Текст книги "Каныш Сатпаев"

Автор книги: Медеу Сарсекеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– Ладно, ладно... садись. Потом будешь благодарить. Я ведь тебе сегодня ничего не даю, кроме обещания. Так что не торопись радоваться. Нам еще нужно уломать начальника главка. Думаю, мне это удастся, и они выделят на первое время некоторые суммы. Ну а потом на себя рассчитывай, на свои силенки. Вижу, хватка у тебя крепкая...

Серго улыбнулся и дружески подмигнул.

– Но учти, Каныш Имантаевич, там тоже сидят крепкие мужики. Их голыми руками не возьмешь. Разбрасываться деньгами они не любят...

– Знаем цену народным рублям, товарищ нарком. И потом... на нашей стороне решение сессии Академии наук, признавшей целесообразность строительства Большого Джезказгана.

– Читал, – коротко ответил нарком, кивнув на бумаги, лежащие в папке на краю стола. – Это веский аргумент. Но его надо умело использовать. А что, если мы поднимем этот вопрос на высшем уровне? Скажем, войдем с ходатайством в Центральный Комитет? – И продолжал, как бы размышляя сам с собой: – Конечно, первым делом важно начать строительство дороги. Затем подготовительные работы. Да... Несколько сот миллионов рублей потребуется. Но дело того стоит. Мы можем создать самый мощный комбинат в Союзе. Какая перспектива, а? В Балхаше мы планируем десятки тысяч тонн меди в год...

– А Джезказган даст в два, а то и в три раза больше, – взволнованно вставил геолог. – Самое меньшее!

– Так... А что, если по этому вопросу посоветоваться с Ивановым? А, Каныш Имантаевич? Мог бы он написать нам?

– Отчего же нет? Безусловно, напишет. Он человек объективный, прямой... Настоящий большевик!

– Давай так и договоримся, – нарком хлопнул ладонью по крышке стола. – Все эти твои записи оставь мне. Если понадобится что-либо еще, запросим. Задержись в Москве еще на день-два. Поработай в нашем наркомате. Надо подготовить предложения на Политбюро. Договорились?

– Конечно, Григорий Константинович!

– А коли так, отдыхай теперь. А то ведь и Новый год недолго пропустить! Извини, что принял в такое время. Так уж пришлось...

– Что вы, что вы! Я сегодня такой подарок получил!

– Передай привет своим разведчикам, – тепло попрощался нарком. – Их терпение будет вознаграждено. Обещаю. Пусть потерпят еще немножко. Не дадим вам больше бедствовать.

Нарком проводил Каныша до дверей. Геолог с волнением ощутил крепкое пожатие широкой, сильной руки.

– В жизни, дорогой мой, немало всяких трудностей. Бывают настоящие. И картонные тоже. Суть в том, чтобы их осилить, победить. Вот так, товарищ Сатпаев. Желаю весело встретить Новый год. Пусть у тебя все будет хорошо и в жизни и в работе!

III

Поскольку встреча Сатпаева с наркомом произошла в последний день уходящего года, продолжение этой истории следовало искать уже в документах нового, 1935 года. Автор этих строк обнаружил любопытное письмо, хранящееся в Центральном партийном архиве в фонде Г.К.Орджоникидзе.

Вот некоторые выдержки из него:

«В ЦК ВКП(б)

И.В.СТАЛИНУ.

О необходимости форсирования развития

Джезказганского месторождения меди.

Январь, 1935 г.

...Для того чтобы хотя бы в основном удовлетворить потребности нашей страны в меди отечественного производства, в пределах третьей пятилетки нам необходимо наряду с форсированием строительства начатых... приступить к строительству двух мощных медных предприятий, а именно Джезказганского и Алмалыкского...

Джезказганское медное месторождение... по всем разведанным категориям является одним из мощнейших медных месторождений мира и самым крупным в Союзе. Разведки последних трех лет позволяют разрешить проблему Джезказгана вполне грамотно. Запасы Джезказгана исчислены на основании 900 с лишним буровых скважин и свыше 1000 горноразведочных выработок. Технология добычи и переработка джезказганских руд вполне изучена... В случае положительного разрешения этого вопроса необходимо было бы создать сейчас же строительную организацию «Джезказганстрой» и выделить ей для подготовительных работ в 1935 году 3 млн. рублей с тем, чтобы в 1936 году приступить к развернутому строительству.

Единственным затруднением в освоении Джезказганского месторождения является отсутствие железнодорожной связи с внешним миром. Поэтому одновременно с началом подготовительных работ надо было бы приступить уже в 1935 году к строительству железной дороги Успенский рудник – Джезказган общим протяжением 414 км, которая соединила бы Карагандинский угольный бассейн с Джезказганом. Без этой железной дороги немыслимо приступить к развернутому строительству Джезказгана, не говоря уже о том, что немыслимо вести столь мощное хозяйство... Общая стоимость всего строительства, включая и железную дорогу, составит около 500 млн. рублей...

С.ОРДЖОНИКИДЗЕ».

К записке Орджоникидзе Центральному Комитету было приложено письмо начальника Главцветмета Шахмурадова и докладная начальника треста Балхашстрой Иванова. Они единодушно отмечали значение Джезказганского месторождения, его уникальность и преимущества в эксплуатации. По первому письму нетрудно убедиться в изменении отношения руководителей главка к проблеме изучения Джезказгана, разведка и строительство которого тормозились ими в течение двух лет; более того, теперь Главцветмет не только принимал точку зрения Сатпаева, но и настоятельно рекомендовал обратить внимание на важность открытий казахского геолога, а также ходатайствовал о выделении значительных средств для освоения Большого Джезказгана.

О Джезказгане теперь заговорили по всей стране. Задача его строительства стала рассматриваться, не без участия Серго, как важное государственное дело.

На очередной сессии ВЦИК (март 1935 г.) он говорил: «В ближайшее время нам придется приступить к строительству Большого Джезказганского комбината. Там имеются богатейшие запасы медных руд. Они расположены в глубине Центрального Казахстана, вдали от железной дороги. Необходимо быстрее строить к Джезказгану железную дорогу от Караганды...»

Той же весной у подножия Улутау специалисты Народного комиссариата путей сообщения начали вести изыскательские работы.

Послание из XIV века

I

В лето 793 хиджры19

[Закрыть], в год овцы, никогда не знавший поражения прославленный Тимур вышел из Самарканда во главе двухсоттысячного войска. На сей раз взор Железного Хромца был обращен к Золотой Орде, властителем которой в то время был Тохтамыш. Коварный Тимур избрал не кратчайший путь к стану своего врага. То ли он хотел нагрянуть на Тохтамыша с той стороны, откуда тот меньше всего ждал его, то ли замыслил заодно расширить свои владения захватом новых земель – как бы то ни было, он, двигаясь со своим войском вдоль берегов Сейхуна20

[Закрыть], второго мая достиг реки Сары-Узень21

[Закрыть].

Перед взором его расстилалась бескрайняя ковыльная степь, древняя колыбель кипчаков.

В ту весну земля эта, наслаждавшаяся покоем и тишиной после кровавых монгольских походов, снова подверглась нашествию десятков тысяч конских копыт. Тучами вздымалась пыль. Бесчисленные стаи птиц поднялись с озер, звери бежали, напуганные топотом конницы, люди оставили насиженные места и спешили прочь с пути завоевателя вселенной.

Когда властелину надоели тишина и однообразие бескрайних просторов, когда он уже потерял надежду найти что-либо, на чем можно было бы остановить взгляд, дозорные, ушедшие вперед к северо-западу, принесли весть: «На расстоянии дневного перехода возвышается гора, вершина которой касается туч. Десятки рек и маленьких речушек берут здесь начало, а еще найдешь зеленые луга для своих коней, сладкий привал – для войска...»

То была знаменитая Улутау, поднимающаяся в центре Сары-Арки.

Войско Тимура, разбитое на двести туменов, достигло Улутау и расположилось по берегам больших и малых рек, разбрелось по многочисленным лощинам.

В Улутау простояли три дня. Люди и кони отдохнули. Как утверждает летописец, утром четвертого дня перед тем, как отдать войскам приказ выступать, Тимур поднялся в сопровождении своих полководцев, визирей и придворного поэта Кермене на холм, где было водружено его черное боевое знамя, и оглядел окрестность. Взгляд его узких глаз на какое-то время остановился, устремленный в беспредельную даль.

Вдруг властелин резко повернулся и обратился к стихотворцу:

– Эй, Кермене, чем наградить этот холм, удостоившийся прикосновения моих ног? Ведь теперь земля эта принадлежит мне!

Не в обычае поэта медлить с ответом. Кермене молвил с легкой улыбкой:

– Такой чести достоин не этот ничтожный холм, а гордая вершина Улутау, что касается дымчатых гряд облаков. Но ты не смог подняться на нее и наказываешь гору за неприступность, не так ли, повелитель?!

Усмехнулся грозный воитель.

– Нет, ты ошибся, мой акын. Зачем мне недосягаемая вершина, на которую не могут ступить ни нога человека, ни копыто коня? Меня вполне устраивает этот холм, доступный и конному и пешему. Награда моя предназначена ему.

– Если так, мой повелитель, то вели зарыть на том самом месте, где водружено твое знамя, золотую чашу с твоим бессмертным именем, – посоветовал один из визирей.

– Глупец, разве тебе неведомо, что золото невозможно спрятать? Зарыть золотую чашу, чтобы назавтра какой-нибудь мошенник, подобный тебе, унес ее?

– Мудро говоришь, повелитель правоверных, – сказал Кермене, – долговечны в этом краю одни лишь камни. Если тебе угодно, вели начертать на одном из них твое бесценное имя. Только такого дара достойна земля, на которой ты стоишь.

Тимур остался доволен советом поэта и приказал:

– Кермене, хоть ты и стихоплет, но говоришь вполне разумные вещи. Докажи этим ослам преимущество обыкновенного камня перед золотой чашей!

Кермене послал за мастером-камнерезом и велел воинам найти несколько валунов величиной с большой сундук. Когда камни были доставлены, он вынул из ножен саблю, и, подав ее одному из сарбазов, сказал:

– А ну попробуй, какой из них тверже.

Одна из доставленных глыб вызвала восхищение мастера-индуса – ни булат Дамаска, ни меч, кованный кузнецами Багдада, ни тяжеловесный самаркандский молот не смогли оставить царапину на ее поверхности.

– Никто не позарится на этот камень, – заметил поэт. – А имя повелителя на его поверхности не сотрется и через тысячу лет.

В тот день летописец похода Шараф-ад-Дин Али Йадзы вывел арабской вязью: «Повелитель взошел на вершину Улутауских гор и долго наслаждался видом окружающей степи, которая была покрыта прекрасной зеленью от одного конца до другого... Затем он приказал войскам принести камни и соорудил здесь большую пирамиду, на которой искусные мастера высекли дату этого счастливого события, чтобы сей долговечный памятник мог сохранить память о нем на долгие годы...»

II

Август 1935 года. В вечном безмолвии, как и сотни лет назад, лежит опаленная солнцем кипчакская степь. Серые ковыльные холмы, окутанные маревом горы, нескончаемый простор – кажется, само время остановилось над этой землей, прошлое и будущее слились в один бесконечно длящийся миг. Но вот поднимается пыль из-за продолговатой возвышенности. Нет, то не случайный вихрь вздымает в воздух невесомый прах – по степи мчится автомобиль.

В машине сидят шестеро. Один из них Григорий Мироненко, водитель быстроходного «фордика». Он не только шофер, но и кормилец группы. Иной раз, подстрелив дрофу или антилопу, он готовит такую шурпу, что геологам могут позавидовать завзятые гурманы. Рядом с ним сидит минералог Таисия Алексеевна, а остальные четверо расположились в кузове грузовика. Один из них – Каныш Сатпаев – руководитель группы. Он не любитель быстрой езды. Мало того, зачастую Каныш Имантаевич, закинув за плечи рюкзак, взяв в руки геологический молоток и договорившись с водителем о месте встречи, отправляется пешком. Случается, что руководитель отдаляется от своих километров на десять-двадцать...

В этот раз они выехали на разведку во всеоружии, взяв с собой все необходимое: инструменты, топливо, еду, посуду, – и исколесили довольно значительную территорию. Пошла вторая неделя, как они в поле.

Сегодня решили сделать привал на берегу реки Жетикыз. Обычно добирались до места ночлега засветло и встречали прохладную осеннюю ночь большим костром. Однако нынче задержались по вине Каныша Имантаевича, который не минует ни одного холмика, обязательно поднимется на него, все прощупает, обстукает молотком. А таких возвышенностей встретилось в этот день немало.

После того как прошлой зимой в Москве Сатпаев добился средств на возобновление разведки в широком масштабе, он часто стал удаляться за пределы освоенных территорий. Если в окрестностях Джезказгана ему была знакома каждая сопка и он наизусть помнил все интересные выходы горных пород, то в этих отдаленных местностях, где почти не ступала нога геолога, Каныш осматривал любую приметную возвышенность.

Когда он спускался по склону холма к берегу Жетикыза, уже вечерело.

Но Каныш все же решил завернуть и на вторую, ближайшую к их пристанищу, сопку. К его удивлению, вершина оказалась настолько обширной и ровной, что на ней с легкостью мог разместиться небольшой аул, в то время как с равнины сопка казалась остроконечной. Все видно отсюда как на ладони: на севере голубеет низменность Ханшапкан, за ней на горизонте едва маячат хребты Улутау. За миражами смутно белеет долина Кенгира. Удивленный величественной картиной, открывающейся с этой невзрачной на вид высоты, Каныш взглянул на планшет: «Э-э, да я стою на Алтын-Шокы – Золотой сопке». Он ожидал, что это название подразумевает нечто выдающееся, высочайшее, главное... «Почему же Золотая? Народ редко ошибается, давая названия, часто они прямо указывают на то или иное месторождение...» Не подобный ли случай перед ним?

Его властно захватила эта возникшая внезапно мысль. Увидев издали груду камней на самой середине площадки, он заволновался еще сильнее. Геолог зашагал быстрее, влекомый каким-то радостным предчувствием. Мигом забылась усталость.

Ему сразу бросилось в глаза, что эта груда камней не была похожа на те, которые он в изобилии встречал в горах и степи. Она напоминала основание двенадцатиканатной юрты. Лишь в середине ее зияло черное углубление.

Внимательно осмотрев странное образование, геолог обратил внимание еще на одну особенность: камни, сложенные как попало наверху, внутри углубления располагались в определенном порядке, напоминая какое-то строение.

Наклонившись, Каныш поднял пару булыжников. Удивление его было настолько велико, что, быстро присев, он достал еще несколько камней с самого дна углубления. Не было сомнений в том, что все они прошли значительную тепловую обработку. С помощью лупы он даже обнаружил прилипшие к камням частицы древесного угля. «Печь. Обыкновенная древняя печь!» Каныш не раз находил развалины их в окрестностях Улутау. Примитивные домны клали прямо в горах, чтобы плавить руду. Но для чего использовалась эта? Если для плавки металла, то должна быть и руда невдалеке...

Забыв о времени, о том, что его ждут внизу, он рылся в камнях, желая во что бы то ни стало понять назначение печи. Пока Каныш установил: топка была глубоко внизу, а дымоход, вытягиваясь отвесно, заканчивался именно в том месте, где он стоит; плавили не металл, а что-то другое; возможно, и не плавили вовсе. Что-то подогревали?.. Но, во всяком случае, это не обыкновенный очаг для приготовления пищи.

Однако пора было возвращаться. Место ночлега осталось где-то левее сопки. Если идти напрямик, можно дойти за полчаса. Он с сожалением спустился с каменной кладки и направился к своим. Но, отойдя на какую-то сотню шагов, резко остановился: прямо перед ним лежал необыкновенной формы камень величиной с сундук...

Несколько лет тому назад, когда он впервые приехал в Улутау, старейшина этих мест Омеке как-то говорил ему: «В молодости, когда искал потерявшихся коней, на какой-то сопке я видел необычной формы камедь с меткой на одной стороне...» Указать это место не брался: «Прошло слишком много лет...» Только назвал в качестве ориентира каменную насыпь, занимавшую площадь приблизительно с окружность юрты. И когда Каныш наткнулся теперь на необыкновенный валун, ему вспомнились слова аксакала. «Это, видимо, тот самый меченый камень, о котором говорил Омеке». Только на нем виднелись не пиктограммы, как он ожидал, а обыкновенные арабские письмена. Он хотел тут же прочесть надпись, призвав на помощь затверженную с детства арабскую азбуку. С великим трудом разобрал одну строчку. Это были обыкновенные славословия аллаху, всегда сопровождающие начало писем и посланий, принятые у мусульман. Но дальше Каныш ничего не смог понять...

Коллеги устали ждать своего руководителя. Вода в чайнике почти выкипела. Пришлось отправляться на поиски Каныша.

Из дневника бывшего коллектора группы Сергея Александровича Рожнова:

«Мы с Шарипом нашли Каныша Имантаевича возле огромного камня. Настроение у него было приподнятое. «Давайте, джигиты, попробуем сдвинуть. На Алтын-Шокы мы нашли клад ценнее золота. Это, по-моему, бесценное сокровище!» – говорит нам. Видимо, действительно оно было бесценное. Мы не смогли нанести царапину на камень даже крепким геологическим молотком. Втроем не смогли сдвинуть его с места. Такой он был тяжелый. Вернулись в палатку, попили чаю. А наутро отправились к камню. Я сфотографировал его «фотокором». Чтобы снимок хорошо получился, набелил зубным порошком надпись на камне. Так родилась фотография, часто сопровождающая статьи об Улутауском камне, которые время от времени появляются в печати».

III

После возвращения из экспедиции Каныш Имантаевич отправил фотографию в Москву, в Академию наук. Через несколько месяцев в центральных газетах появилась статья о замечательной находке геолога Сатпаева в Улутауских горах. Известный ученый-востоковед Поппэ расшифровал надпись на каменной плите. Она гласила: «В год овцы, 793 прибыл в страну Токмак, в поход на Токтамышхана. В этом месте воздвиг оба. Да помнят все люди обо мне с молитвой. Аминь. Султан Турана Тимурбек...»

Осенью 1936 года на имя Сатпаева в Карсакпай пришло письмо от директора Эрмитажа, академика Иосифа Абгаровича Орбели. Он извещал о решении академии направить в Улутау специальную научную экспедицию и о постановлении художественного совета сделать достоянием Эрмитажа мемориальную каменную плиту – памятник знаменитого похода Тимура – и просил указать ученым местонахождение камня.

Через некоторое время валун с Алтын-Шокы занял то место в Эрмитаже, где он стоит и по сей день.

Камень из Улутау – случайная находка Каныша. Но случаен ли был интерес его к каменному письму Тимура? Такова уж была природа этого неуемного человека: постоянное стремление к знанию, интерес ко всему новому, неизведанному. Именно эта жажда исследователя заставила его еще в юности составить учебник алгебры, побудила к собиранию произведений народного искусства. «Каныш Сатпаев, молодой казах-инженер, получивший образование в Томском технологическом институте. Прекрасный знаток и хороший исполнитель баянаульских песен, давший для настоящего сборника ряд очень ценных сообщений не только в области напевов и мелодий, но и текстов, и снабдивший последние русскими переводами», – писал Александр Викторович Затаевич в предисловии к своей книге «500 казахских песен и кюйев», изданной в 1931 году.

Эта любознательность, жажда открытий закономерно привели его к находке, представляющей собой большое историческое значение. И то был не единственный ценный памятник, обнаруженный геологом. На правом берегу реки Буланты он отыскал изображения диких животных на обрывистом утесе из сланцевых пород. Подобные изображения находил он и в долинах рек Тамды, Жетикыз, изображения людей – на высоте Едиге, на берегах Бала-Жезди и Сарысу. Сатпаева занимала и своеобразная архитектура мавзолеев Алашахана, Джочи, Домбаула, хотя все это и было весьма далеко от его прямых обязанностей...

«Настоящая статья не имеет целью дать полное и систематическое описание всех имеющихся в Джезказганском районе многочисленных доисторических памятников, – писал он в работе, опубликованной журналом «Народное хозяйство Казахстана» в начале 1941 года. – Она составлена главным образом для того, чтобы показать археологам и краеведам, какой разнообразный и интересный материал ожидает исследователей в этом районе».

В этом был весь Сатпаев – человек с широким кругозором, живший многообразными интересами.

Будут и город и море

I

Знойный июнь 1936 года. Полдень. Вдруг встрепенулся от неожиданного автомобильного гула аул Бекболат, расположившийся на джайляу вдоль реки Кенгир в урочище Наушабай. Население аула высыпало из юрт. Оказалось, снова приехал Каныш Сатпаев. Не один, с ним еще несколько человек.

Когда машина остановилась, прибывшие, выбравшись из кузова, стали отряхивать пыль с одежды. Затем гости направились к шестистворчатой белой юрте посреди аула. Это было жилище старейшины – Абдрахмана.

– Ассалаумагалейкум!

– Алик салам, Канышжан!

– Здравствуйте.

– Ыздрасти, кунак. Проходи!

– Живы-здоровы, мил человек, куда путь держите?

– Понравился чудесный кумыс вашего аула, и вот снова пожаловал, да не один, – пошутил Каныш.

– Хорошо поступил, что приехал. Ты всегда для нас человек желанный. Слава аллаху, который посылает таких гостей!

– Спасибо, Абеке, за доброе слово.

– Ну проходите в юрту, – Абдрахман приподнял кошму у входа. Затем, обратившись к своей старухе, сказал: – Они, должно быть, с утра под солнцем, испечься можно. Поторопись с кумысом.

Здесь было семь дворов: Абдрахмана, Самета, Алима, Балгимбая, Байсымака, Жандильды и Аубакира. Все главы семей происходили из ветви Бекболат рода Найман. Жили скромно. Пасли скот, занимались земледелием.

– Каныш, дорогой, ты в последнее время что-то зачастил в наш Наушабай. Не успеет замести следы твоих ног, и снова ты здесь. Неужели ты нашел что-нибудь в недрах нашего джайляу? – спрашивал хозяин юрты, передвигая к себе миску с кумысом.

– Нет, богатство Наушабая не в глубине земли, а на поверхности, Абе. Если хотите знать, в чем дело, пригласите всех ваших людей. Послушайте о будущем Наушабая, – говорил Каныш. – А мои спутники приехали из Москвы, чтобы заранее прикинуть, как и что.

Пока гости пили кумыс, вернулся мальчик, посланный за аульчанами. И скоро юрта старейшины была переполнена сородичами.

– Не знаю, сохранится ли название Наушабай за этой местностью, – сказал Каныш, обращаясь к ним, – знаю только, что на том возвышении, где расположен ваш аул, будет возведен город.

– Город, говоришь?

– Какой город?

– Большой, как нынешний Карсакпай? С такими же длинными саманными бараками?

– Эй вы, потише! Слушайте не перебивая! – прикрикнул аксакал.

– Нет, город, который будет возведен здесь, не станет походить ни на один из известных вам. Разве это города? Карсакпай и Джезказган – это городишки, родившиеся от нашей бедности. А в этом улицы будут прямые как стрела. Дома красивые и такие высокие, как пять бараков, поставленных один на другой. В ограде каждого разбиты цветники, растут тенистые деревья. По величине он равен десяти Карсакпаям, сотням таких поселков, как нынешний Джезказган. Сюда придет настоящая железная дорога, будет построен большой пассажирский вокзал. И не только город – мы построим здесь завод, который будет в десять, в сотни раз больше Карсакпайского. Тогда нынешний Джезказган-рудник превратится лишь в пригород этого нового города. А жители будут ездить на работу отсюда.

– Ойбой, мы до рудников и верхом-то добираемся лишь за полдня. Если отсюда будем ездить, то когда же работать? – подал голос кто-то у входа.

Каныш улыбнулся и ответил:

– Между городом и рудником будут постоянно курсировать быстрые поезда или будут ходить большие автобусы. Иначе говоря, пока у твоей хозяйки успеет самовар вскипеть, ты уже будешь на руднике.

– Ладно, карагым22

[Закрыть] Каныш, нельзя тебе не верить, – вздохнул старик Абдрахман. – Но и трудно поверить. Твой рассказ похож на сказку, в которой за ночь успевают построить чудесный город. Пока мы не лишились рассудка, скажи, когда это должно случиться? Мы-то, старики, увидим все это?

– Увидите, – твердо сказал Каныш, – обязательно увидите. Уже в следующем году сюда, где стоит ваша юрта, по железной дороге придет поезд. А там легче, на все остальное потребуется пять-шесть лет.

– Да сбудутся твои слова, дорогой! Стало быть, на следующий год нам не следует располагаться здесь, ведь надо уступить место новому городу.

– Да, вам придется расстаться с джайляу и поискать его где-то подальше. Верховье Кенгира на протяжении тридцати километров будет занято озером.

– Шутишь, карагым, что значит озеро?

– Откуда возьмется озеро, с неба упадет, что ли?!

– Не с неба, сами сотворим. Плотиной задержим весеннюю воду Кенгира, как поступили с Кумолой у Карсакпая. Но эта плотина будет намного больше той. Строящимся городу и заводу нужна вода, много воды. Сады и цветники, деревья, о которых я вам говорил сейчас, тоже будут поиться его водой.

– Вот это дело!

– Неужели доживем до такого дня?

– Слышала, байбише, нам никак нельзя умирать, но увидев все это своими глазами.

– А что будем делать мы? Куда вы денете нас, семь дворов?

– Об этом не печальтесь, отагасы. Все получите прекрасные квартиры в новом городе. Ведь вы не будете сидеть сложа руки, а сами будете принимать участие в строительстве. Ну а вон те ваши малыши будут учиться в школах этого города. И, как знать, со временем станут инженерами, хозяевами завода...

Каныш допил кумыс, поблагодарил хозяина и отодвинулся от достархана. Все молчали. Будто решали, верить или нет только что услышанному. Чуть погодя один из старцев с почтением спросил Каныша:

– Все это, Канышжан, ты сам придумал? Как только голова твоя могла вместить столько, а?

Каныш скромно улыбнулся.

– Такое большое дело не придумывается и не решается одним человеком. Много знающих людей изучали этот вопрос, не раз обсуждали, спорили и вот наконец пришли к единому мнению.