Текст книги "Украшение и наслаждение"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Эмму ужасно раздражало то обстоятельство, что она оказалась в стороне, хотя ей сейчас хотелось бы принимать участие в столь важном разговоре. Конечно, господин Вернер едва ли снизошел бы до обсуждения серьезных вопросов с ней, женщиной. Как только он увидел Саутуэйта, все его внимание сосредоточилось на нем, а не на скромной дочери Мориса Фэрборна. И сейчас, по ее мнению, главная опасность состояла в том, что Саутуэйт мог бы проявить излишнюю щепетильность, мог бы открыто заявить, что в ведении «Дома Фэрборна» находится очень мало престижных объектов искусства, что никак не могло бы способствовать успеху аукциона. Более того, он бы мог даже убедить господина Вернера в том, что его хозяину не следовало связываться с аукционным «Домом Фэрборна».
Эти соображения ужасно ее беспокоили, и она все сильнее нервничала. А ожидание, казалось, затянулось навечно.
Погруженная в свои мысли, Эмма вздрогнула, внезапно увидев сквозь просвет в кустах Саутуэйта, стоявшего совсем недалеко от нее.
Неожиданное появление графа застало Эмму врасплох, и ее замешательство было настолько сильным, что она замерла и затаила дыхание; сердце же ее почему-то вдруг гулко забилось...
А потом она внезапно поняла, что граф смотрит на нее слишком уж пристально, точно так же, как и несколько дней назад в хранилище. Эмма не привыкла, чтобы на нее так смотрели, – тем более если смотрел красивый мужчина. Этот взгляд графа напугал ее, но в то же время вызвал и приятное волнение.
Однако он не пытался заговорить с ней, и его молчание смущало ее все больше.
Наконец, взяв себя в руки, Эмма направилась к графу. И чем ближе она к нему подходила, тем ярче разгорался на ее щеках румянец. «Только бы он не заметил, как глупо я выгляжу», – мысленно твердила Эмма.
– Сэр, на что вы смотрите? – спросила она наконец. – На печальное состояние наших кустарников или на жалкий вид живой изгороди из роз?
Граф криво усмехнулся:
– Я смотрю на вас, мисс Фэрборн. И не притворяйтесь, что вы ничего не знаете.
– Но я не могу понять, сэр, что вы имеете в виду.
Он уперся ладонью в древесный ствол.
– Мисс, я думаю, вы все прекрасно понимаете. И подозреваю, что вы слишком хитры, так что...
– Никто и никогда не называл меня хитрой, – перебила Эмма. – И потому ваши подозрения беспочвенны.
– Неужели?
Граф оторвался от ствола и направился к ней. Он смотрел на нее сверху вниз, и похоже было, что что-то в ней его забавляет. Но в его взгляде было не только это...
– Думаю, мисс Фэрборн, вы посоветовали мне не приходить сюда сегодня, правильно рассчитав, что я непременно приду. Ведь так будет лучше для вашего дела, верно?
– Сэр, я польщена тем, что вы считаете меня такой умной.
– О да, вы очень умны, мисс Фэрборн. Я уже понял это.
– Достаточно умна, чтобы счесть, что ваши действия будут как раз противоположны тому, что я вам посоветовала? Поверьте, лорд Саутуэйт, я едва ли могла такое предвидеть.
– Но возможно, вы знаете меня достаточно для того, чтобы догадаться, как я в подобном случае поступлю. Хотя очень может быть, что вы вообще неплохо знаете мужчин.
Эмма посмотрела на дом и тихо сказала:
– Я верю, что мои наихудшие опасения не оправдались и вы не сообщили о нашем партнерстве.
– Господин Вернер хотел только узнать мое беспристрастное мнение о «Доме Фэрборна». И он считает, что я удовлетворил его любопытство.
Какое-то время они молча шагали по дорожке сада. Наконец граф вновь заговорил:
– Ригглз очень плохо вел переговоры, и я подумал, что он, должно быть, делал это впервые.
Решив проигнорировать замечание собеседника, Эмма спросила:
– А что коллекция? Она такова, как о ней говорят?
– Она очень хороша. Большая картина Тициана. Плюс Рубенс, Пуссен, Веронезе. Так что полагаю, эта распродажа станет значительным событием.
– А Рафаэль?
– О, нет-нет. Его я не видел.
Это было неудачей. Ведь Рафаэль пользовался у коллекционеров огромным успехом.
– Но граф заметил, что остальные картины на ваших стенах были намного хуже, чем его полотна, – продолжал Саутуэйт. – Поэтому он начал переговоры с Ригглзом при условии заниженных комиссионных. Полагал, что вы нуждаетесь в нем гораздо больше, чем он в вас.
Эмма мысленно произвела подсчет дохода при условии заниженных комиссионных, на которых настаивал господин Вернер, – да еще принимая во внимание те десять процентов, которые она должна была выплатить Кассандре. И в этом случае доход «Дома Фэрборна» должен был оказаться меньше, чем она надеялась.
– А вы сказали ему, что будут новые поступления картин? – спросила она.
– А они действительно будут?
– Да, будут. В том числе и одна картина Рафаэля. Очень хорошая и с полным отчетом о ее происхождении.
– Хм... Очень любопытно, что Ригглз не упомянул о Рафаэле. Но если так... – Граф легонько сжал ее руку. – Если так, то придется провести экспертизу коллекции на предмет установления ее аутентичности. Полагаю, что каждый лот должен быть освидетельствован знатоком и снабжен соответствующей бумагой. Ведь кто, например, сможет отличить Тициана от подделки?.. Я хочу быть уверенным в том, что каждый лот – подлинный. Я не согласен принимать участие в обмане.
– Да, это само собой разумеется. Обедайя обещал тщательно...
– Обедайя сможет в этом разобраться, – перебил граф. Он выпустил руку Эммы и встал прямо перед ней, преградив ей дорогу. – Мисс, я восхищаюсь вашим умом, но предостерегаю: не хитрите со мной.
Эмма молчала, и граф, склонившись над ней, добавил:
– Ответьте мне честно, мисс Фэрборн, есть ли кто-нибудь, связанный с аукционным домом, чья экспертиза была бы равна оценке вашего отца?
Он стоял сейчас непозволительно близко к ней, так что она ощущала его запах – совершенно особенный запах, мужской, будораживший все ее чувства.
– Да, есть.
Этот утвердительный ответ она дала без особых размышлений, так как присутствие графа исключало всякую возможность лжи. Более того, сейчас она не смогла бы солгать, даже если бы очень захотела.
Тут он склонился к ней еще ниже, и ей вдруг показалось, что его темные глаза видят насквозь.
– Но это не мистер Ригглз? – спросил граф.
– Нет, не мистер Ригглз.
– В таком случае – вы. – Это был не вопрос, а утверждение. И Эмма молча кивнула, сейчас она не смела заговорить; ее грудь и горло сковала какая-то странная тяжесть, а щеки вспыхнули. – Я не люблю, когда мне лгут, – добавил он неожиданно, но голос его прозвучал не резко, а скорее даже примирительно.
– Но я... Дело в том, что это не совсем...
Граф прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.
– Вас поймали с поличным. Не пытайтесь одной ложью замаскировать другую.
Его палец на ее губах был теплым и твердым, и губы Эммы почему-то вдруг задрожали.
Он легонько провел пальцем по ее губам, как будто лаская их, и тут же ее словно жаром обдало, а по телу пробежала дрожь. И это было намного сильнее всех ощущений, что она когда-то испытывала.
«Он собирается меня поцеловать». Эта мысль пришла ей в голову за секунду до того, как граф убрал палец. А потом он действительно поцеловал ее – будто ее мысли передались ему и он понял их как просьбу.
Этот поцелуй околдовал ее, и она даже не пыталась сопротивляться, когда он взял ее лицо в ладони.
Поцелуй же графа становился все более страстным, и ей казалось, что он будет длиться вечно. Она отчасти сознавала, что поступала неправильно, однако не могла отстраниться – да и не хотела. По телу же ее струились теплые волны, а сердце замирало от наслаждения, от совершенно новых для нее ощущений, напоминавших то, что испытываешь от теплого весеннего ветерка после суровой и долгой зимы.
И лишь в тот момент, когда он крепко прижал ее к себе, разум Эммы проснулся, она поняла, что оказалась слишком уж покладистой. Но даже и сейчас она не могла положить этому конец, вернее – не хотела. Его поцелуй и его прикосновения не пугали ее – напротив, они были чудесными. Нужными. Даже необходимыми.
Наконец он прервал поцелуй и провел ее по тропинке в самую глубину сада, так что теперь Эмма видела только кусты, листья и ветви деревьев над головой. Но едва лишь она подумала об удивительных поцелуях графа, доводивших ее до края бездны, как он снова привлек ее к себе и принялся покрывать поцелуями шею девушки и ласкать ее грудь. Эти ласки доводили ее до безумия, и, теперь уже готовая на все, Эмма задыхалась и тихо стонала, с каждым мгновением все сильнее возбуждаясь и предвкушая нечто большее. Она чувствовала грозившую ей опасность, но все равно не хотела положить этому конец.
Внезапно раздался чей-то голос, звавший ее по имени. А в следующую секунду Эмма узнала голос Обедайи. Саутуэйт тоже услышал этот голос.
Опомнившись, граф еще раз поцеловал девушку и отстранился от нее.
Окинув ее пристальным взглядом, он отступил на шаг и молча кивнул в сторону тропинки. Кивнув в ответ, Эмма вышла из кустов на солнечный свет и тут же увидела в окне лицо Обедайи.
– Я здесь! – крикнула она. – Вы должны дословно пересказать мне все, что сказал господин Вернер!
«Черт возьми, что со мной случилось?» Этот вопрос задавал себе Дариус, шагая следом за Эммой к дому И тот же самый вопрос не давал ему покоя, когда Ригглз докладывал хозяйке обо всем и отвечал на ее многочисленные «как» и «почему».
Причем чем дольше граф думал о произошедшем в саду, тем сильнее на себя злился. Даже сейчас ему приходилось прилагать усилия, чтобы не таращиться на Эмму, и он, все больше раздражаясь, говорил себе: «Ты вел себя в саду как осел, а теперь ведешь себя как идиот».
И действительно, разве он не решил, что «Дом Фэрборна» будет закрыт? Разве долгие размышления не приводили его каждый раз к выводу о том, что он сделает это, что он должен это сделать? И вот сегодня он вдруг стал играть роль рыцаря при леди, попавшей в беду. Более того, он почти готов был подкупить господина Вернера, чтобы тот отдал эти проклятые картины именно сюда, в «Дом Фэрборна»! К тому же он едва не соблазнил мисс Фэрборн... Наверное, ему следовало бы перед ней извиниться, но у него не было ни малейшего желания извиняться. И вообще он вовсе не чувствовал себя виноватым.
Но что же с ним происходило? Даже теперь, когда смысл разговора Эммы с мистером Ригглзом начал доходить до него, он чувствовал себя так, словно все еще находился там, под деревьями. И ему казалось, что он по-прежнему слышал стоны девушки и чувствовал ее трепещущее тело...
– Вы ему напишете, – говорила мисс Фэрборн. – Сообщите, что после некоторых размышлений вы решили согласиться на более низкие комиссионные от распродажи. И дайте ему ясно понять, что в этом деле вы рассчитываете на его скромность. Мы не можем допустить, чтобы о нашей сделке узнал весь свет. Ведь иначе и все другие захотят сотрудничать с нами на таких же условиях, и тогда мы разоримся.
Выслушав хозяйку, мистер Ригглз покорно кивнул и отправился в контору составлять письмо. Сама же мисс Фэрборн направилась в хранилище, и Дариус последовал за ней, чтобы сказать ей то, что должен был сказать. Но при этом он все еще думал о том, что произошло в саду...
Сорвав с крючка на стене передник, Эмма надела его и проговорила:
– По правде сказать, я даже рада, что теперь вы знаете правду, лорд Саутуэйт. В ближайшие недели мне предстоит большая работа, и было очень неудобно избегать встреч с вами.
– Часто ли вам приходилось помогать отцу? – спросил Саутуэйт и вдруг представил мисс Фэрборн обнаженной, лежащей на столе.
Прямо перед ним.
– Я помогала отцу составлять каталог и для больших аукционов. Главным образом это касалось серебра. Что же до живописи, то я советовалась с ним, и он, представьте себе, не сбрасывал со счетов мое мнение.
– А как насчет счетов и накладных? Вы и в этом ему помогали?
– Нет, такими делами занимался только отец. Особенно накладными. – Граф молчал, и Эмма с некоторым раздражением добавила: – Я обманывала вас, потому что мне надо было обмануть всех. Ведь никто не сочтет меня достойным экспертом. И никто не станет постоянным клиентом «Дома Фэрборна», если люди узнают, что решения принимала женщина.
Дариус был рад, что Эмма не знала о прежних поставщиках, потому что ему было известно наверняка, что некоторые из этих лотов по меньшей мере вызывали подозрения.
Улыбнувшись, граф проговорил:
– Нет закона, запрещающего женщине иметь верный глаз, когда речь идет об искусстве.
Эмма подвинула к себе серебряный поднос, лежавший на столе, и вытащила из-под него кипу бумаг.
– О черт! Если бы вы знали правду уже во время нашего первого разговора, я никогда бы не смогла уговорить вас не продавать дело сразу, до того, как пройдет этот аукцион.
– Не припоминаю, чтобы я вам пообещал что-либо определенное. Я просто обещал высказать свое мнение после того, как решу, годится ли Ригглз для той роли, которую вы ему отвели.
Она замерла и теперь смотрела на него с яростью.
– И сейчас вы решили, что он не годится, верно? Ну а я думаю иначе.
И тут Дариус вдруг понял, что ему хочется успокоить эту женщину. И он уже был готов пообещать ей все, чего бы она ни пожелала.
Но все же граф взял себя в руки и, отвернувшись, притворился, что изучает предметы искусства, заполнявшие хранилище. Но на самом деле он думал только об одном... Думал о том, что желал только Эмму Фэрборн.
– Так вы сказали, что на распродаже будет Рафаэль?..
Эмма тотчас оживилась:
– О, да-да! Отличная картина! Высшей категории!
– Очевидно, она из коллекции достойного и уважаемого джентльмена?
– Да, весьма достойного и уважаемого.
Эмма заговорщически улыбнулась, и казалось, что эта ее улыбка осветила все вокруг.
Судорожно сглотнув, граф потянулся к дверной ручке, чтобы не потянуться к девушке.
– Может быть, я куплю ее, если она так хороша, как вы говорите.
Наконец Дариус ушел. Ушел гораздо позже, чем собирался. Он уже сидел в седле, когда вдруг вспомнил, что задержался потому, что все-таки решил извиниться за то, что произошло в саду.
Но теперь уже было поздно. И к тому же... Он прекрасно понимал, что если бы извинился и выразил сожаления по поводу произошедшего в саду, то не был бы искренним. Заверения в том, 4TG в дальнейшем он будет вести себя иначе, звучали бы неубедительно, потому что Дариус уже сомневался, что сможет сдержать подобное обещание.
Глава 13
– Я смогу заполучить коллекцию графа, – сообщила Эмма Кассандре.
– И ты пожелала встретиться в девять утра, чтобы сказать мне об этом? А ведь в парке сейчас ужасно сыро... Я даже не смею сойти с тропинки – роса сразу испортит мое платье.
Со стороны Кассандры было очень мило, что она вообще согласилась на эту прогулку, поэтому Эмма промолчала. Подруги не спеша прогуливались по Гайд-парку, где в такой час было очень немного гуляющих, причем только мужчины, большинство из которых были верхом.
Осмотревшись, Эмма заметила вдали, возле каштана, группу мужчин в мундирах; должно быть, они готовились посмотреть конные состязания, обычно проходившие в полдень. А за их спинами, в начале Роттен-роу, уже собиралась небольшая кавалькада.
Один из всадников, сидевший на крупной белой лошади, привлек внимание Эммы. Неужели Саутуэйт?! Ей показалось, что осанкой он очень напоминал графа, но с такого расстояния она не могла как следует его рассмотреть.
И все же при одной лишь мысли о графе Эмма споткнулась и тут же поморщилась. Ох, какая досада! Она не могла даже и подумать о нем без трепета. И должно быть, на щеках ее вспыхнул румянец. Она очень надеялась, что Кассандра припишет это резкому холодному ветру. Но хуже все было то, что как только она начинала думать о графе, сразу же вспоминала о произошедшем в саду.
Правда, пока еще Эмма не разобралась в том, что именно произошло в саду и, главное, почему. Конечно, она не могла отрицать того, что ласки и поцелуи графа доставили ей удовольствие, но все же у нее не было уверенности, что и он испытал такое же удовольствие. Ведь он не был неопытным юношей... так что едва ли его опьянила новизна ощущений.
В конце концов Эмма решила, что со временем сумеет разобраться во всем. А пока что она предпочла бы не видеться с ним.
– Прошу прощения, Эмма. Мне бы следовало обрадоваться твоим новостям и не замечать ветра, пробирающего меня до костей. Я надеялась, что переговоры с господином Вернером пройдут успешно, но, признаюсь, не думала, что мистер Ригглз сумеет его убедить, – сказала Кассандра.
– Ему помогли.
Кассандра внимательно посмотрела на подругу.
– А я думала, что ты не собираешься никому сообщать, что теперь сама ведешь дела.
– Но это не я помогла Обедайе, а Саутуэйт. Он явился в аукционный дом, когда там находился господин Вернер. Думаю, именно он воздействовал на Вернера.
– Не сомневаюсь, что господин Вернер не посмел бы отказать графу, – заметила Кассандра, поморщившись; сразу было ясно, что она терпеть не могла Саутуэйта.
Эмме мучительно хотелось рассказать подруге о том, что произошло в саду, но она, конечно же, не рискнула сообщить, что без единого слова протеста подчинилась воле мужчины. И ведь он, как казалось, даже не нравился ей...
Словно прочитав ее мысли, Кассандра вдруг заявила:
– Тебе граф не должен нравиться. Он лицемер, как и большинство ему подобных. Например, всем известно, что Саутуэйт сменил множество любовниц, но он старается создать видимость того, что его любовные приключения – всего лишь домыслы и сплетни. Он считает себя вправе критиковать других за то, что они стали причиной скандалов, хотя сам ничуть не лучше.
Эмма поняла, что подруга имела в виду собственные скандалы. После того как Кассандра отказалась выйти замуж за человека, скомпрометировавшего ее, когда она была еще юной девушкой, общество не упускало из виду ни одного случая, когда она вдруг отклонялась от пути праведного и добродетельного.
И тут Эмма вдруг поняла, что ей хочется вступиться за графа. Саутуэйт считал себя великим знатоком хорошего тона. К тому же полагал, что сможет предотвратить любой скандал. Но он ведь не говорил, что сам не совершает скандальных поступков. Так что едва ли его можно было назвать лицемером.
– В твоих словах слышится горечь, – сказала Эмма. – Кто-то недавно обидел тебя? Дорогая, ты ведь прекрасно знаешь, что тебе достаточно вернуться в дом брата, чтобы избежать булавочных уколов. Он с радостью примет тебя, и все будет прощено и забыто.
– Я не желаю быть «блудной сестрой». Брат и его жена будут постоянно напоминать мне о том, что моя репутация зависит от них. Вероятно, брат захочет выдать меня замуж за какого-нибудь скучного субъекта, чтобы заставить всех сплетников замолчать. Нет, пока тетушка готова держать меня у себя, я останусь с ней.
Отчасти скандальная репутация Кассандры объяснялась именно тем, что она сменила место жительства. Ведь когда-то тетка Кассандры и сама становилась героиней скандалов. Правда, теперь она жила отшельницей, и это давало ее племяннице полную свободу действий и независимость.
– Между прочим, он человек радикальных взглядов. Поэтому от него следовало бы ожидать большей терпимости в отношении всевозможных нарушений светских условностей, – сказала Кассандра, когда подруги прошли еще немного. – Я говорю о Саутуэйте. Он ведь виг и в прошлом являлся сторонником реформ. Но с войной никто из них не сохранил прежних взглядов – чтобы их не заподозрили в симпатиях к французским революционерам.
Эмме было приятно узнать, что граф прежде высказывался в пользу реформ, пусть даже теперь не осмеливался. Ведь это означало, что он не был рабом того образа мыслей, необходимость которого накладывало на него его положение в обществе. Просто теперь ему приходилось вести себя так, как от него требовалось.
– Но может быть, его взгляды изменились, – продолжала Кассандра. – Совсем недавно граф призывал как можно лучше охранять побережье. Он не дает покоя адмиралтейству, требуя более жестких мер. У него есть поместье в Кенте, и я думаю, он слишком хорошо знает, насколько уязвимо наше побережье.
Упоминание о Кенте заставило Эмму вспомнить о собственности ее отца в этом же графстве и о том, какие ценности там находились. Она знала, что в скором времени ей придется наведаться туда. Потом она снова подумала об аукционе, но тут какое-то движение впереди отвлекло ее и прервало нить ее размышлений. Словно по волшебству, на тропинке возникла женская фигура. В следующее мгновение Эмма узнала появившуюся перед ними грациозную женщину.
– Кто это? – спросила Кассандра.
Они подошли к женщине поближе, и Эмма ответила:
– Это Мариэль Лайон. Полагаю, она хочет поговорить со мной.
– Как странно... Откуда она узнала, что ты здесь? Что ж, подойди к ней, поговори... Возможно, она хочет предложить что-нибудь для твоего аукциона. Думаю, что мы не зря продрогли и рискнули своим здоровьем и репутацией, если это рандеву окажется успешным. Я подожду тебя здесь, страдая от зависти к этой женщине. Просто удивительно! Одетая в тусклое платье из мешковины, вышедшее из моды двадцать лет назад, она ухитряется выглядеть такой элегантной...
Мариэль ожидала в тени дерева, нависшего над тропинкой. Когда Эмма подошла к ней, она бросила на Кассандру быстрый, но проницательный взгляд, после чего уже не обращала на нее внимания.
– Я нашла кое-что для вашего аукциона, – сообщила француженка. – Множество рисунков. Старых. Владелец говорит, что они принадлежат художнику, творения которого ищут по всей Англии. Я ему сказала, что вам нужны картины, но он ответил, что вы поймете и ценность рисунков, если разбираетесь в искусстве.
– Где они? Я должна их увидеть, чтобы понять, достаточно ли они хороши для распродажи и подлинные ли.
– Он велел мне сначала узнать, хотите ли вы их получить. И если да, то он сам доставит их вам. – Мариэль сошла с тропинки и поковыряла землю носком сабо. – Так, значит, двадцать процентов, как договорились?
– Они ваши, если все будет в порядке с распродажей. Вы получите деньги после аукциона. Скажите этому человеку, что если рисунки так хороши, как он говорит, то я возьму их. Попросите его принести их мне домой завтра утром.
Заметив, что Кассандра наблюдает за ними с нескрываемым интересом, Эмма решила вернуться к ней побыстрее.
– А вы больше ничего не хотите сказать? – спросила Мариэль.
– Вы о чем? Есть еще что-нибудь?..
– Я говорю не о предметах искусства, а о человеке, доставившем повозку. Он хочет вас видеть.
Сердце Эммы подпрыгнуло в груди. Она опасливо покосилась на Кассандру, потом спросила:
– Когда?
– Он сказал – днем в четверг. У восточного вестибюля собора Святого Павла. Вы должны захватить деньги. Я обещала ему, что вы хорошо заплатите.
Эмма кивнула, затем, вынув из ридикюля два шиллинга, протянула их француженке.
– Благодарю вас, мадам. Я там буду.
Мариэль спрятала деньги, потом взглянула на тропинку за спиной Эммы и, раздраженно прищелкнув языком, проговорила:
– Что ж, мне пора...
Эмма тут же посмотрела через плечо и увидела, что к месту, где стояла Кассандра, медленно приблизился всадник. Но казалось, что этого мужчину совершенно ничего не интересовало и он просто наслаждался прогулкой.
Мариэль усмехнулась и добавила:
– Забавно, что англичане подозревают меня в шпионаже в пользу французов. Ведь кое-кто из французов считает, что я работаю на англичан. Но на самом деле я шпионю только для вас.
С этими словами она резко развернулась и тотчас же скрылась за ближайшими деревьями.
Дариус навестил аукционный дом еще несколько раз, однако подробнейшее изучение отчетов и счетов ни к чему не привело – ему так и не удалось разобраться в деятельности Мориса Фэрборна в последние годы.
А мисс Фэрборн, как ни странно, не появлялась, хотя ей больше не надо было притворяться, что она составляет каталог. И ведь она же сама сказала, что у нее в «Доме Фэрборна» много другой работы...
Следовательно, она просто избегала встречи с ним. Но почему?
После очередного посещения аукционного дома граф направил свою лошадь к востоку, на Комптон-трит. Мейтленд тотчас проводил его в столовую, где мисс Фэрборн, стоя у стола, перелистывала какие-то бумаги. Приблизившись, он увидел, что онарассмагривала рисунки, лежавшие перед ней стопкой.
– Их мне доставили сегодня, – пояснила она. – Они много лучше, чем я смела надеяться. Уверена, что это – Леонардо. А также готова допустить, что вот этот рисунок, выполненный серебряным карандашом, – руки Дюрера. А вы что скажете?
Дариус любовался и рисунками, и самой мисс Фэрборн. Сегодня она казалась очень оживленной, даже раскраснелась. К тому же на ней было модное бледно-желтое платье, и в нем она выглядела очень хорошенькой.
– Похоже, они от того же поставщика, что и остальные предметы, – пробормотал граф, склонившись над столом, чтобы лучше рассмотреть рисунок Дюрера.
Ему почудилось, что она замерла. Во всяком случае, на одно мгновение словно оцепенела.
– Вижу, вы снова были в хранилище, – сказала мисс Фэрборн. – Надеюсь, вы ничего там не передвигали? Там все расположено в соответствии с моими вкусами – чтобы ничего не упустить, когда я буду составлять каталог.
– Я вообще ничего не трогал. – Дариус выпрямился. – Но там все так заполнено, что непонятно, как вы ухитряетесь добраться до письменного стола.
– Я же вам сказала, что будут новые поступления. И вот они уже начали прибывать. Сейчас мне требуется лишь получить известие от господина Вернера. – Эмма перевернула еще два листа, и открылся крупный рисунок чернилами и белилами. – Что же касается остальных великих имен, которые можно было бы связать с этими рисунками, то думаю, вот этот – настоящая находка, сокровище. Это великолепная работа Тьеполо, и вы можете сообщить своим друзьям, что она будет выставлена на продажу. Любой серьезный коллекционер должен знать об этом.
– Вы намекаете на то, что я стану участвовать в распродаже, мисс Фэрборн?
– Я никогда бы не осмелилась попросить вас о такой услуге, и все же... Если бы вы, когда будете на светских вечерах и обедах, описали кое-какие раритеты, которые могут появиться на распродаже, это очень способствовало бы успеху.
– А потом вы меня вырядите в костюм мистера Найтингейла и заставите приветствовать всех, кто соберется в вечер предварительного показа, – с усмешкой проговорил граф.
Эмма осторожно свернула стопку рисунков в рулон, потом обвязала рулон широкой лентой. Пристально взглянув на нее, граф сказал:
– Вы не были в аукционном доме уже несколько дней. Почему?
Не глядя на него, Эмма ответила:
– У меня были другие дела.
– А завтра?
– Завтра появятся новые.
– Но в конце концов надо будет составить каталог, не так ли?
– Я составлю его в положенный срок. А вы, лорд Саутуэйт? Вы закончили проверять отчеты и счета?
– Почти закончил.
По правде говоря, он закончил проверку без всякого «почти», и ему следовало бы сказать об этом, чтобы увидеться с ней в следующий раз только на аукционе. Однако он спросил:
– Вы не появляетесь там, потому что опасаетесь встречи со мной? Вы скрываетесь из-за того, что произошло в саду?
– Просто у меня были неотложные дела. К тому же... – Она посмотрела прямо ему в глаза и тихо добавила: – Если честно, я предпочитаю особенно не думать о том дне. Боюсь, что если начну об этом думать, то стану корить себя за ужасное поведение, а вас – за то, что вызвали подобное поведение.
– Позвольте мне взять на себя всю ответственность. Мне следовало извиниться в тот же день.
– Но вы этого не сделали, потому что я – не леди?
– Ваше происхождение не имеет к этому никакого отношения. Я не извинился, потому что... Откровенно говоря, я не испытывал ни малейшего раскаяния.
Ложь, ложь! Увертки и обман! Он не извинился потому, что желал ее. Даже сейчас желал.
– А теперь испытываете раскаяние? – спросила Эмма.
– Нет. Но я не из тех мужчин, которые злоупотребляют благосклонностью женщины.
Новая ложь! Черт бы побрал все на свете!
– Вы можете не опасаться меня, мисс Фэрборн. Для этого нет причины.
– Я вовсе не боюсь вас, сэр.
И она тоже лжет! Конечно, боится! Это читалось в ее глазах.
– Возможно, вы ведете себя иначе, когда общаетесь с дамами аристократического происхождения. Сомневаюсь, что вы часто общались с обычными, ординарными женщинами, – сказала Эмма.
– Опять вы о том же... Я вовсе не считаю вас ординарной женщиной. Напротив, вы очень даже необычная. И возможно, потому-то я и проявил несдержанность.
Наконец-то хоть капелька правды. Но и эта его лесть преследовала эгоистические цели.
– В каком странном мире вы, должно быть, живете, лорд Саутуэйт. Он настолько полон притворства, что по сравнению с ним моя безыскусность кажется вам интригующей.
Эмма держала рулон перед собой как щит и, пристально глядя на графа, продолжала:
– Давайте говорить правду, известную нам обоим. Каковы бы ни были ваши импульсы, но все же вы воспользовались моей растерянностью, не отрицайте этого. А я не стану притворяться и говорить, что вела себя достойно. Итак, мы оба знаем: вина за произошедшее – не только ваша. Однако я уверена, что вы больше никогда не застигнете меня врасплох. Никогда!
Проклятие! Черт возьми! Он пришел сюда, чтобы помириться с ней, а она говорила с ним таким тоном, будто бросала ему вызов. Вызов, пробудивший в нем дьявола, тотчас расправившего свои черные крылья.
– Вы хотите сказать, что если бы я попытался снова поцеловать вас, у вас хватило бы твердости воспротивиться? – осведомился граф.
Он не хотел, чтобы его слова звучали как угроза. Да она и не восприняла их подобным образом и тотчас же заявила:
– Да, я верю в свою твердость, сэр. И я выразилась достаточно ясно, давая вам понять, что не стоит снова целовать меня.
– До чего же вы наивны, если полагаете, что так и будет!
Ну... Раз вы извинились, то у меня есть все основания так считать.
– Вы действительно думаете, что извинения мужчины соответствуют его мыслям?
– В таком случае, сэр, позвольте мне выразиться яснее. Я не только надеюсь, что вы станете обуздывать себя, – я требую этого. И пожалуй, я хотела бы получить от вас заверения, что так вы и будете поступать.
Граф пожал плечами и с усмешкой проговорил:
– Я никогда не даю честного слова, если знаю, что не смогу его сдержать. – Он осторожно взял из ее рук рулон с рисунками и отложил в сторону. – Видите ли, мисс Фэрборн, покидая сад, я уже знал, что снова вас поцелую.
Ее лицо оказалось между его ладонями. Эмма вздрогнула, но не стала вырываться. А в следующее мгновение их губы слились. И в тот же миг глаза девушки широко раскрылись – как будто она ужасно удивилась чему-то.
Эмма и впрямь была удивлена; ведь сейчас, при поцелуе графа, она испытывала то же самое, что и тогда, в саду.
А Дариус уже понял, что ему придется дорого заплатить за этот поцелуй. Но его сейчас никакая плата не смущала – Эмма была сладостной, восхитительной и безмерно соблазнительной. И думал он лишь о том, как бы добиться большего, чем просто поцелуй. Более того, Дариус был уверен, что имел на это право.
