Текст книги "Украшение и наслаждение"
Автор книги: Мэдлин Хантер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Как так?
– Ну... она же не знает о том, что вам принадлежит доля в «Доме Фэрборна». И она... Ох, вы сочтете это забавным... Кассандра думает, что вы ухаживаете за мной.
– Какое удивительное предположение!
– Да, конечно. – Эмма хихикнула, и они направились к карете графа, у которой стояла Кассандра. – Она ведь даже не знает о Вопиющем Заблуждении в тот первый день. Поэтому ее фантазия породила столь абсурдную и нелепую мысль.
– Полагаю, вы объяснили ей ошибку?
– Конечно. Но она думает, что я слишком неопытна, поэтому ничего не понимаю.
– Леди Кассандра прославилась своими романтическими похождениями, и она, вероятно, считает, что все склонны к подобным развлечениям. И если вас, мисс Фэрборн, будут считать ее подругой, то и о вас будут думать то же самое.
Эмма взглянула на графа неодобрительно:
– Лорд Саутуэйт, вы напрасно пытаетесь восстановить меня против моей подруги. Пожалуйста, не берите на себя такое бремя. Ведь я не ваша сестра.
Похоже, леди Кассандра поделилась с ней этой историей о Лидии и его запрете дружить с ней... Что же, больше он не станет говорить об этом с сестрой. Но мисс Фэрборн была права. Она не приходилась ему сестрой, и он не нес за нее ответственности. В его обязанности не входило спасать ее от чего бы то ни было, даже от скандала.
Дариус передал мисс Фэрборн леди Кассандре, и он нисколько не сомневался: как только они останутся одни, мисс Фэрборн будет подвергнута допросу с пристрастием.
Кивнув дамам на прощание, Дариус сел в свой экипаж. Беседа с мисс Фэрборн прошла совсем не так, как он рассчитывал, и даже его грубоватая прямота в разговоре с ней не имела успеха. Так что если он рассчитывал на удачу в деле с аукционным домом, то, по-видимому, ему следовало сменить тактику. За последнюю неделю он кое-что узнал об этой женщине. И теперь граф был уверен: в отношениях с ней существовали более действенные способы убеждения, чем здравый смысл. Он твердо решил, что заставит Эмму Фэрборн капитулировать и принять его доводы.
Глава 10
Дариус снова зажег свою сигару и сделал три глубоких затяжки, слушая, как Эмбери описывает свое недавнее приключение. Сидящий за столом напротив него Кендейл выдохнул дым и сделал добрый глоток бренди.
– Ничего, кроме пустяков, а Рим продолжает гореть, – пробормотал Кендейл, перебивая рассказчика, и было очевидно, что он весьма раздосадован, что в последнее время случалось с ним чаще обычного.
– Думаю, Кендейл, тебе надо вскочить на коня и весь следующий год провести в седле, разъезжая по побережью. Тогда ты, возможно, удостоверишься, что все в порядке, – проворчал Эмбери.
Кендейл нахмурился, а его яростный взгляд свидетельствовал о том, что он не одобрял беззаботности Эмбери. Виконт нисколько не сомневался: французы планировали вторжение и скоро его осуществят. А этот болван Эмбери так не считал. Дариус же полагал, что в любом случае следовало принимать меры предосторожности, и все последние месяцы они с Кендейлом разрабатывали систему наблюдений за юго-восточным побережьем, чтобы не упустить из виду французские суда, если те попытаются совершить тайное вторжение. Но разумеется, на появление всего французского флота никто не рассчитывал.
Тут Дариус наконец вмешался в разговор, так как опасался, что между двумя его старейшими друзьями начнется перепалка прямо здесь, в «Бруксе».
– Кендейл, мы сделали то, что сочли необходимым, и тебе следует это понять, – заявил граф.
– Да, конечно. Мы создали цепь, в которой полно слабых звеньев, – с усмешкой отозвался Кендейл. Потом вдруг добавил: – Но я по крайней мере не ложился в постель с преступницами. В отличие от некоторых других.
Он старался не смотреть на этих «некоторых других», о которых только что упомянул.
– Если я ложусь в постель с преступницами, то лишь из наилучших побуждений, – ответил Эмбери. – И я думаю, Кендейл, что твое чувство юмора улучшилось бы, если бы ты оказался в постели хоть с кем-нибудь. Наверное, надо поработать над твоими манерами.
Кендейл пробурчал грубое ругательство и демонстративно отвернулся. Эмбери же с невозмутимым видом продолжал:
– Так вот, как я уже говорил, мое небольшое исследование, проведенное для одной леди, завершилось успешно. И теперь у нее есть доказательства того, что ее муж вступил в сговор с ее доверенным лицом с намерением продать унаследованную ею землю.
– А она знает надежного поверенного, имеющего друзей в Чансери, в Канцлерском суде? – спросил Дариус.
– Я кое-кого порекомендовал ей.
– Не сомневаюсь, что она хорошо тебя отблагодарила с соблюдением всей возможной скромности, – с улыбкой заметил граф.
– Очень хорошо отблагодарила. И скромность соблюдена, так что не беспокойся. Граф не сумел бы устроить все лучше и разумнее, чем я.
– И как же она отблагодарила тебя? – осведомился Кендейл.
Эмбери с усмешкой ответил:
– Могу сказать только одно: в тот момент сделка показалась мне очень успешной.
Дариус предоставил Эмбери предаваться приятным воспоминаниям о «сделке», а Кендейлу – его вечным мрачным раздумьям. Сам же он мысленно вернулся к «Дому Фэрборна», вернее к женщине в розовом платье, сидящей в снопах света и окруженной поблескивающими в этом свете изделиями из серебра.
– Ты отвлекся, – сказал ему Эмбери, заказав новую порцию бренди.
– Кажется, ты прав. – Дариус улыбнулся. – Но тебе следует знать, что я задумался о вопросах этикета. Впрочем, мои раздумья касались только обращения с женщинами.
– Что ж, в таком вопросе наш друг Кендейл тебе не советчик. Можешь надеяться лишь на мои советы.
Кендейл не стал возражать. Устроившись на стуле поудобнее, он снова закурил, не вступая в разговор с приятелями. Граф же немного помолчал, потом, взглянув на Эмбери, вдруг спросил:
– Допустимо ли ухаживать за женщиной в трауре? Недавно я чуть было не поцеловал одну.
– А она в глубоком трауре?
– Ну, видишь ли... – Дариус уже жалел, что задал такой вопрос. – Во всяком случае, у меня были все основания считать, что она не убита горем. Осмелюсь даже добавить, что она не из тех женщин, которые способны потерять самообладание.
– Думаю, в этом случае надо бы проявлять осмотрительность, – заметил Эмбери. – И следовало бы узнать мнение самой леди. Возможно, она сочла бы поцелуй изъявлением сочувствия.
Тут Кендейл все-таки решил, что его совет может оказаться полезным.
– Если ты, Саутуэйт, отступил, то сделал это потому, что понял: ты должен отступить, – заявил виконт. – А если бы ты овладел ею, то твой поступок можно было бы назвать бесчестным.
Эмбери тяжело вздохнул, сожалея о бестактности друга.
– Он ведь говорил только о поцелуе, Кендейл. Я знаю, что армия сделала тебя грубым, но все же...
Эмбери снова вздохнул.
– Если уж говорить о том, что есть и что должно быть, то вместо бессмысленной чепухи и острословия, которое вы так любите, я предпочитаю солдатскую грубость, – заявил виконт. – Что же касается «только поцелуя», то кто из нас, целуя женщину, не думал об окончательной победе? Черт возьми, мы же не школьники!
Дариус мог бы возразить, обратившись к той самой спасительной чепухе и привычному острословию, если бы не чувствовал правоты Кендейла. Прямота же друга объяснялась тем, что он, судя по всему, обладал более ясным видением вещей.
– Черт возьми! – снова пробормотал Кендейл, глядя куда-то в сторону. – А я-то думал, что этот мерзавец уехал на север.
Дариус повернул голову и тотчас же понял, что так разозлило Кендейла. В комнату вошел высокий элегантный мужчина, намеренно старавшийся выглядеть старомодным, – он был в жилете из шелковой парчи и с темной косичкой на затылке. Бросив взгляд на Дариуса и его друзей, он едва заметно поклонился, а затем занял место за столиком неподалеку от двери.
– Пентхерст и впрямь редкостный мерзавец, – проворчал Эмбери.
Кендейл кивнул, глаза его вспыхнули гневом.
– Что ж, я почти готов...
– Не стоит поддаваться эмоциям, – одернул приятеля Эмбери. – Возьми себя в руки – как мы с Саутуэйтом.
– Это была дуэль, Кендейл, – вставил Дариус. – Уж поверь мне. Я был его секундантом, поэтому знаю, что все происходило по правилам.
– Нет, это было убийство! – возразил Эмбери. – И я уверен...
– Ошибаешься. Лейквуд его вызвал, и он обязан был принять этот вызов. Хотя, конечно, ужасно глупо все вышло... Кто бы мог подумать, что барон Лейквуд погибнет на дуэли из-за женщины?
А ведь барон Лейквуд был не из тех, кто теряет голову или сердце из-за женщины – не говоря уже о том, чтобы потерять жизнь. И все же случилось именно это. В результате все они потеряли прекрасного друга, и с тех пор их кружок уже никогда не был таким, как прежде.
«Но на самом деле мы потеряли двух друзей», – подумал Дариус. И ему тут же вспомнились слова, сказанные в то трагическое утро. «Вы должны были его остановить», – сказал он, когда все было уже кончено. Да, должны были! Но не остановили...
– Проклятие, – пробурчал Эмбери. – И все-таки мне его недостает.
Однако было не вполне понятно, которого из утраченных друзей он имел в виду.
Кучер Эммы всем своим видом показывал, что считает подобный визит неуместным. Помогая хозяйке выйти из экипажа, он все время хмурился и бросал косые взгляды на людей, толпившихся на этой узкой улочке и одетых чрезвычайно бедно и неопрятно.
– Лучше мне пойти с вами, мисс Фэрборн, – пробурчал кучер и, с сожалением посмотрев на лошадь, похлопал ее по крупу, будто прощаясь.
– Я войду в дом вот здесь, мистер Диллон, – сказала Эмма. – Вот в эту темно-синюю дверь. А вам, наверное, лучше остаться возле экипажа. И если возникнет необходимость и я буду нуждаться в вашей защите, то я позову вас.
Мистер Диллон по-прежнему хмурился, но все же согласился с хозяйкой; она убедила его в том, что опасается потерять лошадь не меньше, чем он – работодательницу.
Эмма подошла к синей двери, и ей открыла рослая крепкая женщина в желтовато-коричневом платье, белом чепце и в переднике. Эмма объяснила ей, что хочет повидать мадам М.Ж. Лайон.
Не потрудившись принять протянутую ей визитную карточку, женщина развернулась на каблуках и зашагала по коридору. Эмма так и не поняла, означало ли это отказ ее принять или приглашение войти. Решив принять подобное поведение за приглашение, она прошла по коридору и оказалась в комнате, все пространство которой было уставлено столами и стеллажами со стопками бумаг. Женщины же, находившиеся в комнате, то и дело наклонялись, обмакивая кисти и маленькие тряпочки в банки с красками, а потом проводили ими по наборам для гравюр, что лежали перед ними.
В комнате стоял гул женских голосов – все они довольно громко переговаривались, и Эмма почти сразу поняла, что говорили женщины по-французски. На некоторых из них были роскошные платья и парики, выглядывавшие из-под передников и чепцов, и Эмма догадалась, что эти дамы – эмигрантки-аристократки, бежавшие из Франции, когда оставаться там стало опасно.
Тут провожатая Эммы оставила ее и протиснулась между столами в дальнюю часть комнаты, где что-то сказала одной из женщин и указала на гостью. Женщина тотчас подняла голову, и Эмма узнала Мариэль Лайон, доставившую ей повозку с товарами.
Приблизившись к Эмме, Мариэль спросила:
– Как вы меня нашли?
Эмма открыла ридикюль и вынула гравюру меццо-тинто, купленную Кассандрой.
– Подруга узнала вас по моему описанию. Когда я упомянула, что ваши руки запачканы краской или чернилами, она тотчас же догадалась, что это ваше произведение.
Мариэль скорчила гримасу:
– Я не предполагала, что всему свету известно, что эта мастерская принадлежит мне. Надо будет придумать себе другое имя.
– У подруги есть друзья среди ваших соотечественников. Только поэтому она узнала, кто вы. Так что не беспокойтесь. «Всему свету» неизвестно, кто вы такая.
– Но все же многим известно, – возразила француженка. – Пожалуй, слишком многим. И скоро магазины, покупающие офорты и гравюры, перестанут брать мои, изготовленные всеми этими женщинами. Но если уж вы пришли... О, если вы пришли спросить о том мужчине, то я его видела. Впрочем, не думаю, что он мог бы вам что-нибудь сообщить. Он... как бы это сказать? Лизоблюд. В общем, делает, что прикажут.
– Так вы ничего от него не узнали?
– Rien. Ничего. Я сказала ему, что вы хотите с ним поговорить и хорошо ему заплатите. – Француженка лукаво улыбнулась и добавила: – У вас очень красивый дом. Думаю, несколько монет... Вас это не разорит, верно?
– Конечно, не разорит. – Эмма порылась в ридикюле и вытащила несколько шиллингов. – Возьмите. Благодарю вас за любезную помощь. Пожалуйста, напишите мне, если он вам скажет, что хочет со мной встретиться. Скажете, что мне надо узнать подробности сделки. Скажете также, что мне надо решить вопрос о «призе» и инструкции по поводу того, как его получить.
Мариэль взяла деньги и отвернулась, собираясь приступить к прерванной работе. Потом все же сказала:
– Хорошо, я сообщу вам, если он согласится. Думаю, я снова увижу его. Иногда он... бывает тут поблизости.
Она махнула рукой в сторону окна, указывая куда-то на улицу.
– Но я пришла не только за этим, – сказала Эмма. И пояснила, что хотела бы, чтобы Мариэль порекомендовала ей кое-кого из своих соотечественников, если те пожелают предоставить «Дому Фэрборна» на продажу хорошую живопись. – Я выплачу вам в качестве комиссионных десять процентов от выручки, – добавила девушка.
Мариэль задумалась, потом заявила:
– Нет, двадцать процентов. Потому что без меня вы вообще не получите этих картин.
Возможно, Мариэль действительно претендовала на аристократическое происхождение, но торговалась она прекрасно.
– Ладно, пусть будет двадцать.
– И вы должны гарантировать секретность. Мои соотечественники – гордые люди, и они не захотят, чтобы кто-то узнал о том, что они распродают свое наследство ради хлеба насущного.
– «Дом Фэрборна» известен своей скромностью, мадам Лайон.
– Кое-кто из них прибывает сюда морем, причем ночью, – продолжала Мариэль. – И у этих людей нет бумаг на товар, как в случае с той повозкой.
Эмма тотчас поняла: речь шла о контрабанде. И ей это очень не нравилось. Но ведь «Дом Фэрборна» принял ту повозку, не так ли? Да и кто она такая, чтобы проявлять щепетильность?
Но все же Эмма заметила:
– Хорошая живопись всегда сопровождается бумагами, в которых излагается история приобретения картин. Опытные коллекционеры требуют эти бумаги, потому что подозревают, что работы старых мастеров не могут появиться ниоткуда, то есть без всяких сопроводительных документов.
– Как и большинство из тех, кого вы имеете в виду, – сказала Мариэль, слегка пожимая плечами. – А! II est complique le faire[4], но я подумаю, что можно предпринять.
Эмма вышла от француженки в глубокой задумчивости. Кто же она, эта женщина? По словам Кассандры, появилась в Лондоне без всяких рекомендаций, а ее происхождение внушало подозрения. Но все же Эмма надеялась, что заключила удачную сделку, и теперь следовало позаботиться о том, чтобы очередной аукцион прошел достойно, причем как можно скорее.
Глава 11
Эмма не могла посетить аукционный дом в течение двух дней. Обедайя дважды присылал ей сообщения о том, что приходил лорд Саутуэйт, поэтому она предпочла не рисковать и держаться от графа подальше. В обеих записках Обедайя выражал опасения насчет своей способности убедительно играть новую роль в разговорах с графом. Похоже было на то, что Саутуэйт стремился перевести разговор на характеристики картин, висевших в выставочном зале.
Раздосадованная промедлением с составлением каталога, Эмма занялась другими делами, в первую очередь – изучением содержимого повозки; к тому же она еще не решила, когда именно выставить эти вещи на аукцион. Ей хотелось побольше узнать о сделках и обязательствах отца, прежде чем совершить столь рискованный поступок. Но более всего она желала разузнать хоть что-нибудь о «призе».
И если бы она сочла необходимым выставить сейчас на продажу товары из повозки, то ей пришлось бы найти способ не вызвать подозрений Саутуэйта на сей счет. Разумеется, она была обязана показать графу все вино накануне открытия торгов, но до этого ей не хотелось его демонстрировать.
Немного поразмыслив, Эмма велела Мейтленду принести книги и предметы искусства из повозки; она решила не терять времени и поработать над каталогом, пока Саутуэйт будет находиться в аукционном доме.
– Возможно, я сумею привлечь нового поставщика для «Дома Фэрборна», – сообщила Кассандра подруге (обе делали вид, что собираются заказать новые шляпки у модистки, хотя в данный момент ни одна из них не могла себе этого позволить).
– Надеюсь, этот человек владеет хорошей коллекцией, – сказала Эмма, рывшаяся в корзинке, переполненной роскошными лентами. – А кто он?
Изучая тюрбан нового фасона, Кассандра ответила:
– Граф Алексис фон Кардстадт из Баварии.
Эмма тотчас же утратила интерес к лентам.
– Ты не шутишь? Неужели ты его знаешь? Я где-то читала, что он отправил свою коллекцию в Англию, чтобы распродать ее здесь, но я полагала, что аукцион «Дома Кристи»...
– И аукционный «Дом Кристи» был того же мнения. Тем не менее человек графа обратился к моей тетке, и тетка тут же приняла его, хотя уже много месяцев она никого не принимает. И оказалось, что Алексис помнит меня с того времени, как я путешествовала вместе с тетей. Я воспользовалась этим знакомством и посоветовала ему обратиться для распродажи в «Дом Фэрборна». – Осмотревшись, Кассандра тихо спросила: – Я ведь получу за посредничество десять процентов, верно?
Эмма тут же кивнула:
– Да, конечно.
Сняв шляпку, которую только что примеряла, Кассандра отложила ее в сторону и, поправив перед зеркалом свои локоны цвета воронова крыла, так же тихо добавила:
– К сожалению, мне придется забрать одну вещь из тех, что я отдала тебе на продажу. Рубиновое ожерелье с крошечными жемчужинками.
Эмма невольно улыбнулась:
– Ты, Кассандра, соблазняешь раритетами, протягивая их одной рукой, а другой отнимаешь вещь, которая была бы продана наверняка. Почему ты хочешь забрать ожерелье?
– Из-за моей тетки. Когда-то Алексис подарил его ей, а теперь попросил вернуть ему ожерелье. Якобы это фамильная драгоценность, которая должна оставаться в семье.
Тут Кассандра взяла роскошную шляпку, отделанную красным и синим, и принялась пристраивать ее на голове. Продавщица поспешила к ней на помощь, затем отошла.
Эмма с удивлением взглянула на подругу.
– Ты хочешь сказать, что твоя тетка и граф – добрые друзья?
– Выходит, что так.
– Но разве он не моложе ее? Я слышала, что он недавно женился.
– Мм... да, верно. И фамильная драгоценность, подаренная в момент страсти, теперь требуется для молодой жены.
Кассандра поворачивала голову перед зеркалом, любуясь собой и шляпкой.
– Выходит, этот граф вел непристойную двойную игру? – спросила Эмма.
Сначала лицо Кассандры выразило изумление, но потом она разразилась смехом.
– Моя тетя уважает графа в любом случае, а я не смею ей отказать, потому что она настолько добра и благородна, что позволяет мне жить у нее. Поэтому мне надо забрать эту вещь. Надеюсь, что взамен ты получишь замечательную коллекцию, которая привлечет к тебе самых лучших покупателей. – Кассандра погладила шляпку. – Хочу заказать такую же.
– А ты можешь себе это позволить?
– Но ведь граф посетит завтра «Дом Фэрборна», и ты убедишь его сотрудничать с тобой. Следовательно, у меня появилась надежда получить свои комиссионные, не так ли?
– Уже завтра?!
– Да, я сказала, что Ригглз примет его завтра утром. Я решила действовать без промедления. Мы ведь не хотим, чтобы он сначала обратился в «Дом Кристи»?
Но Эмма знала, что мистер Ригглз не сумеет склонить графа к сотрудничеству, и она не была уверена, что ее участие в переговорах помогло бы делу.
И тут Эмма впервые усомнилась в том, что сможет продлить жизнь «Дома Фэрборна». Потеря связей и репутации отца имела весьма серьезные последствия, и больше она не могла ими пренебрегать. Отец бы встретился с графом и впечатлил бы его своим обаянием, знанием дела и хорошими манерами. Он сумел бы заинтересовать его, а вот она, женщина, – едва ли.
Да и никто другой не смог бы заменить отца – даже мистер Найтингейл и молодой Лоутон, если бы она вдруг послала за ним и он бы приехал.
Тяжко вздыхая, Эмма взвешивала и раскладывала по полочкам все обстоятельства и шансы на успех. И опасения перевешивали ее решимость и прежнюю уверенность. Ей казалось, что она непременно проиграет, а в этом случае... Ох, тогда Роберт утратит право на свое наследство. И возможно, она потеряет и его, Роберта.
Обычно Эмма отметала подобные рассуждения, но сейчас ее одолевали сомнения, и она не могла не думать об этом. Ведь если «Дом Фэрборна» закроется... О, как ужасно будет видеть разочарование Роберта, когда он вернется. И даже если его будут ожидать деньги от продажи аукционного дома, то все равно потребуются годы, чтобы восстановить компанию.
И выдержат ли они такое испытание? Они с Робертом всегда были близки – детьми играли вместе, а взрослыми вместе переживали все невзгоды, что выпадали на их долю. Брат утешал ее, когда она впервые испытала нежные чувства к мужчине, даже не подозревавшему о ее существовании, а она, в свою очередь, поняла его разочарование, когда папа запретил ему ухаживать за актрисой.
А сейчас, как и отец еще совсем недавно, Эмма была абсолютно уверена, что Роберт все еще жив и что наступит день, когда он вернется. Именно поэтому она очень страшилась возможного краха «Дома Фэрборна». Крах этот казался почти неминуемым, если только...
И тут ее осенило; в голову ей пришла мысль о возможном решении проблемы. Да, конечно, она знала заранее, что ничего не получится, но все же... У нее не оставалось выбора, так почему бы не попытаться?
«Милорд!
Я пишу вам по делу, представляющему интерес для нас обоих, потому что вы частично владеете аукционным домом моего брата. У меня есть причина считать, что господин Людвиг Вернер, представитель графа Алексиса фон Кардстадта, завтра утром нанесет визит в «Дом Фэрборна» (возможно, что приедет и сам граф). Речь идет о продаже части коллекции графа – по договоренности с нами. Такая коллекция принесет аукционному дому новую славу и значительно улучшит наше положение.
Мистер Ригглз сообщил мне, что вы недавно несколько раз посещали аукционный дом. Однако было бы неуместно, если бы вы присутствовали завтра при нашей встрече.
Да, конечно, присутствие человека с вашим положением несомненно произвело бы впечатление на представителя графа. Тем не менее я уверена, что вы найдете неизбежные переговоры о торговле ниже своего достоинства и они показались бы вам отвратительными, а несомненное свидетельство ваших вложений в наш «Дом Фэрборна» сочли бы унизительным.
Не сомневаюсь, милорд, что вы завтра у нас не появитесь – дабы избежать сплетен и других осложнений.
Я же намерена присутствовать при переговорах, чтобы приветствовать представителя графа от имени своего покойного отца. Можете не сомневаться: о результатах переговоров я вам сообщу.
Имею честь, милорд, оставаться вашей верной компаньонкой.
Эмма Фэрборн».
Письмо прибыло вечерней почтой вместе с еще несколькими письмами – с побережья (их Дариус с нетерпением ожидал). Он оставил послание Эммы напоследок, а прежде прочитал отчеты, прибывшие из Кента. Потом наконец сломал печать и прочел «указания» мисс Фэрборн. Через минуту-другую он внимательно перечитал письмо, оценивая эпистолярные способности мисс Фэрборн, то есть ее стиль и почерк.
Эта женщина писала с предельной откровенностью, избегая намеков и недомолвок. Почерк же был довольно изящный, но наклон – едва заметный. Пожалуй даже, наблюдалась тенденция вертикального начертания заглавных букв «X» и «Т», что обязывало и следующие за ними буквы тоже стоять вертикально. Именно такой манеры письма он и ожидал от особы, подобной мисс Фэрборн.
И как тактично с ее стороны! Она просила его не приезжать на переговоры, чтобы сохранить в тайне' его участие в деле. Она прямо, без обиняков указала, что участие в делах аукционного дома и переговорах с потенциальным поставщиком товаров едва ли сможет улучшить его репутацию, поэтому это следовало держать в тайне.
И все же такая предупредительность казалась ему странной... ведь если бы она действительно беспокоилась за «Дом Фэрборна», то, напротив, попросила бы его приехать завтра утром и не заботиться о своей репутации. Он, аристократ, должен был бы поговорить с владельцем коллекции, дав ему понять, что заинтересован в делах этого аукционного дома и покровительствует ему.
Чем больше Дариус об этом думал, тем подозрительнее ему казалось письмо мисс Фэрборн.
И тут граф вспомнил о контрабандных товарах, что когда-то продавались в аукционном «Доме Фэрборна». «Ведь не исключено, что и дочь занимается тем же», – сказал он себе.
Его «верная компаньонка»! Как бы не так! Мисс Фэрборн могла быть отважной до дерзости. Но следовало поставить ее на место!
Утром, приказав подать лошадь, граф еще не принял решения. Но, сев в седло, тут же повернул в сторону Албемарл-стрит. Отчасти он сделал это из любопытства: ему очень хотелось узнать, действительно ли какой-то граф намерен передать свою коллекцию аукционному «Дому Фэрборна»? Но главным образом Дариус отправлялся туда только потому, что его обеспокоили намеки, которые он усмотрел в этом письме мисс Фэрборн. Неужели она вообразила, что некий граф будет плясать под ее дудку по ее желанию? И если так, то что же за человек этот граф?
Когда в одиннадцать часов утра Дариус прибыл в выставочный зал, он заметил, что картины там развесили уже по-другому. Причем изменения были весьма серьезными.
Теперь все картины висели не слишком высоко, не слишком низко и не слишком близко одна к другой, так что высокие стены зала заполнялись полностью. Вне всяких сомнений, это было весьма разумное решение. Но неужели мисс Фэрборн сама до такого додумалась?
При виде графа мистер Ригглз, казалось, испугался.
– Милорд, я вас не ожидал, – пробормотал он. – Мисс Фэрборн сказала, что мы не предвидим сегодня вашего визита.
– Я решил заехать к вам по пути в другое место. Надеюсь, что мое присутствие не будет сочтено несвоевременным.
Но «замороженная» улыбка Ригглза и его молчание свидетельствовали об обратном.
– Я могу убраться отсюда, если нарушил ваши планы и явился не вовремя, – сказал Дариус. – Могу, например, засесть в конторе, чтобы продолжить изучение отчетов и счетов.
– Сожалею, но контора нам скоро понадобится, сэр.
– Тогда... послоняюсь по хранилищу и посмотрю, не появилось ли что-нибудь такое, что я захотел бы оценить сам или приобрести за свой счет.
– Сожалею, сэр, но хранилище переполнено так, что туда не следует...
Тут дверь хранилища открылась, и перед ними появилась мисс Фэрборн. Сегодня она снова была в трауре, и ее черное платье казалось весьма элегантным. А распущенные волосы, свободно струившиеся в соответствии с нынешней модой, спускались волнами на грудь.
Увидев графа, мисс Фэрборн замерла на пороге хранилища. Потом подошла к мужчинам и сказала:
– Думаю, Обедайя, все готово.
– Кроме меня, мисс Фэрборн, – в смущении ответил Ригглз и принялся переминаться с ноги на ногу.
Мисс Фэрборн рассмеялась:
– Вы все еще остаетесь чрезвычайно скромным человеком, мистер Ригглз, хотя за долгие годы изучили наше дело досконально.
Ригглз вспыхнул и кивнул, но не слишком уверенно. Казалось даже, что он вдруг постарел и как-то съежился. Через несколько секунд аукционист поспешно удалился. А мисс Фэрборн, осматривая картины на стенах, проговорила:
– Вижу, сэр, что вы предпочли сегодня приехать. И раз уж вы приехали... Нам надо немедленно решить, как объяснить нашему гостю ваше вторжение. – В ее тоне не было и намека на обиду, но в глазах промелькнуло раздражение. Да и само слово «вторжение» грозило ссорой. – А может, хотите, чтобы я представила вас как постоянного покупателя? Может, притворимся, что вы просто случайно зашли сюда?
– Возможно, это самое лучшее, – пробурчал Дариус.
Эмма ненадолго задумалась.
– Однако это будет обманом, сэр. Может, лучше намекнуть ему на то, что вы совладелец?
– Едва ли так будет лучше, – отозвался граф.
Эмма прошлась по залу и поправила одну из картин, висевшую криво. Потом проговорила:
– И все же подумайте об этом, сэр. Ведь если мы проявим честность, то вы сможете разговаривать с ним без обиняков.
Граф подошел к девушке и решительно заявил:
– Я пришел сюда не для того, чтобы занять место вашего отца. Это обязанность мистера Ригглза, и, если верить вам, его опыт дает ему такое право.
– Но он почти никогда не действовал в одиночку. Ему помогал мистер Найтингейл, который разговаривал и с поставщиками, и с потенциальными покупателями.
– А может, вам следует заменить мистера Найтингейла другим человеком?
– Я и пыталась. Неужели не помните? Мистер Лоутон был бы хорошей заменой, но, к несчастью, кто-то отпугнул его, возможно, даже заплатил ему, чтобы он здесь не появлялся.
– Лоутон – щенок! Ему не удалось бы надлежащим образом поговорить с вашим графом.
– Но уж вы-то сможете, не так ли, милорд? – Тут Эмма взглянула в окно – на улице, перед входом в дом, остановился экипаж. – О, сэр, пожалуйста, постарайтесь сделать вид, что вам нравится эта наша экспозиция. Ведь это в ваших же интересах, верно?
Дариус начал было объяснять, что никогда не соглашался на проведение этого аукциона, но тут дверь зала открылась, и вошел человек графа (очевидно, сам граф решил заехать попозже).
Господин Вернер не был ни высоким, ни низкорослым, ни толстым, ни худым, однако надменность этого человека затмевала все его недостатки, если, конечно, таковые имелись. Он остановился в дверном проеме – как человек, хорошо знающий себе цену. Его белокурые локоны были уложены должным образом, а сюртук был отделан красивым галуном. Осмотревшись, немец втянул воздух в ноздри с таким видом, как будто по одному запаху мог судить о присутствующих. А затем взгляд его бледно-голубых глаз остановился на Дариусе, которого он бесцеремонно оглядел с головы до ног.
В этот момент в зале появился Ригглз, который почтительно представился гостю. Однако господин Вернер по-прежнему смотрел на графа.
И тут Обедайя громко проговорил:
– Сэр, позвольте вам представить одного из старейших и самых почитаемых клиентов «Дома Фэрборна» графа Саутуэйта.
Глава 12
Эмма пыталась отвлечься, бродя по саду, расположенному за «Домом Фэрборна». Она гуляла по дорожкам, отмечая все, что следовало бы здесь сделать в ближайшее время. И конечно же, старалась не думать о разговоре, что состоялся в конторе ее отца. Она молила Бога, чтобы между Ригглзом, игравшим роль управляющего «Домом Фэрборна», которым он на самом деле не являлся, и графом Саутуэйтом, притворявшимся не слишком заинтересованным покупателем, не возникло недоразумений и чтобы они смогли убедить господина Вернера передать коллекцию баварского графа именно их аукционному дому.
