Текст книги "Украшение и наслаждение"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Эмма смотрела на огромный особняк, выходящий фасадом на Сент-Джеймс-сквер. Особняк выглядел весьма внушительно, так что вполне мог оказаться домом графа.
Выбравшись из экипажа, Эмма остановилась, чтобы вынуть визитную карточку из ридикюля. Затем подергала поля своей шляпки, чтобы удостовериться, что та сидит прямо. И, постаравшись возродить в себе ту ярость, что привела ее сюда, направилась к двери.
Хотя ее переполняли воспоминания о вопиющем недоразумении, в памяти засели также и слова Саутуэйта о том, что он еще посетит аукционный дом. И эти слова до сих пор не давали ей покоя – в них крылся намек на возможное вмешательство в ее дела, а этого она никак не могла допустить. Граф проявил скептицизм по поводу ее упований на таланты и навыки Обедайи, а это означало, что он не ограничится тем, что станет слоняться по выставочному залу. Но что он в таком случае задумал?..
Эмму провели в гостиную, примерно раза в три превышавшую размеры ее собственной. Стены украшали картины, и некоторые из них она узнала – они давно были куплены на аукционе «Дома Фэрборна». Мебель же была весьма изящной – если не считать одного громоздкого мягкого кресла у камина. С обеих сторон его украшали позолоченные фигуры грифонов, лапы которых были основанием кресла, а их головы поддерживали подлокотники.
Ей не пришлось долго ждать. Вскоре граф вошел в сопровождении слуги с подносом. Саутуэйт был одет довольно просто – будто только что вернулся из своего поместья, где занимался верховой ездой. С удивлением взглянув на гостью, он проговорил:
– Мисс Фэрборн, счастлив вас видеть. Пожалуйста, садитесь вот сюда...
Граф подвел Эмму к камину, и она села на изящную, обитую мягкой тканью скамеечку. Хозяин же устроился в кресле с грифонами, и Эмме вдруг подумалось, что в этом кресле он выглядел как король на троне. Улыбнувшись, граф сказал:
– Я как раз собирался пить кофе. Пожалуйста, составьте мне компанию.
Ей хотелось многое сказать этому человеку, и она намеревалась держаться твердо, но все же надеялась избежать нового скандала. Поэтому она сделала глоток кофе и попыталась собраться с мыслями. Граф же, снова улыбнувшись, проговорил:
– Как я уже сказал, я рад вашему визиту. Мой вчерашний визит к вам закончился по-особому, но у нас с вами нет оснований считать себя противниками. Вы кажетесь мне разумной и здравомыслящей женщиной, обладающей интеллектом, и я уверен, что мы сможем сотрудничать вместо того, чтобы постоянно ссориться.
– Сэр, я польщена вашей оценкой моего интеллекта и тем, что вы заметили некоторые мои умственные способности. Уверена, что такая похвала – большая редкость в ваших устах.
– Не столь уж большая. Мне встречались и другие умные женщины. Есть мужчины, считающие, что ум и женский пол несовместимы, но я к ним не принадлежу.
– Это свидетельствует о том, что вы просвещенный человек. Так вот, я приехала к вам сегодня, потому что наш вчерашний разговор остался неоконченным.
– Да, верно. К тому же вы не приняли моего извинения... Надеюсь, что сейчас вы его примете.
– Да, разумеется. Но если честно, то я уже все забыла.
– Вот и хорошо, – кивнул граф. – Но наш разговор остался незавершенным еще и потому, что мы не пришли к единому мнению относительно судьбы «Дома Фэрборна». Могу я предположить, что причина вашего визита именно в этом? Я ведь знал: вы поймете, что делать, как только обо всем поразмыслите. Обещаю, что все заботы и хлопоты по этому делу я возьму на себя.
– Я приехала сюда не для того, чтобы обсуждать положение «Дома Фэрборна», лорд Саутуэйт. Для меня вопрос решен. Не может быть и речи о каких-либо переменах в судьбе «Дома Фэрборна».
Граф отвел глаза, но Эмма заметила промелькнувшее в них раздражение. Когда же он снова взглянул на гостью, его улыбка была уже не столь дружелюбной.
– Тогда в чем же дело, мисс Фэрборн? Какая часть нашей беседы осталась незавершенной? Между прочим, я еще не забыл о своем романтическом предложении. Не обсудить ли нам его детали? Может, вы за этим приехали?
Она не могла поверить, что он посмел снова заговорить об этом вопиющем недоразумении. Ведь он же извинился, разве не так? И вообще им следовало бы сделать вид, что ничего подобного никогда не было. Но выходит, он опять собирался предложить ей стать его любовницей? Только на сей раз – без всяких извинений по поводу недоразумения...
А граф взирал на нее сейчас как бы с некоторым любопытством – словно его и в самом деле интересовала ее реакция. А может, ожидал, что она затрепещет от смущения, и тогда воспринял бы это как свою победу.
Эмма постаралась не показывать своего удивления. И напротив, выразить негодование. Но, как ни странно, вместо отвращения и гнева у нее возникли совсем другие чувства... Все ее тело охватил трепет, и по коже словно заплясали какие-то искры. Все это очень напоминало те весьма приятные ощущения, что она испытала ночью от своих непристойных мыслей.
Стараясь не думать об этих ночных глупостях, Эмма напомнила себе, что Саутуэйт намеревался уничтожить «Дом Фэрборна», и попыталась найти убежище в гневе. Но у нее ничего не получалось, и она еще сильнее занервничала.
Заставив себя нахмуриться, Эмма проговорила:
– Сегодня я беседовала с мистером Уэдерби. И я знаю, что вы вчера побывали у него и велели ему не присылать ко мне кандидатов на вакантное место.
Граф сделал глоток кофе и с невозмутимым видом заявил:
– Да, вы правы. Я объяснил ему, что такое объявление может привести к недоразумению. Я не мог рисковать вашей репутацией, не хотел, чтобы весь Лондон узнал, что дочь Мориса Фэрборна составила столь двусмысленный документ.
– Значит, вы беспокоились о моей репутации?
– Насколько было возможно при столь неблагоприятных обстоятельствах.
– Вы не усматриваете некоторой иронии в этой истории, лорд Саутуэйт?
Поразмыслив секунду-другую, он отрицательно покачал головой:
– Нет, не вижу никакой иронии. И даже если бы вчера мы пришли к соглашению, то я бы все равно приложил все усилия, чтобы избавить вас от скандала.
Что?! Он снова заговорил об этом?!
– Вы, должно быть, испытаете облегчение, узнав, что я заплатил мужчинам, собравшимся в вашей гостиной, когда я к вам приехал. И я заставил их пообещать, что они будут молчать о том, что их прислал мистер Уэдерби, – продолжал граф. – Будем надеяться, что до моего прибытия ваше интервью с ними носило скромный характер. А если нет, то мне остается только молиться о том, что ни одного из них вы не заставили раздеваться.
Он еще и отчитывал ее! Причем с таким видом, будто имел на это право!
– Лорд Саутуэйт, я приехала к вам, чтобы заявить: «Дом Фэрборна» не нуждается в вашем одобрении его деятельности, а также во вмешательстве в нее. И хочу заметить, что вы слишком много себе позволяете. Начать с того, что вы не имели права отсылать этих людей. Но вы еще и заплатили им за молчание – как будто я совершила преступление, которое следует замалчивать.
– Нет речи ни о каком преступлении, мисс Фэрборн. Вы просто совершили ошибку. Уж простите, если я буду говорить откровенно, но...
– А если я не прощу вас, то вы будете ко мне снисходительнее?.. Что-то не верится!
Граф вздохнул, и ей показалось, что в этом его вздохе была снисходительность.
– Пожалуйста, мисс Фэрборн, продолжайте.
– Так вот, сэр, ваше вмешательство в мои дела нежелательно. И ваша помощь мне не требуется. Долгое время вы были невидимым и неизвестным инвестором, так что и продолжайте им оставаться.
– Но, мисс Фэрборн, с кончиной вашего отца положение изменилось. Мы с вами две половинки финансового целого, и теперь ваша мешает моей. Я вмешиваюсь, потому что считаю необходимым свое вмешательство и вижу, что оно уместно.
Тут на обезоруживающе красивом лице графа снова появилась улыбка, и, к ужасу Эммы, эта улыбка настолько пленила ее, что она уже не могла на него злиться. Более того, она теперь смотрела на графа словно завороженная.
А он между тем продолжал:
– Но я не требую от вас какого-то особого поведения. Поверьте, я не настолько лицемерен. Я всего лишь настаиваю на скромности, не более... Ведь как только узнают о нашем партнерстве, наши репутации окажутся тесно связанными. Поэтому я предпочел бы обойтись без скандала. – В очередной раз улыбнувшись, граф добавил: – Уверен, что вы это понимаете.
– Ваше беспокойство неуместно, сэр. Я ведь простолюдинка, поэтому никак не могу повредить вашей репутации, что бы ни сделала. Я слишком незначительна, чтобы стать причиной сплетен или скандала. Да и не привыкла я вести себя так, чтобы вызывать их. Я даже ответила отказом графу, предложившему мне стать его любовницей. Причем сделала это самым скромным образом.
– А вы не думаете, что заблуждение этого графа как раз и вызвано вашей неосмотрительностью? Возможно, это заблуждение возникло еще и оттого, что ему стала известна ваша дружба с леди Кассандрой. Думаю, и в данном случае осторожность не помешала бы.
Эмма решительно покачала головой:
– Нет, сэр, я не стану оскорблять свою подругу только для того, чтобы соответствовать вашим странным представлениям о благопристойности. Что же касается остального... Если вы не станете вмешиваться в дела «Дома Фэрборна», никто и не узнает о том, что вы вложили в него средства, – и это избавляет вас от необходимости принимать участие в делах компании. Неужели не понимаете?
Тут Эмма встала, намереваясь с достоинством удалиться, и добавила:
– Всего хорошего, лорд Саутуэйт. Благодарю за то, что приняли меня и позволили мне высказаться напрямик.
– Ты готов наконец отправиться на верховую прогулку? – спросил, заглянув в комнату, приятель Дариуса.
Граф молча кивнул, и Гэвин Норвуд, виконт Кендейл, поморщился и проворчал:
– Ты же сказал «пять минут», не так ли? И если бы не твоя медлительность, то я уже был бы на полпути к побережью.
– Моя гостья оказалась не такой уж дружелюбной, – ответил Дариус. – И потребовалось довольно много времени, чтобы прийти с этой леди к взаимопониманию. – «Впрочем, мы едва ли достигли согласия», – мысленно добавил граф.
Он отложил свою прогулку с Кендейлом, чтобы побеседовать с мисс Фэрборн, явившейся, как ему подумалось, только для того, чтобы сообщить о своей капитуляции. Но оказалось, что она приехала упрекать его, хотя обычно женщины не осмеливались на это, даже если речь шла о недовольных любовницах, надувавших губки или докучавших ему своими ласками.
Но в этот раз Дариус все же не остался внакладе, хотя гостья и высказала свои претензии. Дело в том, что он кое-что узнал об Эмме Фэрборн... Узнал, что улыбка в отношениях с ней гораздо действеннее угроз, и отнюдь не возражал против улыбок, так как ему очень хотелось узнать, куда все это приведет. Ее удивительная отвага, проявленная сегодня, едва ли могла укрепить его первоначальное намерение оставаться к ней равнодушным. И в ответ на ее дерзость ему ужасно захотелось подчинить мисс Фэрборн своей воле. Ему представлялись разные варианты воздействия на нее, по большей части – эротического характера, и все эти соблазнительные картины представали перед ним, когда они беседовали. Впрочем, даже сейчас отголоски этих эротических фантазий все еще тревожили его, отвлекая от других дел.
В ее поведении он уже заметил некоторые признаки своего воздействия на нее, – например, то, что время от времени она вспыхивала или начинала, смутившись, запинаться. И это давало надежду на то, что капитуляция мисс Фэрборн возможна.
Кендейл прошелся по комнате и проворчал:
– Выходит, ты пренебрег своими обязанностями из-за женщины? Ты отложил дело, имеющее огромное значение для королевства, только ради того, чтобы позабавиться с одной из своих любовниц? – Виконт выругался, не в силах сдержаться. – Но ты ведь сам говорил, что Таррингтон хочет встретиться с нами сегодня.
– Разумеется, мы с ним встретимся. Я улучил всего полчаса, а ими мы вполне можем пожертвовать. И эта женщина вовсе не моя любовница. Поэтому воздержись от того, чтобы распускать слухи.
– Но я же не знаю ее имени... Как в таком случае распускать слухи? Что же касается получаса, то мне случалось видеть, как люди умирали и из-за меньшего промедления.
Дариус открыл дверь, предлагая другу выйти и направиться к лошадям. Планы на сегодня были важными, но не столь значительными, как полагал Кендейл. Зато встреча завтрашним вечером должна была окончательно определить давно назревшие и постоянно откладывавшиеся планы стратегии, дабы закрепить уже достигнутый успех.
Но Кендейл, возможно, этого не понимал, хотя и побывал в армии.
– Наша задача – независимые наблюдения за передвижениями по побережью, – проговорил граф. – И это не боевой маневр. Никто не умрет, даже если мы опоздаем дня на два, не говоря уж об отсрочке на час или полчаса.
– Не так уж много ты знаешь о боевых маневрах и небольших отсрочках, часто становящихся причиной смерти, – пробурчал Кендейл.
Глава 7
Угостив Саутуэйта ложью о том, что теперь в «Доме Фэрборна» верховодит Обедайя, Эмма столкнулась с необходимостью совершить кое-какие махинации, чтобы выполнить свои обязательства перед аукционной компанией. И она ужасно боялась, что граф пожелает выяснить, какова судьба его инвестиций. При всей своей уверенности в собственной правоте она понимала, что не смогла во время этой встречи добиться согласия Саутуэйта не вмешиваться в дела компании. Скорее могло произойти нечто прямо противоположное.
Но гораздо хуже было другое... Похоже, граф догадался о том, что его близость вызывает у нее особое состояние, очень даже приятное... И чем чаще она вспоминала его лукавую улыбку, тем больше убеждалась в том, что он действительно все понял.
Два дня она посвятила работе над каталогом и постоянно справлялась, не появился ли лорд Саутуэйт. Обедайя давал отрицательный ответ, но Эмма была уверена, что граф вот-вот приедет. Когда же на третий день перед ней возник слуга, сообщивший, что с ней хотят поговорить наедине, она тяжко вздохнула, но все же, надеясь на чудо, спросила:
– Мейтленд, а кто это? Он назвался? Может, предъявил визитную карточку?
Слуга покачал головой:
– Нет, мисс Фэрборн. Визитную карточку она не предъявила.
– Она?.. Так это женщина?
– Совершенно верно, мисс Фэрборн. И она сказала, что хочет показать вам кое-какие вещи, предназначенные для аукциона. Хочет, чтобы вы оценили их.
Эмма снова вздохнула, на сей раз с облегчением.
– Мейтленд, а где она?
– В саду, мисс Фэрборн. Она сказала, что предпочитает дожидаться вас там.
Эмма направилась в утреннюю гостиную, а потом к французскому окну, выходившему на заднюю террасу. Толстое стекло всегда искажало лица, находившиеся по ту сторону, но зато Эмма разглядела, что посетительница сидит на каменной скамье, возле невысокой стены.
На женщине было свободное серое платье с длинными рукавами, украшенное под грудью широким красным поясом; плечи ее были укутаны серой шалью с красными узорами, а длинные каштановые волосы ниспадали на плечи и спину по нынешней моде. Наряд довершала серая с красным шляпка-тюрбан.
Эмма невольно позавидовала изяществу и стилю незнакомки. Сама она много раз пыталась сделать так, чтобы такой тюрбан выглядел на ней артистично и экзотически, но ей удавалось добиться только того, что она выглядела как второразрядная актриса в нелепом сценическом костюме.
Когда же Эмма открыла дверь и вышла в сад, она наконец-то увидела лицо незнакомки, и более всего ее поразили пленительные темно-карие глаза этой женщины.
Эмма как можно радушнее приветствовала гостью, затем проговорила:
– Мне сказали, миледи, что вы принесли оценить кое-какие вещи на продажу. Здесь нам никто не помешает, и вы могли бы вынуть их из вашего ридикюля, чтобы я могла их увидеть и оценить стоимость.
– Их нет в моем ридикюле, – ответила дама, и Эмме показалось, что она уловила в ее мелодичном голосе легкий акцент, свидетельствовавший о том, что прекрасная незнакомка – француженка.
И судя по всему, она прибыла из Франции недавно, то есть была emigree[3], беженкой, спасавшейся от революции и явившейся сюда, чтобы продать ценности, которые сумела прихватить с собой во время бегства.
– Они вон там, – сказала дама, указывая тонким изящным пальчиком в дальнюю часть сада.
На ней не было перчаток, и Эмма заметила на ее руке какие-то странные темные отметины.
Француженка тотчас направилась туда, куда указала пальцем, и Эмма последовала за ней, снова про себя отметив гибкость и грацию этой женщины. Но теперь она заметила кое-что еще... Платье незнакомки, хотя и вполне приличное, свидетельствовало о многократных попытках сгладить урон, нанесенный временем, и особенно заметно это было на подоле. Шаль тоже была поношенная; а на ногах женщины были старомодные сабо, а не обычные теперь легкие туфельки.
Они дошли до задних ворот сада, и там, где за его пределами находился узкий переулок, женщина указала на повозку, привязанную к небольшому фургону.
Они приблизились к повозке, и Эмма, приподняв брезент, тотчас же опустила его. Старые книги и даже серебро эмигранты легко могли переправить через Ла-Манш, но предлагаемые дамой вещи были совсем другого рода.
По большей части в повозке было вино, причем Эмма заметила, что на ящиках не было таможенных печатей.
– Мадам, заберите это с собой. Мы в «Доме Фэрборна» не принимаем контрабанды.
– Увы, я не могу это забрать. У меня уже нет осла. – Покрытый темными пятнами палец поднялся и указал на пустую упряжь. – Он забрал осла с собой. А фургон почему-то оставил. Наверное, он ему не нужен.
– Кто... забрал осла?
– Человек, заплативший мне, чтобы я приехала сюда вместе с ним. Он дал мне четыре шиллинга, чтобы я доехала до этого дома и сказала вам, что груз здесь. Он сказал, что вы все поймете насчет груза и что для вас это важно, потому что вы получите «приз». Но возможно, это не так...
Незнакомка пожала плечами и, натянув на плечи шаль, зашагала по переулку, явно намереваясь уйти.
– Подождите! Постойте! – закричала Эмма. – Я ничего не понимаю! Почему это важно?! И я не знаю, о каком призе вы говорите. Как звали этого человека?! Где он?!
– Я больше ничем не могу вам помочь, – ответила француженка, остановившись. – Я только приехала сюда в его фургоне и сказала вам то, что меня просили сказать. Это была странная просьба, но четыре шиллинга – хорошая плата за несколько часов моего времени. А теперь я должна идти.
– Но я хочу поговорить с этим человеком.
– Прошу прощения. Я его не знаю.
– Он англичанин или француз?
– Англичанин.
Незнакомка снова отвернулась, собираясь удалиться.
– Мадам, пожалуйста, подождите. Если вы снова увидите этого человека, скажите ему, что мне надо с ним поговорить. Вы сделаете это?
Женщина задумалась, потом ответила:
– Если я его увижу, то скажу.
Глядя ей вслед, Эмма видела, как уменьшается и исчезает ее серое платье. Потом она вернулась к повозке и снова приподняла край брезента. Да, конечно, тут были и книги, и серебро. Но в основном вино; Эмма насчитала пятнадцать ящиков. А потом она вдруг увидела дорожный сундук и, откинув крышку, нащупала атлас и кружева.
Ясно, что вино было доставлено в Англию контрабандой, но, возможно, и ткани тоже. И все это привезли сюда, к ее дому. Очевидно, кто-то решил, что «Дом Фэрборна» охотно примет содержимое этой повозки. Господи, но почему?! И кто именно так решил?
Снова закрыв повозку брезентом, Эмма поспешно вернулась в дом и тотчас же нашла Мейтленда.
– Мейтленд, эта сегодняшняя женщина... А были еще такие же? Ну... такие же незнакомцы, подъезжавшие к воротам в сад, возможно, спрашивавшие моего отца и оставлявшие повозки с товарами возле каретного сарая.
– В последние годы было несколько таких. Но не более. – Мейтленд помолчал, потом, понизив голос, добавил: – Похоже, мистер Фэрборн обо всем знал, когда они появлялись. Я думал, что и вы должны знать. А если мои действия вас расстроили, то прошу прощения.
– Не стоит извиняться, Мейтленд. Я правильно сделала, что приняла ее.
Стараясь скрыть свои чувства, Эмма поднялась к себе в комнату. Было совершенно очевидно: если Мейтленд знал об этом, то, конечно же, знали и другие слуги. А она, Эмма, даже не догадывалась о том, что «Дом Фэрборна» был обязан своим процветанием тем контрабандным товарам, которые ее отец не брезговал приобретать.
Дариус провел пальцем по колонке цифр, потом посмотрел через письменный стол на Обедайю Ригглза. Старик пытался скрыть свое смущение, вызванное тем, что его подвергли допросу, но то, что он все время моргал, выдавало его.
– Мне надо выполнять свои обязанности, лорд Саутуэйт. Если вы будете так любезны, то отпустите меня.
– Не сейчас, Ригглз.
Было неясно, какими представлял Ригглз свои нынешние обязанности. Однако его пришлось силой вытаскивать в контору, и он все время порывался уйти.
– Здесь есть накладные за прошлые годы, в которых не проставлены названия товаров и имена поставщиков, – сказал граф. – Это касалось и счетов, если поставщик желал остаться анонимным и просил об этом?
Обедайя кивнул:
– Да, иногда. Если, конечно, мистер Фэрборн принимал именно такое решение.
– Но ведь мисс Фэрборн сказала, что вы ведете отчетность. Значит, Морис инструктировал вас по поводу того, какие имена следует опустить?
Обедайя сделал движение головой, означавшее, вероятно, утвердительный кивок.
Дариус нашел последнюю выплату ему, сделанную как партнеру. Но его имя тоже не было проставлено. Он узнал, что речь шла о выплате именно ему, только по сумме.
Усевшись на стул, граф внимательно посмотрел на Ригглза. Старик не сумел бы обмануть его, даже если бы этого очень захотел. Возможно, его смущение объяснялось тем, что ему приходилось вести двойную бухгалтерию при составлении счетов.
На бледном лице Ригглза промелькнула улыбка, которая тотчас же истаяла, и во взгляде его снова появилась настороженность.
– Сколько вы предполагаете выручить на следующей распродаже? – спросил граф.
Ригглз вздрогнул и пробормотал:
– На следующей, сэр?..
– Мисс Фэрборн сказала мне, что будет еще один аукцион.
– Она так и сказала?..
– Да, именно так. И картины, развешанные на стенах сегодня, позволяют сделать такое же предположение.
– О, да-да... Конечно же, для вас это очевидно. И думаю... раз уж вы знаете... Мы надеемся выручить много тысяч и позаботиться, чтобы драгоценности остались при нас.
– Драгоценности?
– Драгоценности леди Кассандры Вернхем. Мистер Фэрборн оценил их, точнее – мы с мистером Фэрборном оценили их... Думаю, они одни потянут на две тысячи.
Дариус закрыл бухгалтерскую книгу и встал. Обедайя тотчас вскочил и проговорил:
– Думаю, вы узнали, что хотели узнать, лорд Саутуэйт.
Граф нахмурился и покачал головой:
– Нет, едва ли.
На самом деле Дариус узнал именно то, что опасался узнать. Счета давали довольно расплывчатое представление о размахе деятельности «Дома Фэрборна» и, возможно, неполное. И он предположил, что значительная часть предметов, поступавших на продажу в «Дом Фэрборна», не сопровождалась какой-либо документацией. Следовательно, общая стоимость всех лотов была занижена, и в результате его, Дариуса, собственная доля доходов не была обозначена.
Скорее всего аукционный дом занимался нелегальной деятельностью. И было бы ужасно, если бы оказалось, что пэр Англии, публично заявлявший, что не защищенное береговой охраной побережье оказалось уязвимым во время войны с Францией, на самом деле получал доход от этой уязвимости.
Проклятие, а ведь он делал все возможное! Даже совершил прогулку к утесу, с которого упал Морис Фэрборн и чье падение оказалось фатальным. Этот пустынный отрезок побережья не представлял никакого интереса, если не считать того, что с него открывался исключительный вид на море и прибрежные пески, доступные взору во всех направлениях. С этого места легко было подавать сигнал контрабандистам о том, что «берег чист» и путь свободен.
Граф вышел в выставочный зал, а Обедайя следовал за ним по пятам. Осмотревшись, Дариус указал на картину, заинтересовавшую его сразу же, как только он вошел в «Дом Фэрборна».
– Андреа дель Сарто? – спросил он.
Ригглз в растерянности заморгал.
– Простите, сэр?..
– То полотно, как мне кажется, кисти дель Сарто, верно?
– Ах да, совершенно верно.
– Святые по бокам написаны слабее, чем Мадонна, – заметил граф. – Он принялся внимательно разглядывать картину. – Возможно, кто-то помогал ему.
Ригглз тоже заинтересовался полотном.
– Да, сэр, и я так считаю.
Дариус оглядел другие стены.
– А выглядит все довольно скромно... Вы рассчитываете на большее?
– О да, сэр. Рассчитываем, – пробормотал Обедайя. – И очень скоро, очень скоро...
– От кого ждете поступлений, мистер Ригглз?
Обедайя бросил взгляд в окно, потом переспросил:
– Вы что-то сказали, сэр?
– Если вы вскоре ожидаете новых поступлений, то от кого?
Обедайя помедлил с ответом.
– Ну... от некоторых джентльменов, сэр.
Однако Дариус очень сомневался в том, что будут новые поставки. Да и кто отважится на это теперь, когда больше нет Мориса Фэрборна? Мисс Фэрборн сказала, что на самом деле Обедайя вел дела «Дома Фэрборна», но даже если это было правдой, кто об этом знал? Ведь все находились в уверенности, что корабль потерял своего капитана. Значит, следовало принять меры к тому, чтобы поскорее продать аукционный дом – до того как новый аукцион уменьшит его стоимость. К тому же могли возникнуть вполне обоснованные подозрения насчет прогулки Мориса Фэрборна к роковому утесу. И ни убогий аукцион, ни слухи о том, что Морис торговал контрабандными товарами, не прибавят блеска его репутации.
– Что еще у вас есть, Ригглз? Кроме этих полотен?..
– Для чего, сэр?
– Для следующего аукциона. Конечно, будет много больше этих картин.
– Будут обычные лоты, сэр. Предметы искусства. Серебро. И конечно, драгоценности. Поступившие последними надежно спрятаны в сейфе, а остальные находятся здесь, в хранилище, сэр. Их описывают.
Дариус направился к двери в конце зала. Ригглз тут же догнал его и пробормотал:
– Сэр, я не думаю, что... Простите, но в хранилище не допускаются визитеры...
– Я не визитер, Ригглз. Между прочим, я и прежде бывал в хранилище. И я хочу видеть, что за прискорбное зрелище будет представлять этот последний аукцион.
Внимание Эммы привлекало не серебро. Как ни пыталась она сосредоточить внимание на клеймах изготовителей серебряных изделий и своих заметках о них, мыслями все время возвращалась к прибывшей вчера повозке с грузом.
Всю ночь Эмма думала о загадочной фразе о возможном «призе». Она поднялась до рассвета и сидела у окна, наблюдая за рождением дня, и в серебристой тишине у нее появились новые мысли и сформировалось новое мнение. И теперь она не могла выбросить все это из головы.
А что, если отец принимал контрабанду, потому что у него не было выбора? Это могло бы многое объяснить. Но если так, то что заставило его поступать подобным образом? В голову приходило только одно объяснение: он делал это, чтобы защитить то, что было для него более ценным, чем его аукционный дом или даже собственное доброе имя.
То есть он делал это... ради Роберта.
Да-да, конечно! Ведь папа всегда говорил, что Роберт вернется. И он был так уверен в этом, что она тоже не смела усомниться, хотя все остальные считали, что верить в это – чистейшее безумие. Корабль пошел ко дну посреди моря, но папа всегда заявлял, что Роберт жив.
Возможно ли, что он говорил с подобной уверенностью только потому, что знал всю правду? Возможно ли, что этим выигрышем, этим «призом» был сам Роберт?
Эта мысль настолько завладела ею, что не отпускала ее все утро. И Эмма испытала облегчение, когда обнаружила, что Обедайи не было в выставочном зале, когда она вернулась, – ей очень хотелось побыть одной и снова проанализировать все, что она знала. Она пыталась отбросить свою последнюю мысль о «призе» как нелепую, но та слишком уж хорошо вписывалась во все известные ей факты. И следовательно, Роберт действительно был жив, но находился во власти каких-то людей, требовавших от «Дома Фэрборна» сбыта товаров, нелегально ввозимых в страну. Но если так, то как долго отец пытался защитить Роберта подобным образом? Должно быть, с того самого дня, когда она видела брата в последний раз. А кораблекрушение... оно могло быть трагическим, но удобным совпадением, позволившим папе сочинить историю о путешествии Роберта, чтобы как-то объяснить его отсутствие.
Эмма вздохнула и задумалась. Интересно, при каких обстоятельствах отец мог бы отказаться включить товары сомнительного происхождения в число тех, что представлял на своих аукционах? Впрочем, контрабанда на аукционах не была чем-то новым или необычным. Побережье Кента, например, испокон веков служило прибежищем для контрабандистов, где они создавали свои логова, и всем об этом было известно. Половина населения графства так или иначе принимала участие в сбыте контрабандных товаров – одни их привозили из-за границы, другие же переправляли в Лондон и прочие крупные города. И наверное, просто чудом было то обстоятельство, что «Дом Фэрборна» не занимался этим постоянно с целью обогащения. Да-да, такого не было – она точно знала. Отец гордился тем, что мог назвать себя честным и справедливым человеком, и оба эти качества выгодно выделяли его распродажи из числа всех прочих. И должно быть, для него было мучительно все же согласиться на торговлю контрабандой – пусть даже у него имелись для этого серьезные причины. Что ж, Эмма тоже была готова на все – только бы снова увидеть брата. Она очень надеялась, что он вернется домой и займет место их отца в «Доме Фэрборна».
Утром она снова вышла из дома и внимательнее осмотрела содержимое повозки. Все, что там находилось, включая вино, можно было представить как английский товар. А принести это могло бы хорошую прибыль. Только она понятия не имела, кому ей придется выплатить эту прибыль.
Вернувшись в дом, она долго раздумывала, стоит ли ей забрать повозку с товарами? И что она в этом случае скажет Обедайе?
У нее уже почти сложился план действий, когда дверь внезапно открылась и перед ней возник Саутуэйт, с удивлением взиравший на нее. Из-за плеча графа выглядывал Обедайя.
Бросив вопросительный взгляд на своего помощника, Эмма приветствовала графа и с радушной улыбкой проговорила:
– Как мило с вашей стороны, сэр, нанести нам визит. Вы, должно быть, проезжали мимо и решили заглянуть к нам на минутку?
– Я нахожусь здесь уже долгие часы, а явился я сюда вовсе не со светским визитом.
– Значит, вы все-таки решили вмешиваться в наши дела, несмотря на то, что я сказала при нашей последней встрече?
– Я предпочел сам составить мнение о положении дел, как и сообщил вам при нашей последней встрече.
Граф прошел в комнату и принялся осматривать полки с кофейниками и старым фарфором. Пока он был занят этим и отвлекся, Эмма спрятала свои заметки для каталога под серебряный поднос.
