Текст книги "Люди и бультерьеры"

Автор книги: Майя Валеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Когда я позвонила ему в пятницу, секретарша медовым голосом сказала, что он в срочной командировке. Я позвонила еще через несколько дней – Игнатьев был занят, принимал международную делегацию. Я звонила снова, но он был практически недосягаем. Секретарша уже хорошо знала мой голос.

Я разозлилась на него. Как бы ни рядился Игнатьев в одежки политика и крупного государственного деятеля, он в сути своей оставался тем дворовым Бонусом, который имеет судимости, общается с братвой и не умеет разговаривать без мата. Я боялась, что совершила тактическую ошибку. Ведь если Крис и в самом деле у Бонуса, у него теперь было достаточно времени, чтобы спрятать Криса так, что уже никто и никогда не найдет его. Я думала еще и об одной смешной вещи: вот приду я в милицию и скажу – я подозреваю, что депутат Государственной Думы украл мою собаку. То-то будет смеху у милиционеров!

И вдруг однажды вечером позвонила Ирина.

– Извини, что я пропала! Но я точно узнала, что у Бонуса в коттедже есть какой-то белый бультерьер, он у них самым сильным и лучшим считается, бабки приносит своими победами. Мне рассказали надежные люди, которые сами там были. Может быть, это и есть твой Крис?

От волнения я даже начала заикаться:

– Ирка, поехали туда! Ты ведь знаешь, где он живет?

– Знаю, мы же с ним знакомы.

– Я тоже с ним познакомилась. Интервью у него брала.

– Вот как? – Ира очень удивилась. – Хорошо, поедем в воскресенье. С утра. Я за тобой заеду. Мне кажется, мужа твоего не нужно брать. Мы с Бонусом уж сами как-нибудь договоримся!

Итак, было решено, мы поедем в воскресенье. Оставалось только его дождаться.

XIII. Чужие законы

Ирина подъехала с утра, как и обещала. Мне стоило немалых усилий, чтобы убедить мужа не ехать с нами. Фарит был удивлен моим упорством:

– Ну, знаешь, разговаривать с братвой – совершенно не женское дело! Мало ли что там случиться может? Как я могу отпустить тебя одну?

– Но Бонус – старый знакомый Иры, мы договоримся, вот увидишь.

– Как знаешь, – он пожал плечами и принял тот знакомо-отчужденный вид, какой он принимал всегда, если был обижен или обескуражен. За столько лет нашей семейной жизни я настолько хорошо изучила его, что знала наперед все его слова и повадки.

Мы обе облегченно вздохнули, когда наконец отъехали от дома.

– Давненько я Олега не видела, даже интересно будет взглянуть. – Ирина как всегда выглядела блестяще. – Он два года был моим любовником. И знаешь, расстались по глупости. Я лишь зашла со старым знакомым в кафе, а кто-то из его «шестерок» тут же ему сообщил… Мне он нравился, хотя в постели ничего особенного… Но его деньги, его сила… Они всех его баб сводят с ума. А тебе он как, Янка?

– Что-то в нем есть, но я бы не стала ради денег… да и, – я пожала плечами. – Он вообще меня не интересует. Меня интересует Крис!

Совсем немного, но я все же кривила душой, разговаривая с Ирой об Игнатьеве. Я и сама никак не могла понять, чем же он меня все-таки задел. Неужели тем, что фантастически богат? Это было бы глупо. Нет, не этим. Он был ни на кого не похож. Грубоватый, прямой, откровенный. Самое необычное, он был искренним. Мне нравилось, как он говорил о России. Чиновники, политики, бизнесмены, – о, эта братия была знакома мне! Эта стая хищных пираний, за считанные годы превратившая богатую страну в груду жалких развалин. Я не верила им. Я порой ненавидела себя за то, что делала с ними интервью: мне казалось, и я пачкаю себя их грязью.

– А у него есть семья? – спросила я…

– Конечно, все как положено. Жена, сын и дочь живут зимой в Испании. Ему ничто не мешает забавляться со своими девчонками. Бонус, знаешь ли, предпочитает «моделек». Чем более она длинноногая и безмозглая, тем для него лучше…

– Я и не сомневалась! – ухмыльнулась я.

Весенний день разгорался, и солнце ослепительно разливалось на заледеневшем за ночь шоссе. В сумраке леса еще белели рваные пористые шматы снега. И лес был душист, прозрачен, напоен весенним предчувствием тепла. Вскоре мы свернули с основной трассы и углубились в самую чащу по более узкой и ровной дороге.

Ирина великолепно водила машину. Сама я так еще и не собралась сдать на права. Я не сомневалась, что за рулем я буду чувствовать себя комфортно. Но, во-первых, машина у нас в семье одна, и ежедневно спорить, кто ее возьмет – я или Фарит, мне совершенно не хотелось. Во-вторых, я просто не верила, что когда-нибудь запомню и смогу сдать правила дорожного движения. Разобраться в дорожных знаках было выше моих сил.

Вскоре мы нагнали целую вереницу машин.

– Смотри, все едут на собачьи бои, – сказала Ира.

На душе у меня было томительно, тревожно. Что, если Крис уже погиб в каком-то бою?! Если мы опоздали! Этого я себе не прощу. Зачем я только ждала воскресенья?! Нужно было в тот же день рвать сюда.

Я закурила, пытаясь хоть немного успокоиться.

На опушке леса, у крайнего коттеджа, скопище машин напоминало автостоянку. И они все подъезжали и подъезжали.

Кое-кто привез с собой бультерьеров, кавказцев, алабаев. Псы тут же озверело бросались друг на друга, сдерживаемые пинками, криками и руганью своих хозяев. Воздух был наполнен возбуждением – как всегда бывает перед началом празднеств, скачек или соревнований.

Вопреки ожиданию, никто не обращал на нас внимания, и я облегченно вздохнула. Я никого не знала здесь, знать не хотела, и также не хотела быть узнанной кем-то.

– Пойду поищу господина Игнатьева, – кивнула Ира и растворилась в толпе.

Вокруг небольшой арены, напоминающей яму, были сбиты лавки, и они постепенно заполнялись народом – веселым, шумным, жующим и пьющим. На самой арене снег уже совершенно растаял, обнажив широкие, хорошо обструганные доски.

Я боялась, что меня могут узнать именно те, из машины, кто увез Криса. Хотя я постаралась на сей раз предстать в несколько ином обличье. Тогда они могли заметить лишь некое создание среднего пола в зимнем пуховике, вязаной шапке и очках. Теперь я была в длинном черном пальто и в шляпе, прикрывающей почти половину лица.

Я внимательно огляделась. Заметила глухую стену забора, и маленькую калитку, в которую то и дело сновали какие-то мутно-темные личности. Верно там, за этой калиткой, находится и псарня Бонуса. Оттуда был слышен многоголосый лай. Вдруг из калитки выскочил Алик и побежал куда-то, словно гонец с важным донесением. Сердце у меня замерло и забилось, глухо и редко. Я оглянулась в надежде, не появилась ли Ирка, но ее нигде не было. Я подумала раздраженно: «Неужели сначала нельзя было решить с Крисом, а потом уж миловаться со своим любовником?!»

Нет, я вовсе не хотела столкнуться с Аликом и потому быстрым шагом бросилась к маленькой калитке.

Я вошла в длинное кирпичное здание, открыла тяжелую утепленную дверь. Лай, взорвавшийся со всех сторон, оглушил. Мне, никогда в жизни не боявшейся собак, стало не по себе: с обеих сторон на сетку бросались питы, стаффы и бультерьеры. Зубы и глаза их сверкали в полутьме.

Да как же здесь можно найти Криса?! Разве его узнаешь в этой стремительной мешанине?

– Крис! – позвала я, но мой голос потонул в рычании и лае разъяренных собак. Я торопливо пошла вдоль вольеров, вглядываясь в каждую собаку. Большой тигровый бультерьер начал яростно грызть сетку при моем приближении.

В соседней клетке билось, лаяло и визжало что-то белое, широкогрудое и большеголовое. Именно «что-то», потому что в этот миг, когда я задохнулась в восторге невероятного узнавания, мир вдруг приобрел призрачные, нереальные очертания, поплыл, затуманился, – это было похоже на мгновенное и буйное опьянение.

– Крис! Мальчик, мой хороший мальчик! – закричала я.

И он ответил мне таким до боли знакомым восторженным, торжествующим лаем, не лаем даже, а криком!

Я суматошно заметалась возле сетки, за которой кричал, прыгал и бесновался Крис. Это был он и не он: Я с трудом, постепенно узнавала его в этом мощном, грубом, широком, покрытом свежими и старыми шрамами псе – он оказался вдруг намного крупнее, чем был в моем представлении.

Конечно же, вольер открыть было невозможно – нас разделяла эта грубая сетка, и Крис бился в нее своей тяжелой, похожей на кувалду, ободранной головой; его восторг и радость, не находя выхода, уже превращались в истерику. Я прижала к сетке свои ладони:

– Что они сделали с тобой, Кристи?! Бедный мой мальчик, ну тихо, тихо, успокойся, я с тобой…

И он вдруг и в самом деле затих, прижался к моим ладоням горячей, шершавой головой и зажмурил блаженно глаза. А до меня дошло, докатилось отдаленным эхом – Алик! Все это время Алик был тут, у Бонуса, был с Крисом. И значит… значит, это он навел на Криса! Быть может, он даже сидел в той самой машине. Вот оно, как все просто. А Бонус! Мелкий воришка-депутат. Печется о благе народа и крадет собак!

– Мерзавцы! Убила бы… – в ярости шептала я. – Подлые твари… Как же ты не растерзал их, Крис?

Скрипнула тяжелая дверь и в проеме я увидела высокую фигуру входящего Бонуса. За ним торопливо семенил Алик. Уже не контролируя больше себя, я бросилась к ним навстречу.

– Ну что, Бонус! Я нашла свою собаку, которую ты у меня украл! Депутат хренов! – я подскочила к ним. Увидела побелевшее лицо Алика.

– Алик, мерзавец, это ты украл Криса! Подонки, сейчас же отдайте собаку. Я в милицию заявлю.

В первое мгновение ни Бонус, ни Алик не произнесли ни слова. Только собаки ревели со всех сторон, и громче и яростнее всех бесновался Крис у меня за спиной.

– Постой, постой. Я же купил у тебя собаку. За штуку баксов. – Бонус посмотрел на Алика, и вдруг одним молниеносным и оглушительным ударом в челюсть сшиб его с ног. Маленький щуплый Алик отлетел как щепка.

– Это не я, это Ухо! Он заставил… – жалобно залепетал он.

– Ах ты, стукач подзаборный! – взревел Бонус. – Ухо сам за себя ответит!

Я никогда вблизи не видела, как бьют людей. Бонус был в два раза выше и шире Алика. Он даже не дал ему подняться: новый профессиональный удар был еще сильнее. Алик шваркнулся об сетку. Лицо его залилось кровью. Он даже не пытался сопротивляться. Только хрипел еле слышно: «Прости, Бонус, прости…»

– Ты вот у нее должен прощения просить… – и тут он обрушил на Алика такой многоэтажный мат, какого я тоже никогда в своей жизни не слышала.

Я вообще не могла сдвинуться с места от ужаса и изумления. Один Бонус в гневе был страшнее всех его питов и бультерьеров вместе взятых. Это истязание было столь ужасно, что как бы я не относилась к Алику, но такое вынести было невозможно. Похоже, Бонус решил забить его насмерть.

– Прекрати, Олег! Прошу тебя, сейчас же прекрати!! – я смотрела на огромные красные кулаки, на красное, кровью налитое лицо Игнатьева с ужасом.

– Я не крал твою собаку. Этот сморчок сказал, что ты его продала. И надул меня на штуку баксов. Вот и все. Извини. Я сам тебе заплачу штуку за моральный ущерб, – глаза Игнатьева, еще мгновение назад белые от ярости, теперь были по-прежнему безмятежно сини.

– Не нужно мне штуки. Сейчас же верни мне собаку.

– Не веришь мне? – он усмехнулся и вытер со лба обильно выступивший пот. – А с этим… мы еще разберемся, – он кивнул в сторону Алика, который лежал неподвижно, не смея пошевелиться.

Игнатьев улыбнулся и хотел положить мне руку на плечо, но я инстинктивно отшатнулась от этой руки, только что наносившей такие страшные удары.

– И вот так всю жизнь, Яна: одни недоделки кругом. Им лишь чужое хапнуть, лишь бы надуть… Еще и Ухо! Вот сука! Больше они у меня не работают… Пойдем, зайдем, глотнешь чего-нибудь, тебя трясет всю.

– Никуда я не пойду. Я приехала с Ириной. Отдай Криса и мы поедем, – я с изумлением почувствовала, что отношение ко мне Бонуса как-то переменилось.

– Черт с ней, с Ириной, – грубо сказал Бонус. – Я тебя прошу, зайдем ко мне на минуту, потолкуем. Не бойся меня, солнышко.

Он был одновременно неприкрыто груб и столь же неприкрыто нежен. Это совершенно обескураживало меня. Я никогда не встречалась с подобным мужским экземпляром.

– Что мне тебя бояться? Это ты должен меня бояться. Ты слышишь, Крис лает. Открой клетку! – сказала я вызывающе.

– Он столько тебя ждал. Подождет еще немного. Пойдем, – он мягко и властно подтолкнул меня к выходу. И, удивляясь самой себе, я подчинилась.

Пока мы поднимались на высокое крыльцо, к нам то и дело кто-то подскакивал:

– Олег Иваныч, начинаем? Начинать пора!

– Какие будут указания?

– Там юдинские приехали…

Бонус отмахнулся от них, как от назойливых мух:

– Начинайте, мать вашу…

Дом был большой, уютный, красивый, но какой-то неживой. Во всем ощущалось, что здесь не живут постоянно. Мы прошли в кухню, всю сверкающую каким-то дорогим деревом.

– Немножко коньяка? – спросил Игнатьев.

Я села в кресло и закурила сигарету:

– Лучше джин с тоником.

– Джин так джин.

– Слушаю тебя, Бонус. – у меня все еще дрожали руки.

– Янка, солнышко. Только одна просьба – никогда, никогда не зови меня Бонусом, ладно? – он улыбнулся мне почти нежно и поставил передо мной звенящий льдом и тут же покрывшийся испариной стакан.

– Хорошо, Олег Иванович, – усмехнулась я.

– Не иронизируй. Лучше просто Олег, – он прошелся по кухне, большой, плотный, пружинистый. И вновь напомнил мне льва. Нет, скорее тигра. Я внимательно, с интересом разглядывала его. У него было простое русское, очень правильное лицо. Очень белая кожа. Очень золотистые брови. Очень густые волосы светло-ржаного цвета. Очень жестокие губы. У него были, оказывается, очень густые золотистые ресницы.

Я с удивлением, с чувством все нарастающего внутреннего протеста вдруг поняла, что не смотря ни на что, он мне нравится. Этот грубый чужой мужлан! Он из тех, с кем никогда, ни при каких обстоятельствах я не имела и не хотела бы иметь никаких дел! Мне никогда не нравились белесые, грубоватые, плотные, похожие на боксеров-тяжеловесов, мужчины с такой же тяжеловесно-грубоватой речью. Мне никогда не нравились ни самодовольные нувориши-бизнесмены, ни скользкие, гладко-сытые дельцы от политики, ни циничные чиновники, поднявшиеся на дрожжах своего комсомольского прошлого. Но этот… Он так непохож на всю эту братию. Что-то в нем есть такое, зацепившее меня. Мне стало тревожно, я разозлилась на себя.

– Послушай, Олег, я поеду! Давай покончим с разговорами. Я принимаю твои извинения. Мне ничего от тебя не надо. Я возьму Криса, и мы поедем. Не нравятся мне все эти бои. Вы и так превратили мою собаку черт знает во что! – я затушила сигарету и встала.

За окном, на арене, истерично визжали и лаяли собаки. Видимо, какой-то бой был в самом разгаре.

Игнатьев улыбался. Мне показалось, что он смотрит на меня с грустью.

– Янка, хоть ты и журналистка, но ты представления не имеешь, по каким законам живут некоторые люди…

– И ты тоже?

– В какой-то мере. Приходится иногда.

– Это какие законы, бандитские, что ли?

– Называй их как хочешь.

– К чему ты клонишь? Я не понимаю…

– Не хочу пудрить тебе мозги. Но прежде, чем ты заберешь Криса, он должен драться. Он будет сегодня драться.

Кровь бросилась мне в лицо. Захлестнула мгновенная ярость. «Да он что, издевается надо мной?!» Я почувствовала, еще чуть-чуть, и из глаз брызнут слезы. Как жестоко ошибалась я еще секунду назад, полагая, что Игнатьев у меня «на крючке», что я владею ситуацией, что он понимает меня!

– Да как ты смеешь?! Украли мою собаку, а теперь и не отдаете! Плевать я хотела на ваши законы! На твоих бандюг, по которым зона плачет!

– Извини. Людям, которые сделали сегодня ставки, которые ехали сюда специально из Питера и везли собаку для боя с Крисом, тоже наплевать на тебя. Ты не понимаешь, что для этих людей твоя жизнь ничуть не ценнее жизни их собаки. Пойми ты это! Это не игра, это бизнес, это деньги, большие деньги. Тысячи баксов сейчас на кону. Мне они не нужны, эти конкретные баксы. Если Крис победит, ты возьмешь их себе.

– Что же ты думаешь, мне нужны деньги, заработанные его кровью или его смертью?! Нет, Игнатьев, не меряй ты всех своей меркой! А если Криса загрызут сегодня насмерть?! Вон, толпа, они сюда за этим пришли! Им нужна только кровь, только смерть! Ублюдки.

– Прости, Янка, но сейчас другого выхода нет. Я уверен, Крис сделает этого Ред Ноуза.

– Какого Ред Ноуза… – я обреченно опустилась в кресло. Слезы медленно, неумолимо ползли из глаз, но я не вытирала их. Я ощущала себя беззащитной мышью, попавшей в мышеловку, глупой птицей, угодившей в ловушку.

– Ред Ноуз, знаменитый красный пит, тот самый, из Питера.

Игнатьев подошел ко мне, и погладил меня по голове как ребенка. Рука его была чугунно-тяжела. Я подняла на него глаза, сказала, грустно и мрачно:

– Я не понимаю всех вас… Вы из параллельного мира. Вы – чудовища… Я вас всех ненавижу.

– Ненависть – штука страшная. Старайся ненавидеть как можно реже, Янка. Это я тебе говорю на своем опыте. Ты мужественный человечек. Возьми себя в руки. Помоги Крису. Не бойся за него. Бой – это его жизнь, уж поверь мне! Тем более, если ты будешь рядом – он победит, вот увидишь! Я тоже с вами – с тобой и с Крисом, не бойся, – Игнатьев заглянул мне в глаза. Он улыбался мне так нежно, как будто только что признался в любви.

Ну уж нет. Больше меня не проведешь. Я ответила ему взглядом, полным холодной ненависти.

– Не верю я тебе, Игнатьев.

В дверь постучали. Показалась голова какого-то парня. Он крикнул, тяжело дыша:

– Олег Иваныч, где ты?! Где буль, мать его? Ред Ноуза ведут!

– Иду! – рявкнул Игнатьев.

И все происходившее дальше казалось уже каким-то странным, тяжким, бесконечным сном. Я вновь испытала пугающее чувство всеподавляющей силы Игнатьева. Я была словно загипнотизированный кролик перед удавом…

– Пойдем, – он взял мою руку решительно и мягко, и я послушно пошла за ним.

– Сними свое красивое пальто. Вот куртка, одень ее, – он дал мне какую-то яркую куртку, и я послушно облачилась в нее.

Почуяв издали мое приближение, Крис разразился торжествующим заливистым лаем. Я вошла к нему в вольер и попала в его лапы – в самом прямом смысле слова! Он чуть снова, как когда-то, не разбил мне губу – от радости он совершенно ошалел и уже почти не контролировал себя. А я гладила и обнимала его – такого незнакомого, чужого, изменившегося… Все его тело было в шрамах, уже заживших и еще свежих. Они были похожи на броню. Крис словно вырос за это время: грудь его стала еще шире, а плечи – еще мощнее. Глыбы каменных мышц бугрились под кожей.

Я с трудом пристегнула поводок, и Крис сам тут же потянул наружу. Он уже знал, куда и зачем. Отчетливый яростный рев дерущихся псов снаружи звал его.

XIV. Запах крови

Он бродил в гуще толпы, невысокий, незаметный, весь по-мальчишески стройный, в короткой курточке и джинсах, плотно обтягивающих бедра. Скуластое, немного птичье, остроносое лицо, тонкая оправа очков на носу: невозможно было понять, сколько ему лет. Мастер казался очень молодым. Хотя дело-то шло к пятидесяти. Но это было совершенно несущественно – он ощущал себя на двадцать пять. Ему иногда говорили, что он похож на Эдичку Лимонова – и это ему льстило. Мастер не был знаком с Эдичкой, хотя несколько раз бывал в разных городах на его вечерах. Ему нравились эдичкины романы, его злобно-разбитная газетенка и нравилась национал-большевистская партия, в которую Эдичка начал играть совсем недавно.

Мастер тоже играл в свою игру. И в этой его игре у него не было ни имени, ни дома, ни семьи. Все это было у него когда-то. В той, прежней жизни – когда он был нормальным советским офицером. А потом в его жизни случился Афганистан. Лихая пуля даже не задела его. Афганцы не взяли его в плен. В этой кровавой мясорубке Мастер только и делал, что убивал врагов да хоронил друзей. Он словно сел на иглу: теперь он должен был убивать врагов постоянно – чтобы жить, чтобы не сойти с ума. Алкоголь, наркотики, секс – вся эта труха не могла дать и толики того наслаждения, с которым он убивал врага.

Поначалу Мастер думал, что пропадет теперь в мирной жизни. Но оказалось, что вокруг тоже полыхает война, невидимая, тайная и кровавая. Нет, деньги его в сущности не волновали – они были лишь приятным дополнением. Важнее всего была идея: если вспух гнойник – его надо убирать только скальпелем. Пусть все потонет в терроре, анархии и огне – чтобы возродиться потом из пепла… Он решил, что это его миссия – освобождать землю от гноя.

Он начинал с мелочевки – к нему долго присматривались. Но он выполнял свои задания столь филигранно и совершенно, что те, на кого он работал, очень быстро поняли: ему можно поручить все.

Мелкие бизнесмены, банкиры, коммерсанты, уголовные авторитеты местного разлива, один слишком любопытный журналист, один слишком непослушный директор спиртзавода… Мастер знал, что он способен на большее, на крупное, на глобальное. На такое, чтобы содрогнулась вся страна, чтобы ненавистные демократы начали визжать и стенать во всех своих купленных средствах массовой информации. Впрочем, «крупнячок» может принадлежать и лагерю коммунистов – для него все они одним миром мазаны.

Ах, как он любил почитать где-нибудь в вагоне или в самолете очередной бульварный детективчик! Киллеры стали любимыми героями толпы. Мастеру не нравилось это слово. Он любил настоящее, звонкое, сильное слово – террорист.

Вот уже несколько лет для него не существовало государственных границ. Благодаря своим клиентам Мастер объездил Европу, Азию и Америку. Мир этот был восхитителен. Но ни с каким африканским сафари не могла сравниться его собственная охота!

В этом деле нельзя спешить. И Мастер никогда не спешил. Он становился тенью своего клиента, он вживался в его жизнь, он проникался его привычками, его чувствами, его характером. Он наблюдал его – как следит охотник за резвящимся в прерии диким зверем. Он изучал его, как трепетный исследователь-натуралист. Он терпеливо ждал, когда клиент наберет хорошую скорость, расправит крылья, чтобы взлететь в недосягаемую высь, и вот тогда он делал ЭТО… Это было… как оглушительный, долгожданный оргазм после томительно-долгой любовной прелюдии.

Вот и теперь, толкаясь среди людей, Мастер с нескрываемым интересом наблюдал за собачьими боями. Раньше он не сталкивался со столь приятно-возбуждающим зрелищем. Эти собаки были великолепны. Мастер видел, что они созданы для жестокого, смертельного боя. Как хороши были их мускулистые выносливые тела, их тяжелые головы с мощными челюстями! И главное, их неистребимый дух, их безрассудный характер, толкающий их в бездну смерти. «Выйду на пенсию – заведу такого пса!» – весело подумал Мастер.

Он был спокоен и расслаблен – у него еще было много времени. Ведь ЭТО должно произойти как раз накануне очередных выборов. А до выборов еще ровно семьдесят восемь дней. (Мастер любил точность во всем, особенно в датах и цифрах).

Он прилетел в этот город две недели назад – был командирован на один из заводов для оформления договоров поставки. И уже добился на этом поприще значительных успехов. Побывал и в офисе своего нового клиента, господина Игнатьева. А в выходной решил посмотреть на собачьи бои, о которых ему с жаром рассказывал сосед по столику в гостиничном ресторане.

Этот Игнатьев, или в прежней своей жизни – Бонус, – был презабавным типом. Так что заказ Мастеру очень нравился.

Мастер наверняка знал об Игнатьеве больше него самого. Он мог бы запросто написать его автобиографию. Иногда Мастер думал, что было бы здорово сочинить книгу о своих клиентах – получилось бы интересно!

Он знал друзей и врагов Игнатьева, его партнеров, помощников, «шестерок», кассиров. Он знал имена и привычки его любовниц. И даже знал, что его жена Ксения с двумя милыми детишками живет в Марбелье, маленьком городке на южном побережье Испании. Впрочем, Игнатьев зря волнуется за свою семью. Не нужна она Мастеру. Мастер не трогает невинных детей.

Он удобнее устроился на скамейке, откуда хорошо просматривалась арена. Вздохнул широко всей грудью, с наслаждением щурясь на весеннем солнышке. Вышиб щелчком сигарету из пачки, закурил.

Он с любопытством смотрел, как его клиент вышел из калитки вместе с молодой женщиной, ведущей на поводке крупного белого бультерьера. На арене их уже ждали. Противником буля был ярко-рыжий, тупорылый, перевитый узлами мышц кобель неизвестной Мастеру породы.

«А это что за баба? Надо бы узнать…» – вяло подумал Мастер и зевнул.

Пьянящий восторг переполнял сердце Криса. Он готов был сокрушить стадо слонов – не то, что одного противника. Ведь рядом была она, Мама!

За все то время, что провел Крис в неволе у Бонуса, он не проиграл еще ни одного боя. Он был в расцвете своей устрашающей красоты: казалось, что на его грязно-белой шкуре не было ни единого местечка, не тронутого клыками его противников. Старые и новые рубцы и шрамы, незажившие раны покрывали всю его некогда гладкую и блестящую шкуру. Теперь на его теле играла каждая, даже самая маленькая мышца.

Он был любимец здешней публики. Он заслужил этот восторг, это уважение. Он казался непобедимым. Его встречали дружным и радостным ревом.

Его сегодняшний противник, питбультерьер Ред Ноуз рядом с ним сразу же показался неказистым и хлипковатым. Он был, пожалуй, мелковат. У него были высокие лапы и узкое тело. Длинный хвост, придавал его облику что-то кошачье: такие хвосты рисовали на древних фресках у гепардов. Красно-медная, без единого пятнышка шерсть блестела. В отличие от коренастого бультерьера, жилистое тело Ред Ноуза было легким и плоским. Нос и брылы у него были рыже-кофейные, и выпуклые глаза – желто-голубые. Голова его была необыкновенно крупна – словно это была голова от другой, более мощной собаки.

Это был не первый пит, с которым дрался Крис. Вообще говоря, шансы бультерьера выйти победителем в бою с питом практически равны нулю. Питбультерьер – самая универсальная боевая собака, а бультерьер – при всей его самоотверженности и силе, не обладает той фантастической, почти кошачьей гибкостью, которая позволяет питу выворачиваться из самой безвыходной ситуации. Но Крис, был видимо, необыкновенным бультерьером. Он умел побеждать даже в бою с питами!

Толпа не знала Ред Ноуза. Толпа не любила «чужаков». Она кричала и улюлюкала:

– Рахитик! Дистрофик!

– Сделай его, Крис!

Я с трудом сдерживала Криса. Он был еще сильнее и неукротимее, чем раньше. Но когда я взглянула на Ред Ноуза, сердце екнуло в нехорошем предчувствии. Я и сама не могла бы себе объяснить, почему. Я чувствовала только, что нужно остановить, не дать начаться этому бою… Чувствовала, но уже ничего не могла сделать. Мне было знакомо это ощущение… Это все равно, что взбираться на отвесную скалу все выше и выше, и знать, что внизу – бушующее море, а впереди – неверная, узкая, осыпающаяся тропа, грозящая подвохами и неожиданностями.

Я как кролик на змею, смотрела в оскаленную, красно-кофейную, брызжущую слюной, полную мелковатых белых зубов пасть Ред Ноуза.

– Пускай! – крикнули в мегафон.

Собаки сшиблись в один бело-рыжий клубок.

Что это было?! Безумие, гипноз, сильнодействующий наркотик? Азарт чудовищной и жестокой схватки вдруг полностью поглотил меня, растворил в себе. Я не знала, сколько прошло времени. Яма была залита кровью. Псы осатанело рвались навстречу собственной смерти.

– Добить! Добить! – ревела толпа.

И вновь Ред Ноуз был над Крисом. Неукротимый, словно заводной механизм, он вдавливал в землю распластанного бультерьера…

И только тут пелена словно спала с глаз. Я поняла – Крис сейчас погибнет. Вот оно! То было предчувствие его смерти… Екнувшее сердце.

Я бросилась на скользкого, сырого от пены и крови Ред Ноуза.

– Остановите его!! – я зарыдала, с ужасом понимая, что вот сейчас никто ничего не успеет да и не захочет сделать, и Крис умрет.

– Отойди! Прочь! – закричал рефери.

– Бой не кончен! Пусть убьет! – возбужденно выдохнула толпа.

Я бросилась к стоящему позади меня Игнатьеву:

– Олег, умоляю тебя, пожалуйста, прекрати это!

Он бросил на меня свой отстраненный, холодный взгляд. Нет, этот бандит мне тоже не поможет. Мне не на кого больше надеяться…

– Ладно! Мы проиграли, мать вашу! – заорал неожиданно Игнатьев. – Растаскивай, суки! Давай, Ухо, чего раззявился!

Ред Ноуз держал Криса мертвой хваткой. Бультерьер почти уже не шевелился. Несколько человек послушно бросились к ним. Стали засовывать между зубов пита специальную металлическую палку.

– Мы убили его! Вы убили… – рыдала я.

Я вновь ощутила на своем плече чугунную тяжесть руки Игнатьева.

– Сейчас я отвезу его в клинику. У меня есть врач, который вытаскивает их с того света. Вот увидишь.

Я не верила ни единому его слову. Я почти ненавидела его. Никогда еще в своей жизни я не ощущала себя такой растоптанной и униженной.

– Ухо! Машину сюда! – рявкнул Игнатьев и послал вслед метнувшемуся Ухо реплику чистейшего, отборнейшего мата.

Толпа теперь обступала нас со всех сторон, нависала над нами жадно и алчно. Я видела, что Крис еще дышит. Я поддерживала его голову, и его открытый глаз смотрел прямо на меня.

И мне нравились собачьи бои?! Нет зрелища абсурднее, чудовищнее и бессмысленнее.

Ред Ноуз тоже весь истекал кровью, пошатывался, но шел сам, окруженный оживленной и радостной «группой поддержки».

Тут же, в шумной и возбужденной толпе стоял Мастер. Почти вплотную к Игнатьеву, который, присев на корточки, тоже наклонился над белым бультерьером. Мастеру было искренне жаль маленького белого песика. Этот Ред Ноуз превратил его в кровавый шмат мяса. Резко пахло свежей кровью.

С жадным любопытством смотрел Мастер на мощные плечи Игнатьева, на его широкую шею, на большой затылок и копну густых светлых волос. Он был крепкий орешек, этот Игнатьев. Но не для Мастера.