Текст книги "Украшение и наслаждение"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Лорд Саутуэйт прибыл рано и тотчас же направился в контору вашего отца, мисс Фэрборн, – шепотом сообщил Обедайя, и выражение его лица свидетельствовало о крайнем беспокойстве. – Граф настоял на том, чтобы я немедленно принял его и объяснил ему... кое-что.
– О чем шла речь? – тихо спросила Эмма, покосившись на графа и улыбаясь ему.
И тут Саутуэйт вдруг сказал:
– Вы любите серебро, мисс Фэрборн?
Эмма вздрогнула и снова заставила себя улыбнуться:
– Да, люблю. У меня к нему... неиссякаемая страсть. Перед аукционом я всегда прихожу сюда полюбоваться серебром.
Граф усмехнулся и пробормотал:
– Ну что ж... Кое-что и в самом деле выглядит очень красиво. – Он взял тяжелый серебряный канделябр и повернул его, чтобы посмотреть на клеймо. Затем спросил: – Это все? Или есть что-нибудь еще?
– Сейчас... это все, что мы получили. Но Обедайя сказал, что ожидает на следующей неделе еще кое-что.
Саутуэйт поставил канделябр на место и, к удивлению Эммы, уселся боком на стол, так что одна его нога при этом оставалась на полу. Усмехнувшись в очередной раз, граф проговорил:
– А может, на распродаже потребуется больше серебра? Ведь аукцион был не так уж хорош, верно, мисс Фэрборн? Может, вам лучше отойти от дел и оставить о себе добрую память как о блестящем аукционном доме, чем позволить миру видеть ваше падение?
– Я не сомневаюсь, сэр, что прибудет еще одна партия товара, в том числе и новые картины. И наверное, книги. А также ящики с очень хорошим старым вином.
Эта ложь далась ей безо всякого труда; более того – прозвучала с удивительной легкостью. А следующий аукцион надо было провести как можно быстрее, потому что теперь на кону стояли не только ее гордость и воспоминания, но и нечто более важное...
– Вино?.. – осведомился граф.
– Да. Так мне сказали. Из поместья одного джентльмена, которого осаждают кредиторы... а платить ему нечем.
Граф вглядывался в лицо собеседницы, пытаясь понять, не хочет ли она от него отделаться. А Эмма старалась казаться невозмутимой, хотя и чувствовала, как от взгляда по телу ее волнами пробегала дрожь. И она молила Бога, чтобы ей удалось не покраснеть, потому что это стало бы явным свидетельством того, что она сделалась уязвимой в присутствии этого мужчины.
Внезапно взгляд его обрел теплоту – следовательно, он заметил ее волнение: она это поняла, прочла в его глазах. И теперь между ними возникла новая близость, волновавшая и тревожившая ее. Однако она опасалась, что граф намеренно старался ее смутить, чтобы сделать более податливой и чтобы доказать: вопиющее недоразумение становилось все менее вопиющим с каждой их новой встречей.
Тут он вдруг улыбнулся и сказал:
– А сегодня вы не в трауре...
Эмма в смущении разгладила бледно-розовый муслин у себя на плече и пробормотала:
– Я же не на людях. И я не принимаю сегодня. Так что сегодня меня никто не увидит.
– Вас вижу я.
Сидя на столе, он, казалось, нависал над ней.
Эмма едва заметно нахмурилась:
– Вы отчитываете меня за неподобающий вид?
Тут он снова улыбнулся, и эта его улыбка окончательно обезоружила ее.
– О, мисс Фэрборн, Боже сохрани! Напротив, я рад, что вы надели сегодня платье такого оттенка – оно очень вам к лицу. И, как вы сказали, никто вас сегодня не увидит, кроме меня. Здесь мы в полном уединении.
И это уединение... Оно действительно было полным. Правда, Обедайя оставил дверь чуть приоткрытой, но это совершенно ничего не значило.
– Вы собираетесь теперь остаться в городе, лорд Саутуэйт? – спросила Эмма, понимая, что должна хоть что-то сказать. – Я слышала, что вы предпочитаете свое загородное поместье даже во время сезона...
Он почему-то вдруг смутился и в ответ пробормотал:
– Ну... я здесь уже несколько дней... И думаю, что останусь еще на некоторое время.
«Не самая лучшая новость», – подумала Эмма и тут же спросила:
– А в Кенте все благополучно?
– По крайней мере – нормально. Бригады волонтеров надели свои мундиры и тренируются там, как и здесь, в Лондоне. Приливы наступают своим чередом на берег, а контрабандисты все еще гуляют на свободе. Флот дислоцирован на побережье и обороняет его от французов – на случай если они вздумают там высадиться. Но теперь недостаточно положить конец свободной торговле на побережье. Потому что если контрабандисты...
– Ну уж они-то, не в пример французам, не представляют угрозы, не так ли?
– Если бы все, что минует нашу таможню, ограничивалось кружевами и винами, ваше мнение было бы справедливо. Но дело в том, что сюда проникают шпионы и вывозят отсюда информацию.
«Вина и кружева, – промелькнуло у Эммы. – Неужели он знает о прибытии этой повозки?» Она ждала, что граф скажет что-нибудь еще или хотя бы изменит позу, но ничего такого не случилось; он продолжал сидеть все в той же позе, наблюдая за ней.
Не выдержав тягостного молчания, Эмма наконец проговорила:
– Мистер Ригглз сказал, что вы хотели прояснить какие-то вопросы.
Ей тотчас вспомнились те знаки, которые подавал Обедайя, перед тем как уйти.
– Я решил просмотреть кое-какие счета, – ответил граф. – А вы-то сами их видели?
– Такими делами ведает Обедайя. А что, мне следует знать об этих счетах?
– Понять их было бы нетрудно, если бы счета составили надлежащим образом. Но эти лишены некоторых необходимых подробностей, и мне очень неприятно об этом упоминать. Там есть несколько имен, соотносящихся то ли с поступлением денег, то ли с выплатами – точно не обозначено.
Эмма знала, о чем граф говорил. Она пыталась понять эти учетные книги, но вскоре отказалась от этой затеи. Можно было найти множество объяснений тому, что записи в них были очень уж краткими. Но, принимая во внимание то, что она недавно узнала о делах отца, Эмма не хотела бы, чтобы граф изучал эти книги слишком внимательно.
– Видите ли, сэр, многие поставщики дорожат своей анонимностью, и поэтому они...
– Неужели многие? – перебил граф.
– Да, конечно. Но мой отец обладал прекрасной памятью, и, вероятно, всю остальную информацию он держал в голове.
– Не сомневаюсь, – буркнул граф. Встав со стола, он оправил сюртук. – Приложив некоторые усилия, я разберусь во всех этих записях, даже не обладая столь прекрасной памятью.
– Возможно, вам следовало бы забрать счета с собой, чтобы внимательно изучить их на досуге.
Он уже думал об этом, но потом отказался от такого варианта.
– Я сделаю это здесь, что даст мне возможность понять, насколько Ригглз способен улучшить шансы на успех очередной распродажи. Впрочем, я не уверен в том, что она вообще состоится.
С этими словами граф удалился.
Но перед тем как уйти, он взглянул на Эмму, и в это мгновение, в эти несколько секунд она снова почувствовала, что не может отвести от него глаз – не может даже шевельнуться и вздохнуть...
– Ты читаешь, Саутуэйт? Может, я не вовремя?
Дариус поднял голову от книги. Однако он не читал; мысленно граф то и дело возвращался к слишком уж нервному Обедайе Ригглзу, к подозрительным записям в учетных книгах и, конечно же, к хорошенькой женщине в розовом платье, окруженной серебряными вещицами искусной работы.
Сегодня он чуть не поцеловал Эмму Фэрборн. И был готов признать, что такой импульс казался безумным. Более того, ему никогда прежде не случалось стать жертвой подобного безумия, а вот сегодня в задней комнате он едва не совершил подобную глупость, но, к счастью, сдержался, чему, по всей вероятности, был очень рад.
– Ты мне не помешала, Лидия. – Граф отложил книгу, и его сестра села с ним рядом. – Дорогая, какое у тебя сегодня славное платье.
Лидия с равнодушным видом оправила платье на коленях и пожала плечами. Горничная убрала ее темные волосы самым незамысловатым образом, но такой выбор сделала сама Лидия, а не горничная. По непонятной для Дариуса причине его сестра почти не уделяла внимания своей внешности, а в последний год стала такой тихой, такой незаметной и столь отдалившейся от света, что он все чаще опасался за ее здоровье. А теперь смотрел в глаза Лидии и не видел... ничего.
– Значит, ты ездил в Кент, – сказала она. – И не взял меня, хотя обещал.
В ее голосе прозвучал укор. И он был рад даже этому – все-таки хоть какие-то эмоции.
– Я ездил туда с друзьями. Было бы неудобно брать с собой тебя.
Она не стала возражать. Она никогда не возражала. Просто смотрела на него пустыми, ничего не выражающими глазами.
– Я хочу поехать туда и остаться там жить.
– Нет, Лидия.
Это был старый спор. Ее непреодолимая страсть к уединению смущала и огорчала его, как и многое другое в сестре.
– Я найду себе компаньонку и не буду там одна.
– Нет.
– Не понимаю, почему ты мне отказываешь, почему вынуждаешь меня жить в городе?
– Тебе и незачем это понимать. Ты просто должна подчиняться.
Граф заговорил с раздражением – и вовсе не из-за строптивости сестры, а потому, что эта тема стала теперь единственной в их редких разговорах. Судорожно сглотнув, он постарался взять себя в руки и добавил уже более миролюбиво:
– Ты совсем отдалилась от общества, от друзей, от родных... – И от него, Дариуса. – Лидия, я не позволю тебе совершить последний шаг и окончательно уйти из нормальной человеческой жизни.
Ее взгляд был прикован к пятну на ковре. Он был бы рад, если бы сестра взбунтовалась и начала скандалить. Любое проявление чувств с ее стороны было бы желанным. Но она по-прежнему молчала. Потом вдруг обронила:
– Будь я мужчиной, ты бы позволил мне бывать где угодно.
Она сказала это совершенно спокойно. Пожалуй, даже вяло. И вышла из библиотеки.
А граф, проводив сестру взглядом, почему-то вдруг подумал об Эмме Фэрборн и пробормотал:
– Ужасно хочется увидеть ее...
Глава 8
– Это будет очень скромный обед, и миссис Маркус настоятельно просила привести тебя, – сказала Кассандра на следующий день, когда они с Эммой шли по Бонд-стрит.
– Насколько скромный?
– Ну, думаю, будет не более двадцати человек.
– Полагаю, сейчас для меня неуместно вести светскую жизнь.
Эмма указала на свое скромное серое платье – свидетельство того, что она все еще была в трауре.
– По-видимому, миссис Маркус считает иначе, – заметила Кассандра. – Речь идет о весьма скромном светском приеме. Я тоже так считаю. Да и все остальные гости будут того же мнения. А вообще-то... Знаешь, я собираюсь составить для тебя полную программу светских приемов, как только будет возможно.
Эмма предпочла бы, чтобы подруга этого не делала. Иногда Эмма сопровождала Кассандру на званые вечера и обеды, но никогда не чувствовала себя там уютно. Она была настолько чужой, что даже удивлялась тому, что другие гости не говорили ей об этом прямо в лицо.
Что же касается ее дружбы с Кассандрой, то она завязалась благодаря счастливому случаю. Они познакомились два года назад, когда обе стояли перед картиной на выставке живописи в Королевской академии. Эмма пробормотала себе под нос, что, мол, обращение художника с формой довольно смелое, но ему не хватает мастерства. Кассандра же восприняла эту критику весьма болезненно – оказалось, что картина написана ее другом. Поэтому пятнадцать минут они проспорили, а потом еще добрый час болтали, и Эмма узнала, что ее новая знакомая – сестра графа.
– Я буду слишком занята для того, чтобы вести светскую жизнь, – заявила Эмма. – Ты ведь помнишь, что теперь я руковожу аукционным домом?
– Надеюсь, ты не уподобишься мужчинам, находящим время только для дел и ни для чего другого? Ах, дорогая, я знаю, почему ты отказываешься от приглашений. Обещаю, что мои следующие вечера будут устроены так, что там ты встретишь только людей демократического толка и артистического склада. Радикалы и поэты никогда не станут тебя донимать и язвить. В их кругу это немодно.
– И все же я уверена, что едва ли смогу вписаться в круг твоих друзей. Ты ведь считаешь, что двадцать гостей за обедом – это совсем немного, не так ли?
Подруги остановились, чтобы полюбоваться какой-то итальянской тканью в витрине торговца мануфактурой.
– Что же касается приверженности делу в ущерб всему остальному, то я постараюсь сделать так, чтобы это занятие не поглотило меня полностью, – продолжала Эмма. – Сейчас, правда, я едва ли смогу думать о чем-нибудь другом. К счастью, вчера у меня была посетительница, и думаю, она сможет обеспечить меня большим количеством новых товаров и избавить хотя бы от одного источника беспокойства.
– А я знаю эту даму? – спросила Кассандра.
Подруги двинулись дальше.
– Да, возможно. Она француженка, хотя ее английский очень хорош и акцента у нее почти нет. Судя по всему, она бедна, но все же обладает хорошим вкусом.
– Если она француженка, то едва ли я ее знаю. Мое общение с эмигрантской колонией прервалось, как только я потеряла интерес к Жаку.
– Но ведь ты не потеряла также и память...
– Нет-нет. – Кассандра улыбнулась. – Я стараюсь сохранить и память, и свои воспоминания.
– Я полагаю, что она может быть художницей, – сказала Эмма. – У нее на руках пятна, похожие на следы краски... или чего-то подобного. Такие пятна удалить довольно трудно.
Заинтригованная Кассандра повернулась к подруге.
– А может, это чернильные пятна?
– Возможно. Хотя... теперь, когда я вспоминаю, мне кажется, что они, пожалуй крупнее, чем могут быть следы от беспечного обращения с чернилами.
– В таком случае я и впрямь могу знать, кто она, хотя никогда ее не встречала. Полагаю, что тебя навестила таинственная Мариэль Лайон. И чего же она хотела от тебя?
– Спрашивала о возможности представить новые товары на аукцион. – Ответ Эммы не был ложью, хотя в известном смысле являлся обманом. – Я смогла бы выставить больше лотов, поэтому подумала, что следовало бы разыскать ее и предложить комиссионные за то, что она направит кое-кого из своих соотечественников в «Дом Фэрборна».
– Говорят, она племянница графа, погибшего на гильотине. Судьба остальных ее родственников неизвестна. Во время Террора она едва спаслась.
– Какой ужас! – воскликнула Эмма.
– Мм... Однако некоторые из ее соотечественников ей не верят и утверждают, что Мариэль не та, за кого себя выдает. Жак, например, уверял, что она – дочь лавочника, придумавшая себе прошлое.
– Неудивительно, что ты называешь ее «таинственной». Они все ее в чем-то подозревают?
– Только некоторые. Остальные обращаются с ней чуть ли не как с принцессой. Я уверена, что она знает кое-кого из эмигрантов, желающих превратить свои сокровища в звонкую монету.
Именно на это Эмма и надеялась. Но у нее были и другие причины для того, чтобы найти таинственную француженку.
– Ты знаешь, где она живет?
– Нет, но, возможно, я смогу показать тебе, как ее найти.
Немного позже Кассандра вытащила из ящика в лавке гравера одну вещицу, исполненную в технике глубокой печати, то есть меццо-тинто. Указав на надпись внизу, пояснила:
– Это – из ее студии. М.Ж. Лайон. Таким образом она старается скрыть, что работала женщина.
Эмма долго рассматривала гравюру, довольно робкую попытку изобразить Темзу возле Ричмонда. И на гравюре было указано имя – М.Ж. Лайон, а также адрес гравера.
– Думаю, пятна на ее руках могут быть следами краски, используемой в гравировальном деле, – сказала Кассандра. – По крайней мере она нашла способ зарабатывать на жизнь, не поступая в услужение. Но говорят, что она часто использует труд других мастеров и подписывается чужим именем. А ее гравюры якобы имеют... непривычный характер.
Кассандра вернулась к владельцу лавки с гравюрой в руках, открыла ридикюль и порылась в нем в поисках монет.
– Они носят скандальный характер? – спросила Эмма шепотом.
Она знала, что в Лондоне имели хождение скабрезные рисунки и гравюры, хотя сама никогда их не видела.
Кассандре вручили свернутую в трубочку гравюру, и она передала ее подруге.
– Нет, скорее юмористический. Это юмористические гравюры, высмеивающие человеческие слабости и лицемерие светского общества, а также отдельных представителей этого общества. Жак говорил, что видел их и знает, что они принадлежат ей. Но он не сказал мне, каким именем она их подписывает.
– Почему же?
– Похоже, что на одной из ее сатирических гравюр изображен мой брат с ослиными ушами и хвостом. Как глупо со стороны Жака... ведь он решил, что я обижусь.
Взяв подругу под руку, Кассандра повела ее к выходу из лавки.
– А теперь расскажи мне о своей затее и о том, какие ты собираешься выплачивать комиссионные тем, кто принесет тебе новые товары?
Эмма уже собралась ответить, но тут с ними поравнялась роскошная карета, катившая по мостовой. Внезапно экипаж остановился, затем его дверца распахнулась, и на тротуар вышел лорд Саутуэйт, преградивший им дорогу. Поклонившись, граф проговорил:
– Мисс Фэрборн, какая счастливая случайность... Я как раз собирался заехать к вам. – Он отвесил поклон Кассандре. – Приветствую вас, миледи.
Кассандра одарила графа кислой улыбкой.
– Видеть вас, Саутуэйт, всегда большая радость. Могу я узнать, как поживает ваша сестра?
С трудом сохраняя деланное дружелюбие, Дариус ответил:
– Она прекрасно поживает, прямо-таки процветает. А ваша тетушка, леди Кассандра, бывает в последнее время в свете?
– Теперь моя тетушка находит, что уют и комфорт ее собственного дома перевешивают достоинства любого другого.
– Уверен, что ваше общество – большое утешение для нее.
– Мне хотелось бы так думать, милорд.
Эмма едва удержалась от стона. Бывало ужасно неприятно, когда подруга в ее обществе тратила время на ничего не значившие любезности. Да и со стороны Саутуэйта было притворством вести столь бессмысленный разговор.
– Леди Кассандра, надеюсь, вы не будете в претензии, если я увезу от вас мисс Фэрборн? – сказал граф, все еще безупречно вежливый. – Нам с ней надо безотлагательно побеседовать.
Кассандра с любопытством посмотрела на подругу, старавшуюся казаться столь же невозмутимой, как и двое ее собеседников.
– Речь пойдет о поместье вашего отца, – добавил Саутуэйт.
– О!.. – воскликнула Кассандра. – Я и не подозревала, Саутуэйт, что вы играете какую-то роль в улаживании этого дела. – Теперь она уставилась на Эмму с неприкрытым любопытством, причем выглядела несколько уязвленной.
– Я уверена, что разговор с лордом Саутуэйтом может подождать до завтра, – сказала Эмма.
– Нет, он действительно должен состояться сегодня, – настаивал граф, открывая дверцу своего экипажа.
Кассандра пожала плечами:
– Что ж, Саутуэйт, я передаю свою подругу под ваше покровительство и ни в коем случае не думаю, что из-за вас она может стать героиней скандала.
Эмма решительно покачала головой:
– Нет-нет, ты должна остаться с нами, Кассандра.
Та с усмешкой ответила:
– Но Саутуэйт, похоже, этого не хочет. Не так ли, сэр?
– В таком случае дело подождет до завтра, – заявила Эмма.
– Никоим образом, – продолжал настаивать граф. – Леди Кассандра, может быть, вы проводите мисс Фэрборн до парка в моей карете? Я последую за вами, а когда мы найдем такое место, где сможем прогуливаться и спокойно говорить, вы нас оставите.
Кассандра надолго задумалась. Потом проворчала что-то насчет того, что такая прогулка не входила в ее планы и что она предпочла бы их не нарушать. Но в конце концов, бормоча что-то о своеволии некоторых лордов, считающих, что весь мир должен им покоряться, она согласилась с его предложением.
Как только девушки оказались в карете графа, Эмма с возмущением заявила:
– Тебе следовало вызволить меня! И ведь ты почти добилась этого...
Кассандра обратила на подругу взгляд своих больших синих глаз.
– Но это ничего бы не решило, дорогая. Что бы граф ни хотел тебе сказать, это будет сказано, а сегодня или в другой день – не все ли равно? И если поразмыслить, то с таким же успехом эти его слова мог бы передать тебе поверенный графа.
– Совершенно верно. Вот почему тебе не следовало загонять меня в западню.
– Дорогая, мне нет дела до него, но он – граф. А уж если граф решил провести какое-то время с женщиной, то ей по крайней мере следует узнать, почему он так решил.
Но Эмма и так знала: Саутуэйт хотел поговорить об аукционном доме. А вот ей ужасно не хотелось об этом говорить.
Кассандра же в задумчивости продолжала:
– Мне кажется, Саутуэйт намерен поволочиться за тобой.
– Что за безумная мысль! Ты же сама только что сказала, что он граф!
– Но сейчас у него нет любовницы. Последнюю он выгнал месяц назад. И потому вынужден за кем-то приударить. Почему бы не за тобой?
Эмма подумала, что ответ совершенно очевиден. Она не собиралась перечислять все причины, по которым мужчины, в особенности графы, не ухаживали за ней.
– Как восхитительно, если я права, – вновь заговорила Кассандра. – Надеюсь, что это так, но я уверена, что ты не сможешь терпеть его ухаживания. И потому все его попытки будут тщетны. Конечно, я не прочь посмотреть, как он примет заслуженное наказание, но советую тебе пококетничать с ним, прежде чем ты окончательно его отвергнешь. Так как он тебе не особенно нравится, для тебя это не будет представлять опасности. Но его-то разочарование станет еще острее...
Эмме удалось не покраснеть только потому, что она сумела изгнать из памяти все воспоминания о Саутуэйте. И сумела она это лишь благодаря тому, что сменила тему разговора:
– Думаю, ты недооценила вашу с графом взаимную неприязнь, когда сказала, что вы не ладите.
– Он так и не простил мне дружбу с его сестрой. Она очень милая, но немного странная. Араз и я немного странная, то, следовательно, мы с ней прекрасно ладим. Заметив это, Саутуэйт запретил сестре дружить со мной. – Кассандра скорчила гримасу – И теперь бедная Лидия осталась вообще без друзей.
– Как жестоко с его стороны...
– Дорогая, я уверена: чем больше ты будешь узнавать о нем, тем меньше он будет тебе нравиться. И я с восторгом предвкушаю его поражение.
– Ты будешь разочарована, потому что он вовсе не ухаживает за мной.
Кассандра рассмеялась и похлопала подругу по руке.
– Значит, скоро будет ухаживать!
Глава 9
Саутуэйт ожидал их в парке, на Роттен-роу – там и остановилась его карета. И граф никоим образом не походил на человека, собирающегося приударить за девушкой. Эмма подумала, что скорее он выглядел как человек, съевший какое-то испорченное блюдо, и это не предвещало ничего хорошего.
Кассандра прошла вместе с ними не более пятидесяти футов, затем отстала. Эмма же продолжала идти рядом с Саутуэйтом, едва поспевая за ним. Наконец он проговорил:
– Пора объяснить вам причину, по которой я решил срочно побеседовать с вами, мисс Фэрборн. Впрочем, я давно уже пытаюсь об этом заговорить, но вы постоянно стараетесь как-то отвлечь меня и преуспеваете в этом. И все же нам следует уладить этот вопрос. Речь идет о будущем компании вашего отца. Поверьте, мне не доставляет удовольствия разочаровывать вас или нарушать ваши планы. Но я пришел к заключению, что компания должна быть продана как можно скорее ради вашего же блага!
Все это он выпалил сразу же, будто репетировал свою речь перед зеркалом.
– Ради моего блага? Вы настолько дерзки, что пытаетесь представить дело так, будто оказываете мне услугу? То есть лорд Саутуэйт хочет облагодетельствовать меня? А ведь на самом деле вы просто ищете возможности отплатить мне за неудобство, испытанное вами из-за ваших не оправдавшихся ожиданий.
– Вам не удастся отвлечь меня от сути дела и втянуть в новую перепалку. На этот раз не выйдет, мисс Фэрборн.
– Думаю, нам надо подождать и поговорить после окончания следующей распродажи.
– Не пытайтесь сделать из меня дурака! Я знаю, чего вы добиваетесь. После этого аукциона вы надеетесь провести еще один, потом – еще один и так далее. И с каждым новым аукционом престиж «Дома Фэрборна» будет падать. У меня нет уверенности в том, что Ригглз сумеет справиться с делами, хотя вы на это и надеетесь.
– Да, верно. Надеюсь и верю в него. Он очень толковый человек.
– Неужели? Но он не в состоянии ответить на простейшие вопросы, которые я задавал ему по поводу счетов. И он, похоже, никогда и не слыхивал об Андреа дель Сарто. Нет, я принял решение. Я немедленно найду покупателя, и мы с этим покончим.
Эмма молчала, и граф добавил:
– Прибыль от продажи обеспечит ваше будущее, мисс Фэрборн, так что насчет денег не беспокойтесь.
Лазурные глаза Эммы засверкали, а на ее щеках выступили розовые пятна. Едва сдерживая гнев, она заявила:
– Вы вольны продать свою часть дела, если вам так угодно. Более того, я очень надеюсь, что вы это сделаете. Потому что вы становитесь постоянным источником беспокойства, настоящей язвой.
При столь явном оскорблении граф остановился и замер – словно окаменел. Его назвали «язвой», и это оскорбление исходило от женщины, наверное, ежедневно проводившей целые часы, чтобы придумать для него что-нибудь обидное.
– Вы должны быть благодарны, что хоть кто-то проявляет заботу о вас, – проворчал Дариус.
– Заботу? Боже милостивый, да ведь вы хотите разрушить мою жизнь, уничтожить все мои воспоминания и заставить меня поступиться моим долгом! И это вы называете заботой? Не надо притворяться, сэр. Вы уже проявили свою подлинную натуру, и я была бы дурой, если бы поверила, что вы искренне радеете о моем благе.
Граф невольно вздохнул. Он прекрасно сознавал, что в парке они не одни, поэтому, сдержав нарастающее раздражение, заставил себя улыбнуться самым непринужденным образом, чтобы любой, кто его увидит, поверил бы, что он занят дружеской болтовней.
– Я сочувствую вам, если вы считаете, что должны сохранить аукционный дом как память об отце, мисс Фэрборн. Но ведь все его состояние было вложено в это дело, в эту собственность. И если вы хотите сохранить для себя нечто ценное, если хотите получить хоть какой-нибудь доход, то следует продать компанию.
– Вот тут вы ошибаетесь. Сам «Дом Фэрборна» даст мне возможность получать доход. Более того, сохранить его – мое единственное желание и мой выбор. Его продажа не даст возможности обеспечить мое будущее, и по этой причине он не может быть продан. К тому же, сэр... та доля, которая не принадлежит вам, оставлена в наследство не мне, а моему брату Роберту.
«Значит, этим объясняется ее упрямство? – изумился граф. – Невероятно!» Откашлявшись, он проговорил:
– Мне известно, что ваш отец лелеял надежду на то, что однажды ваш брат вернется. И все же вам следует знать, что этого не произойдет.
– А мне известно, что наследник отца – мой брат. И мой долг сохранить его собственность до того дня, когда он вернется.
Дариус обуздывал свой гнев, но ему становилось все труднее сдерживаться. И он твердо решил, что должен во что бы то ни стало разрешить этот вопрос.
Нахмурившись, граф проговорил:
– Вы вынуждаете меня быть предельно откровенным, мисс Фэрборн.
– А я никогда и не уклонялась от разговора начистоту.
– В таком случае знайте: ваш брат не вернется. Вы должны обратиться в суд с ходатайством о признании его смерти и затребовать деньги. И тогда аукционный дом будет продан. Советую вам обратить свою выручку в акции и облигации, чтобы получать стабильный доход. Мой поверенный позаботится об их покупке и уладит дела с банком.
С каждым произносимым им словом лицо мисс Фэрборн становилось все более печальным, и теперь она казалась совершенно беззащитной и уязвимой. Глаза же ее обрели необычайную глубину, взгляд их завораживал, так что Дариус даже забыл о своем гневе. А потом он вдруг осознал, что эти чудесные синие озера наполнились слезами. Черт возьми! Она готова была заплакать...
Но она все-таки сумела совладать с собой, и граф вздохнул с облегчением, хотя и в этот раз, как и прежде, оказался в проигрыше. Снова!
Он смотрел на Эмму, прищурившись и пытаясь понять, не намеренно ли она вызывала слезы. Он знавал многих женщин, способных на такую уловку. И все же было ясно: мисс Фэрборн действительно пыталась совладать со своими чувствами, а ее печаль казалась неподдельной.
Граф мысленно обругал себя за то, что говорил с ней так сурово, а она, шмыгнув носом, проговорила:
– Отец никогда не считал, что мой брат погиб, и я тоже не должна верить в его смерть. Роберт жив. Я в этом уверена. Я чувствую это сердцем. И всегда чувствовала. Знаю, что это звучит глупо. Даже Кассандра так считает, но я верю. И я не стану требовать доли наследства Роберта через суд.
Дариус с раздражением поморщился. Эта женщина явно не понимала, насколько уязвимо ее положение. Но как же ей объяснить?..
– Мисс Фэрборн, я могу силой заставить вас продать свою долю. Но если я это сделаю, то лишу вас всего в том случае, если выручка за продажу доли вашего отца отойдет другому наследнику.
Она обратила на него взгляд своих печальных синих глаз.
– Неужели вы будете настолько жестоким, что лишите одинокую женщину средств к существованию?
Глядя в эти прекрасные синие глаза, Дариус внезапно почувствовал, что гнев окончательно его оставил. И ему вдруг захотелось взять лицо Эммы в ладони и поцелуями осушить ее слезы.
– После гибели вашего отца нельзя рассчитывать, что аукционный дом обеспечит вам средства к существованию. Мистер Ригглз не сможет занять его место. Да и никто не сможет. Поэтому я не допущу еще одного аукциона. Поймите, если мы сейчас не продадим компанию, то через год она совершенно обесценится, так что не останется ничего ни для вас, ни для вашего брата, если он и в самом деле вернется.
Эмма всхлипнула несколько раз, потом пробормотала:
– Лорд Саутуэйт, я очень ценю и понимаю вашу озабоченность. Поэтому... предлагаю компромисс. Пусть Обедайя продолжает готовиться к следующему аукциону. И я постараюсь сделать так, чтобы аукцион стал как можно более успешным. Тогда вы поймете, что ошибаетесь.
Проклятие! Разве он только что не сказал ей, что не допустит следующего аукциона?! Разве она не слышала его? Или просто решила не обращать внимания на его слова?
Шагая по дорожке, к ним приближались мужчина и женщина. Влажные глаза мисс Фэрборн заметил бы каждый, кто подошел бы к ним. Граф поспешил вручить Эмме свой носовой платок, чтобы в бульварных листках не появились сплетни о том, что лорд С. довел средь бела дня до слез неизвестную женщину в Гайд-парке.
Эмма утерла глаза, но взгляд ее, устремленный на графа, оставался все таким же печальным.
Черт!
– Так когда же Ригглз подготовит все для нового аукциона? – спросил Дариус. – Ему хватит трех недель?
Лицо девушки осветилось радостью и надеждой; она испытывала явное облегчение.
– Да-да, конечно! Благодарю вас, лорд Саутуэйт. Вы проявили редкостную доброту и покладистость. Вы увидите еще, как «Дом Фэрборна» оправдает ваши надежды. Я верю в Обедайю, и вы тоже можете верить.
Он бы не назвал это «покладистостью». Ведь он только спросил...
– А сейчас мне надо найти Кассандру, – сказала Эмма. Теперь она выглядела почти веселой. И слез уже не было и в помине. – О! Вот и Кассандра! Она будет очень разочарована, что столь превратно судила о вас, сэр.
