Текст книги "Люди и бультерьеры"

Автор книги: Майя Валеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

III. Первое лето

В жизни каждого домашнего щенка наступает момент, когда его впервые в жизни выводят на улицу, и он с удивлением узнает, что мир не ограничивается стенами его уютного жилища, что кроме его хозяев существует еще много других людей, что кроме него самого – множество других собак.

Фарит наконец решил, что щенок, получивший полную дозу всевозможных прививок, достаточно окреп, чтобы противостоять тем ужасным инфекциям, что каждый год собирали в городе свой зловещий урожай – энтерит и чумка особенно не щадили молодых собак. Я давно и с нетерпением ждала, когда же наконец можно будет начать гулять с Крисом.

Стоял тихий и теплый день – один из нежных, призрачных предвестников весны. Казалось, ничто еще не предвещало ее прихода – сугробы были высоки и глубоки, а сам снег – сух и хрусток. Вороны, отъевшиеся на помойке, лениво покачивались на ветках тополей. Но небо было уже не зимним. Сквозь светлые высокие облака просвечивала ультрамариновая синева.

Крис зажмурился от яркого света и жадно вдохнул холодный душистый воздух. Его лапы коснулись чего-то холодного и мягкого. Щенок торопливо поднял лапу и встряхнул ее, поднял другую, сделал несколько неверных шагов и обалдело уселся на хвост. Вокруг был бесконечный простор, и белый, ослепительный свет!

Он, в свои четыре месяца, вовсе не был неуклюжим увальнем, какими бывают в его возрасте щенки многих пород собак. Стройные толстые лапы, выпуклая, и уже широкая грудка, крупная голова с острыми ушами, подвижный прутик хвоста. По бульдожьей линии достались Крису широкий лоб и массивная, несколько коротковатая морда. Но раскосые, маленькие, глубоко посаженные глаза с толстыми веками явно указывали на его принадлежность к племени бультерьеров.

Прошел еще месяц, и Крис принялся за свою квартиру всерьез. Похоже, он просто не знал, куда девать распирающую его энергию. Когда заканчивалась утренняя суета, все уходили из дома – наступало время Криса. Теперь он мог делать абсолютно все, что хотел. Он забирался на кухонный стол и сметал с него все предметы. Он залезал во все шкафы и грыз все подряд: пакеты с крупой и старые кастрюли, подушки, обувь, столярные инструменты, одежные щетки… Каждый вечер мы возвращались домой с ожиданием нового сюрприза, и Крис всегда оправдывал наше ожидание: мы находили то перегрызенный шнур от телевизионной антенны, то сломанный алоэ в разбитом горшке, то разорванную подушку, покрывшую палас белым как снег пухом, то новый веник, разворошенный до последней веточки. Когда мы начали тщательнее запирать шкафы, Крис стал «разрабатывать» полы и стены. Однажды вечером мы обнаружили, что линолеум на кухне отодран почти что на треть и перемолот на мелкие кусочки. Потом настал черед кухонной стены – она печально обнажила свою бетонную сущность.

Мы вырастили не одну собаку. Но никто из них, и даже все они, вместе взятые, не наносили имуществу столь ощутимого ущерба! К тому же других собак еще можно было как-то вразумить – наказать, и в конце концов добиться послушания. Но этот миленький белый песик! Он не принимал никакой резкой критики. Бить его было просто невозможно – неуправляемая ярость охватывала этого маленького звереныша, казалось, он, не дрогнув, готов перегрызть всем горло.

После того, как Крис поработал над недавно купленным мягким уголком на кухне, даже мои нервы не выдержали (а я спокойнее Фарита переношу всевозможные «шуточки», которые устраивают домашние животные).

– Нет, это просто невозможно! – воскликнула я, горестно взирая на разорванный в клочья мягкий уголок, еще утром такой новенький и красивый. – Ты должен ему показать, кто в доме хозяин, иначе завтра он нас сожрет! Он даже тебя ни во что не ставит!

– Пусть растет свободным, – пожал плечами Фарит. – Иначе, это будет не бультерьер.

– Нет уж, ждать, пока он совсем обнаглеет! Уж лучше вернуть его обратно Алику. И кто его просил навязывать нам эту собаку! Хотела же я ротвейлера! Ни одна собака не ведет себя так… Крис меня просто унижает своим нахальством.

– Я никому не отдам Кристью! – сказал вдруг Тимур, и в его темных глазах заблестели слезы. Он сел на пол и обхватил щенка обеими руками. Тимур уже с трудом мог сдвинуть с места тяжелую тугую «тушку» Криса. Теперь щенок, еще минуту назад настороженный и готовый к обороне, весело и нахально улыбался, глядя на меня немигающим взглядом: «Вот, смотри, у меня есть защитники!»

В то время мои отношения с Крисом были довольно сложными и нестабильными. Конечно же я любила его, но гуляла с ним редко, разве что ежедневно варила ему кастрюльку супа. Крис казался мне очень избалованным и капризным. Я была уверена, что муж воспитывает собаку неправильно. Но это была как бы «его» собака.

А Фарит каждый день подолгу гулял с ним и начал почти что ежедневные изнурительные для щенка велосипедные пробежки. Крис менялся на глазах: из толстого увальня он превращался в крепкого, мускулистого, молодого пса. Вскоре появились и новые знакомые – владельцы собак. С одним из них, Валерой, у которого была веселая, заводная фокстерьерша Белка, Фарит часто ходил на дальние болота, где Белка и Крис охотились на сусликов.

Ему было пять или шесть месяцев, и он был совершенно благодушно настроен по отношению ко всем собакам. Он не боялся больших и взрослых псов, не валился перед ними в священном трепете, подставляя живот и вытягивая лапы, не лизал униженно их в морду и не заглядывал просительно в их глаза. Он просто был с ними на равных, он всех приглашал поиграть с ним, побегать, побороться. Ему еще пока не встретился пес, который бы захотел устроить ему трепку: уж больно весел и добродушен был маленький белый бультерьерчик!

Белка, которая была уже гораздо мельче Криса, обладала таким же неукротимым темпераментом, и могла носиться по поляне, играть, кувыркаться и бороться с ним часами. И Крис обожал ее со всей пылкостью своего наивного детского сердца.

В первый раз, когда они пошли поохотиться на сусликов, Крис долго не мог понять, что же от него требуется. Он с глупым удивлением смотрел, как Белка, одурев от волнения, пытается выгнать суслика из норы. Первого суслика она проглотила мгновенно, и Крису достался лишь вкусный волнующий запах… Но недаром считались неутомимыми охотниками его знаменитые предки! Запах свежей крови, запах ужаса, запах страха – пробудил в нем дремлющий, но могучий инстинкт охотника. Откуда взялась вдруг в нем злоба к любимой Белке?! Яростно рыча, Крис уже не подпускал ее к следующей норе, и когда напуганный суслик с предупреждающим свистом выскочил из своего убежища, он тут же оказался в пасти Криса. Молочные клыки у него выпали, а постоянные еще не выросли, но он сжал тельце суслика своими беззубыми челюстями и проглотил его целиков, и не поперхнувшись.

– Ну и реакция у него! – восхитился Валера, который был опытным охотником и знал толк в охотничьих собаках. – Фокстерьера таким приемчикам надо учить и учить, а этот на лету хватает. Я бы пожалуй с парой-троечкой таких собачек и на кабана пошел!

С того дня Крис понял, что такое для него запах крови. И теперь все, что летало, бегало и шевелилось, стало объектом его охоты. А для нас началась бесконечная «кошачья трагедия», потому что именно кошки чаще всех остальных живых существ встречались подрастающему разбойнику. И остановить его мы уже не могли. Кошки стали неукротимой страстью Криса.

Фарит продолжал свое довольно жесткое воспитание в «свободном стиле». Каждый день по утрам Крис бежал за велосипедом. И если сначала он уставал, тянул назад, тормозил движение велосипеда, то очень скоро Фарит стал замечать, что привычных двух-трех километров для пса мало, он ничуть не задыхается и не устает, а наоборот, весело несется впереди, да еще и велосипед за собой тянет!

Однажды во время прогулки им пришлось переходить через глубокий ручей с сильным течением. Через него была перекинута узенькая рельса.

– Вперед! – скомандовал Фарит.

Крис решительно ступил на рельсу и пошел вперед. Но на середине ему вдруг вздумалось посмотреть, идет ли за ним хозяин. Он резко повернулся, оглядываясь, и не удержав равновесия, с тяжелым плеском шлепнулся в воду. Он тут же ушел под воду с головой – он был слишком тяжелым и плотным, его как железный слиток, тянуло ко дну. Его не было долго, или Фариту просто показалось, что долго. Наконец, появилась его голова. Выпучив глаза, он жадно хватал воздух, неловко бил по воде лапами, но все же не тонул, а плыл к берегу, преодолевая течение. Наверное, любой хозяин, увидев скрывшегося под водой собственного щенка, тут же бросился бы к нему на помощь. Но Фарит хотел, чтобы Крис выплыл сам, без его помощи, чтобы привыкал полагаться в этой жизни только на себя самого.

Я пришла в ужас, узнав об этом эпизоде:

– Как ты мог?! Ведь Крис чуть не утонул! Он же еще маленький!

– Я хочу, чтобы у него был характер.

В ответ я непонимающе и возмущенно пожала плечами. На мой взгляд это была просто бредовая идея моего мужа.

Крис очень любил воскресные дни и праздники, потому что в такие дни никто никуда не спешил, никто не оставлял его одного в квартире. Как приятно, когда люди, которых ты любишь, рядом с тобой! К тому же, когда хозяева дома, нормальная и честная собака не сделает ничего такого, что могло бы их рассердить или расстроить. Разве объяснишь людям, что когда их нет рядом, такая тоска заползает в сердечко, что непременно хочется как-нибудь развлечься, чтобы хоть ненадолго забыть о том, что ты один! Кроме того, если вся семья в сборе, то прогулка обещает быть долгой и интересной. А еще лучше куда-нибудь поехать! Крис просто умирал от восторга, когда оказывался в салоне автомобиля. Он даже полюбил его запах – а ведь ужасная грубая вонь бензина и железа поначалу очень раздражали его.

Однажды в солнечное и тихое воскресенье Криса повезли в лес. До сих пор Крис не знал, что это такое.

Крис предпочитал ездить исключительно на переднем сидении. Если это место было занято Мамой, то он не стесняясь, не спрашивая разрешения, забирался к ней на колени. А если она садилась позади вместе с Ребенком, то Крис по-барски разваливался на кресле. На перекрестках он начинал выглядывать в окно, если оно было приоткрыто, радостно улыбался, громко и жарко дышал и пытался лизнуть Папу в висок.

Они выехали за город, и Крис, высунув голову, жадно ловил ноздрями незнакомые и волнующие запахи деревни, дыма, прошлогоднего сена, кур, коров, лошадиного навоза, сырой земли и еловой хвои, – из этих запахов словно был соткан сырой, упругий встречный ветер.

Широкая трасса, перерезавшая лес на две половины, уходила вниз, а отсюда, сверху, уже был виден мост над голубоватым маревом Волги и покрытые дымкой поля и холмы на другом берегу. Изредка над нагретым асфальтом беззвучно вспыхивали желтые огоньки первых бабочек-лимонниц. Сомлевшие на солнце деревья словно удивленно и кротко прислушивались к бродившей по их стволам жизни, готовой вот-вот взорваться молодой и радостной зеленью листвы.

Они остановились на обочине, Крис первым вылетел из машины, с удовольствием проваливаясь всеми четырьмя лапами в мягкий воск оттаявшей земли, помчался по лесу. Тысячи запахов, незнакомых и волнующих, окружили его. Печально пахли прелые листья, весело и душисто – молодая, еще слабая травка. Нос Криса уловил и слабый запах лисы – совсем недалеко, на склоне, пряталась ее старая, давно покинутая нора. А вот здесь поздней осенью прошли кабаны; их запах остался даже на стволах деревьев. Крис не знал, конечно, кто они такие, но отточенный веками охотничий инстинкт подсказывал ему – это его добыча, и шерсть на загривке у Криса поднималась дыбом.

В припадке восторга Крис носился кругами, перескакивая через упавшие деревья, врезался на бегу в гущу прошлогодних сухих веток, крутился на месте, пытаясь схватить свой ускользающий хвост… На какое-то время он даже забыл о своих хозяевах – его просто переполняла слепая радость жизни. Он жил, он дышал, он ощущал упругость и стремительность своего сильного, молодого тела, как это было хорошо! Наконец Крис очнулся и услышал голоса хозяев, звавших его. Он медленно, удивленно приходил в себя. Ему не хотелось покидать этой чудесной поляны. Но вот он услышал призывные гудки машины, услышал глухое хлопанье дверцы и шум заводящегося двигателя, и вдруг испугался: а что, если его сейчас оставят в лесу одного?! Он по-щенячьи заскулил и бросился к машине, повизгивая и задыхаясь от удушливого волнения. И только в машине, в объятьях смеющегося Ребенка, Крис успокоился. Он положил голову на Мамины колени, и длинный розовый язык вывалился у него из пасти. Морда его стала совсем розовой, Крис улыбался, щуря одуревшие от счастья и без того узенькие глазки и приоткрыв широкую пасть, в которой уже подрастали грозные зубы – недлинные, но широкие у основания, похожие на сахарные остроконечные айсберги.

Это было первое в жизни Криса лето. Самое счастливое лето в его жизни: на даче, в Займище, когда можно было до изнеможения носиться по песочному берегу, жадно лакать речную воду, старательно плавать за брошенной палкой, валяться в песке и в земле, и носиться, носиться по лесу до тех пор, пока не подогнутся от усталости все четыре лапы, и он не упадет как подкошенный и не заснет долгим глухим сном…

Однажды я взяла Криса с собой в деревенский магазин. Я не обратила внимания на то, что поводок возле карабина держался чуть ли не на одной нитке: ошейники и поводки на Крисе вообще «горели» очень быстро.

И вот мы идем по деревенской улице. Крис бешено тянет, возбужденно дышит, почти хрипит. Куры, привыкшие к деревенским собакам, бессмысленно и равнодушно косятся на него, занятые своими куриными делами. К этому времени Крис уже постепенно становился «социально опасен»: уже начались потихоньку его первые драки с собаками, преследование котов и птиц.

Я не успела среагировать – поводок просто лопнул. Я увидела только, как порвалась последняя нитка, и Крис оказался на свободе!

– Ко мне! Рядом! – закричала я, хотя взывать к его послушанию не имело никакого смысла.

Стремительный, как белая молния, молчаливый, метнулся он к стае кур. Что тут поднялось! Пыль, кудахтанье, шум, облачко белых перьев взметнулось маленьким бураном. Куры бросились врассыпную, но в пасти Криса уже билась одна из них. Я в ужасе оглянулась. Что может быть неприятнее праведного гнева деревенских жителей!? Но к счастью, в этот жаркий полдень улица казалась вымершей. И пока какая-нибудь старушка выберется из своей избы за ворота, нужно было исчезнуть. Я прекрасно понимала, что этот подлый куриный убийца ни за что ко мне не подойдет и свою добычу не выпустит. И я бросилась бежать прочь от Криса и вон из деревни – благо, мы находились на ее окраине. Крис весело помчался за мной с несчастной курицей в зубах. При этом он жадно оглядывался – не бродит ли поблизости еще какая-нибудь живность. Когда мы остановились, тяжело дыша, Крис вдруг совершенно потерял интерес к мертвой курице и равнодушно уронил ее в траву.

– Что ты наделал!? Это фу, понимаешь, фу, Крис!! – в отчаянии сказала я, понимая, что мои слова до него совершенно не доходят. Нет, это была вовсе не тупость. «Тупым» бультерьера я назвать никогда бы не смогла. Это было нечто, неконтролируемое самим Крисом.

В ответ на мои слова Крис все же виновато вильнул хвостом и нервно зевнул. Ему хотелось бегать, играть и прыгать. Если бы сейчас рядом оказалась новая курица, он поступил бы с ней точно также, как и с предыдущей. Он продолжал завороженно оглядываться.

Несколько деревенских собачонок выскочило из переулка. Дравшиеся между собой псы тут же забыли о своих дрязгах, увидев «чужака». Они с дружным лаем обступили Криса, который уже извивался на поводке, хрипя от возбуждения. Я даже кожей чувствовала, как в нем нарастает и разгорается ярость. Если бы Крису удалось дотянуться хотя бы до одной из этих собак! Я боялась, что поводок снова порвется. Догадывались ли эти собачонки, как смертельно опасен для них этот маленький белый странный песик? Вряд ли. Они даже и представить не могли убийственной силы его челюстей и всей глубины его беспощадной и неукротимой ярости.

Хозяева на своей деревенской улице, они, бывало, гоняли с победным лаем больших незнакомых псов. Все эти городские аристократы, которые приезжали летом с дачниками, – овчарки, колли, эрдельтерьеры, сенбернары, – уважали неписаные собачьи законы. А чуть ли не главный из них – это право на собственную территорию. Самое большее, на что незнакомец может рассчитывать – это «пометить» столб или камень, мол, и я тоже здесь был! Но никто не имел права перечить хозяину территории, возмущаться или спорить с ним. Если тебя гонят – ты просто обязан уйти. И потому ничего удивительного не было в том, когда маленький визгливый кобелек мог прогнать большого и сильного пса. Это не смелость и не трусость – просто таковы законы.

Большинство собак никогда в своей жизни не встречалось с бультерьерами, этими бастардами собачьего рода. Они не подозревают, какая энергия таится в этих небольших собачках. Они не знают, что у бультерьеров полностью отсутствует чувство страха, и что бультерьеры не признают никаких законов, не играют ни в какие игры и правила приличия. Для них даже «противоположный пол» как таковой не существует. Даже закона Силы не признают эти безумцы! Они погибнут, но никогда не признают своего поражения. Если собачье общество хотя бы умозрительно сравнить с человеческим – то бультерьеры являют собой чистейший пример уголовно-криминальных элементов этого общества, не признающих ни законов, ни правил. И что удивительно, эти самые криминальные элементы сами тянулись к этой породе: именно в этой среде бультерьеры были наиболее популярны.

Наш славный маленький Крис, становясь старше, все более явно выказывал свой буйный характер. А ведь никто не учил, не заставлял его драться. Никто специально не травил его на собак. Все это было в нем с самого рождения.

После того, как из его пасти с трудом вырвали несколько глупых и нахальных дворняжек, мы старались выгуливать его только в наморднике. Но и намордник на такой собаке как Крис, подчас оказывался бессилен предотвратить очередной инцидент. Иногда Крису удавалось ловко сдергивать его. И тогда почти всегда он находил и убивал кошку. Возле подъездов и на бесчисленных помойках было их великое множество. Одним прыжком Крис настигал кошку. Он мог при этом быть и на поводке – ему хватало одного лишнего миллиметра, чтобы исхитриться и сцапать кота. Самодовольству котов однако не было никакого предела – все они почему-то полагали, что собака непременно испугается их злобного урчания и фырканья. А Крису только это и было нужно! Он совершал свой молниеносный бросок, и ошарашенная кошка, ничего не успев понять, уже погибала в его челюстях, как в живой мясорубке. Любое сопротивление было бесполезным: морда Криса словно была покрыта броней – он вообще не реагировал на укусы и острые когти.

Охота на кошек стала самым любимым его занятием. Наказывать и бить его было бесполезно. Он забывал обо всем на свете, вынюхивая кошачьи следы, шаря по кустам и засовывая нос в каждую подвальную дыру. Никакие «фу», никакие крики, никакие угрозы, удары – ничто не способно было заставить Криса разжать зубы и отпустить жертву. Вскоре мы нашли единственно эффективный метод – накидывали на его шею петлю из поводка и начинали душить его. По-настоящему душить! Его могучее горло все же постепенно сдавалось, язык синел, глаза вылезали из орбит, Крис начинал хрипеть, задыхаться и наконец вынужден был разжимать челюсти. Но чаще всего, даже вызволенная таким образом кошка все равно погибала – какие внутренности выдержат давление в несколько атмосфер!

Да, – часто думала я, – на кабаньей охоте Крису бы цены не было, наверное. Или на древней арене, когда предки современных бультерьеров выходили даже на бой с быками. Но ведь Крис жил среди обычных мирных людей и безобидных собак. Он вызывал у обывателей безотчетный панический страх.

Но удивительно, он нас не разочаровывал, а наоборот пленял и влюблял в себя все сильнее и сильнее, даже несмотря на все свои недостатки. Ведь только мы знали, что на самом-то деле он добрый, любящий и нежный.

IV. Анатомия ненависти

Сторож садоводческого товарищества «Журналист» Валера, по прозвищу Дюшес, и белый бультерьер ненавидели друг друга. Правда, вражда эта началась за несколько лет до появления Криса на свет – с тех самых пор, как у дачного участка под номером двести один появились новые хозяева. Вместо старой развалюхи они за один сезон построили очень красивый домик с башенками, что делало его похожим на маленький замок. В понимании Дюшеса эти люди не были ни нормальными работягами, как все, ни «деловыми», которых он уважал и которым всегда завидовал. Кто их разберет, были они, кажется даже не журналистами, а поэтами или художниками, а значит, считал Дюшес, бездельниками и продажными шкурами. «Писаки» не сеяли ни редиски, ни укропа, не высаживали ранние огурцы и помидоры, не ездили поливать свою рассаду в жаркие весенние дни, а приезжали на дачу большой и шумной оравой, жарили шашлыки, жгли до утра костер, бренчали на гитаре, не давая покоя уставшим садоводам.

Но хозяйка этой «блатхаты», как любил называть ненавистную дачу Дюшес, была потрясающе красивая телка. Эта ее красота приводила Дюшеса прямо-таки в бешенство. Он знал, что ее зовут Яна. Дурацкое и странное имя! Но в его необычности таилась для Дюшеса какая-то загадочная и притягательная сила. Один раз он случайно увидел Яну на пляже: как всегда вокруг нее было полно мужиков, они пили пиво, курили, смеялись и играли со своей старой овчаркой, забрасывая палки далеко в воду. У этой Яны все было как надо, как на картинке из «Плейбоя». И Дюшес жадно, украдкой, с ненавистью смотрел на нее и на мужиков рядом с ней, и думал только об одном – кто же из них имеет эту телку?!

Потом он узнал, что она давно замужем и у нее есть ребенок. Но кто из этих мужиков был ее мужем, Дюшес понять не мог очень долго.

Однажды весной он шел по платформе вдрызг пьяный. Он даже не помнил, чего он привязался к этой Яне. Просто заметил ее, и она на него подействовала как красная тряпка на быка. На поводке у него был Полкан. Он стал травить на нее Полкана. Но она совершенно спокойно и умело ударила Полкана в нос, и пес тут же скуксился, заскулил и испугался ее. По правде говоря, Полкан был смелый и злобный только на цепи.

– Ублюдок! – с ненавистью сказала тогда она.

Дюшес запомнил и это слово, и ее презрительный взгляд, и то, что она совершенно не боится собак. Но даже тогда она была чертовски красива. И он возненавидел ее еще больше.

В общем, стычки Дюшеса с «писаками» случались почти каждый год. Как-то их овчарка Гера забежала на участок Дюшеса и поломала помидорный куст. Дюшес с превеликим удовольствием заехал ей по хребтине увесистой палкой. Паршивая сука визжала так, будто ее режут. Это Дюшесу очень понравилось. Был у них одно время еще мерзкий, маленький, черный бульдог. Вот с ним Дюшес попал впросак. Как-то он пошел поглядеть на их участок, думая, что хозяев нет. И тут из-под крыльца на него неожиданно выкатился рычащий, брызгающий слюной клубок. Дюшес хотел было пнуть его ногой, но не тут то было! Бульдог ничуть его не испугался и довольно сильно прокусил ему ногу. Из дома выскочил муж Яны, и чуть не избил Дюшеса.

А потом обе эти собаки у них пропали. Весной они приехали на дачу снова с большой и шумной компанией и с новой собакой. С бультерьером.

Старший сын Дюшеса, Вовка, рассказывал как-то ему об этих бультерьерах. Дюшесу тоже хотелось завести именно такого пса. Но стоили они очень дорого. А эти бездельники-писаки могли себе позволить и такую собаку!

Веселая и пестрая толпа расположилась на пляже. Мужики играли в волейбол, бабы раскладывали снедь и гремели бутылками с шампанским и водкой. О, вот еще за это шампанское – а бабы в этой компании пили именно шампанское, – ненавидел Дюшес всех этих поэтов, писак и художников!

Молоденький щенок, весь белый, носился по берегу, прыгал за палкой с азартным визгом, разевая широкую и розовую пасть.

В это утро Дюшес выпил с утра. Водка кончилась, и он был особенно зол. Зол на весь свет. Повинуясь смутному порыву, Дюшес вернулся к себе и отвязал своего пса. Полкан особенно любил драть щенков и мелких собачонок. Дюшесу это нравилось. Полезно для сторожевой собаки.

Полкан увидел бультерьера издали. Маленький белый песик звонко, по-щенячьи лаял. Полкан даже не сомневался, что это будет его новая и легкая жертва.

…Он налетел на Криса неожиданно и стремительно. В одно мгновенье тот скрылся, подмятый крупным лохматым телом овчарки. Как это и бывает в неожиданных ситуациях, людей охватил шок, какой-то ступор, и все растерянно и тупо застыли.

Те несколько секунд, что Крис валялся на земле под рычащим Полканом, показались всем вечностью. Казалось, сейчас овчарка отпрянет, и на земле останется лежать растерзанный щенок. Однако за какие-то доли секунды все переменилось. Крис неожиданно для всех вынырнул из-под Полкана и повис у него на нижней челюсти. Рык пса перешел в испуганный визг, а бультерьер только хрипло рычал, все сильнее сжимая челюсти, цепляясь лапами за шею и грудь Полкана. От ужаса Полкан споткнулся и упал, засучил беспомощно всеми четырьмя лапами, а Крис уже тряс его непрерывно и остервенело.

Дюшес вмиг протрезвел. Он подбежал к собакам, руки его тряслись. Это маленькое белое чудовище вызывало у него такой страх, что он просто не мог помочь своему псу. Наверное, Полкану пришел конец!

– Уберите собаку! – завопил Дюшес.

– Ты сам его натравил, – с ненавистью сказала Яна.

– Убери, сука… Сука проклятая, – зашипел Дюшес, захлебываясь от бессильной ярости.

– Я тебе сейчас покажу «суку»! – ее муж и пара его дружков обступили Дюшеса.

– Ладно, Фарит, давай отцепим, жалко этого шакала, – крикнула Яна.

Фарит схватил Криса за ошейник и стал оттаскивать его от Полкана. Он даже поднял Криса, но тот и не думал разжимать челюстей. Фарит стал закручивать ошейник на шее Криса, и только когда его язык посинел от удушья, он захрипел, разжал челюсти и закашлялся.

– В следующий раз, когда сунешься – он разжует твои яйца, – сказала Яна и улыбнулась. Она была похожа на эту американскую стерву-актриску – Шерон Стоун.

Дюшес выхватил очумевшего, шатающегося Полкана:

– Я оторву ему башку, это я те обещаю, точно! – заорал он, и совсем тихо, почти про себя прошипел: – Сучка проклятая!

В визге ошеломленной овчарки, в рычании бультерьера, который теперь рвался именно к Дюшесу, было трудно уже разобрать ругательства, которые они обрушили друг на друга.

В тот день на всю свою жизнь Крис запомнил своего врага.

В тот день я поняла, что мне ни за что больше не удастся затушить в своем сердце жгучую ненависть к Дюшесу. Глупо было, конечно, ненавидеть такое ничтожество! Было бы здорово вообще не обращать на него внимания. В этом отношении Фарит был намного спокойнее меня. Он так и говорил мне: «Скажи себе, что этого человека для тебя не существует». Но погасить свою ярость я уже была не в силах. Дюшес был мне по-настоящему отвратителен. Как нарочно, его внешность полностью ему соответствовала: неправильной формы череп еле прикрывали редкие, сальные, белесые волосы. Под непомерно развитыми надбровными дугами сверкали глазки неопределенного цвета. Это были глаза сумасшедшего, глаза маньяка. Губы, тонкие и бескровные, вечно кривились в похабной ухмылке, приоткрывая пустой рот с редкими темными зубами… Классический образ врага! Просто штамп литературный, ей-богу!

Война со сторожем была, в общем-то, неразумной. Ведь чтобы отомстить нам, Дюшес мог, к примеру, даже специально поджечь наш дом – зимой он оставался в садоводческом товариществе один. Но я даже помыслить не могла о том, чтобы как-то затушить конфликт. Нет, нет и нет! Он травил на меня свою собаку, он избил мою овчарку, он всегда меня ненавидел, он оскорблял меня скабрезностями, и в ответ он тоже получит ненависть.