Текст книги "Запретное пламя"
Автор книги: Мэдлин Бейкер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Мадлен Бейкер
Запретное пламя
ГЛАВА 1
Онни разу не плакал с тех пор, как вырос. Не плакал он и теперь, стоя перед советом старейшин. Они решали его судьбу. С каменным лицом принял он их решение. Изгнание…
Уже ничего нельзя было изменить.
Молча он оставил вигвам совета и направился к жилищу своего отца. Люди провожали его взглядами, когда он шел по селению. На их лицах читалось сочувствие, но они не заговаривали с ним. Изгнание из племени приравнивалось к смерти, а мертвых следовало избегать.
Слова старейшин звучали в его ушах: «Воин, известный под именем Крадущийся Волк, больше не живет, больше не живет…»
Сестренка, Желтый Цветок, тихо заплакала, узнав о решении совета. Мачеха, Высокая Трава, стояла безмолвно, но горе на ее лице было понятнее слов, красноречивее слез…
Слишком скоро настала пора уходить. Ему не позволено брать с собой ничего, кроме той одежды, что на нем. Он не мог взять ни лошади, чтобы облегчить свой путь, ни пищи, чтобы утолить голод, ни оружия, чтобы защищаться от врагов.
В последний раз он обнял мачеху с сестренкой и вышел наружу. Небо над головой удивительно голубое и чистое – просто дух захватывает. Неподалеку паслось стадо лошадей племени лакота – серые, черные, коричневые пятна в море сочной степной травы.
Стоя около вигвама отца, он долго глядел на деревню, старясь запомнить все до мелочей. Каждый вигвам был расположен на определенном месте, все входы обращены на восток. Жерди для сушки мяса отягощены длинными ломтями бизонины и оленины, вялившейся на солнце. Знакомые запахи жареного мяса, шалфея и табака заполнили ноздри, крики и беззаботный смех играющих детей достигли его ушей.
Он подождал еще немного, не понимая, почему нет отца. Неужели Киллиан Галлахер так стыдится своего сына, что не придет попрощаться с ним? С неподвижным лицом Крадущийся Волк распрямил плечи и быстро зашагал к лесу, что поднимался за селением. Он чувствовал на спине взгляды и ускорил шаг, торопясь укрыться в лесу.
Он догадывался, что там его встретит Летний Ветер, хотя не понимал, как она решилась на это. Она стояла в тени гигантской сосны, где они так часто встречались. Она была воплощением красоты в своей оленьей тунике цвета слоновой кости и расшитых бисером мокасинах. Ее блестящие черные волосы падали на плечи двумя длинными косами. В ее голосе стояли слезы, когда она произнесла его имя.
Крадущийся Волк резко остановился, скрывая под спокойным лицом вихрь чувств, охвативших его.
Они смотрели друг на друга сквозь невидимую преграду, которую воздвигли между ними события двух последних дней.
– Ты теперь меня ненавидишь? – спросила Летний Ветер.
– Нет.
– Куда ты пойдешь?
Крадущийся Волк пожал плечами: кто знает, куда ему теперь идти?
– Прости меня, Крадущийся Волк, – прошептала она сокрушенно. – Я не думала, что все так закончится.
– Неужели? – гнев вырвался из-под маски безразличия, и Летний Ветер отступила, испуганная злым блеском его глубоко посаженных черных глаз.
– Мне и вправду очень жаль, что так получилось, – повторила она. – Пожалуйста, прости меня.
– Скажи это Горбатому Медведю, – холодно ответил Крадущийся Волк, – если он тебя услышит, услышу и я.
Щеки Летнего Ветра покрылись краской стыда. Наклонив голову, чтобы скрыть слезы, она бросилась обратно в селение.
Крадущийся Волк долго провожал ее взглядом. Он любил ее и дорого за это заплатил. Горбатый Медведь теперь мертв, потому что Летний Ветер обманывала их обоих, а он, Крадущийся Волк, лишился дома и семьи. Он клянется, что больше никогда не станет верить женщинам!
С тяжелым сердцем он брел по узкой оленьей тропе через лес, пока не вышел на широкую, покрытую травой равнину, простирающуюся далеко на запад.
Он прошел по ней уже больше трех километров, когда его окликнул низкий мужской голос.
Крадущийся Волк резко обернулся, и на душе у него потеплело, когда он увидел скачущего к нему Киллиана. С гордостью смотрел он, как тот приближается и останавливает свою большую вороную кобылицу. Да, Киллиан Галлахер остался красавцем, все еще сильным и стройным, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет. Он был высок и широкоплеч, с волнистыми каштановыми волосами и бронзовой кожей, загоревшей за последние шесть лет под жарким солнцем Дакоты.
Киллиан улыбнулся, видя облегчение в глазах сына.
– Неужели ты думал, что я отпущу тебя, не попрощавшись? – ласково упрекнул сына Киллиан.
– Я не стал бы винить тебя, – ответил Крадущийся Волк. – Я опозорил нашу семью.
– Ты не опозорил ни меня, ни Высокую Траву, – возразил Киллиан, соскакивая с лошади. – Я всегда гордился тобой, и ты не сделал ничего, что могло бы уменьшить эту гордость.
Крадущийся Волк кивнул, тронутый словами отца.
Двое мужчин молча стояли рядом, зная, что эти недолгие минуты – все, что у них осталось.
– Куда ты пойдешь, мальчик? – спросил Киллиан чуть погодя.
– Не знаю… Наверное, на запад.
– Ага… Может, ты как раз и разбогатеешь на Калифорнийских приисках!
Крадущийся Волк покачал головой:
– Я никогда не мечтал о золоте.
– Верно, – признал Киллиан, усмехаясь, – но горсть-другая монет тебе не помешает, не забывай об этом.
– Я буду помнить все, чему ты меня научил. Киллиан улыбнулся своей красивой улыбкой.
– Не уверен, что я научил тебя хоть чему-нибудь из того, что должен знать честный человек.
– Ты хочешь сказать, что жульничать, спать до полудня и обожать кентуккийский виски – не то, что нужно настоящему джентльмену?
Киллиан нежно похлопал сына по руке:
– Именно это я и хочу сказать, мальчик, хотя первое тебе может и пригодиться, если не сразу удастся найти приличную работу.
Его лицо посерьезнело.
– Мне будет не хватать тебя, сынок.
Его темные глаза задумчиво смотрели мимо сына.
– Я никогда не задумывался о том, как повернется моя жизнь, когда женился на твоей матери. Может быть, мне не следовало жениться на ней, иметь от нее ребенка… Но я любил ее, любил больше, чем ты можешь себе представить. Она была такой нежной, такой прекрасной, тихой… А когда она глядела на меня, я видел весь мир в ее глазах…
Крадущийся Волк ничего не ответил. Он никогда не видел своей матери. Она умерла от лихорадки через несколько месяцев после его рождения. Киллиан нанял женщину, чтобы та заботилась о Крадущемся Волке, а сам каждый вечер искал спасения в вине, пытаясь забыть о молодой и прекрасной девушке-чероки, которая убежала из дома, чтобы стать женой бедного ирландца, и умерла, так и не успев по-настоящему пожить.
Первое воспоминание об отце у Крадущегося Волка связано с тем, как он нашел того мертвецки пьяным на пороге. Тогда он боялся отца, боялся и стыдился. Он помнил, как был одинок в детстве. Другим детям не разрешали играть с ним, потому что он полукровка, а его отец-пьяница. Только потом он узнал, что на самом деле значит быть полукровкой.
Когда нянька уволилась и Киллиан оказался ответственным за своего сына, они по-настоящему узнали друг друга. Киллиан перестал пить, поняв, как он нужен сыну. Он продал дом в Джорджии и отправился в Новый Орлеан, где занялся тем делом, которое знал лучше всего, – азартными играми.
Когда Крадущийся Волк подрос, Киллиан научил сына всему тому, чему когда-то научил его собственный отец: игре в покер, монте и фаро… и жульничеству в покере, монте и фаро. Еще он научил Крадущегося Волка, как узнать шулера в компании игроков и, что самое важное, как защитить себя голыми руками или ножом. Киллиан воспитал в сыне любовь к хорошему виски, вкус к дорогим сигарам и умение ценить красоту женщин, будь они леди с незапятнанной репутацией или уличные девки.
Когда Крадущемуся Волку было почти двадцать, им пришлось покинуть Новый Орлеан, потому что Киллиан убил за игрой человека. Они бежали, не взяв ничего, кроме того, в чем были, и направились в Калифорнию, где, по слухам, улицы вымощены чистым золотом, а самородки размером с кулак взрослого мужчины только и ждали, чтобы их нашли в реках. По пути они наткнулись на торговца, который был готов продать индеанок любому, кто сможет дать за них цену. Киллиан только раз взглянул на Высокую Траву и без памяти влюбился в нее.
У него не было денег. Глубокой ночью он выкрал ее и, чтобы утешить, пообещал вернуть родным. Ее отец, вне себя от радости, устроил в честь двух белых, спасших дочь, большое пиршество. Киллиана и Крадущегося Волка приняли в племя. Им дали вигвам и попросили остаться с ними на зиму.
Индейцы очаровали Киллиана и Крадущегося Волка, и они приняли образ жизни людей племени лакота. Не прошло и года, как Киллиан взял в жены Высокую Траву. На следующее лето родилась Желтый Цветок, а Крадущийся Волк стал воином племени лакота.
Это было для него нелегко. Крадущемуся Волку пришлось научиться охотиться и бороться, стрелять из лука и бросать копье. Он узнал, как читать знаки природы, как выслеживать человека или бизона. Он сменил брюки на узкие штаны из оленьей кожи, а ботинки – на мокасины и отпустил волосы. Среди лакота он чувствовал себя своим. Древние военные песни заставляли бурлить его кровь, нашептывая ему о битвах и победах прошлого… Он воевал с поуни и воронами, охотился на оленей и лосей. А в свою двадцать шестую осень он полюбил прекрасную девушку, чья улыбка была нежнее пуха одуванчика, – Летний Ветер…
Киллиан тихо засмеялся, и это вернуло его к действительности.
– Похоже, у меня слабость к индеанкам. Сначала твоя мать, теперь – Высокая Трава…
Киллиан тяжело вздохнул.
– Нелегко тебе придется там, среди белых. Крадущийся Волк тихо и горько рассмеялся. Ему никогда не было легко среди них.
– Будь осторожен, парень. Многие мужчины, да и женщины тоже, будут презирать тебя за смешанную кровь.
Киллиан положил руку на плечо сына и сжал его:
– Да пребудут с тобой все боги красных и белых.
– И с тобой. Заботься, как следует, о мачехе и сестренке.
– Можешь на меня положиться.
Мужчины стояли рядом, не желая расставаться, а потом Киллиан крепко обнял сына.
– Я люблю тебя, сынок, помни это.
Крадущийся Волк кивнул, не в силах говорить из-за комка в горле.
– На, – произнес отец и вложил в руки сына поводья кобылицы. – Возьми ее. Она поможет тебе в пути.
– Ты не должен помогать мне, – тихо сказал Крадущийся Волк.
– Не помогать собственному сыну?! Ты что, рехнулся? Давай, бери.
Они обнялись в последний раз, а потом Крадущийся Волк вспрыгнул на спину кобылице. Черный Ветер была выше любой из пони лакота. У нее была длинная мускулистая шея, широкая грудь и широко расставленные умные глаза. И она была быстра. Это не мустанг, а породистая лошадь. Киллиан угнал ее во время набега на поселение белых год назад.
– Спасибо, отец, – пробормотал Крадущийся Волк.
– Я буду молиться за тебя, мальчик.
Киллиан достал из-за пояса нож с длинным лезвием и вложил его в руку сына.
– Доброго пути.
– Долгой тебе жизни, отец, – ответил Крадущийся Волк.
Еще секунду он не отрывал глаз от Киллиана, потом коснулся пятками боков кобылицы. С высоко поднятой головой он поехал на запад, в земли, где заходит солнце…
ГЛАВА 2
Черный Ветер легко несла его на запад, все время на запад… Он искал место, которое мог бы назвать домом. У него никогда не было дома. Ребенком он жил с отцом. Позже, юношей, в Новом Орлеане, в гостиницах или снимал комнаты. Последние шесть лет он делил вигвам лакота с отцом и Высокой Травой. До сих пор он не понимал, как сильно ему хотелось найти свой дом.
День за днем Крадущийся Волк ехал в сторону заходящего солнца, и время проходило все в том же мрачном одиночестве, искал ли он траву и воду для лошади, или пищу и кров для себя. Он исследовал местность вокруг, иногда давая отдых себе и лошади в какой-нибудь зеленой долине, останавливался, чтобы рассмотреть землю или гранитные скалы, поднимавшиеся вдали. Он проехал краем Мако Сики – Плохой Земли. Индейцы называли это место Местом Плачущего Ветра. Это было большое пространство, заполненное крутыми склонами и глубокими оврагами, разноцветными скалами из песчаника, острыми шпилями и бездонными расщелинами. Он слышал леденящий плач ветра в оврагах – так плачет покинутый ребенок – и чувствовал, как волоски на шее встают дыбом. Высоко над головой он увидел пару стервятников, высматривающих падаль, и, страстно желая оставить поскорее позади это место, изо всех сил стал погонять Черный Ветер.
Его путешествие длилось уже почти месяц, когда он достиг огромной вздымающейся ввысь скалы, которую называли Матео Тепее – Вигвам Медведя Гризли. Он узнал ее сразу же, хотя раньше никогда не видел – никакая другая скала не могла быть такой огромной и такой одинокой. Встав в седле, он долго смотрел на огромную скалу-башню, вспоминая легенду кайова, которую слышал от лакота.
Кайова говорили, что однажды неподалеку от своего селения играли семь сестер, и тут на них напали медведи. Девочки побежали к селению, а когда медведи были уже совсем близко, они забрались на небольшую скалу. «Скала, пожалей нас! Скала, спаси нас!» – взмолилась одна из них. Скала услышала их и стала расти вверх, унося детей все выше и выше. Звери, карабкавшиеся по скале, обломали когти и упали на землю, а девочки попали на небо и стали созвездием Большой Медведицы.
Крадущийся Волк отправился дальше, то и дело возвращаясь мыслями к легенде. У каждого племени были свои мифические герои, своя версия сотворения Земли и человека. Его отец рассказывал ему некоторые легенды чероки и их историю, чтобы Крадущийся Волк понял народ своей матери и ценил его наследие. Он вспомнил, какую гордость вызывал в нем рассказ о Секвойе, сыне женщины-чероки и англичанина. Тот верил, что в грамоте сила белого человека, и, не имея формального образования, сам создал письменность для своего племени.
Много дней Крадущийся Волк ехал на запад в поисках своего дома. Хуже всего было по ночам. Именно тогда ему особенно не хватало друзей и семьи, танцев, пиров и празднеств. Именно тогда его преследовали сны о Летнем Ветерке. Днем он мог не вспоминать о ней, но не мог изгнать ее из своих снов. Снова он женился на ней, обнимая за плечи, стоя на большом красном свадебном покрывале, с бешено бьющимся в груди сердцем, слыша, как она шепчет ему тайные слова любви и верности.
Он лежал на спине под звездным апрельским небом, с руками под головой, глядя на яркую желтую луну. Нежные слова, горько думал он. Нежные и лживые слова… Какой-то тихий звук нарушил тишину ночи, и он проворно вскочил на ноги, потянувшись за ножом. Бесшумно, как крадущийся волк (за что и получил свое имя), он отправился на звук. Приблизившись к небольшому ручейку, где была привязана на ночь лошадь, он застыл на месте. Силуэт Черного Ветра угадывался в темноте, ноздри ее раздувались, а изящные уши повернулись в сторону приближавшегося к ней крупного чистокровного жеребца.
У Крадущегося Волка вырвался вздох восхищения при виде гнедого, который остановился, принюхиваясь. Это было великолепное животное с широкой костью, гладкими боками, густой черной гривой и длинным развевающимся хвостом.
Жеребец трубно заржал, учуяв Черный Ветер. Они стояли нос к носу и обнюхивали друг друга, а потом конь робко приблизился к кобылице и уткнулся мордой в ее плечо, явно возбужденный ее мускусным ароматом и приглашающе поднятым хвостом. Крадущийся Волк видел, как жеребец обошел ее, тихо втягивая в себя воздух. Потом, встав на дыбы, он оседлал Черный Ветер, сжав ее бока своими мощными передними ногами.
Крадущийся Волк тихо двинулся по ветру, намереваясь поймать гнедого. Приблизившись, он заметил на нем повод, и легкая усмешка скользнула по его лицу. Очевидно, конь уже был когда-то пойман, и поймать его снова будет куда легче.
Тут ветер изменился, и жеребец учуял человека. Он испуганно оторвался от Черного Ветра и отступил назад, нюхая расширенными ноздрями ночной воздух. Крадущийся Волк стоял не шевелясь, пока жеребец втягивал в себя его запах.
– Хохахэ, – прошептал он. – Привет тебе. Конь фыркнул и затряс головой, услышав человеческий голос.
– Спокойно, парень, – все так же тихо продолжал говорить Крадущийся Волк, – спокойно…
Жеребец тихо выдохнул из себя воздух, когда Крадущийся Волк медленно пошел к нему, вытянув перед собой руку с повернутой кверху ладонью. Уши животного насторожились, голова поднялась, он не сводил глаз с приближавшегося к нему человека.
– Спокойно, парень, – повторял тот, – спокойно, не бойся.
Жеребец был знаком с людьми, к тому же любопытство и присутствие кобылицы не давали ему бежать. Тут Крадущийся Волк дотянулся до его повода.
Гнедой захрапел и замотал головой, поняв, что его поймали, но Крадущийся Волк погладил его по шее, начал ему что-то нашептывать, и вскоре тот успокоился.
Крадущийся Волк привязал его к большому дубу, проверил, крепко ли стреножена Черный Ветер, и снова отправился спать. Ему снились прекрасные длинноногие жеребята, которые появятся у большого породистого жеребца и Черного Ветра.
Перед самым рассветом чьи-то грубые руки подняли Крадущегося Волка на ноги. Моментально проснувшись, он, не раздумывая, бросился на обидчиков, но застонал от боли, когда кулаки и ботинки врезались ему в спину, грудь и пах. Один жестокий удар – и рот наполнился кровью. Следующий удар пришелся в левый глаз. Его избивали три пары опытных безжалостных кулаков. Когда это занятие им надоело и они оставили его в покое, Крадущийся Волк упал на землю, сжавшись в тугой комок, пытаясь защититься от новых ударов. Острая боль взорвалась в его боку, когда один из нападавших снова ударил его, сломав ребро. Сквозь красную пелену боли он услышал чей-то голос:
– Довольно, Уайли!
– Лютер прав, – быстро согласился Поли Нортон. Он ненавидел всякое насилие, и избиение одного человека, пусть и индейца, тремя ему претило. Они еще не успели начать, как он уже готов был остановиться.
– Давайте повесим его, и дело с концом, – пробормотал Абнер Уайли, поглаживая левой рукой ушибы на правой. Он смотрел на индейца, и его тонкие губы кривились в ухмылке. С помощью Лютера Хикса он кое-как поставил индейца на ноги и поволок его к лошади, которую Поли уже поставил под толстую, низко свисавшую ветку.
Они собирались повесить его! Понимание этого словно ударило Крадущегося Волка, и он начал яростно вырываться. Абнер Уайли, ухмыляясь в предвкушении удовольствия, накинул петлю на шею и крепко затянул ее.
Крадущийся Волк сидел не шевелясь, чувствуя, как грубая веревка врезается в горло, как стучит сердце, будто военный барабан племени лакота. Лошадь беспокойно задвигалась под ним, и его мышцы судорожно напряглись в страшном ожидании того, что должно было произойти.
Палачи остановились, услышав приближающийся топот копыт. Крадущийся Волк увидел двоих всадников. Тот, что был ближе, оказался плотным мужчиной в джинсах и черной стетсоновской шляпе с широкими полями. Второй был одет почти так же, но даже одним здоровым глазом – второй заплыл от удара – Крадущийся Волк увидел, что это девушка.
– Отправляйся-ка домой, Кэтлин, – проворчал мужчина. – Нечего тебе на это смотреть.
Кэтлин Кармайкл отрицательно покачала головой. У нее не было особого желания быть свидетелем повешения, но она еще никогда не отступала перед неприятностями.
– Раз уж я приехала сюда, папа, – ответила она слегка дрожащим голосом, – я останусь и досмотрю до конца.
– Как хочешь, – проворчал Бренден Кармайкл. – Уайли, ты уверен, что это тот самый?
Абнер Уайли утвердительно кивнул, и его хозяин произнес:
– Ну что ж, продолжайте.
Кровь застыла в жилах Крадущегося Волка, когда Уайли встал позади лошади. Смерть на виселице – плохая смерть. Лакота верили, что душа покидает тело человека с предсмертным вздохом, и поэтому душа повешенного навсегда остается в плену тела. Хотя его отец и не верил в подобную чепуху, верования лакота были сильны в Крадущемся Волке, особенно теперь, когда смерть была совсем близко.
Несмотря на все это, гордость заставила его поднять голову, и он не сводил глаз с земли на востоке, где яркий рассвет возвещал о наступлении нового дня. Небо светлело, превращаясь из бледно-серого в ярко-золотое, и, наконец, взорвалось всеми оттенками красного, когда показалось солнце.
«Вакан Танка, дай мне силу и смелость», – взмолился Крадущийся Волк, когда Уайли ухватился за свободный конец веревки, а мужчина по имени Лютер потянулся за поводьями лошади. Крадущийся Волк почувствовал металлический привкус страха во рту, представив, как лошадь двинется из-под него и он упадет. Если повезет, смерть придет сразу. Если нет – он медленно задохнется.
Во рту у Кэтлин стало сухо, когда она попыталась представить себе, о чем думает сейчас этот индеец, что чувствует человек, когда смерть от него на расстоянии одного биения сердца, когда он знает, что на помилование нет надежды. Она всмотрелась в лицо индейца, застывшее в своей бесстрастности, и сочувствие, которое она начала было испытывать, прошло. Ее братья были убиты дикарями-разбойниками, именно он виновен в их гибели.
Бренден Кармайкл, владелец ранчо «Сэкл Си», невольно восхищался индейцем, который встречал смерть смело и спокойно. Хоть он и не питал особой любви к индейцам, ему неожиданно показалось несправедливым вешать человека, даже не дав ему возможности сказать хоть слово, признать свою вину перед тем, как уйти к Творцу.
– Стойте! – прорезал тяжелую тишину голос Кармайкла. Он подъехал к осужденному на смерть и остановил перед ним лошадь. – Говоришь по-английски?
Крадущийся Волк утвердительно кивнул. К мужчине присоединилась девушка. Он знал, что в руках этих двоих его жизнь и смерть, но он не отвел взгляда с таявших ярко-красных пятен на востоке. Этот цвет говорил ему о крови и о смерти – о его крови и его смерти…
– Почему ты украл коня моей дочери? – потребовал ответа мужчина.
Крадущийся Волк облизал кровоточившие губы. Он перевел взгляд с горизонта на девушку и обнаружил, что не в силах оторваться от пары темно-зеленых глаз, опушенных длинными золотистыми ресницами. «Несмотря на свою грубую одежду, она прекрасна», – невольно подумал он.
– Я не крал лошади, – с усилием шевеля распухшими губами и морщась от боли, произнес он. Он знал, что они ему не поверят.
– Врет он все, мистер Кармайкл, – фыркнул Абнер. – Давайте вздернем его, и дело с концом.
Удивленная тем, что тот отвечает, глядя на нее, а не на отца, Кэтлин изучающе смотрела на индейца. У него были темные глаза, левый сильно опух и почернел. Нос и рот были залиты кровью, струйка крови сбегала по левой щеке. Свободная рубашка из оленьей кожи, штаны с бахромой, мокасины – все это было покрыто дорожной пылью и забрызгано кровью. Он выглядел совершенно диким, но она не могла не восхититься тем, как он встретил ее взгляд – с высоко поднятой головой и расправленными плечами. Она знала, что ему страшно. Ему должно быть страшно, но его лицо оставалось спокойным и бесстрастным.
– А что, если он говорит правду, папа?
Абнер презрительно фыркнул:
– Они все лгут, мистер Кармайкл. Всем известно, что хороший индеец – мертвый индеец.
Кэтлин не сводила глаз с индейца, в то время как Абнер называл его вором и лжецом. Она почувствовала холодную дрожь под ложечкой, увидев искру гнева, вспыхнувшую в глазах приговоренного, но через мгновение его лицо снова стало невозмутимым.
– Я верю ему, – решила она, удивив этим всех, в том числе и себя саму. Она посмотрела на Лютера Хикса, ища поддержки, но даже тот покачал головой.
Абнер недоверчиво фыркнул:
– Когда это вы успели полюбить индейцев?
– Я не люблю их, и вы это прекрасно знаете, – холодно парировала Кэтлин, и щеки ее покрылись гневным румянцем. – Но я не собираюсь стоять рядом и смотреть, как вешают невинного человека.
Эта вспышка поразила Абнера и ее отца. Никто на ранчо не любил индейцев, а больше всех – Кэтлин, а теперь встала на защиту одного из них.
Кэтлин сама не понимала своих чувств. Она спрыгнула с лошади и пошла к вороной кобылице, которая безмятежно щипала сочную траву.
– У кобылы течка, – объявила Кэтлин. – Должно быть, Рэд учуял запах. Он уже не в первый раз убегает к кобылицам.
Крадущийся Волк затаил дыхание, зная, что в следующее мгновение решится его судьба. Бренден подъехал к вороной кобыле. На мгновение он забыл об индейце, не скрывая своего восхищения. Это была самая прекрасная лошадь, какую он когда-либо видел! Ее шкура была словно черный бархат, а строение – почти безупречным. Им внезапно овладело желание завладеть этим прекрасным животным. Кобыла будет принадлежать ему, как только они избавятся от индейца.
– Папа?
Голос Кэтлин вернул его к действительности.
– Да, у кобылы течка. Вешайте его, и пошли домой.
Кэтлин недоуменно посмотрела на отца.
– Ты шутишь?
Бренден взглянул на тавро на бедре лошади.
– На ней техасское тавро, две букв «Д», – объяснил он, – а я никогда не слышал, чтобы индейцы, хоть из Техаса, хоть откуда-нибудь еще, клеймили свой скот. Очевидно, он украл ее, и, представься ему такая возможность, украдет и наших лошадей.
Эти слова отняли у Крадущегося Волка последнюю надежду. Черный Ветер и вправду украли, и сделал это Киллиан. Крадущийся Волк рассмеялся бы, если бы все не было так серьезно.
– Продолжайте, – сказал Бренден. – Лютер, забери кобылу.
Он бросил взгляд на индейца и добавил:
– Тело оставьте тут. Может, это отобьет охоту разбойничать у других краснокожих.
– Папа, не смей делать этого! – произнесла Кэтлин, схватив отца за руку. – Нельзя вешать человека только за то, что он, возможно, украл лошадь. Даже если он и украл эту кобылу, то не у нас. Ты не имеешь права быть и судьей, и присяжным, и прокурором.
– Черт возьми, Кэтлин, на западе легче бы дышалось, если бы всех индейцев убили и закопали, и ты это знаешь.
О да, она согласна с отцом всем сердцем, но нельзя позволить, чтобы он повесил этого индейца. Она не могла объяснить, почему даже мысль о смерти индейца казалась ей такой невыносимой.
– Убийство этого индейца не вернет Арло и Моргана, – тихо сказала она.
Весь пыл Брендена пропал. Да, смерть индейца не вернет ему сыновей и не залечит рану в сердце. Он взглянул на Кэтлин. Это было все, что у него осталось, и он так любил ее… Он не мог допустить, чтобы она думала о нем плохо. Он всегда был для нее героем. Что он будет делать, если ее восхищение превратится в отвращение?
– Хорошо… Отпустите индейца, – проворчал Бренден, – но заберите лошадь. Я телеграфирую судебному исполнителю в Сан-Антонио и узнаю, не слышал ли он, чтобы кто-то потерял вороную кобылу.
Бренден скрыл усмешку. Вероятность того, что объявится хозяин кобылы, была крайне мала…
Он уже собирался направить свою лошадь к дому, как голос Кэтлин остановил его.
– Он ранен, папа, – произнесла она, озабоченно глядя на отца огромными зелеными глазами. – Нам нельзя забрать у него лошадь и бросить его.
Бренден выругался про себя. Краснокожий причинил больше беспокойства, чем стоила его шкура. Но раз ему принадлежит эта лошадь, Бренден мог позволить себе проявить благородство.
– Заберите и его, – отрезал он. – И пусть не говорят, что я не выполнил своего христианского долга.
