Текст книги "Люди и бультерьеры"

Автор книги: Майя Валеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Мaйя Валeeва
Люди и бультерьеры

Вы слышали, что сказано:

люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего.

А я говорю вам:

любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас…

Евангелие от Матфея, Гл.5, 43, 44.

I. Преступная любовь

Сначала была темнота. Она перемежалась ощущениями тепла и холода, чего-то гладкого и жесткого, и чего-то пушистого и мягкого. Темнота вплывала вдруг в его естество вместе с нежным, чуть шершавым языком матери, и это терпеливое облизывание несло успокоение и сладкий сон. Иногда темнота, еще не потревоженная никакими звуками, нетерпеливо, упрямо тыкалась в его в бока и в голову: это кто-то из его настырных братьев или сестричек пытался оттолкнуть его от вожделенного соска. Он еще не знал, что такое звук и что такое свет, но он отчетливо ощущал единственный, неповторимый запах матери.

Позже, когда пришло время, и Крис расстался со своей матерью навсегда, он потерял прежде всего не ее теплый бок, не ее нежный язык, не даже соски, полные вкусного молока, – он потерял ее родной запах. И без этого запаха, который он, как оказалось потом, запомнил на всю жизнь, он долго еще чувствовал себя одиноким.

Он появился на свет случайно. Его вообще не должно было быть. Ведь в мире породистых собак все предусмотрено людьми, даже любовь. Любить имеют право лишь те, кто завоевывает на выставке призовое место, лишь те, предки которых известны чуть не до десятого колена, и цена на которых растет и растет с каждым днем.

Это сейчас никого не удивишь новой породой. Бультерьеры и другие боевые собаки давно приелись даже самой капризной публике; обыватель не обращает уже на них внимания. А тогда в моду еще только начинали входить английские бульдоги и бобтейлы, бультерьеры и мастифы. Позже появились знаменитые «питбули», но слава бультерьеров шла впереди них: бесстрашные «собаки-убийцы» внушали благоговейное уважение и панический страх. Появление первого в городе бультерьера по имени Четман, привезенного из Англии, наделало много шума. Эта собака стоила примерно столько же, что и машина. Хозяином его был некий Бонус, то ли бизнесмен, то ли бандит, что для простых людей означало примерно одно и то же.

На первой же выставке собак Четман стал центром всеобщего внимания. Как только белого бультерьера вывели из машины, толпа тут же обступила маленький ринг. Красный ошейник с золотыми бляхами сверкал на толстой шее Четмана. Беззаботно махая прямым хвостом-прутиком, он обвел окружающих мрачным взглядом узеньких глазок с розоватыми веками и равнодушно зевнул, показав два ряда белых крепких зубов. Его походка, его бугристые мышцы, розовая морда, напоминавшая чем-то свиную голову, многим тогда показались безобразными. Красота у бультерьеров особая: она открывается постепенно, и лишь тем, кто понимает эту породу и принимает ее всей душой.

За будущим потомством Четмана, тем не менее, выстроилась целая очередь – порода становилась в городе все популярнее. Уже привезены были из Москвы несколько молоденьких узкоглазых невест для Четмана. И тут случилось непредвиденное.

Если только бывает у собак любовь, да, самая настоящая любовь – с восторгом и страданием, – то именно она случилась с Четманом и его соседкой по подъезду, французской бульдожкой Джерри. Это была крупная сука, приземистая, широкогрудая, вся блестяще-черная, с широкой белой полоской на лбу и отливающими золотистым мрамором боками.

Встречаясь, Четман и Джерри затевали веселые игры. Счастливый Четман облизывал ее уши со смиренной нежностью, покорно вынося ее то грозное, то игривое рычание.

Вот так и не доглядели. Бок о бок, не обращая внимания на крики хозяев, бежали в один прекрасный день влюбленные прочь – на огромный пустырь, заросший кустами вербы и осокой. Вернулись Четман и Джерри грязные и виноватые. Четман кротко повиливал хвостом, но стоило хозяину замахнуться на него, как бультерьер мгновенно ощетинился и зарычал, безудержно и визгливо. Ему было в данный момент совершенно безразлично, кто перед ним – любимый хозяин или самый ненавистный враг. Бонус понял это и лишь понимающе усмехнулся:

– Ну что, кобелина, нагулялся?

А хозяйка Джерри встретила ее, клокоча от негодования.

– Дрянь! – кричала Раиса Сергеевна, бывший бухгалтер, а теперь пенсионерка, в доходах которой немалую долю занимали деньги, выручаемые ею от продажи щенков. Как старая активистка клуба собаководов, Раиса Сергеевна понимала, что если об этом узнают в клубе, честь ее собаки будет запятнана навсегда, и щенки ее никогда уже не смогут принадлежать к элитным. – Проститутка! Спуталась с этим уродом, с этой свиньей! Уж лучше б с любой дворнягой… Утоплю все твое отродье!

Раиса Сергеевна, активистка местного отделения КПРФ, испытывала к своим соседям классовую ненависть. Это были не люди, а зажравшиеся «буржуи и воры.» И пес у них был на редкость мерзкий! Такой же наглый, как и его хозяева.

Пришло время, и Джерри благополучно родила щенков – среди них были совсем черные, пегие и белые. К этому времени Раиса Сергеевна немного успокоилась и даже договорилась с никогда не просыхающим соседом Мишей – он согласен был за бутылку утопить щенков. Она решила оставить одного щенка для того, чтобы у Джерри не начался мастит, и она побыстрее восстановила свое здоровье.

– Ладно уж, – ворчала хозяйка. – Если никто не возьмет, выброшу твоего выродка на помойку.

Дядя Миша так спешил поскорее получить в награду вожделенную бутылку, что перепутал щенков и вместо кобелька оставил сучку.

– Да что ж ты натворил, негодяй?! – возопила Раиса Сергеевна, когда на другой день обнаружила, что оставленный белый щенок – девочка. – Вот мерзавец, алкаш несчастный!

Но изменить что-либо уже было нельзя, щенок остался и скоро превратился в маленькую копию своего папаши Четмана. Только глаза у щенка были не узенькие, а круглые и широко расставленные.

По счастливой случайности щенок не был выброшен на улицу. Сам Бонус принял в нем участие и подарил его охраннику своей фирмы, Алику. Алик назвал ее Даной и был своей собакой вполне доволен.

…Время шло. И вот морозным днем в самом начале января Дана ощенилась. У ее живота шевелилось семь туго набитых созданий, похожих на крысят. Их отцом был отличный черно-белый бультерьер Шер-Хан, привезенный из Чехословакии, и было похоже, что «французская» кровь их бабушки в щенках почти не проявится.

Каких-то два года прошло с тех пор, как в городе появился Четман, а бультерьеров развелось довольно много. Теперь город переживал настоящий бум, связанный с собачьими боями. Их никто не разрешал, но еще никто и не успел запретить. Вроде не криминал, не уголовщина… Тогда еще никто не сравнивал боевых собак с оружием.

С некоторых пор в город стали привозить из Туркмении свирепых среднеазиатских овчарок – алабаев, против которых не могла устоять ни одна порода. Это были достойные противники бультерьеров – огромные лохматые монстры с клыками леопардов и рычанием льва. Они вызывали в собаках инстинктивный страх сродни тому, который возникает у них при встрече с волком. Только бультерьеры, эти бесстрашные маньяки битвы, могли, вероятно, противостоять им, даже если им суждено погибнуть в огромных челюстях азиатов.

II. Пусть он будет Крисом

Меня зовут Яна. Я люблю собак наверное с самого рождения. В моей семье все любили животных, и у нас всегда жили собаки. Сначала маленький и задиристый фокстерьер Чарли, потом дог Том, потом овчарка Гера. Не говоря уж обо всех дворовых и бездомных собаках, которых я кормила, лечила и пристраивала в добрые руки. В юности, помимо собак, у меня появилась еще одна страсть – я начала писать стихи. Я с увлечением посещала литературное объединение при университете. Мне кажется, стихи были неплохие. О любви и о природе. Я и сейчас нахожу их изредка в своих старых бумагах. И они мне нравятся. Как я могла так написать о любви, если в те времена еще совсем не знала ее? Вот теперь я знаю, кажется, о любви все, но больше уже не пишу стихов. А в то время меня частенько печатали в газетах и даже журналах. Еще у меня хорошо получались сочинения, особенно на свободную тему. Так что к окончанию школы мне даже в голову не пришло подумать о какой-то иной профессии – ведь все вокруг говорили: «Ты такая талантливая, тебе одна дорога – на журналистику!» Почему-то все считали, что на факультете журналистики можно выучиться на профессионального поэта или прозаика. Но академическая теория настолько, видимо, убила мою поэтическую душу, и к окончанию университета, научившись резво писать статейки и интервью, я совершенно перестала писать стихи. А может быть, поэзии стало меньше в моей жизни… И первая – классически несчастная, и вторая любовь, завершившаяся вполне благополучным браком, прошли как-то без лирических стихотворений. Еще студенткой, я много писала в газеты, меня заметили, и проблем с распределением у меня не было – я попала в престижную городскую газету.

Мой муж, Фарит, тоже журналист – он пишет фельетоны для юмористического журнала. Но познакомились мы не во время учебы и не в редакции. А на собачьей площадке. Самое смешное было в том, что мы целый год встречались на этой площадке, но друг друга не замечали. Но в тот день, когда я гуляла со своей злобной стареющей овчаркой Герой, а он – с французским бульдогом Диком, Гера набросилась на Дика, и пока мы их разнимали и извинялись друг перед другом, то успели познакомиться и с удивлением узнали, что оба принадлежим к журналистскому племени. Не случайно лицо Фарита показалось мне очень знакомым – конечно же, мы не раз встречались на всяческих пресс-конференциях и тусовках. Да и сложно было бы его не заметить: он был этакий высокий черноглазый красавец с обаятельной улыбкой. В общем, я влюбилась. Вскоре мы поженились и у нас стало две собаки.

Гера долго не могла смириться с тем, что в семье появился еще один пес – маленький, черный, громко хрюкающий и храпящий по ночам. Не сразу, но они все же подружились.

Наш сын Тимур родился и влился в эту слюняво-шерстистую собачью суету. Мы, конечно, пытались оградить его от собачьих тарелок и изжеванных мячиков, но это удавалось не всегда. Родители с обеих сторон были в шоке, и пытались научить своего внучонка мыть руки после того, как он тронет собаку. Зато мы разрешали Тимурке гладить на улице любую бездомную собаку и никогда не кричали ему в ужасе: «Не трогай, укусит!» И его уже не удивляло – когда мама или папа притаскивали в дом очередного нежданного питомца.

Короток собачий век… В двенадцать лет Гера стала настоящей старушкой: она плохо видела и плохо слышала и однажды, погнавшись за собачонкой, попала под машину. Дик пережил ее ненадолго: французские бульдоги часто умирают неожиданно рано. Так наше семейство осталось без собаки.

Конечно, нам хотелось завести какую-нибудь собаку, обязательно крупную, но только не овчарку. Мне очень нравились ротвейлеры. Фарита интересовали азиаты, но он был согласен на английского бульдога. Мы не пропускали ни одной выставки собак и приходили с них, полные раздумий.

Потом мы как-то успокоились. Не нужно опережать событий. Собака сама придет к нам в дом. Именно та, которая нужна.

Однажды вечером позвонил Алик, знакомый, – иногда он подрабатывал инструктором на собачьей площадке. Он позвал к телефону Фарита. Они разговаривали долго. Вид у Фарита становился все более озабоченным.

– Что он тебе сказал? – спросила я.

– Да вот, щенка предлагает.

– Какого? Ротвейлера?

– Нет, бультерьера. Просит, чтобы хотя бы пришли посмотреть. У него собака ощенилась, а молока мало, надо срочно хоть парочку раздать. Им восемь дней сейчас. Пойдем?

Бультерьеры появились совсем недавно, и я видела такого только однажды, на выставке собак. Это был Четман небезызвестного Олега Бонуса. Надо сказать, собака мне тогда совершенно не понравилась – была похожа на розоватую свинью, с крошечными глазками и довольно тупым выражением морды.

– Да ну их, эта порода мне не нравится! Я хочу большую собаку, – пожала я плечами.

– А мне кажется, что что-то в них есть… Может, хотя бы взглянем, Ян? – задумчиво сказал Фарит.

– Посмотрим, если будет время…

Мы все-таки поехали к Алику. В квартире его воняло псиной, и царил тот невообразимый беспорядок, который может быть только в квартире молодого и беспечного холостяка.

Мы с интересом заглянули в просторный ящик и увидели восемь маленьких беленьких комочков, которые скорее напоминали крысят, нежели щенков. Не находя матери, щенки обеспокоено тыкались мордочками во все стороны. У них еще не открылись глаза, нежно розовели маленькие треугольнички ушей и носы были совершенно розовые, как у поросят. Почти у всех щенят на голове или на ушах чернели пятнышки, и лишь один был совершенно белый, весь, от кончика хвоста до мягких прозрачных коготков.

Обрадованный нашим приходом, Алик вел себя так, как будто бы вопрос о том, берем ли мы щенка или нет – уже окончательно решен.

– Выбирайте любого, кроме вот этого. – он показал на самого крупного увальня с самыми большими черными пятнами. – Этот хозяину кобеля.

– Но Алик… мы еще не решили, – сказала я.

– А что тут решать? Я ж вам по дешевке, почти что бесплатно, как друзьям. Первым вам позвонил, потому что знаю, что вы классные собачники. Я не скрываю, это не чистые були. Бабка у них бульдожка. Но вы ее знаете, хорошая, мощная бульдожка. У меня насчет этих щенков отличная идея.

– Какая? – спросил Фарит.

– Эх, вам, журналистам, проговоришься, так потом локти кусать будешь! Ну да ладно… Хочу организовать собачьи бои. Я с ребятами уже говорил. Они согласны помочь поднять это дело. А потом раскрутимся! Я этих щенков буду сам воспитывать – зверей из них сделаю. Людей они видеть у меня не будут… Ведь сейчас хозяева своих породистых бультерьеров жалеют – дорогие очень собачки. А эти не племенные, а для боев как раз сгодятся.

– Так жалко же на бои, – сказала я.

– Ты еще не знаешь, что такое боевая собака. Без драки ей как без воздуха. И ты не знаешь, что такое бои! Тебе понравится! – ухмыльнулся Алик.

Мы с Фаритом молчали и продолжали внимательно рассматривать щенков. Но я-то уже догадывалась, что мы без собаки отсюда не уйдем.

– Ну, какого берете? – нервно спросил Алик.

– Вот этого. – Фарит указал на белого щенка.

– Да зачем, он не больно крупный, вот этого берите! – Алик показал на другого щенка, с черным ушком.

– Нет, – убежденно сказал Фарит. – Мы возьмем этого белого. У него основание хвоста толстое. Щенков нужно выбирать по хвосту. И по носу. У этого нос уже начал темнеть. Значит в нем больше энергии!

Я вгляделась в белого щенка. Мне нравился не его толстый хвост. А его абсолютная белизна. В ней была какая-то необъяснимая гармония.

Какой он был маленький! Он просто умещался на ладони. У него были кривоватые лапки с розовыми пальчиками. У него была такая маленькая пасть, что соска была для него слишком велика. Его можно было кормить только из пипетки. Моя мечта о крупной собаке вновь была похоронена. Мне даже не верилось, что из этого создания что-то вырастет. Это не щенок был, а какая-то почка…

– Ну и как мы его назовем? – спросили меня мои мужики.

Я была главным специалистом по придумыванию имен. Обычно, имя приходило ко мне как озарение. Как неодолимое вдохновение. Я никогда не могла объяснить, почему именно это имя, а не другое. Просто было какое-то внутреннее чувство. Каждому животному подходит лишь определенное имя.

На этот раз я думала не так долго:

– Пусть он у нас будет Крисом.

Потом у Криса появится великое множество имен, которые в зависимости от настроения будут давать ему люди – Кристофер, Кристобаль, Крысеныш, Крисек… И все эти имена он будет любить и принимать с радостной благодарностью…

Но пока он был только Крисом. Маленьким Крисом.

Для него не нашлось ничего более удобного, чем красный полиэтиленовый тазик: в глубоком гнезде из мягкой тряпки он чувствовал себя вполне уютно, но все же, наверное, ему не хватало теплого материнского бока. В отличие от большинства щенков, Крис совсем не скулил. Он только сжимался в тугой комок, стараясь спрятать между лапок слепоглазую розовую мордочку. Чтобы он не замерзал, мы положили тазик под настольную лампу, которая горела и днем и ночью.

Крис рос как тесто, замешанное на свежих дрожжах.

Через несколько дней у него открылись глазки. Мягкий розоватый носик темнел самым удивительным образом: сначала на нем появились пятна, потом они стали расползаться, и наконец пестрый нос окончательно почернел. Темные ободки появились и вокруг глаз – как будто Крис подкрасил себе веки. Его небо тоже сделалось темным, а на круглом розовом брюшке появилась россыпь темных пятнышек. В остальном же Крис остался столь же снежно-бел, как и при рождении.

Толстые, еще короткие лапы щенка крепли с каждым днем, и скоро полиэтиленовый таз оказался мал для него, и ничто уже больше не могло удержать Криса. С яростной настойчивостью, молчаливо, он лез наверх, и, зацепившись лапами за край тазика, плюхался на пол. Этот маленький белый клубок путался под ногами, то и дело оказывался под дверью, и мы все время боялись зашибить или придавить его.

Как-то с самого начала Фарит решил воспитывать Криса «свободным художником». Он считал, что Крис должен полностью соответствовать своей уникальной породе. А про бультерьеров мы начитались вдоволь! А может быть, как раз в то время нам запомнилась статья о японских детях, которых родители ни в чем не ограничивают. Может быть, это была просто интуиция – но Крис впоследствии вырос в благородного и мужественного пса. А такой и должна, наверное, быть настоящая боевая собака.

И вот поэтому у Криса не было никогда своего «места». Он спал там, где хотел. Он просто обожал всякие темные места, и то забирался глубоко под диван, то уползал в щели между мебелью и стенами, то его можно было найти в бельевом шкафу, среди вороха одежды.

Вообще-то детство его было обыкновенным счастливым детством благополучной и любимой собаки.

Крис быстро забыл о соске и молоке и теперь с одинаковой жадностью пожирал мясо, хлеб, макароны, яблоки, печенье… Он стал таким необыкновенно толстым и мягким, что как-то заглянувший к нам Алик был поражен его толщиной и провисшей спиной.

– Во что вы собаку превратили! Это бегемот какой-то, а не буль! Его гонять надо.

– Успеется, всему свое время, – улыбался Фарит.

Неуклюжий, тяжелый, со своим бешеным темпераментом, Крис то и дело расшибал себе лоб, или на него кто-нибудь наступал. Но он не оглашал при этом квартиру жалобным визгом. Он молча жмурился, словно проглатывая свою боль. Совершив очередное «преступление», Крис не поджимал хвост и не ложился на пол с униженной покорностью. Он лишь вздыхал, принимая шлепки и опускал голову с большими, еще болтающимися ушами.

– Мне кажется, его не надо ничему учить, все уже в нем заложено, как программа в компьютере, – как-то сказал Фарит.

Наверное, так оно и было. Мы отчетливо видели, что наш Крис отличается от других щенков.

Однажды Крис съел голенище моего нового кожаного итальянского сапога. Это было уже слишком. У меня так редко бывают хорошие дорогие вещи! Сапоги были из их числа. Ни разу не надеванные. Собачке еще только чуть больше месяца, а она уже пожирает лучшую и дорогую обувь. Что же будет потом?! Надо хорошенько проучить его. Я взяла ремешок, схватила Криса за толстый загривок, и, тыча его мордой в то, что недавно еще было красивым сапогом, закричала на него:

– Вот это фу, понимаешь? Фу! Фу!

Я ударила щенка ремешком, потом еще раз.

Обычно гневный пыл тут же остывает при виде покорной, распластанной на полу и жалобно скулящей собаки. Но этот маленький бультерьерчик словно и не чувствовал себя виноватым. Он только все ниже и ниже пригибал голову и молчал, исподлобья косясь на меня. Меня это просто оскорбило, я шлепнула его посильнее, чтобы дошло. И тут Крис вдруг зарычал. Впервые в жизни. Тоненько, но очень грозно и непримиримо.

– Что-о?! – удивилась я. – Ты еще рычать?

Но маленький звереныш и не думал уступать. Он оскалил розовые десны с острыми клычками, он прижал уши к голове, глазенки его сверкали, и рык перешел в истеричное завывание.

Уверенная, что Крис не посмеет меня все же укусить, что у него просто даже злобы на это не хватит, я протянула к нему руку, но тут же отдернула ее. Пальцы обожгло словно каленым железом. Брызнула кровь. А щенок захлебывался от рычания. Он мелко дрожал, но не от страха, а от ярости, и по всей его спинке от загривка до хвоста шерстка встала дыбом.

Я могла бы взять его за шиворот и запереть его в темном туалете. Я могла бы одной ладонью сжать эти слабые челюсти, и он бы даже не пикнул… Но я не стала этого делать, потому что Крис не виноват в том, что он такой. Это его суть, его природа – не уступать. Не стану я его ломать. Что еще есть в бультерьере, кроме его характера?

Я пересилила себя, улыбнулась и ласково сказала:

– Ну ладно, ладно. Иди ко мне, Кристи, ко мне! Хороший мальчик!

Перемена в настроении щенка наступила мгновенно. Словно переключатель сработал. Он доверчиво подсунул голову под мою ладонь и застучал по полу хвостом. Он был прощен и тут же простил сам. Еще минуту назад его переполняла ярость, он готов был разорвать меня на клочки, теперь же он задыхался от нежности и любви: извиваясь своим упруго-тяжелым тельцем, Крис пытался устроиться у меня на руках и во что бы то ни стало облобызать мне все лицо.