видимо, нас ожидает чудной год.

– Я буду рядом.

– Я думала о том, что, возможно, мне стоит перейти в пансион. Побыть немного наедине с самой собой.

Из машинки за нами доносился голос Ари. Она рассказывала о Манхэттенском балете.

– …отъезд первого августа, и мы уже начали паковать вещи…

– Одна моя знакомая по конному лагерю выбрала школу в Мэне. Или можно поступить куда-то еще – туда, где меня никто не знает.

– …хочу разобраться с метро, так что первый день будет не совсем потерян…

Воронка начала медленно вращаться. Сначала мы просто двигались по большому кругу, но после первого оборота наши машинки тоже начали крутиться. Защитная перекладина у нас над коленями скрипнула.

– Ты хочешь бросить меня здесь? – сказала я.

– О, Кей. Это совсем не так. Я просто хочу побыть одна.

Крутящиеся сдвоенные кабинки начали подниматься вверх-вниз, металл оглушительно скрежетал. За мной и вокруг все крутилось, я слышала, как вскрикнула Ари.

– Скажи, что ты меня не бросишь, – быстро сказала я. Защитная планка поползла вверх, и меня прошиб пот. Я вцепилась в нее, стараясь удержать на месте.

– Что? – крикнула Диана. Наша машинка покачнулась, и защитная перекладина задребезжала. Я схватила Диану за руку. Как легко мог вылететь шуруп, дурачок за пультом управления заснуть, пружина заржаветь и сломаться, а электропроводка износиться. Я привела Ари и Диану прямо к машине, способной причинить намного больший вред, чем какой-то кулер на пляже, о который Диана ударилась лицом.

– Ты должна сказать, что не поедешь! – крикнула я.

– Мы не сможем выбраться из машины, аттракцион уже запущен!

Я не могла сфокусировать взгляд на подруге, мы двигались слишком быстро. Все, что я видела, это красные волосы, голубое небо и яркие огни, неестественно громкий скрежет металла, движущегося на предельной скорости.

– Просто скажи это! Я не оставлю тебя.

Я отпустила ее руку и закрыла глаза. Мы крутились все сильнее и сильнее.

На мгновение я перестала ощущать раскрюченность своих эмоций. Мне было слишком страшно.

Это было иррациональное чувство, но я понимала всем своим существом, что, если Ари с Дианой сейчас не перестанут обсуждать свои планы, заклинание может навредить как им, так и мне.

Когда сеанс закончился, оказалось, что никто ничего не заметил. Ари, Диана и Кэл вели себя как обычно. И даже не осознавали, что были на волосок от гибели.

Штука была в том, что заклинание обеспечивало мне регулярные дозы общения с Дианой и Ари. Я хотела защитить их. Я переживала за них, а они должны были переживать за меня. Но Кэл… он никогда не хотел быть со мной по-настоящему. Заклинание не просто мягко подталкивало его ко Мне – оно пихало его обеими руками.

Эта мысль меня оглушила. Я спасла Диану и Ари на «Воронке», как спасала всегда, потому что мы были друзьями. Но Кэл был чужим. Я хочу сказать, во-первых, он был груб: и вряд ли это мог быть побочный эффект, слишком просто для заклинания. Однажды он упал и сильно ударился. Возможно, в этом была и моя вина, поскольку мне тогда не хотелось его видеть. Но, что гораздо важнее, он мне совершенно не нравился, хотя Ари с Дианой были абсолютно убеждены, что мы с ним «встречаемся», что бы это ни значило. Привязать его крюком было глупой затеей. И теперь я несла за нее ответственность.

На следующий день он позвонил в два тридцать ночи. Я с трудом ворочала языком.

Он трепался о какой-то ерунде до тех пор, пока в конце концов не заметил, что я молчу.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Да, – начала я, но продолжить так и не решилась. Рассказать, что он постоянно подвергается из-за меня огромной, неопределенной опасности, я не могла. Слишком рискованно. Заклинание могло за такое и наказать.

И ночной разговор продолжился. Я вынуждена была шататься по магазину Уотерсов и смотреть, как он постоянно переворачивает стеллажи и наступает на грабли. Мне приходилось поддерживать то, что он считал собственной инициативой. Хотя на самом деле ни один из нас этого по-настоящему не желал.