Текст книги "Королева сплетен"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Часть 3
Первая мировая война повинна в миллионах смертей, но, пожалуй, не одна из них не была столь заметной, как гибель довоенных конвенций. Целое поколение женщин, выполнявших мужскую работу в отсутствие мужчин, отправившихся на фронт, поняли: если мир стоит на пороге гибели, то они вполне могут начать пить, курить и делать все то, что им запрещалось на протяжении стольких веков.
Девушки, кинувшиеся в омут подобных занятий, словно мотыльки, размахивали крыльями свежеобретенной свободы. Несмотря на запреты родителей, они стригли коротко волосы, обрезали юбки до колен и тем самым мостили дорогу для законодателей моды последующих поколений (см.: Гвен Стефани – бренд L.A.M.B. и Бритни Спирс – плетеный топ).
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
21
Бесполезно держать что-то в секрете от того, у кого есть право знать это. Правда сама вылезет наружу.
Ральф Вальдо Эмерсон (1803–1882), американский эссеист, поэт и философ
Так. Ладно. Я смогу. Легко смогу это сделать. Нужно просто распороть швы. Швейный набор у меня с собой. Там есть специальные ножнички для швов. Отпорю кружева, а там посмотрим, с чем мы имеем дело. Все будет хорошо. Просто обязано. Иначе я испорчу невесте ее самый важный день в жизни. И не только – я подведу всех этих людей, которые были так добры ко мне.
Придется постараться. Порем. Ой, нет, так плохо. Попробуем лучше сзади, отпорем этот дурацкий шлейф. Порем. Да, так гораздо лучше.
Дело в том, что кое-кто очень хочет, чтобы у меня ничего не вышло. Это же очевидно. Именно поэтому Доминик так расхваливала меня. Люк, скорее всего, ничего и не говорил – порем – о моих талантах или о профессионализме. И как я могла повестись на это? Она это говорила только затем, чтобы мне труднее было отказаться.
А ей нужно было, чтобы я сказала «да» и все провалила.
Вот зачем – порем – ей нужно, чтобы я все провалила? Что я такого ей сделала? Я ведь была с ней очень даже мила.
Ладно, положим, я рассказала маме Люка о том, что он хочет стать врачом. И Доминик может немного злиться из-за этого, учитывая, как она мечтает перебраться в Париж.
Ну, еще я разболтала о планах превращения Мирака в липо-рекреационный отель.
Но я не говорила миссис де Вильер, что это была идея Доминик.
Тогда почему же она так подло поступила? Она не хуже меня знает, что это платье уже ничто не спасет. Даже Вера Ванг не смогла бы тут ничего сделать. И никто не смог бы. О чем только Викки думала? Как она вообще могла такое…
– Лиззи?
Это Чаз. Он у меня за дверью.
– Входи, – кричу я.
Он открывает дверь и просовывает внутрь голову.
– Эй, что делаешь? Ты нам нужна…
Но голос его постепенно затихает, по мере того как он оглядывает мою комнату и царящий в ней разгром. Снежные хлопья кружев лежат… повсюду.
– Тут что, Снежная королева взорвалась?
– Нет, тут ЧП со свадебным платьем, – говорю я, показывая наряд Викки.
– А кто выходит замуж? Бьорк?
– Очень смешно. В общем, не ждите меня у бара в ближайшее время. Я тут по горло занята.
– Сам вижу. Не сочти за обиду, Лиз… а ты хоть знаешь, как чинить свадебные платья?
Я изо всех сил сдерживаю слезы.
– Вот и посмотрим, – жизнерадостно заявляю я.
– Да уж, посмотрим. Ладно, не беспокойся, ты не многое пропустила там. Просто куча надутых индюков ходят и треплются о своих яхтах. А, кстати, что у вас с Шер происходит?
– Она узнала, что я на самом деле еще не получила диплом, – говорю я и стараюсь не шмыгать носом.
– И все? – Чаз с облегчением вздыхает. – По тому, как она рвет и мечет, я подумал, что ты что-то сказала о мистере Джингле. Знаешь, она до сих пор мучается чувством вины…
– Нет, я всего лишь не соизволила проинформировать ее, что до сих пор не написала дипломную работу. А она узнала об этом. Откуда-то.
Это мне хороший урок. Люк рассказал Шери о моих проблемах в университете. Но ведь и я разболтала его маме о том, что он хочет стать врачом.
Ну я-то ладно. Я просто физически не могу держать секреты при себе. А у него, интересно, какое оправдание?
– Не дописала диплом? Господи, какая ерунда, – отмахнулся Чаз. – Да ты его быстро накропаешь. Скажу Шери, чтобы остыла.
– Хорошо, – говорю я и шмыгаю. Чаз вопросительно смотрит на меня. – Аллергия, – поясняю я. – Правда. Спасибо, Чаз.
– Ладно, удачи. – Чаз задумчиво оглядывает комнату. – Похоже, она тебе понадобится.
Я снова всхлипываю, но потом беру себя в руки. Я смогу. Смогу. Я сто раз делала это в магазине, переделывала платья, которые никто не хотел брать – такие они были уродливые. Пара движений ножниц, бархатную розу сюда и сюда и… voilà! Parfait![18]18
Вот! Совершенно! (фр.)
[Закрыть]
И нам потом удавалось продать их с пятидесятипроцентной скидкой.
Я заканчиваю отпарывать кружевные крылья, и в дверь снова стучат. Понятия не имею, сколько я уже работаю и который теперь час, но в маленькое окошко мне видно, что солнце уже садится, окрашивая небо в рубиновый цвет. С лужайки до меня доносятся смех и звон посуды. Гости едят.
И поскольку я сама перетаскивала продукты из грузовичка, уверена, то, что они едят, очень вкусно. Я даже не сомневаюсь, что им подают трюфеля и фуа-гра.[19]19
Паштет из гусиной печенки.
[Закрыть]
– Входи, – кричу я, думая, что это снова Чаз.
И совершенно столбенею, видя, что это вовсе не Чаз, а Люк.
– Ого, – говорит он, протискиваясь в мою комнатку и озабоченно осматриваясь.
Оно и понятно – комната напоминает фабрику конфетти.
– Чаз сказал мне, что случилось, – говорит он. – Я и понятия не имел, что они втянут в это тебя. Это же полное безумие.
– Да, – говорю я сухо. Я твердо намерена не плакать при нем. – Безумие, это точно.
Держись, Лиззи. Ты сможешь.
– Как они уговорили тебя? – спрашивает Люк. – Лиззи, никто не может сделать свадебное платье за одну ночь. Почему ты не отказалась?
– Почему я не отказалась? – О, нет. Вот и слезы. Я чувствую, как они собираются под веками – горячие и влажные. – Господи, Люк. Не знаю. Может, потому, что твоя девушка стояла и расписывала, как ты нахваливал мои таланты.
– Что? Я не… – Люк ошарашен.
– Да я уж поняла, – обрываю я его. – Теперь поняла. Но тогда в глубине души надеялась, что ты говорил обо мне что-то хорошее искренне. Надо было догадаться, конечно, что это просто трюк.
– Да что ты такое говоришь, Лиззи? – удивляется Люк. – Лиззи, ты плачешь?
– Нет. – Я вытираю рукавом глаза. – Не плачу. Просто очень устала. День выдался очень долгий. И мне совсем не нравится то, что ты сделал.
– А что я сделал? – Люк совершенно сбит с толку.
В свете лампы у моей кровати он выглядит таким желанным. Он переоделся к вечернему приему, и на нем теперь белоснежная сорочка и черные брюки с острыми, как лезвия, стрелками. Белизна рубашки еще больше подчеркивает, какие загорелые у него руки и шея.
Но я не дам себя обмануть мужской красотой. В этот раз не дам.
– Можно подумать, ты не знаешь.
– Не знаю, – отвечает Люк. – Слушай, не знаю, что такого наговорила Доминик, но я клянусь, Лиззи…
– Неважно, что ты сказал Доминик, – перебиваю я. – Я уже знаю, что это было вранье. Но зачем… – Голос у меня срывается. Ну и где моя решимость не плакать перед ним? Ну и ладно. Разве он не видел, как я плачу? – …зачем ты рассказал Шери о моих проблемах с дипломом?
– Что? – На лице у него целая гамма чувств – от удивления до смущения. – Лиззи, клянусь! Я ни слова не говорил.
Вот это да. Такого я не ожидала. Не думала, что он станет отпираться. Я ожидала, что он сразу раскается и попросит прощения.
И я с радостью его прощу, поскольку и сама виновата перед ним в том, что все растрепала его маме. Конечно, это изменит наши отношения, но, может, удастся прийти к некоему взаимному уважению…
Но вот так стоять и нагло все отрицать? Мне в лицо?
– Люк, – говорю я, и от разочарования голос у меня немного дрожит. – Это мог быть только ты. Больше никто не знал.
– Это не я, – упирается Люк. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: он уже не смущен, не удивлен. Он в ярости. По крайней мере, если судить по сдвинутым бровям. – Слушай, я не знаю, откуда Шери узнала, что ты не получила диплом, но я ей не говорил. В отличие от некоторых, я умею хранить чужие секреты. Или это не ты рассказала моей маме, что я хотел поступать в медицинскую школу?
О-па! В наступившей тишине до меня снова доносится звон посуды снизу, стрекот сверчков и вопль Викки:
– Лорена! Николь! Идите сюда! Я погибла.
– Э-э, да, – говорю, – я сделала это. Но я могу все объяснить…
– И ты считаешь, – перебивает меня Люк, – что можешь обвинять других в том, что они выдали твой секрет, когда сама не способна хранить чужие?
– Но… – Я чувствую, как кровь отхлынула от лица. Он прав. Абсолютно прав. Я самый величайший лицемер в мире. – Но ты не понимаешь, – пытаюсь оправдаться я. – Твоя девушка, твой дядя – да все вокруг – только и делают, что говорят, как ты жаждешь получить эту работу, и я подумала…
– Ты подумала, а не встрять ли тебе не в свое дело? – спрашивает Люк.
Какая. Я. Идиотка.
– Я хотела помочь, – жалобно говорю я.
– А я не просил тебя помогать, Лиззи. Я не ждал от тебя помощи. Что мне нужно было от тебя… я думал, у нас могло бы…
Стоп. Люку что-то нужно было от меня? Он думал, что у нас может что-то – что?
Сердце у меня вдруг забилось. О господи! О господи!
– Знаешь что? – вдруг говорит Люк. – Не важно. Он разворачивается и выходит из комнаты, решительно закрыв за собой дверь.
Многие считают, что приход к власти Гитлера и расцвет фашизма повинны в том, что в 1930-х вернулись к длинным юбкам и тугим линиям талии, что заставило женщин снова влезать в корсеты. С началом Великой депрессии простые женщины уже не могли приобретать дорогие парижские наряды, в которых щеголяли звезды в кино. Но у талантливых портних, которые могли копировать их фасоны с более дешевыми тканями, работы прибавилось, и наконец-то появились на свет «подделки»… да здравствует липа (см. Луи Вьюттон).
История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
22
Сплетни очаровательны. Вся история – это одна сплошная сплетня.
А вот скандал – это сплетня, обремененная моралью.
Оскар Уайльд (1854–1900), англо-ирландский драматург, писатель и поэт
Надо ли говорить, как трудно резать ровно, когда плачешь так, что ничего не видишь? Ладно, плевать. Кому он вообще нужен? Нуда, конечно, он кажется очень милым. И он определенно красив. И умен, и остроумен.
Но он лгун. Ясно же, что это он сказал Шери. Как еще она могла узнать? Ну почему просто не признаться, как призналась я в том, что рассказала его маме о его мечте стать врачом?
Я, по крайней мере, сделала это из благих побуждений. Поскольку мне кажется, что Биби де Вильер из тех женщин, которым небезразлично воплощение мечты сына. Неужели такую мать можно держать в неведении о самом горячем желании ее сына?
Я на самом деле оказала Люку услугу, рассказав об этом его матери. Неужели он этого не понимает?
Ну, ладно, я и впрямь болтливый язык, назойливая муха и вообще самая большая идиотка.
И поэтому я его потеряла… хотя, если уж честно, я его и не имела. Конечно, у нас был один момент сегодня утром, когда он купил мне упаковку диет-колы…
Но нет, я все это придумала. Теперь уже можно не сомневаться. Мне суждено всю жизнь быть одной и умереть в одиночестве. Любовь и Лиззи Николс – несовместимые понятия.
Ну и прекрасно. Мало ли людей прожили свою жизнь счастливо, не имея рядом второй половины? Я сейчас никого конкретно не припомню, но уверена, они есть. И я буду одной из них. Я буду просто Лиззи… одиночка.
Я пытаюсь подсунуть ножницы под особенно тугой стежок, когда в дверь опять стучат.
Когда же все это кончится?
Дверь открывается еще до того, как я успеваю сказать «Войдите!».
К моему величайшему удивлению, на пороге стоит Доминик. Она просто потрясающа в туфлях на высоком каблуке от Маноло и облегающем коротком зеленом платье.
Я качаю головой:
– Слушай, все пока выглядит плохо, но я успею доделать платье, если меня оставят в покое и дадут нормально поработать.
Доминик входит в комнату, внимательно смотря под ноги, словно там натянута проволока-ловушка, а не просто разбросаны груды кружев.
– Я пришла не из-за платья. – Доминик останавливается возле моего раскрытого чемодана и разглядывает сваленные в кучу классические платья и джинсы. И расплывается в гаденькой улыбке:
– Послушай. – Чаша моего терпения переполнена. – Если ты хочешь, чтобы я закончила платье к утру, оставь меня в покое, ладно? Скажи Викки, что я делаю все, что в моих силах.
– Я же сказала, что пришла не из-за Викки и ее платья. Я пришла из-за Люка.
Люка? Это заставляет меня отложить ножницы. И что же Доминик хочет мне сказать насчет Люка?
– Знаю, ты в него влюблена, – говорит она, берет из открытого ящика тумбочки упаковку мозольного пластыря и внимательно ее изучает.
– Что-о? – От изумления я даже рот раскрыла.
– Это же очевидно, – выдает Доминик, кладя пластырь туда, откуда взяла. – Сначала я не тревожилась, потому что… ну взгляни на себя.
И я, как последняя идиотка, смотрю на себя. К моему черному платью прилипло примерно восемьдесят пять тысяч клочков белых ниток. Волосы стянуты в хвост, а туфли потерялись где-то под залежами кружев.
– Но я знаю… он увлекся тобой, – заявляет Доминик, подняв подбородок.
Да. Возможно. Одно время. Сейчас? Не думаю.
– Он относится к тебе, как старший брат к забавной младшей сестренке-несмышленышу, – продолжает она.
Вот здорово. Как Блейн относится к Викки. Хотя это лучше, чем ненавидеть.
– Думаю, он тебе многое о себе рассказывает. – Она находит один из моих многочисленных путеводителей и разглядывает его. – Интересно, он рассказал тебе о предложении, которое ему сделал дядя?
Я изображаю полное неведение. А что мне еще остается? Не могу же я признать, что подслушала. Хотя именно так все и было.
– Предложение?
– Ну, ты должна была слышать. Работа в Париже в филиале весьма солидной фирмы месье Тибодо. Он будет зарабатывать гораздо больше, чем сейчас. Неужели он тебе не рассказал?
– Нет, – говорю я, и на этот раз не лгу.
– Странно, – удивляется Доминик. – Он вообще ведет себя странно.
– Что ж, такое случается, – говорю я для поддержания разговора. – Знаешь, когда вдруг на тебя сваливается огромная сумма денег, люди ломаются. Посмотри на Блейна.
– Блейна? – Доминик озадачена.
– Ну да. Блейн Тибодо. – Доминик все еще не понимает, и я поясняю. – Его группа подписала контракт со студией звукозаписи, и девушка Блейна ушла от него. Она сказала, что теперь он слишком богат для нее. Когда доходит дело до больших денег, некоторые люди просто… пугаются.
Доминик озадачена. Мой путеводитель совершенно забыт.
– А что, студии звукозаписи так много платят?
– Ну конечно. И потом Блейн только что продал одну из своих песен для рекламы «лексуса».
– Правда? – Доминик прищуривается и кладет путеводитель на стол. – Как интересно. – Но тон ее говорит как раз об обратном. – Так ты не знаешь, почему Люк ведет себя так странно?
– Понятия не имею. – Я и впрямь не знаю. По крайней мере, почему он ведет себя странно по отношению к Доминик. Если, конечно, она не обвинила его во лжи, как я.
– Ладно, – говорит она и направляется к двери. – Спасибо. И удачи с платьем. – Ее губы кривятся в подобии улыбки. – Похоже, она тебе понадобится.
Ладно, если Люк предпочитает именно таких женщин – высоких, тощих, с искусственно увеличенной грудью (а я бабулиной жизнью клянусь, что это так) и одержимых деньгами, тогда флаг ему в руки.
Хотя, конечно, я могу понять, почему он предпочитает быть с такими, нежели с теми, кто называет его лгуном. Даже если это так и есть.
Вот Доминик такого бы никогда не сделала. Она для этого слишком хитрая. Настолько хитрая, что смогла втянуть меня в безнадежное предприятие, закончить которое к утру просто нереально. Во всяком случае, так, чтобы всем понравилось. К тому времени как внизу начинаются тосты – я слышу звон бокалов, потом затишье, потом взрыв смеха, я все еще отпарываю кружева.
И понимаю, что без них еще хуже.
Может, пришить кружева обратно и признать свое поражение или лучше паковать вещи и уносить отсюда ноги? Тут дверь снова открывается, и без стука входит Шери. В руках у нее тарелка с едой.
– Прежде чем ты откроешь рот и сделаешь все еще хуже, – сердито заявляет она, ставя тарелку на тумбочку рядом с книгами и лампой, – хочу сообщить тебе, у меня начались критические дни, а я забыла взять тампоны. Вот и решила поискать их у тебя – ты всегда собираешься, как на Эверест, будто неделями не увидишь цивилизации, хотя едешь всего на день. Так я и нашла твой ноутбук с дипломной работой. Ты оставила его открытым прямо на кровати. Я просто не могла не заметить его. Я подумала, что это твой дневник, а поскольку у меня ПМС, мне было необходимо его прочесть, ты же понимаешь.
Я смотрю на нее в изумлении.
– Знаю, нельзя было этого делать, – продолжает она, – но я все равно прочитала. Так я и поняла, что ты еще не получила диплом. Люк мне ничего не говорил. Вообще-то странно, что незнакомцу ты доверила эту тайну, а мне – своей подруге с детского сада – нет.
Я чувствую, что подо мной что-то дрожит. Сначала думаю, что это пол, но потом понимаю – это колени.
– Так Люк тебе ничего не говорил? – упавшим голосом переспрашиваю я.
– Нет. – Шери плюхается на кровать, не обращая внимания на разбросанные повсюду кружева. – И как тебе в голову пришло обвинить в этом именно его? Кажется, он просто в восторге от этого. И от тебя тоже.
– О господи. – Хватаясь за живот, я опускаюсь на кровать прядом с Шер. – Что я наделала?
– Профукала все, – говорит Шери. – Учитывая, что ты в него влюблена.
Я жалобно смотрю на нее.
– А что, это так заметно?
– Для тех, кто знает тебя восемнадцать лет? Да. Для него – возможно, и нет.
Я поднимаю полные слез глаза к потолку:
– Я такая идиотка!
– Да, – соглашается Шери. – Так и есть. Ну почему ты сразу не сказала мне о дипломе?
– Я знала, что ты разозлишься, поэтому и не сказала.
– Так я и разозлилась.
– Ну вот. Я же знала.
– Лиззи, да пойми же, – продолжает она, – если образование обошлось тебе бесплатно, это еще не значит, что можно относиться к нему расточительно. История моды? Ну что за специальность?
– Ну, по крайней мере, мне не пришлось убивать крыс! И в ту же секунду я жалею об этих словах, потому что глаза Шери наполняются слезами.
– Я же объясняла тебе, мне пришлось убить мистера Джингла. Ученый должен уметь дистанцироваться.
– Прости. – Я обнимаю ее. – Прости меня. Сама не понимаю, что со мной.
Шери не обнимает меня, она оглядывает комнату и говорит:
– Что ты собираешься делать с этим платьем?
– Не знаю, – с грустью признаю я, обозревая искалеченное платье. – Сейчас оно выглядит еще хуже, чем раньше.
– Ну, не знаю. Я не видела, каким оно было раньше, но трудно представить, что могло быть хуже.
Глубокий вздох вырывается из моей груди.
– Я все исправлю, – говорю я, имея в виду не только платье Викки. – Еще не знаю как, но все исправлю. Даже если мне придется всю ночь трудиться.
– Ладно, – говорит Шери, поднимается и идет за тарелкой на тумбочке. – Вот. Мир.
Она ставит тарелку мне на колени. А на тарелке всякая снедь с праздничного стола – ветчина из дичи, овощи в сырном кляре, винегрет, разные сорта сыра и…
– Это фуа-гра, – Шери показывает на коричневую массу на краешке тарелки. – Ты хотела попробовать. Хлеба я не принесла, поскольку надеюсь, ты еще придерживаешься низкоуглеводной диеты – круассаны и бутерброд с шоколадной пастой не в счет. Вот вилка. И вот еще.
Она открывает дверь и у нее в руках оказывается ведерко со льдом.
– Моя диет-кола! – У меня снова на глазах выступают слезы.
– Да, – кивает Шери. – Это было в холодильнике. Я подумала, что тебе пригодится, раз уж ты собираешься нести ночную вахту. А именно это, – она еще раз осматривает останки свадебного платья, – похоже, тебе и предстоит.
– Спасибо, Шер, – всхлипываю я. – Прости меня. Не знаю, почему я так забросила учебу. Просто я слишком увлеклась Энди и не очень-то обращала внимание на то, что происходит вокруг.
– Дело не в этом, – говорит Шери. – Согласись, Лиззи, тебя не очень-то интересовала учеба. – Она кивает на мою корзинку со швейными принадлежностями. – Вот твой конек. И если кто и может спасти это платье, то только ты.
Мои глаза снова наполняются слезами:
– Спасибо. Только… что же мне делать с Люком? Он… правда теперь ненавидит меня?
– Ненависть, пожалуй, слишком сильное слово, – говорит Шери. – Ему, скорее, просто горько.
– Горько? – я утираю слезы. – Горько – это гораздо лучше. С этим еще можно что-то сделать. – И тут же добавляю, увидев, с каким любопытством Шери смотрит на меня: – Ну, мне это не особенно нужно. Все равно у него есть девушка, и живет он в Хьюстоне. А я только что порвала тупиковые отношения и вовсе не хочу ввязываться в новые.
– Н-да? Ну ладно. Давай, Коко, держись! Мы все с нетерпением ждем твоего творения утром.
Я пытаюсь рассмеяться, но получается только икнуть.
– И кстати, Лиззи, – Шери останавливается у двери. – Больше никаких секретов ты от меня не скрываешь?
Я с трудом сглатываю.
– Абсолютно никаких.
– Хорошо. На том и порешим. – И она выходит из комнаты.
И мне совсем не стыдно, что я скрыла от нее факт орального секса. Есть вещи, которые даже лучшим подругам знать не обязательно.
Когда в 1940 году немцы оккупировали Париж, в моде наступил застой. Экспорт высокой моды прекратился, и строгая экономия всех ресурсов ради ведения войны привела к тому, что такие вещи, как шелк, который шел на изготовление парашютов, достать было невозможно. Однако фанатки моды не сдавались: они рисовали сетку и шов прямо на ногах, изображая любимые чулки. Женщины, не столько художественно одаренные, перешли на брюки. В обществе, привыкшем к воздушным налетам и бибопу,[20]20
Джазовый стиль; характеризуется непривычным для многих любителей традиционного джаза усложнением гармонии и ритма.
[Закрыть] это наконец стало вполне приемлемым.История моды. Дипломная работа Элизабет Николс
