Текст книги "Королева сплетен"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)
Я смотрю вниз и вижу, что родители Люка тоже танцуют.
– …И вот что я тебе скажу, – вывожу я, не веря своим глазам. – Это, должно быть, любовь!
Гости вовсю веселятся. Они хлопают и танцуют. «Сатанисты» добавили мелодии немного латинского ритма. Его там, правда, быть не должно, ну да ладно. Теперь она похожа на Vamos a la playa.
Но, как ни странно, это ее вовсе не портит.
И вот когда мы доходим до нашего главного крещендо, Шери больно пихает меня локтем, что в общем-то не входит в нашу обычную хореографию. Я смотрю на нее и вижу, как ее лицо становится белее свадебного платья Викки. Она показывает куда-то рукой.
И я вижу шагающего к сцене Энди Маршалла.
Разудалые шестидесятые принесли с собой не только сексуальную революцию. В моде произошла своя революция. Люди вдруг решили, что можно все – от мини-юбок до банданы.[22]22
Метод окрашивания ткани, известный как узелковый батик или тай-дай.
[Закрыть] В семидесятых вернулись к натуральным волокнам. Наши предки изготавливали набедренные повязки из того, что росло под рукой. Круг замкнулся, мода совершила полный оборот. Хиппи продемонстрировали миру, что коноплю можно использовать и в других целях, нежели тех, которые популяризировали битники десятью годами раньше… хотя самый распространенный способ ее применения до сих пор популярен в университетских городках.История моды Дипломная работа Элизабет Николс
25
В то время как над женскими сплетнями потешаются, считая их тривиальными и глупыми, мужские сплетни, особенно если они касаются женщин, принято считать теорией, гипотезой или даже фактом.
Андреа Дворкин (1946–2005), американская феминистка и критик
К счастью, я как раз допела заключительное «и все благодаря тебе». Появись он чуть раньше, наше триумфальное выступление могло бы провалиться.
Толпа взрывается восторженными аплодисментами, а мы с Шери раскланиваемся. Пока мы стоим, нагнувшись (а я, кстати, вижу, что бас-гитарист тянет шею посмотреть, что скрывается у нас под юбками – в моем случае, довольно многое, если он все же дотянется), Шери говорит:
– Господи, Лиззи, что он тут делает?
– Не знаю, – отвечаю я, чуть не плача. – Что мне делать?
– В каком смысле, что делать? Ты должна с ним поговорить.
– Не хочу с ним разговаривать! Я уже сказала ему все, что хотела.
– Видимо, ты сказала это недостаточно убедительно, – говорит Шери. – Сделай это еще раз.
Мы обе выпрямляемся, увидев, как одна из подружек Викки под крики «Давай, Лорена, давай!» взбирается на сцену и вырывает у нас микрофон.
– Привет, – говорит она нам. – Вы были великолепны. – Потом поворачивается к музыкантам и кричит:
– Парни, вы знаете «Леди Мармелад»?
Баз смотрит на Курта. Курт пожимает плечами.
– Мы сможем ее подобрать, – говорит бас-гитарист. И Курт начинает наигрывать ритм.
– Лиззи, – окликает меня Энди, стоя под сценой. Его жуткий красный кожаный пиджак при нем – перекинут через руку.
Как он меня нашел? Зачем приехал? Он же не любит меня. Я точно знаю, что не любит. К чему все это?
Господи, это, наверное, из-за орального секса. Ну точно! Вот уж не думала, что это такая мощная штука. Знала бы, ни за что бы не делала ему, клянусь.
Я начинаю спускаться со сцены, Шери за мной, твердя:
– Скажи ему, чтобы уезжал. Скажи, что не хочешь больше иметь с ним ничего общего и потребуешь для него судебного запрета приближаться к тебе. Уверена, у них во Франции есть такие штуки. Как думаешь…
Энди ждет меня у ступенек. Он бледен и взволнован.
– Лиз, – говорит он, когда я подхожу к нему, – вот ты где. Я искал тебя по всему поместью.
– Энди, что ты тут делаешь?
– Прости, Лиз, – он берет меня за руку, – но ты просто сбежала! Я не мог все это так оставить…
– Извините, – перебивает его дама с сильным техасским акцентом, – это вы та девушка, что сшила свадебное платье невесте?
– Нет, – говорю я, – я его не шила, только восстановила.
– Я хотела сказать вам, – продолжает дама, – что вы проделали превосходную работу. Платье великолепно. Просто шикарно. Ни за что не скажешь, что это ретро.
– Спасибо, – скромно отвечаю я.
Женщина отходит от нас, а я поворачиваюсь к Энди:
– Энди, даже не верится. Никогда еще ни один парень не бегал за мной по всей Европе, мы с тобой расстались.
– Нет, не расстались, – говорит Энди. – Ты меня бросила и даже не дала возможности все объяснить…
– Извините, мисс. – К нам подходит еще одна женщина. – Правда, что вы сшили свадебное платье для Викки?
– Нет, я его не шила, только восстановила. Это старое классическое платье. Я его просто почистила и подогнала по фигуре.
– Оно просто замечательное, – говорит женщина. – Очаровательное. И мне понравилось, как вы пели.
– О, спасибо, – отвечаю я, краснея. Когда она отходит, я говорю Энди: – Послушай, у нас с тобой просто не сложилось. Мне очень жаль. Ты не такой, каким казался мне раньше. И знаешь что, я и сама не такая, какой казалась себе.
Меня и саму удивляет то, что я говорю. Но это правда. Я уже не та девушка, что вышла из самолета в Хитроу. Хотя я сейчас в том же самом платье. Я уже совершенно другой человек. Еще не знаю, какой, но… другой.
– Правда, – говорю я Энди, сжимая его руку. – У меня нет никакой обиды на тебя. Мы просто совершили ошибку.
– Я не считаю наши отношения ошибкой, – отвечает Энди, и рука его крепче сжимает мою. И это вовсе не дружеское пожатие. Похоже, он и не собирается отпускать меня. – Думаю, это я сделал ошибку – много ошибок. Но, Лиззи, ты даже не дала мне возможности извиниться. Вот почему я приехал сюда. Я хочу попросить у тебя прощения и пригласить тебя куда-нибудь пообедать, а потом отвезти домой.
– Энди, – мягко говорю я. Наш разговор, и без того странный, приобретает еще более неправдоподобный оттенок благодаря музыкальному сопровождению. На сцене Лорена визжит в микрофон «Gitchy gitch уа уа da!» и выделывает такие па, от которых бас-гитарист расплывается в радостной улыбке.
– Как ты узнал, где меня искать? – спрашиваю я.
– Да ты мне сто раз в письмах писала, что твоя подруга будет месяц жить в шато Мирак на Дордони. Не так уж трудно найти. Обещай, что поедешь со мной домой, Лиз. Давай начнем все сначала. Клянусь, на этот раз все будет хорошо… Я буду другим.
– В Англию ты поедешь один, – говорю я спокойно. – Мои чувства прошли. Я была очень рада нашему знакомству, но, правда… Думаю, надо сказать друг другу «прощай».
Энди просто оторопел.
– Извините, – раздается чей-то голос. Я оборачиваюсь, ко мне обращается женщина средних лет. Вид у нее смущенный.
– Не хотела вам мешать, но я слышала, это вы восстановили свадебное платье. То есть, я полагаю, вы взяли старое платье и подогнали его?
– Да, так и есть. Господи, да что такое происходит?
– Понимаете – мне, право, неловко вас отрывать, – но моя дочь очень хочет надеть свадебное платье бабушки на свою свадьбу. Однако нам никак не удается найти, кто бы взялся… э-э… восстановить его. Все, к кому мы обращались, говорят, что ткань очень старая и хрупкая, и они боятся испортить платье.
– Да, – говорю я, – в этом беда старых тканей. Правда, они куда лучшего качества, чем современные. Я выяснила, что если пользоваться только натуральными очистителями – без всяких химикатов, то можно добиться неплохих результатов.
– Натуральные очистители, – повторяет женщина. – Дорогая, а нет ли у вас визитки? Мне бы хотелось обсудить это с вами в ближайшем будущем. – Она смотрит на Энди. – Я вижу, вы сейчас очень заняты.
– М-м, – я хлопаю себя по бокам и вспоминаю, что это платье без карманов. А если б они и были, у меня все равно нет визиток. – Нет, но я найду вас и дам свои телефоны чуть попозже, хорошо?
– Было бы чудесно, – отвечает женщина и снова нервно смотрит на Энди. – Увидимся… позже.
Она отходит, а Энди, словно не может больше сдерживаться, кричит:
– Лиззи, опомнись! Что ты говоришь?! Понимаю, может, нам надо немного побыть врозь. Может, когда пройдет немного времени, ты все поймешь. Я тебе докажу. Я буду обращаться с тобой так, как ты захочешь, и все исправлю, Лиззи, клянусь. Когда ты вернешься осенью в Анн-Арбор, я тебе позвоню.
Меня обуревают странные чувства, когда он говорит это. Я не могу этого объяснить, но он словно бы приоткрыл мне завесу будущего…
И я вижу это будущее так отчетливо, словно это фото с высоким разрешением.
– Я не вернусь осенью в Анн-Арбор, Энди, – говорю я. – Разве что за вещами. Я переезжаю в Нью-Йорк.
Позади меня Шери выдыхает:
– Ура!
Но когда я оборачиваюсь к ней, она с каменным выражением лица наблюдает, как Лорена потчует гостей новым шлягером.
– В Нью-Йорк? – Энди удивлен. – Ты?
– Да, я, – говорю я совершенно не своим голосом и выпячиваю вперед подбородок. – А что? Считаешь, у меня не получится?
Энди мотает головой.
– Лиззи, я люблю тебя. Я верю, что у тебя может получиться все что угодно. Все, что ты задумаешь. Ты просто потрясающая девушка.
Только звучит это как «ты потряфающая». Ну да ладно. Все равно я его прощаю за все.
– Спасибо, Энди, – говорю я, расплываясь в улыбке. Может, я все же в нем ошибалась? Не насчет того, что нам не надо быть вместе, конечно. Но, может, он все же не так уж плох? Может, мы даже останемся хорошими друзьями…
– Извините, – снова раздается чей-то голос. Только на сей раз эти не хьюстонская матрона, интересующаяся, как вывести пятна с пятидесятилетнего платья.
Передо мной возникает Люк.
И вид у него далеко не радостный.
– Люк, – говорю я, – привет…
– Это он? – спрашивает меня Люк и показывает пальцем на Энди.
Не понимаю, что на него нашло. Люк обычно так вежлив со всеми.
Со всеми, кроме меня. Но, думаю, я это заслужила.
– Э-э, – я неловко пожимаю плечами. – Люк, это Энди Маршалл. Энди, это…
Но закончить мне не удается, потому что Люк замахивается, и его кулак врезается в челюсть Энди.
Да здравствует анархия! Таков был клич членов панковского движения восьмидесятых годов. Но в их постапокалиптическом стиле не было ничего анархичного. Панковское движение вкупе с увлечением фитнесом, возникшим в те же восьмидесятые, еще долгие годы влияли и на высокую, и на уличную моду, осчастливив нас такими предметами гардероба, как высокие бутсы и трико для занятий йогой.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
26
Молчание – самый невыносимый ответ.
Мейсон Кули (1927–2002), американский автор афоризмов
– Он пытался меня убить, – все повторяет Энди. Мадам Лорен прикладывает к его губе полотенце со льдом, поэтому речь Энди невнятна.
– Да не пытался он тебя убить, – устало повторяет Чаз. – Хватит вести себя, как изнеженный ребенок.
– Эй, – возмущается Энди из своего убежища за кухонным столом. – Посмотрел бы я на тебя, если бы какой-то придурок ни с того ни с сего въехал тебе по лицу.
Только из-за акцента и разбитой губы у него выходит так: «Пошмотрел бы я на тебя, ешли б какой-то приджурок шо всей джури въехал тебе по лишу».
– Чаз, – спрашиваю я озабоченно, не обращая внимания на их перепалку. – А где Люк?
– Не знаю, – говорит Чаз, хотя именно он разнимал драку. Правда, драки как таковой не было. Скорее, один человек пытался убить другого. После удара Люк тут же отдернул руку и стал трясти ею. Видимо, поранился о зубы Энди.
Теперь Энди жалуется, что они качаются. Чаз, подошедший поздравить Шери с тем, что она так опозорилась на сцене, удержал Энди от ответного удара.
Благо, многого для этого не потребовалось – просто положить руку на плечо. Из Энди, как видно, любовник лучше, чем боец.
Впрочем, сам он об этом не догадывается.
– С чего он взбеленился?! – кипятится Энди. – Я ничего плохого не сделал Лиз! Я просто разговаривал с ней!
– Лиззи, – скучающим тоном поправляет его Шери. Она стоит, прислонившись к раковине, стараясь не мешать официантам, разносящим первое блюдо – лосося. Шеф-повар же пытается пробиться к плите со вторым блюдом – фуа-гра. – Ее зовут Лиззи, а не Лиз.
– Да неважно, – шипит в полотенце Энди. – Когда я найду этого мерзавца, я ему покажу пару приемов.
– Никому ты ничего показывать не будешь, – твердо заявляет Чаз. – Потому что ты уезжаешь. В три часа есть поезд на Париж, и я прослежу, чтобы ты на него попал. Ты и без того натворил дел.
– Да ничего я не сделал! – вопит Энди. – Вот ваш французский мерзавец…
– Он не француз, – все тем же скучающим тоном говорит Шери, разглядывая свои ногти.
– Лиззи, – обращается ко мне Энди из-под полотенца, – послушай. Мне неловко сейчас поднимать эту тему, но как насчет денег?
Я хлопаю глазами.
– Денег?
– Ну да. Ты обещала одолжить мне на оплату обучения. Они мне очень нужны, Лиз.
– О нет! – взрывается Шери. – Да как он…
– Шери, – твердо обрываю я. – Я сама справлюсь. А я смогу.
Нет, я, конечно, не думала, что он проделал весь этот путь из любви ко мне.
Но мне и в голову не приходило, что он сделал это из-за денег.
– Энди, ты приехал сюда спросить, не одолжу ли я тебе пятьсот долларов?
– Вообще-то, – замечает Энди, хотя слова его все еще приглушаются полотенцем, – ты сказала, что просто дашь их мне. Но все равно, будем считать, что одолжишь. Мне ужасно неловко просить об этом, но в какой-то мере ты мне эти деньги должна. Ты жила у меня в доме, и отец тратил деньги на бензин, чтобы встретить тебя в аэропорту, и…
– Можно, я еще раз ему врежу? – спрашивает Чаз. – Лиззи, пожалуйста!
– Нет, нельзя, – отвечаю я.
По моему выражению лица Энди, видимо, понял, что денег давать я не собираюсь: его омерзительной физиономии больше не видно – он весь как-то съежился за полотенцем и закрыл глаза.
– Энди, ты что, плачешь? – Шери от удивления открывает рот.
И мы в этом убеждаемся, как только он начинает говорить.
– Ты хочешь сказать, – подвывает он, – что я напрасно проделал весь этот путь, и ты не дашь мне денег?
Я потрясена. Он плачет? На самом деле плачет? Должно быть, Люк врезал ему сильнее, чем нам показалось.
– По телефону ты сказала, что не можешь сейчас обсуждать это. И все! – всхлипывает Энди. – Ты ничего не сказала, что…
– Энди, – я качаю головой. – А чего ты хотел? Мы же расстались.
– Ты не понимаешь, – рыдает Энди. – Если я не заплачу им деньги, которые задолжал, они… переломают мне ноги.
Мы втроем недоуменно переглядываемся.
– Бухгалтерия деканата переломает тебе ноги, если ты не заплатишь за обучение?
– Нет. – Энди судорожно вздыхает и отнимает полотенце от лица. – Я соврал. На самом деле я задолжал деньги парням, которые организуют покер. И они… требуют вернуть их. Пойти к маме и папе – они просто выставят меня из дома. И все мои друзья сейчас разъехались. Правда, Лиззи… ты моя последняя надежда.
Его слова повисают в воздухе. Чаз просто улыбается, а Шери сверлит меня взглядом: «Не делай этого, Николс. Не повторяй своих ошибок».
Нарушая тишину, я совершенно спокойно произношу:
– Ох, Энди, мне так жаль тебя! – и сочувственно похлопываю его по плечу. Неужели когда-то я любила это плечо?
Он и впрямь считает меня дурой, которая даст ему хоть десять центов? За кого он меня принимает? За простушку?
– Ну, ты хоть поешь свадебного тортика на дорожку, – добавляю я. – Прощай.
И я выхожу в заднюю дверь, возле которой несут вахту Патапуф с Минушем, поджидая подачек от официантов. Я слышу, как Чаз проникновенным тоном говорит:
– Энди, мальчик мой. Я человек прямой и очень занятой. Так что давай сразу перейдем к делу. Что там у нас имеется? Кстати, этот твой красный пиджак – он что-нибудь стоит?
Возле «мерседеса» стоит Агнесс. Увидев меня, она встрепенулась, ожидая свежую порцию новостей. Я так понимаю, драка Люка с Энди – самое яркое событие в Мираке за последнее время. Ей будет что рассказать подружкам, когда начнутся занятия в школе.
– Этого англичанина не надо везти в больницу? – радостно спрашивает она. – Я могу позвонить отцу, и он отвезет вашего друга в больницу.
– Он мне не друг, – говорю я. – И в больницу ему не надо. Чаз отвезет его на станцию, надеюсь, больше мы его не увидим.
– Жаль, – разочарованно говорит она. – А я надеялась на продолжение драки.
– Думаю, для одного дня драк было вполне достаточно. Кстати, ты не видела, куда делся Люк?
– Видела! – Агнесс оживает. – Он пошел на винодельню. Думаю, он в винном погребе.
– Спасибо, Агнесс, – бормочу я и иду обходить дом. Свадебный прием в полном разгаре. «Сатанисты» вошли в раж и вовсю играют шлягеры. Одна из подружек Викки скачет по сцене и распевает строчки из песни Аланис Мориссет «Ты должен знать». Не совсем свадебный репертуар, но все уже так пьяны, что не обращают внимания на подобные мелочи. Многие присутствующие благодаря коктейлям вообще не заметили, что была драка. Только те, кто стоял ближе всех, видели, как Люк ударил Энди, а молниеносное вмешательство Чаза положило конец надеждам на продолжение драматического действа. Так что пришлось им снова обратить свои взоры на сцену.
И если драку мало кто видел, то, похоже, меня знают в лицо все. Вот что бывает, когда выставляешь себя на посмешище на сцене перед двумя сотнями совершенно незнакомых людей. Они все начинают вести себя, как твои лучшие друзья.
Или это распространилась моя слава в связи с удачным применением винного камня? Такое ощущение, что у каждой присутствующей здесь женщины есть ко мне вопросы относительно восстановления старинных свадебных платьев – как вывести пятна или вставить клинышек; как сделать платье чуть современнее, но при этом не повредить ткань; и где найти старинное свадебное платье.
Я терпеливо отбиваюсь. Наконец мне удается пересечь лужайку, добраться до погреба и открыть обитую железом старинную дубовую дверь.
Внутри тихо, как в мавзолее. Хотя, в отличие от мавзолея, сюда просачивается солнечный свет сквозь маленькие окошечки под самым потолком. Даже сюда доносится музыка со сцены – ее, наверное, слышно во всей долине – и гомон гостей. Вдоль стен выстроились высокие дубовые бочки с вином, содержимое которых я, по настоянию Люка и его отца, попробовала во время экскурсии пару дней назад. Стаканы, из которых пили мы и гости, которых месье де Вильер водил сюда после, аккуратно составлены у каменной раковины в дальнем конце комнаты.
Возле раковины стоит Люк.
Он не слышал, как я вошла. А если и слышал, то не подал виду. Он стоит ко мне спиной, опустив голову, и держит руки под струей воды. Видимо, он все же сильно поранил руку о зубы Энди.
Я спешу к нему, забывая о том, что у меня опять могут застрять слова в горле, когда попробую извиниться.
– Дай я гляну, – говорю я.
От неожиданности он подскакивает.
– Господи, что ж ты так подкрадываешься, а?
Я тяну его за руку. Костяшки покраснели и распухли, но кожа не лопнула.
– Тебе повезло, – говорю я, разглядывая его руку. – Энди жалуется, что у него теперь зубы шатаются. Ты мог сильно пораниться о них.
– Знаю, – бурчит Люк и левой рукой выключает кран. – Сам виноват, надо было целить в нос.
– Не надо было вообще никуда целить, – говорю я. – У меня все было под контролем.
Люк даже не пытается спорить. Он вытирает руки о полотенце, висящее тут же.
– Да, – виновато говорит он. – Не знаю, что на меня нашло. У меня просто в голове не укладывалось, как у него хватило наглости заявиться сюда. Если только…
Я смотрю на него. Какие же у него густые темные волосы.
– Если только что?
– Если только ты сама не пригласила его, – отвечает Люк, не глядя мне в глаза.
– Что? – я даже рассмеялась. – Ты это серьезно? Неужели ты подумал…
– Ну… – Он откладывает полотенце в сторону. – Я не знал, что и думать.
– Кажется, я достаточно ясно выразилась на этот счет еще в поезде. Мы с Энди расстались. И он приехал только потому, что надеялся, что я вытащу его из финансовой ямы, куда он сам себя загнал.
– И… ты вытащила? – спрашивает Люк, не сводя с меня глаз.
– Нет, но Чаз сейчас работает над этим.
– Очень похоже на Чаза, – улыбается Люк.
Я вынуждена отвести глаза – его улыбка выбивает меня из равновесия.
Тут я вспоминаю, что должна еще кое-что сказать ему. Страшно смущаясь, я быстро говорю это, обращаясь к своим ногтям.
– Люк. Прости меня за то, что я наговорила вчера ночью. Я должна была сама сообразить, что ты ничего не говорил Шери. Про мой диплом. Не знаю, что на меня нашло.
Люк молчит. Я поднимаю глаза – всего разок – взглянуть, слушает ли он меня вообще.
Он смотрит на меня сверху вниз с самым загадочным выражением лица – то ли улыбается, то ли хмурится. Он меня ненавидит? Или я – несмотря на мой длинный язык – все же нравлюсь ему?
Сердце у меня колотится так, что он, должно быть, видит это через платье. Я снова опускаю глаза – на этот раз на его ноги, не на свои – и очень зря, потому что на нем «инспекторы» – «ИНСПЕКТОРЫ»! Круто!
– И еще. Я рассказала твоей маме о том, что тебя приняли в Нью-Йоркский университет, и о планах Доминик по переделке шато, поскольку хотела, чтобы она рассмотрела другие варианты. Можно хотя бы сдавать его в аренду на месяц-другой богатым семьям или под корпоративную вечеринку или еще что-нибудь. Честно, я только хотела помочь…
– Знаешь, вообще-то последние двадцать пять лет я прекрасно обходился без твоей помощи, – говорит Люк.
Ох!
Потрясенная до глубины души, я выдаю:
– Именно поэтому у тебя так удачно сложилась карьера, жизнь и отношения с твоей девушкой? А то, что Викки так великолепна в своем платье, что твои родители, кажется, помирились и что все гости, как ни странно, веселятся – это… как?..
Голос мой затихает, поскольку до меня медленно доходит, что он улыбается.
– Шутка, – объявляет он. – Это была шутка. Я же говорил, что неудачно шучу.
И вот тут он подтягивает меня к себе и целует.
Я в полном ступоре, не понимаю, что происходит. То есть… понимаю, но… у меня не укладывается это в голове. Люк де Вильер целует меня. Руки Люка де Вильера обнимают меня и крепко прижимают к себе, я слышу, как сильно бьется в груди его сердце. Так же, как мое. Губы Люка де Вильера осыпают мои губы тысячами легких, как перышки, поцелуев.
И мои губы приоткрываются, сдаваясь под его натиском. Он целует меня долго, крепко и сладко, и я прижимаюсь к нему всем телом, потому что ноги совсем не держат меня – его руки, единственное, что не дает мне упасть. Его язык у меня во рту, словно он никак не может насытиться мной, и я чувствую, как сквозь брюки ко мне прижимается что-то твердое. Его рука, которой он врезал Энди, накрывает мою грудь под тонким шелком платья. Мне хочется, чтобы он делал это снова и снова, и я издаю стон…
– Господи, Лиззи, – говорит он, и я совершенно не узнаю его голос.
А в следующий миг он поднимает меня и усаживает верхом на ближайшую бочку. Ноги у меня непроизвольно раздвигаются, и он встает между ними. Платье вдруг тоже оказывается расстегнутым, хотя я не понимаю, как ему это удалось – застежки-то были спрятаны. И я чувствую его пальцы – и теплые солнечные лучи, врывающиеся сквозь маленькие оконца под потолком – на своей обнаженной груди.
Никак не могу остановиться – все целую и целую его и ерошу густые темные волосы. Его губы отрываются от моих и пускаются в путь вниз по подбородку, к горлу и дальше, к темной кожице сосков. Везде, где моего тела касается солнце, его губы оставляют поцелуи.
Потом он вдруг шепчет:
– Господи, Лиззи, на тебе же нет белья!
А я отвечаю:
– Не хотела, чтобы оно просматривалось через платье… У меня такое ощущение, что солнечные лучи пронзают меня насквозь. Спустя мгновение я уже ни о чем не думаю и ничего не чувствую, кроме солнца, которое, кажется, превратилось в сверхновую звезду прямо в винном погребе месье де Вильера.
А потом Люк выпрямляется, берет меня за талию, пододвигает к себе ближе. И я понимаю, что между нами не осталось расстояния. Он целует меня в шею, плечи и везде, где может достать солнце. А потом солнце накрывает меня всю, и я словно купаюсь в его золотистых каплях. Я кричу от того, как мне хорошо, и Люк кричит вместе со мной.
Потом он просто стоит и прижимает меня к груди, тяжело дыша мне в волосы, и я понимаю, что мы только что занимались любовью прямо на бочке.
И это просто фантастика. Мне даже не пришлось думать о том, как самой достичь удовольствия. Люк прекрасно обо всем позаботился.
– Кстати, а я говорил, что, кажется, влюблен в тебя? – спрашивает он.
Я смеюсь. Просто не могу удержаться.
– А я говорила, что это чувство взаимно?
– Что ж, это значительно облегчает дело, – отвечает он. Он не двигается, я тоже. Как приятно вот так быть рядом с ним.
– Думаю, стоит сообщить тебе, что я решил все же пойти на курсы в Нью-Йоркском университете, куда меня приняли.
Интересно, он почувствовал, как радостно у меня подпрыгнуло сердце? Хотя я стараюсь придать своему ответу небрежность:
– Правда? Забавно. Я тоже решила перебраться в Нью-Йорк.
– Хм. – Люк прижимается ко мне лбом. – Ну разве не совпадение?
– Удивительное, – улыбаюсь я.
Чуть позже мы рука об руку выходим из подвала и как раз вовремя: жених с невестой режут многоярусный свадебный торт. Агнесс, первой заметив нас, бросается к нам с фужерами шампанского на подносе. Мы берем по фужеру и, улыбаясь, смотрим, как Викки и Крейг кормят друг друга тортом.
– Надеюсь, они не станут размазывать его друг другу по лицу, – говорю я. – Терпеть не могу, когда на свадьбах так делают.
– К тому же тогда тебе придется выводить шоколадные пятна, – добавляет Люк.
– Даже не говори, – содрогнувшись, шепчу я и хватаю его под руку.
– А, привет, – говорит появившаяся откуда-то Шери, и Чаз – за ней следом. – Где вы пропадали?
– Нигде, – тут же отвечаю я, краснея до кончиков волос.
– Ясно, – понимающе улыбается Шери. – Я там бывала.
– О чем это вы? – спрашивает упустивший нить разговора Чаз. – Мне пришлось везти этого недотепу на станцию. Я решил, Лиззи, что отныне буду сам отбирать тебе ухажеров. Как видно, на тебя тут положиться нельзя.
– Неужели? – спрашиваю я и хитро переглядываюсь с Люком, рука которого лежит на моем плече.
– Я тебе в этом помогу, Чаз, – вызывается Люк. – Мне кажется, с Лиззи тебе в одиночку не справиться.
Чаз, заметив руку Люка у меня на плече, прищуривается:
– Эй, что происходит?
– Я тебе как-нибудь позже объясню, малыш, – успокаивающе похлопывает его по руке Шери.
– Никто никогда мне ничего не рассказывает, – сетует Чаз.
– Тут тебе надо идти к первоисточнику, – поясняет Шери.
– Это значит куда?
– К «ЛБС», куда же еще? – говорит Шери, кивая в мою сторону.
И в этот момент рядом возникает уже изрядно перебравшая Джинни Тибодо и пытается заключить меня в объятья.
– Лиззи! – кричит она. – Я тебя везде ищу. Хотела поблагодарить за то, что ты сделала для моей Викки. Это платье прекрасно! Ты – спасительница! Ты должна открыть свой бизнес!
– Возможно, так и будет, – улыбаюсь я.
В заключение хочется сказать, что мы проследили, какую величайшую роль сыграла мода в развитии нашей культуры и истории. От шкур пещерных людей, носимых ради тепла и защиты, до туфель от «Прадо», которые современные женщины надевают на приемы исключительно во имя красоты и необычности. Мода стала одним из величайших и интереснейших достижений человечества.
Автор данной работы с нетерпением ждет, какие сюрпризы и новинки готовит для нее мир моды и мир вообще – в будущем.
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
