Текст книги "Каныш Сатпаев"

Автор книги: Медеу Сарсекеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

За невидимыми сокровищами

I

Когда Каныш уезжал на Улутау, землю уже укрыл снег. Унылая степь из пепельной сразу сделалась белоснежной, как бы разом помолодела. Поубавилось шума и сутолоки, царивших здесь летом. Шло на убыль и движение по караванному пути. Разведочные работы прекратились, люди Геолкома разъехались по домам. И на площадке завода, и на железнодорожной насыпи – всюду темпы строительства поубавились. Все перешли на замедленный зимний ритм.

В Джусалы Каныш Имантаевич задержался ненадолго. Сдав в отдел перевозок станции все материалы разведок – документацию скважин, образцы пород и некоторые другие грузы, он сел в пассажирский поезд до Оренбурга.

Приехав в Москву, Сатпаев сразу же попадает в водоворот кабинетной беготни. Потом потянулись дни, когда он просиживал дотемна в отделе геологии треста – надо было подытожить летние работы: из химлаборатории Геолкома уже поступали первые анализы, их следовало привести в порядок, разобрать кое-какие данные, подсчитать первичные запасы... Что не успевал сделать в конторе, захватывал на дом. И тогда они вдвоем с Тасей работали вечерами. Сатпаевы жили в тесной комнатушке, выделенной трестом. Обстановка была более чем спартанской – молодые не имели даже порядочного стола. Единственное достояние их составляли книги.

«Пожалуй, это было самое интересное время нашей жизни. Кстати, в молодые годы любое занятие кажется интересным, важным. О чем мы мечтали, не перескажешь, и мы чувствовали себя для всего достаточно сильными. А сколько было работы у нас, тоже не пересчитать, но мы на все успевали, – вспоминала Таисия Алексеевна. – Время было такое. Совершенно не думали о быте или о других прелестях домашней жизни, работали так, будто хотели вдвоем свернуть гору. А ведь в Москве было так много мест, где нам хотелось побывать: театры, кинематограф, музеи, концертные залы. Выгадав из нашей напряженной программы два-три часа, мы шли куда-нибудь. Каныш Имантаевич особенно любил бывать в театpax и музеях. На понравившиеся спектакли он ходил по нескольку раз, в музеях готов был часами простаивать у понравившейся картины. Всего мы с 1926 года прожили в Москве подряд три зимы. Частенько мы ездили в Ленинград. Там находилась контора Геолкома. Здесь мы свободные часы проводили в очагах культуры и искусства, столь богатых и разнообразных в этом городе. Я думаю, что всеохватывающие, глубокие познания Каныша Имантаевича, всегда удивлявшие его знакомых, были получены им именно в те годы. Разумеется, он учился всегда и всюду. Его любопытство было ненасытным, он вбирал в себя многое из однажды увиденного и прочитанного. В те зимы он долгие дни просиживал и в библиотеках...»

– У каждого месторождения своя история, оно имеет своеобразную летопись, – говорил профессор Усов на одной из своих лекций в технологическом. – Ее пишет не один человек. Ее авторы – сотни людей, судьбы которых скрестились на этом клочке земли. Пишут не только чернилами, но иной раз даже кровью. Если желаете, молодые люди, стать настоящими геологами, вам обязательно следует всегда прежде всего изучить летопись исследуемого месторождения – что происходило здесь до вас, кто побывал и что делал, что открыли, чего не смогли найти... Словом, надо пройти по следам прежних исследователей, и только тогда, когда вы уже почувствуете себя достаточно осведомленными, приступайте к самостоятельной разведке. Тогда и успех вам обеспечен...

Каныш хорошо помнил слова учителя. Еще в дни пребывания в Джезказгане он глубоко интересовался историей открытия месторождения. Он исследовал ее не только в разведочных канавах, шурфах или подземных выработках рудников, но и расспрашивал бывалых людей края, рылся в архивах.

Его особенно заинтересовало то, что местность эта издавна звалась так точно, словно решение о ее наименовании после долгих дебатов вынес ученый совет современного геологического института. «Джезказган» значит по-казахски «копающий медь». Имя присвоено не каким-то исследователем, а народом. Значит, он знал не только достоинства просторных пастбищ степи, но и ее подземные кладовые.

Во время хождений по джезказганским холмам молодой человек обнаружил на старых рудных канавах и выбросах множество следов, доказывавших, что медные залежи разрабатывались с древних времен...

Пройдет пятнадцать лет. Уже хорошо знакомый с историей этих мест, собравший множество научных фактов, Каныш Имантаевич напишет в одном из своих трудов: «Детальное изучение археологических памятников древней культуры, вероятно, позволит в будущем более обоснованно установить время появления и расцвета ее в этом районе. Пока лишь можно говорить об общей возрастной амплитуде в пределах от неолита до медно-бронзовой эпохи развития человечества (2500 – 3000 лет тому назад)».

Но идет только начало 1927 года, и молодой Сатпаев еще ничего не знает об этом. Он часами просиживает в библиотеках Москвы и Ленинграда. Интерес к историческим книгам вознаграждает его удивительными сведениями. Он обнаруживает, что еще греческие авторы Геродот и Страбон указывали: к северу и востоку от Аральского моря обитают кочевые народы «массагеты» и «саки», их страна изобилует медью и золотом. «Все предметы вооружения их – копья, стрелы и секиры изготовлены из меди». Предками каких народов были эти племена? Ясно одно – «земли, лежащие за Аральским морем» – это современный Казахстан и, в частности, Улутау-Джезказганский район.

«В песках Джетиконыра неподалеку от наших зимовий мы находили мальчишками множество медных стрел. Они были в хорошей сохранности, ржавчина их не тронула. Попадались нам даже медные кинжалы», – рассказывал Сатпаеву Рахмет Жаппасбаев, житель десятого аула Карсакпайского района.

В поисках свидетельств о древних рудокопах Джезказгана Каныш наткнулся однажды в библиотеке на книгу «Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в киргиз-кайсацкой степи в 1771 году». Некоторые записи этого своеобразного дневника привлекли внимание геолога.

«Мая 11-го дня, 1771 года.

...От сих мест начинается путь каменистыми горами, возвышающимися час от часу более, и в виду нашем приглянувшимися к хребтам горы Улы-Тау именуемой. Высокие холмы, кои лежат на поверхности сих славных гор и кои были видимы в самом дальнем расстоянии, представляли разная и приятнейшая зрелище глазам. Не столько высоты сих гор, сколько каменья, на поверхности их лежащие, делали затруднение путешествующим по ним. Наконец преодолели все трудности, достигли мы речки Тирсакана (Терисаккан. – М.С.), текущей из горы Улы-Тау. Там застигшая ночь принудила расположиться лагерем в 43 верстах расстояния от утреннего стана.

...Знатнейшие реки, выходящие из горы Улы-Тау, суть нижеследующие, – Улы-Карагай-Еланчик, Кенгир, Сары-Кенгир, Джизлы-Кенгир, на коей великое множество медных руд, копанных древними обитателями той страны, также находит признаки золотой и серебряной руды. Кенгири, хотя текут из разных мест, но потом, сообщившись все вместе, выпадают одиноким устьем в реку Сары-Су. При устье сих соединенных рек находятся славные развалины, именуемые Джуан-Ана, что значит «толстая мать». Там поныне видимо великое множество каменных развалин и других остатков древних зданий. Сказывают, что тут была столица Чингисхановых потомков, коих владение распространялось во всех пределах сея страны».

«Дневные записки» Николая Рычкова подтолкнули Каныша к дальнейшим поискам в библиотеках. Следующей находкой его была «Книга Большому чертежу», изданная в XVI веке в Москве. В ней также говорилось, что «из Улутавской горы протекали три реки одним прозванием Кандерлика. Две из них, соединяясь в одну реку, потекли в Сыр-Дарью, а третья в Сары-Су».

Это свидетельство невольно заставляло задуматься. Упомянутый в книге Кандерлик – это нынешний Кенгир, в этом не было сомнения, но почему говорилось о трех реках? Кара-Кенгир и Джезды, соединяясь между собой, действительно впадают в Сары-Су. Но о реках, которые, начавшись в Улутау, текли бы в Сырдарью, никто не слышал. По «Большому чертежу» их было две. Может быть, изменившиеся климатические условия преобразили их русла? А что, если когда-то здесь существовала богатая растительность и множество ручейков, текущих из лесов, давали начало десяткам рек? Раз воды много, то и жизнь другая. Потому здесь мог проходить большой караванный путь. Существовала высокая культура. В многочисленных копях разрабатывалась медь, и слава мастеров этого края распространялась на тысячи верст, вызывала поток товаров из глубин Азии – от китайского шелка до драгоценностей Багдада. Остатки поселений, развалины дворцов – разве они не свидетельствуют о былом расцвете?.. Прошло много веков. Горячий ветер, постоянно дующий из Голодной степи, и неостановимое движение песков в конце концов сделали свое дело. Растительность выгорела, постепенно исчезли леса. Пересохли ручейки, питавшие реки. И сами реки сначала изменили русло, а затем тоже исчезли. А это привело к оскудению обитателей края. Караваны перестали ходить этим путем, и ремесло постепенно зачахло. Но осталось как след, как памятник этому искусству название местности – Джезказган. И имя, не затерявшись в веках, дошло до наших дней...

Вот какие картины рисовались перед Канышем, когда он встречал упоминание об Улутау и его богатствах в старинных книгах.

Но последние 60 – 70 лет джезказганской истории казались Канышу грустной сказкой. Из документов он узнал, что первым вновь открыл это месторождение широко известный в казахской степи екатеринбургский купец второй гильдии Никон Ушаков. 10 ноября 1847 года он подал заявку Алтайскому горному правлению о найденной в джезказганских сопках медной руде. Через три года он арендовал эти сопки у казахов Кожас-Ибескинской волости за 400 рублей серебром. Богато окисленные руды стали возить подводами на далекие уральские заводы. В 1854 году к Никону Ушакову в качестве компаньонов присоединились Аникий Рязанов и Тит Зотов. Но троица все-таки не сумела извлечь большую выгоду из этого дела. До Урала было далеко, а на лошадях и верблюдах много не вывезешь. Словом, джезказганская медь оказалась не по зубам купцам. Компания вскоре занялась Нилды и Успенскими месторождениями вблизи Караганды и выстроила там Спасский медеплавильный завод. В Джезказгане Ушаков и К° не проводили никаких работ, ограничиваясь осмотром лежащих на поверхности кусков руды. Чтобы не потерять право на месторождение, компаньоны время от времени делали кое-какие разработки для отвода глаз.

Впоследствии купцы, так и не сумев как следует поставить добычу, продали Джезказган иностранным концессионерам за 260 тысяч рублей. Отныне его владельцем стало так называемое «Акционерное общество Атбасарских медных копей», организованное в Лондоне. Наряду с Джезказганом оно получило в аренду Ескульское месторождение железа, известковый карьер в Улутау и угольные копи Байконура. По данным геологического архива Джезказгана, эта сделка состоялась 29 мая 1909 года.

Но англичане появились здесь задолго до этого – они ковырялись в недрах степи целых три года. А еще в 1904 – 1905 годах специалисты-агенты так называемого «Сибирского синдиката» дважды побывали в Джезказгане и возвратились с обнадеживающими данными. Но английские дельцы не такой народ, чтобы, подобно русским купцам, очертя голову бросаться в погоню за фантастическими барышами. Эти всегда сначала все разведают, прощупают со всех сторон, подумают, зато потом вцепляются мертвой хваткой. Так было и здесь. В 1906 году в Улутау прибыла партия под руководством Уэста, крупного инженера-геолога.

Уже в самом начале разведочных работ англичане наткнулись на богатые жилы. В первых партиях руды, отправленных на выплавку, содержание меди колебалось от 6 до 32 процентов. Это были неслыханные раньше результаты. Не объявляя о них, иностранные специалисты продолжали разведку месторождения, одновременно занимаясь изучением возможностей выплавки меди здесь, в самом Улутау. Для этой цели в Джезказган направился английский инженер Гарвей. После возвращения в Лондон он выступил перед собранием акционеров с докладом, в котором доказывал, что медь можно получать на месте, не вывозя далеко джезказганскую руду, а в качестве топлива использовать байконурские угли. После этого сообщения интерес к Улутау со стороны английских дельцов особенно возрос. И в конце концов состоялась сделка об уступке месторождения «Акционерному обществу Атбасарских медных копей».

Английская компания разведала в Джезказгане небольшую площадь со средней глубиной скважин 60 метров. Найденные запасы руды оценивались всего в 61 тысячу тонн в пересчете на медь. На Байконуре было пробурено 54 скважины. Обнаружив в двух местах угольные пласты, английские инженеры решили сразу же начать строительство шахт.

В декабре 1912 года правлением общества был утвержден проект, представленный экспертами, по которому предлагалось построить медеплавильный завод и обогатительную фабрику в Карсакпае, две шахты в Байконуре и несколько рудников в Джезказгане. Между собой их должна была соединить узкоколейная железная дорога.

И в следующем году закипела работа. Надо признать, что по тем временам задача представлялась грандиозной. В глухой степи, вдали от железных дорог построить завод! Прежде всего вставал вопрос о доставке туда тяжелого оборудования. Английские инженеры предложили хитроумное решение...

10 ноября 1914 года со станции Джусалы вышел в степь поезд-гигант, состоявший из 278 вагонов и 5 паровозов. Эшелон был нагружен всем необходимым для постройки завода и шахт. Состав растянулся на два с половиной километра. Необычный поезд прибыл в Карсакпай 8 октября 1917 года, пробыв в пути почти три года и пройдя за это время 430 километров по бездорожью. Он двигался по степи следующим образом: сначала расчищалась полоса длиной 13 километров, на которую затем настилался обыкновенный узкоколейный путь, паровозы разжигали свои топки и тянули вагоны с грузом; дойдя до самых последних шпал, караван останавливался на два месяца, рельсы разбирались сзади и начиналась подготовка нового участка пути. Это был поистине колоссальный труд!

Но усилия английских концессионеров оказались напрасными. Они не успели даже установить с таким трудом доставленное оборудование, хоть сколько-нибудь оправдать свои расходы. Наступил Октябрь, и любителям чужого добра поневоле пришлось удирать из степи, не выплавив ни одного пуда меди.

* * *

Чем дальше вчитывался Каныш в летопись Джезказгана, тем больше удивлялся одному обстоятельству. Какие только знатоки горного дела разных времен не побывали здесь: известные исследователи Центрального Казахстана М.П.Русаков, И.С.Яговкин, профессор А.А.Гапеев. Заграничные специалисты Уэст, Гарвей, Титкомб, Саймон, инженер Нобель. Итальянский геолог Камило Черути, француз Бауэр, американец Сидней Болл. Но их мнения расходились в оценке запасов руды.

В самом деле, каковы залежи меди, таящиеся в джезказганских недрах? На какой площади расположены они и каковы глубины их залегания? А содержание? Может быть, прав Яговкин с его утверждением о поверхностном расположении рудных пластов? И англичане даже не пытались делать разведку на глубине, лишь кое-где они добирались до ста метров. Нельзя сказать, что глубокое бурение было им не под силу. Возможности у англичан были, и еще какие! А может быть, они хотели скрыть запасы месторождения? Ведь двух французских инженеров, которые хотели воочию убедиться в результатах разведки, они близко не подпустили к Джезказгану. Тогда как понять ту шумиху, которую они сами поднимали в Лондоне на собраниях акционеров?

Не только эти вопросы волновали Каныша в те дни. Если решиться самому вести разведку, то какими силами? Ведь своих кадров здесь нет. Яговкин прав: казахи умеют пасти скот, водить караваны, выносливы к невзгодам. Но они не умеют обращаться с техникой. Значит, вся надежда на приезжих, которых трудно удержать в джезказганских условиях. Сатпаев думал об этом постоянно не только на работе, в правлении треста, но и в часы досуга.

II

В Джезказган он вернулся ранней весной 1927 года. И не один, а с Таисией Алексеевной. Теперь на комбинате стало два инженера-геолога.

В этот сезон Сатпаев решил начать колонковое бурение на рудосодержащих площадях Джезказгана. На первых порах работать должно было небольшое число станков, хотя бы два-три. Поэтому он, еще будучи в Ленинграде, предложил руководству Геолкома подписать договор с Атбасарским трестом на выполнение этих изысканий.

В те годы Геолком был руководящим центром геологоразведочной службы Советского Союза. Под стать масштабу деятельности этой организации подбирались и ее специалисты. Здесь работали самые высокие авторитеты геологической науки – академики, профессора, авторы крупных открытий, чьи мнения при решении дел, касающихся разведки полезных ископаемых, в основном не обсуждались, а беспрекословно принимались за истину.

И вот никому еще не известный и неименитый молодой горный инженер Сатпаев явился в Геолком и обратился к его руководству с предложением о заключении договора на буровые работы в далекой безводной глуши, хотя два года назад Геолком утвердил перспективный разведочный план, по которому колонковое бурение не предусматривалось. Да знает ли он, сколько стоит такое удовольствие в этих краях? Ведь там, ко всему, с огнем не сыщешь ни одного буровика.

– Вы знакомы, молодой человек, с Иваном Степановичем Яговкиным? Этот вопрос в его ведении. Ведь Иван Степанович является главным консультантом геологической службы Центрального Казахстана. Пусть он подпишет вашу заявку, согласуйте с ним все детали, тогда и решим, – сказали ему.

Зная предубеждения своего старшего коллеги, Каныш все же пошел к Яговкину.

– Итак, решились на бурение, хотите попробовать? – с добродушной улыбкой встретил его Иван Степанович. – Думаете, что Джезказган – богатое месторождение? Ну что же, попытайтесь. Для молодого геолога, как вы, это всегда поучительно: хороший урок, так сказать, с отрицательным результатом. Чтобы другой раз не лезть на рожон... Я не буду стоять вам поперек дороги. Если у вашего треста денег навалом, пожалуйста, тратьте их. На много ли вы рассчитываете? На одно лето я добрый, помогу вам.

– Если можно, Иван Степанович, я хотел бы начать сразу с двумя-тремя станками...

– Нет, дорогой. На заведомо сомнительную затею я столько людей выделить не могу. Один станок – извольте, и то из-за уважения к вашей молодости. Если хотите знать, за два года, проведенных в Джезказгане, я сам себе столько добра не делал...

Пришлось удовлетвориться и этим.

И вот, приехав в Карсакпай, Каныш распорядился в ожидании буровиков Геолкома подготовить место для первых скважин. Он выбрал район шахты «Петро», заложенной еще английскими концессионерами. В прошлом году ленинградские специалисты проводили здесь электроразведку на площади 115 квадратных километров. По ее данным были отмечены 34 рудные аномалии.

Бригада Геолкома прибыла в середине лета, и скоро один из оставленных англичанами буровых станков «Крелиус» начал день и ночь мерно постукивать возле старой шахты. Это была двести тридцать шестая скважина за всю историю месторождения и самая первая в жизни геолога Сатпаева. Может быть, потому он возлагал на нее много надежд. Он ждал от нее добрых вестей – встречи с рудным телом хорошей мощности. Это было нужно не только для того, чтобы доказать геолкомовским спецам свою правоту – ему необходимо было обрести веру в свои силы, чтобы смелее идти вперед в дальнейшем.

– У каждого настоящего геолога бывает чувство угадывания, интуиция, которая непонятна случайному человеку, – говорил профессор Усов. – Какие-то внутренние силы толкают его на решительные действия. И он, увлекаемый ими, идет на всякие неожиданные, порою рискованные дела и, случается, совершает такие открытия, которые осторожному специалисту никогда и не снятся. Иногда такие энтузиасты ошибаются. Но чего стоит вера в себя, с этой верой можно идти на штурм небес!

Смелый шаг молодого Сатпаева, выбравшего для разведки слабо изученное место, объясним только этой удачливостью геолога, доверившегося своему чутью.

Надежды его оправдались. На тридцатом метре скважина начала выдавать керн с серым песчаником. Он уже знал, об этом писали английские специалисты и русский инженер Тиме, что для джезказганских руд характерны именно эти серые песчаники, в толще которых вкраплены минералы меди.

Еще через несколько метров скважина показала, что бурение идет через слой медесодержащих песчаников. Керн свидетельствовал, что руда хорошего качества. Но для того чтобы установить, сколько в ней меди, требовался тщательный анализ. А химлаборатории в Джезказгане не было, и поневоле приходилось теперь ждать осени, когда коллектор буровиков повезет керн в Ленинград, и только к зиме можно будет сказать что-либо определенное о составе пород. Лишь на 48-м метре изменился состав керна. Далее снова шла пустая порода.

237-ю скважину заложили также в районе шахты «Петро». И она на ожидаемой глубине пересекла рудное тело. Мощность пласта оказалась такой же, как и в первом случае, – более десяти метров.

Геолкомовская бригада хорошо поработала в то лето. Всего пробурили семнадцать скважин со средней глубиной сорок четыре метра.

Глубокой осенью буровики, захватив с собой ящики с кернами, отправились в Джусалы, чтобы оттуда добираться до Ленинграда.

Дальнейшее зависело теперь от результатов химического анализа, которые выдаст лаборатория Геолкома. Это должно было решиться зимой, не раньше, чем через два-три месяца. Изрядно поработав, усталые и до черноты загоревшие, Сатпаевы тоже вернулись в Москву.

Снова началась знакомая с прошлой зимы работа – утомительное сидение в кабинетах и архивах, оформление отчетов за лето, изучение документации и проведение подсчетов по результатам летних работ. Полученные в январе данные анализов превзошли ожидания молодых геологов. Сатпаевы засели за арифмометры. И оказалось: на участке «Петро» найден доселе неизвестный мощный пласт руды с богатым содержанием меди. Каныш Имантаевич называет его «Пятой залежью», продолжая нумерацию прежде обнаруженных на этой площади.

Это было первое найденное им рудное тело. В дальнейшем у него будет много таких открытий. Но это первое ему запомнится на всю жизнь. Запомнится потому, что именно рудный пласт, обнаруженный возле старой шахты, послужил ему главным козырем в состоявшемся вскоре принципиальном споре со специалистами Геолкома.

План геологоразведки по Джезказгану на 1928 год он теперь переделывает по-своему: значительно расширен объем буровых работ, вместо ранее предлагавшихся разведочных канав намечается пройти сотни скважин, а для этого предусматривается не один действующий станок, как в прошлый сезон, а несколько. Притом бурить предполагается не только летом, а круглый год. И самое главное – хватит ковыряться в верхних слоях, надо идти на большую глубину, на три, четыре сотни метров...

Специалисты Геолкома не поверили в реальность этих предложений. Они слишком хорошо знали условия Джезказгана. Потому план был объявлен фантастическим, а автора его посчитали безответственным прожектером. Никто даже слышать не хотел о нескольких буровых, а о постоянно действующих станках тем более. И все-таки Геолкому пришлось согласиться на расширение работ – был составлен договор, в котором говорилось уже о двух «Крелиусах»!..

Тем временем в Улутау происходили волнующие перемены. Считанные месяцы оставались до завершения строительства завода. Байконурские шахты уже начали выдавать уголь. Джезказганские рудники были восстановлены. Действовала узкоколейная железная дорога.

Но трудности еще предстояли покорителям степи.

«...Прервано всякое сообщение с Карсакпаем, и прекращена доставка хлеба, продуктов и оборудования, – сообщалось в телеграмме из Карсакпая правлению треста. – Находящемуся на Джусалах председателю правления К.И.Бронзосу с большим трудом удалось организовать один караван в сто вьючных верблюдов, отправлено 1300 центнеров муки. Бронзос выехал с верблюдами только 18 января. Снежный буран, морозы и гололедица усиливаются. Хлеба хватило до 15 января. По полученным сведениям, навстречу каравану комбинат послал 40 верблюдов. Сегодня мороз дошел до 33 градусов. На Байконуре рабочие-казахи прекратили работу из-за отсутствия продуктов».

Это лишь одна страница суровой, героической летописи Джезказгана. Трудности были на каждом шагу, и заключались они не только в сложностях снабжения и неласковом климате. Не хватало специалистов, сколько-нибудь опытных рабочих рук. Недоставало жилья и хотя бы минимальных бытовых удобств.

И все же воля людей победила. 16 сентября 1928 года при большом стечении народа, собравшегося со всех рабочих площадок и близлежащих аулов, в торжественной обстановке пустили первую отражательную печь Карсакпайского завода. И та самая высокая труба, которую Сатпаев за много километров увидел с Джусалинского тракта, в тот день впервые начала извергать клубы газа, тем самым объявив на всю Улутаускую степь о рождении первого детища казахстанской социалистической индустрии.

А через месяц, 19 октября, в одиннадцать часов ночи первый конвертер Карсакпайского завода начал выдавать металл.

«Исключительной волей и энергией рабочих и административно-технического персонала большой медеплавильный завод Карсакпайского комбината пущен в назначенный правительством срок... – телеграфировали участники торжественного собрания, посвященного этому событию, Председателю ВЦИК М.И.Калинину. – Джезказганские медные рудники, Байконурские каменноугольные копи развернули свою работу по обеспечению сырьем и топливом завода. Карсакпайские горняки, несмотря на исключительно тяжелые условия работы этого района, оторванного от железных дорог, в голодной казахской степи преодолели все препятствия. Три тысячи рабочих и административно-технический персонал поручили нам передать сессии ВЦИК их пролетарский привет и заверения, что возложенная на них правительством задача, несмотря ни на какие трудности, будет выполнена».