Текст книги "Каныш Сатпаев"

Автор книги: Медеу Сарсекеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Каныш Сатпаев

Часть первая
Истоки

Человек не появляется на белый свет разумным. Он становится им, слушая людей, видя их дела, трудясь в поте лица. Он постепенно начинает отличать хорошее от дурного, а если ему суждено немало пережить, то он, конечно, и многое узнает.

Человек набирается ума, запоминая слова мудрых. Но любая беседа, какой бы она ни была поучительной, сама по себе ничего не даст. Из услышанного, подобно тому, как очищают зерно от шелухи, надо выделить истину, которую можно употребить с пользой. Так шлифуется разум человека.

Абай Кунанбаев. 19-е слово назидания, 1893 год

Младший сын

I

В начале апреля аулы Аккелинской волости один за другим покидали места зимовки. Некоторые держали путь на берега озера Каракуль, другие отправились к Ниязским горам. Только аулы бия1

[Закрыть] Сатпая по-прежнему оставались в урочище Айрык. Арбы стояли возле юрт, задрав оглобли в небо, а верблюды, предназначенные для запряжки, еще паслись на дальних пастбищах.

На первый взгляд могло показаться, что оба эти аула – Большой и Малый – не думают нынче откочевывать на джайляу2

[Закрыть], а намерены провести лето здесь, в голом урочище, сжатом крутыми склонами. Но это была только видимость. Люди исподволь собирались в дорогу. Джигиты давно уже неприметно готовили верховых лошадей к дальнему странствию. Женщины тоже то и дело что-то подшивали, по-новому подтягивали бесчисленные тюки.

Младшая жена пятидесятичетырехлетнего Имантая Сатпаева была на сносях. Вот почему глава аула не отдавал долгожданного распоряжения об откочевке. Обыкновение кочевников не принимать во внимание такой пустяк, как роды, оказалось нарушено – сорокалетняя Салима угасала в ожидании ребенка под бременем тяжкого недуга. Нельзя было и думать о перевозке больной. Бию пришлось задержать переход на джайляу, оставив исхудавший скот на скудном корме Айрыка.

Он распорядился перегнать стада на самые дальние пастбища, дабы кое-как поддержать животных в эти трудные дни. А мужчинам приказал поставить юрты-уранкаи, чтоб люди хотя бы подышали свежим воздухом весенней степи. Только Салима по-прежнему оставалась на зимовке. Ее жилище постоянно отапливали. И конечно, днем и ночью возле нее сидели старухи. Имантай особенно дорожил Салимой – слишком много у него было связано с нею...

Ему уже за пятьдесят. С первой своей женой Нурум он прожил более четверти века. Но лишь однажды за все эти годы он услышал в своем доме голос младенца, и то ненадолго. Девочка умерла раньше, чем научилась произносить слово «отец». Давно это было. Но тоска по детям осталась, она постоянно терзала Имантая как неудовлетворенное желание, как недосягаемая мечта. И когда всеми уважаемый аксакал Курмантай предложил главе аула вторично жениться, Нурум безропотно согласилась.

Выбор бия пал на вдову Канафии – племянника знаменитого Мусы Чорманова, полковника императорской армии. Когда Салима переехала в дом Имантая, ей шел тридцать первый год. Вскоре родилась девочка Казиза. Еще через два года появился сын Бокеш.

Однако счастье Имантая было зыбким. Салима часта болела – в наследство от первого мужа ей досталась неизлечимая в то время болезнь – туберкулез легких. Недуг, усиливаясь с годами, то и дело приковывал ее к постели...

Но вот тягостному ожиданию пришел конец. Двенадцатого апреля на заре в ауле появился новый человек. То был год доныз3

[Закрыть] по мусульманскому календарю, 1899 год по европейскому летосчислению. Кончался девятнадцатый век.

Мальчик родился большим и подвижным. Особенна удивляла жителей аула его необычайно крупная голова с чуть отросшими кудрявыми волосами. Лицом он был в мать, а спокойный, уравновешенный характер новорожденный явно унаследовал от Имантая.

Салима была настолько ослаблена болезнью, что не могла кормить сына. Уход за ребенком был поручен здоровой, хозяйственной и веселой нравом аульчанке Меиз, которая кормила собственного младенца. Простая, трудолюбивая, преданная семье Сатпаевых женщина стала как бы второй матерью младшему сыну Имантая. (Пройдет три десятка лет, и благодарный питомец Меиз назовет свою дочь ее именем. Пройдут еще годы, у него родится внук, и, когда другая дочь попросит отца назвать новорожденного, он, не задумываясь, произнесет имя своего молочного брата, верного товарища всей его жизни Нурлана Касенова.)

II

Только в мае аулы Сатпая начали откочевку. Двигались не торопясь, стараясь не изнурять исхудавший скот, давали ему возможность нагуливать вес, набирать силу. К тому же бий берег еще слабую Салиму и маленького Каныша.

С каждым днем степь становилась наряднее и богаче. Цветы и сочная зелень радовали глаз и веселили душу. На пятом переходе люди Имантая достигли речки Шабакай, которая терялась в сплошных зарослях чилика и тальника.

В долине реки располагались джайляу многих других аулов. Имантай распорядился объявить всем сородичам и соседям иных родов, что в ближайшие дни будет праздноваться рождение его сына.

И вскоре последовали визиты. Приезжали из ближних аулов, приезжали издалека – много друзей было у Имантая, все, кто уважал и ценил его, считали своим долгом поздравить почтенного бия с сыном. Являлись прославленные певцы и акыны, чтобы показать свое искусство и послушать друг друга. Всех – и знатных и простых – радушно встречал аул в то лето.

Гости поздравляли хозяина и желали маленькому наследнику всевозможных благ. Чтобы был знатным и справедливым бием, таким же, как его дед и отец. Чтобы вырос сильным и славным представителем своего рода. Чтобы приумножил богатства семьи.

Много чего напророчили гости маленькому Канышу. Но никто не сказал в напутствие ребенку, чтобы стал он ученым человеком. Никто не угадал, чем будет богат и силен наследник Сатпая... Ошиблись прозорливые аксакалы.

Такая оплошность вполне извинительна для стариков того далекого времени. Могли ли они пожелать младенцу стать ученым или хотя бы отдаленно намекнуть на такую возможность? Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется порыться в архивах, относящихся к той эпохе.

По отчету инспектора народных училищ Семипалатинской области в Павлодарском уезде, куда входила и Аккелинская волость, в 1900 году было 16 казачьих станиц, один уездный город и 21 казахская волость. В уезде действовали 17 начальных училищ и 3 церковноприходские школы. При этом в казахских волостях уезда в тот год не было ни одной школы. А начальные училища, действовавшие в казачьих станицах, предназначались для русских. По приказу губернатора Степного края «родителям из киргизов4

[Закрыть], желающим обучать детей», надлежало везти их в Омск и отдавать в специально открытые для них пансионаты.

Десятый аул Аккелинской волости, где родился Каныш, находился на расстоянии трехдневного перехода от уездного центра – Павлодара, шестидневного – от областного центра Семипалатинска и примерно на таком же удалении от Омска. В те времена степь еще не считала верст, основной обиходной мерой был путь, который сильный конь мог одолеть за полный световой день. Гордость девятнадцатого века – паровозы и стальные рельсы – еще не пришла в степи. Диковинкой были и другие эпохальные изобретения уходящего века: электричество, телеграф, автомобили. Все это казалось степняку сказкой...

Так мыслимо ли, чтобы старцы, собравшиеся на праздник в аул Имантая, могли представить себе возможность иной будущности для наследника бия, кроме той, что была связана с умножением стад и накоплением богатства? Уклад кочевой жизни, повседневный быт казахов были страшно далеки от научных интересов. А государственные мужи имели по поводу степных жителей вполне определенную точку зрения. Вот что читаем в письме высокопоставленного чиновника оренбургскому губернатору: «Я не завлекаюсь гиперболическими желаниями филантропов устроить киргизов, просветить и возвысить на ступень, занимаемую европейскими народами. Я от всей души желаю, чтобы киргизы навсегда остались пастухами... чтобы не сеяли хлеба и не знали не только науки, но и даже ремесла...»

Неудивительно поэтому, что среди 165 тысяч казахов Павлодарского уезда в тот последний год уходящего века насчитывалось всего несколько десятков людей, знавших русскую грамоту. Правда, хозяйство степняка веками обходилось без помощи книжных знаний. Скотоводство кормило и одевало казаха. А благополучие семьи зависело больше всего от собственного трудолюбия и наличия пастбищ. Аул, где родился первый казахский академик, не был исключением – не самый богатый, но и не нищий.

В личном архиве академика, хранящемся в Институте геологических наук имени К.И.Сатпаева АН Казахской ССР, есть несколько воспоминаний современников, знавших Каныша в детские годы.

«Он рос, как все дети нашего аула... Играл в асыки5

[Закрыть] – для этого мы взбирались на вершину сопки Карамурын, где была ровная площадка. От нас, особенно от своего брата Бокеша – шумливого мальчика, мастера на всевозможные придумки, – Каныш отличался тихим нравом, неразговорчивостью», – вспоминает Мукуш Шадетов.

«С малых лет у него был недетский характер, – пишет Иген Баязитов. – В одну игру Каныш не мог долго играть, глядишь – и заскучал раньше всех... Помню его голос, звонкий и мелодичный. Играть на домбре он научился немного раньше всех нас, своих сверстников».

«В детстве он был совсем малорослым, а голова необычно большая. Вспоминается шутка мальчишек по этому поводу: он-де до двух лет не мог без посторонней помощи стоять на ногах – слишком объемистая голова перетягивала. Каныш часто хворал, рос хилым, болезненным...» – вспоминает его дядя Мажикен Ержанов.

По рассказам сверстников, маленький Каныш предпочитал сидеть над книжкой с картинками, кем-то случайно завезенной в аул. Весной с переездом на джайляу мальчик любил бродить по степи, особенно в зарослях прибрежного камыша какого-нибудь озера, и искать яйца диких гусей и уток. Нетрудно представить то удовольствие, которое испытывал он, собирая сладкую полевую клубнику. Разумеется, и верховая езда на жеребенке приводила его как истого степняка в неописуемый восторг.

Конечно, жизнь кочевников не была сплошным праздником. Суровая природа порой донимала людей холодными сильными ветрами, ливнями и снегопадами. Бесконечные переходы, необходимые для выпаса стад, доставляли детям много невзгод. В холодные дни весенних и осенних кочевок ребятишки толпились вокруг дымившего посреди юрты очага, чтобы отогреть коченевшие руки и всегда босые ноги. И суровую долгую зиму нелегко бывало перенести в скученности тесных, плохо проветривавшихся глинобитных хижин с их убогим отоплением и освещением.

Но трудные условия жизни, каждодневное соприкосновение с жесткой природой степи закаляли детей. И они вырастали неприхотливыми, мужественными, терпеливыми и стойкими ко всякого рода невзгодам.

«Хотя Каныш был самым младшим в семье, Имантай-ата6

[Закрыть] не делал для него никаких поблажек и исключений, – рассказывает Нурлан Касенов. – Глава нашего аула всегда придерживался в воспитании своих детей, да и всех нас – аульных мальчишек – строгих правил. Все должны трудиться. И малые и взрослые. «От труда люди не умирают, а становятся крепкими и гордыми» – вот его жизненное правило».

В возрасте двух лет (по некоторым сведениям, пяти лет) Каныш лишился матери. Чахотка все-таки доконала Салиму. Старшая жена отца, бабушка Нурум, заменила мальчику настоящую мать, и ребенок отвечал ей подлинно сыновней любовью. Но будущий академик никогда не забывал той, кто дала ему жизнь. В 1963 году, за год до кончины, уже надломленный неизлечимым недугом, Каныш Имантаевич приехал на старую отцовскую зимовку и своими руками установил на могиле родителей надгробный камень...

По заведенному предками порядку размеренно текли будни в десятом ауле. Ранней весной отправлялись в дальний путь, возвращались на зимовку глубокой осенью. Зимой джигиты часто седлали коней, группами выезжали на охоту, иногда отправлялись погостить в другие аулы. Изредка сами принимали гостей.

Уход за скотом, разговоры о пастбищах, о кормах, заботы о том, чтобы выгодно продать лошадей на ярмарке и на вырученные деньги приобрести необходимую утварь и припасы, – все это целиком заполняло дни кочевника, и время бежало незаметно неделя за неделей, год за годом.

Каныш уже стал лихим наездником. Умел без помощи старших взобраться на коня – правда, приходилось подводить его к лестнице, прислоненной к стене дома, и забираться на третью ступеньку, чтобы добраться до седла. Мальчик выполнял небольшие хозяйственные поручения, пригонял с пастбища дойных кобылиц или отправлялся пригласить родича по делу из Большого аула.

Земляки Каныша славились как охотники. Многие держали соколов, ястребов. Каныш любил наблюдать соколиную охоту на уток. Поэтому охотники, выезжая на озера неподалеку от аула, частенько звали с собой младшего сына Имантая. Тогда он просил оседлать своего саврасого и с большим достоинством выезжал из аула в толпе всадников.

Однажды во время охоты молодые джигиты, увлеченные погоней за зайцем, не заметили, как Каныш исчез из виду. Спустя некоторое время его конь вернулся в аул без хозяина, волоча чембур по земле. Перепуганные аульчане немедля отправились на поиски. Виновник переполоха вскоре нашелся. Он спокойно шагал в сторону родного кочевья, тихо напевая, словно ничего не случилось. Карманы его бешмета были набиты разноцветными камнями. Оказалось, что, отстав от охотников и потеряв кавалькаду из виду, мальчик набрел на необычную россыпь, искрившуюся под солнцем. Он слез с коня, стал собирать камни и не заметил, как чембур выскользнул из рук. Когда он попытался поймать саврасого, конь ускакал. Пришлось идти пешком. Но камни Каныш не бросил.

Вряд ли следует делать из этого случая далеко идущие выводы, всерьез связывать одно из многих увлечений детства с будущей профессией академика. Но факт, что Каныш и в дальнейшем не забывал о камнях. Учитель Н.Е.Алексеев, его наставник по двухклассному училищу в Павлодаре, писал в своих воспоминаниях: «...Возвращаясь на учебу в училище после летних каникул, Каныш Сатпаев однажды привез большую коллекцию разных минералов. Эти разноцветные камешки руды явились тогда пополнением естествоведческого кабинета училища».

Почему жеребенка не съел волк?

I

В ауле Сатпая было заведено: дети, достигшие семилетнего возраста, в течение последующих трех-четырех лет обязаны обучиться грамоте. Для этого в Большом ауле содержали муллу. В свое время Имантай тоже прошел эту «школу». Однако он не довольствовался знаниями, полученными от аульного муллы. Семнадцатилетним юношей (это было в 1862 году) Имантай едет в далекий Омск – административный центр Степного края – и поступает учеником в медресе Абдрахима. За три года он осваивает основы арабского, персидского, чагатайского языков, знакомится с образцами классической литературы Востока. В этот период Имантай сходится с Чоканом Валихановым, уже прославившимся своим путешествием в Восточный Туркестан. Их знакомство было настолько близким, что некоторое время Имантай прожил в квартире Чокана. По-видимому, в эти же годы он приобщился к русской культуре – во время переписи населения, проведенной в 1897 году в Степном крае, он ответит на один из вопросов анкеты: «По-русски понимаю». Но, к сожалению, житейские обстоятельства не позволили Имантаю продолжить учение. Он возвратился на родину.

Глава аула был строг в выборе учителей. Для преподавания детям мусульманской грамоты он приглашал не случайного муллу, а подбирал для этого в городе способного выпускника одного из известных медресе.

Может быть, поэтому среди тех, кто прошел начальное обучение в ауле, многие, подобно Имантаю, стремились продолжить свое образование в городских школах.

Первым из них был Абикей, племянник Имантая. Он с ранних лет выделялся среди сверстников особой тягой к знанию и замечательной памятью. Стараниями дяди мальчик был направлен в Омск. Окончив учительскую семинарию, он возвратился в степь и всецело посвятил себя просвещению земляков. Таким образом, Абикей первым из всех Сатпаевых получил серьезное образование.

По его стопам пошел Абдикарим Сатпаев, другой племянник Имантая. Он отправился за знаниями в далекий Семипалатинск. Затем наступает очередь новых подросших представителей рода Сатпаевых. Среди них Абсалам, Магаз, сын самого Имантая Бокеш. Все они не удовлетворяются азами, усвоенными от аульного муллы, но жаждут учиться, как старшие братья, в русской школе.

Пришло время браться за ум и маленькому Канышу, и однажды он с сумкой через плечо направился в Большой аул к мулле Жумашу.

По утрам в юрте, выделенной для занятий, собирается дюжина ребятишек. Сидят смирно, поджав ноги под себя, разложив на дощечке бумагу и карандаш. Взгляд каждого устремлен в землю – это означает беспрекословное повиновение. Входит мулла, усаживается на возвышенное место. Одной рукой раскрыв священную книгу, он берет в другую длинную палку и тычет ею кого-нибудь из учеников: «Читай!» Тот громко, нараспев произносит суру из Корана, остальные подхватывают. И начинается нестройное многочасовое гудение ребячьих голосов.

Каныш, будь его воля, с удовольствием расстался бы с этой нудной долбежкой. Куда лучше покататься с высокого Карамурына! Или, оседлав саврасого, скакать навстречу ветру по долине между двумя аулами. Или взять книгу Бокеша, обучающегося у русских, часами рассматривать картинки, считать буквы – сколько их! Книги Бокеша особенные, совсем непохожие на те, что читают мальчишки у муллы. И какие интересные картинки! Бегающие жеребята, густой лес, высокие горы, огромные дома, красивые люди в военных мундирах. Даже коровы нарисованы, и все точно как в жизни. И наставник, по словам брата, у них не строгий, даже палки не имеет.

Два года проучился Каныш у муллы. По свидетельству Тармызи Имантаева, воспитывавшегося вместе с будущим академиком, «цепкая память Каныша была замечена сразу, в самом начале обучения. Сложную арабскую грамоту он освоил уже на первом году, опередив всех ребят. Потому Имантай-ата и не стал держать его у муллы в течение обязательных трех лет».

В ту пору он посещал и другие уроки. Обычно они проходили дома, на коленях у отца. И в отличие от прочих занятий здесь не было установленных дней и часов. Урок мог состояться в любое время, когда позволяли обстоятельства. Но запоминался он на всю жизнь.

Пройдет много лет. Казахский академик А.X.Маргулан напишет впоследствии:

«Под влиянием отца Каныш Имантаевич в детские годы с увлечением занимается арабским, персидским языками. Выучивает стихи Хафиза, Саади, Навои. Некоторые вещи он знал настолько хорошо, что иногда в часы досуга, особенно когда отдыхал на курортах, любил подолгу читать наизусть».

Разумеется, жизнь мальчика, которому не было еще и десяти лет, заполнялась не одними уроками у муллы или наставлениями отца. Аульные будни приятно разнообразили наезды гостей. Вечерами Каныш не давал им покоя своими вопросами и неизменными просьбами «конак каде» – расплаты сказкой за ночлег.

В их аул часто приезжали певцы и поэты. Неспроста они подолгу гостили у Имантая. Бий ценил умную беседу и сам был неплохим рассказчиком и оратором. Меткое словцо, услышанное однажды из его уст, повторялось затем другими, постепенно становясь крылатым выражением. Недаром он неоднократно избирался третейским судьей на междуродовых сходах. Ведь от такого посредника, кроме рассудительности, требовалось и умение выражать свои мысли точными образными словами. Имантай уважал и всегда был рад видеть у себя вольных, своенравных детей степи – акынов, сказителей и певцов.

Впоследствии исследователи-историки обнаружат в Ленинграде, в филиале Института востоковедения АН СССР, записи, когда-то сделанные Имантаем Сатпаевым: летопись рода Каржас и произведения прославленного поэта казахской степи Бухара Калкаманулы (1693 – 1787). Не один год собирал он эти стихи – наследие своего сородича. Он тоже был из рода Каржас – ветви генеалогического древа, на которых значатся имена Имантая и Бухара, сходятся к единому стволу на седьмом колене, во времена их прапрадедов Алтынторы и Кулыке. Можно предположить, что эти записи сделаны по настоянию Чокана Валиханова. А в том, что они оказались надлежащим образом сохранены, прямая заслуга наставника Чокана, знатока восточных языков, преподавателя Омского кадетского корпуса Н.Ф.Костылецкого. Имантай был хорошо знаком с ним.

Маленький Каныш, как все дети подражавший старшим, не остался в стороне от увлечений отца. Он с малых лет рос под впечатлением песен, сказок, поэтических творений, излюбленных в семье Имантая.