Текст книги "Вернись ради меня"
Автор книги: Майклс Коринн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
3. Элли
Не может быть! Этого не может быть!
С той ночи прошло уже восемь лет. Восемь лет моих попыток притвориться, что это был лишь сон.
Больше я его никогда не видела. Днями и ночами я высматривала его в толпе, приглядывалась к каждому водителю – все было напрасно.
Отчасти я была этому рада, потому что та ночь была одной из самых душераздирающих и невероятных за всю мою жизнь. Мне не следовало отдаваться ему, но меня душили сомнения по поводу предстоящей свадьбы с Кевином, а еще я отчаянно нуждалась в любви и нежности.
Я молила Бога помочь мне, сделать так, чтобы я больше его не увидела, ведь только так я могла найти силы простить себя за совершенные грехи.
Мне стоило догадаться, что я никогда не смогу их искупить, не смогу получить прощение, и его присутствие здесь – тому доказательство.
– Мама! – Хэдли подбегает ко мне, с ужасом глядя на упавшие продукты.
Твою мать. Я их уронила.
Мне больно видеть ее беспокойство.
– Все в порядке, зайка. Я подниму.
Хэдли поворачивается к своему спутнику, когда замечает, что мой взгляд вновь направлен на него.
– Коннор, это моя мама.
Коннор.
Я давала ему столько разных имен, но Коннор подходит лучше всего. Сильное имя, под стать его обладателю.
Время никак не сказалось на его привлекательности. Изумруды его темно-зеленых глаз туманят мой разум. Волосы у него отросли и теперь зачесаны набок, что придает ему немного ребяческий вид и одновременно подчеркивает его сексуальность.
Потом мой взгляд опускается ниже – на его тело. Боже, какое же оно соблазнительное. Рубашка плотно облегает его руки, так что невозможно игнорировать проступающие под ней мускулы. Да и грудь его шире, чем я помню.
А помню я абсолютно все. Его прикосновения, запах, звук его голоса, когда он любил меня с той страстью, о существовании которой я и не подозревала.
Он никогда не поймет, как сильно я нуждалась в нем и в этих воспоминаниях. Я проживала их раз за разом, цепляясь за чувства, которых так отчаянно жаждала, и наслаждаясь тем, как мой мир оживает и обретает краски, как в ту ночь, когда я была с ним. Коннор пролетел как комета, озарив мое небо, и в моей памяти хвост этой кометы никогда не потускнеет.
Но что делать теперь, когда он здесь? Это ставит под угрозу все, в том числе жизнь маленькой девочки, рядом с которой он стоит.
Я поглядываю на них обоих, пока собираю упавшие вещи.
– И как же вы двое познакомились?
Он подходит ближе и наклоняется, чтобы помочь мне.
– Я нашел Хэдли на дереве. Кажется, у нее повреждена рука, так что я хотел убедиться, что она доберется до дома без происшествий.
Мое внимание тут же переключается на дочь. Нужно выяснить, сама она поранилась или кто-то ее ударил.
– Ты в порядке? Что случилось?
Хэдли быстро смотрит на Коннора и потом снова переводит взгляд на меня.
– Я упала.
Я прикрываю глаза, желая, чтобы это было правдой. Может, Кевин и причиняет боль мне, но на Хэдли он ни разу не поднимал руку.
– Дай мне посмотреть.
Она закатывает рукав, и я дотрагиваюсь до синяка на ее коже.
– Нам надо в больницу.
Коннор поднимает пакет с продуктами и передает мне.
– Нужна помощь?
Я быстро мотаю головой:
– Нет-нет, я справлюсь. Мой муж сейчас на ферме. Я занесу вещи в дом и потом отвезу ее. Спасибо.
Нельзя, чтобы Кевин его увидел. Это породит миллионы вопросов о том, кто он, откуда я его знаю, почему Хэдли не была дома, хотя ей велено было не уходить, и что случилось с ее рукой. Мои нервы сейчас слишком расшатаны, чтобы разбираться со всем этим.
– Ты уверена?
– Более чем.
Коннор грустно улыбается и кладет ладонь на макушку Хэдли.
– Будь осторожна, лады?
Она расцветает, глядя на него.
– И ты.
Он смеется:
– Это не я руку ушиб.
– Все равно будь осторожен, ты ведь солдат.
Так вот почему я его не видела. Он был в армии, но теперь, очевидно, вернулся. Только я не понимаю, что это значит и значит ли что-нибудь вообще. Более того, я не понимаю, почему меня это в принципе волнует. Вся моя жизнь здесь, вместе с Кевином и Хэдли.
И все же мой рот открывается сам собой и я спрашиваю:
– Ты военный?
– Да, по крайней мере, буду им еще пару недель. Потом ухожу в отставку.
Слава богу, совсем скоро он вновь уедет.
Я киваю:
– Хорошо, спасибо, что привел Хэдли домой.
Коннор делает шаг ко мне, и мой пульс учащается. Приходится приложить усилия, чтобы устоять на ногах.
– Всегда пожалуйста.
Я лихорадочно соображаю, стоит ли называть ему свое имя. Ведь это все равно что отбросить все напускные чувства и маски. Но я же обязана ему. Обязана стольким, что перестаю бороться с собой и говорю:
– Элли.
Коннор делает еще шаг и произносит мое имя так, как никто до него:
– Элли… Всегда пожалуйста, и рад был познакомиться, – его низкий голос обволакивает меня.
Я нерешительно улыбаюсь:
– Да, и я тоже, Коннор.
Я произношу его имя, и это ощущается так правильно, словно недостающий кусочек пазла наконец встал на место.
Хэдли берет меня за руку, и мы с ней идем к нашему разваливающемуся дому. Коннор стоит и смотрит нам вслед.
Интересно, заметил ли он то, что я пыталась игнорировать последние семь лет: у Хэдли его глаза.
* * *
– Она не сломана, но есть вывих, – говорит доктор Лэнгфорд, осматривая руку Хэдли. – Уже второй за последние два месяца.
– Да, она… она такая непоседа, все бегает и лазает везде. На месте не сидит совсем.
Доктор Лэнгфорд соглашается:
– У меня был такой же малыш. Вечно в синяках да царапинах. Вы еще и на ферме живете. Там всякое возможно, да?
Я киваю.
Терпеть не могу ложь. Терпеть не могу все происходящее, но мне так страшно.
В том, что Хэдли неугомонная обезьянка, есть доля правды, но я не всегда дома и не могу знать, что там происходит в мое отсутствие. Она клянется, что упала, и я никогда не видела, чтобы Кевин применял к ней физическую силу, но я ему не доверяю. Откуда мне знать, что мужчина, способный обрушить гнев на жену, не может сделать того же в отношении ребенка?
Если бы мне было куда податься, я бы сразу ушла от него. Но мои родители погибли за неделю до нашей свадьбы, и у меня не осталось ни денег, ни помощи, ни семьи, которая могла бы принять нас с дочкой.
Если я хочу уйти от него, у меня должен быть четкий план. В том числе поэтому я пошла работать учительницей.
– Вот и все, – сообщает доктор Лэнгфорд, – теперь тебе нужно быть осторожнее и не лазить никуда, пока рука не заживет.
Хэдли улыбается:
– Не буду. У меня появился новый друг.
– Друг?
– Его зовут Коннор. Он владеет фермой по соседству.
Врач вытаращивает на нее глаза:
– Коннор Эрроуд?
– Он сказал, что служил на флоте и был полицейским, – пожимает плечами Хэдли. – Он держал меня одной рукой.
– Я давно знаю Эрроудов. Они хорошие ребята, хотя после смерти матери им пришлось нелегко.
Конечно же! Он один из Эрроудов. Мне и в голову это не приходило, даже когда выяснилось, что он с соседней фермы. Я живу здесь уже восемь лет и слышала про братьев Эрроуд лишь раз: тогда мне сказали, что они уже лет десять не показывались в наших краях.
– Как давно это произошло? – спрашиваю я.
Доктор Лэнгфорд поднимает взгляд, кажется раздумывая над ответом.
– Когда Коннору было около восьми. Это было ужасно: рак так быстро забрал ее. Должно быть, теперь они вернулись из-за смерти отца.
– Да, жаль, что я пропустила похороны.
– Я тоже там не присутствовал, – признается доктор, – но я и не был большим фанатом старика. После смерти жены он сильно изменился. Видимо, ребята приехали похоронить его и продать ферму.
– Продать?
Доктор Лэнгфорд пожимает плечами, а затем начинает делать Хэдли перевязку.
– Понятное дело, что надолго они здесь не останутся, даже несмотря на то, что их отца больше нет, – он бросает на меня взгляд, намекающий на то, что под «им пришлось нелегко после смерти матери» подразумевалось не только горе от потери близкого человека, и затем обращается к Хэдли: – И все же ты нашла хорошего друга. Мне всегда нравился Коннор.
Она широко улыбается, явно согласная с его мнением.
Часть моих страхов тоже рассеивается. Если Коннора не будет рядом, тогда мне не о чем волноваться. Он продаст ферму и уедет, а я смогу избежать любых… препятствий в реализации моих планов.
– Вот так, малышка, готово. Помни, что я говорил про покой, пока все не заживет. Не шали лишний раз.
– Обещаю, – говорит Хэдли.
Врет, конечно. Этот ребенок не знает, что такое осторожность.
– Хорошо, а теперь можешь оставить нас с твоей мамой на пару минут? Думаю, у миссис Мюллер есть для тебя леденцы.
Больше ничего говорить не нужно – Хэдли уже и след простыл.
– Как ты себя чувствуешь? – по-отечески спрашивает доктор.
– Я в порядке.
– Элли, не хочу лезть не в свое дело, но у тебя на руке довольно заметный синяк.
Я тяну рукав вниз, раздражаясь, что тот задрался достаточно высоко, чтобы можно было заметить следы Кевина.
– Случайно ударилась о стену. Мне много не надо, чтобы остался синяк.
Я наловчилась обходиться без врачебной помощи. В прошлый раз, когда Кевин с такой силой схватил меня за запястье, что случился вывих, я сама его вправила и наложила шину. Еще я месяц носила бандаж на лодыжке после того, как он подставил мне подножку.
Однако если доктор Лэнгфорд увидит мой бок, то никогда не поверит, что Хэдли упала сама. Не дай бог, дойдет до проверок и у меня заберут дочь. Я не допущу этого. Буду лучше оберегать ее и сделаю все, чтобы мы уехали отсюда в ближайшие два месяца.
Доктор Лэнгфорд изучает меня взглядом, и я понимаю, что он не купился на мою ложь.
– Я не осуждаю, – произносит он, – лишь хочу помочь.
Чем помочь? Кевин единолично владеет фермой, машиной и банковским счетом – у меня же нет ничего. Муж все держит под контролем, а если что-то противоречит его планам, он выходит из себя. Когда мы сбежим, нам придется уехать очень далеко, чтобы он не смог нас найти, как бы ни искал. А Кевин будет искать. Он захочет вернуть свою дочь и никогда не оставит меня в покое.
Я пытаюсь выдать самую искреннюю свою улыбку:
– Со мной все хорошо, доктор Лэнгфорд. Уверяю вас.
Он вздыхает, поняв, что ничего другого от меня не добьется.
Никто не в силах мне помочь.
– Ну хорошо, тогда скоро увидимся. Береги себя и не стесняйся звонить, если что-то понадобится.
– Так и сделаю, обещаю.
Доктор уходит, и в комнату залетает Хэдли. Она улыбается, а ее карманы набиты леденцами. Дочь бросается ко мне и обнимает меня за талию. Я тут же морщусь от боли.
– Прости, мам! Я забыла, что у тебя синяк.
У меня всегда синяки.
– Ничего страшного, зайка.
– Папа снова разозлился? – в ее взгляде беспокойство. – Он не должен тебя обижать.
Боже, какую жизнь я ей показываю…
– Это вышло случайно, – вру я. – Со мной все в порядке.
Хэдли качает головой:
– Мне не нравится, что у тебя снова синяк.
Мне тоже, и поэтому я должна действовать, пока он нас не погубил.
4. Коннор
– Если мы хотим продать ферму, нас ждет куча работы, – говорю я, хватая принесенное Декланом пиво.
Брат качает головой:
– По крайней мере, земля хороша. Она-то и есть настоящая дойная корова.
– Какой каламбур! – Шон поднимает бутылку с самодовольной усмешкой.
Идиоты.
Во всяком случае, мы с братьями сходимся в одном: нужно поскорее избавиться от фермы и убраться подальше отсюда.
Но затем я думаю о женщине, живущей по соседству, – той самой, что приходила ко мне во снах гребаных восемь лет, а теперь замужем и с ребенком.
Не могу здесь оставаться, ведь я захочу снова ее увидеть, чтобы узнать, правда ли все то, что я успел себе нафантазировать.
Джейкоб откидывается на спинку стула и указывает бутылкой на меня:
– Среди нас всех ты, Коннор, единственный, кто мог бы этим заняться.
– Я?
Джейкоб ближе всех ко мне по возрасту, и мы с ним особенно похожи. Раньше нас постоянно принимали за близнецов. У нас обоих рост шесть футов и два дюйма[7]7
Примерно 188 сантиметров.
[Закрыть], темно-каштановые волосы и зеленые глаза. А еще мы с ним самые отмороженные кретины в семье.
– Ага, у тебя же за душой ничего нет. Без обид, малой.
Как же мне надоело, что эти придурки до сих пор видят во мне легковерного младшего братца, которого нужно защищать. Они будто не знают, что я чертов «морской котик»: я прошел войну, в меня стреляли, и при желании я могу их всех прикончить.
– Мне хватает.
– Ты уходишь в отставку, – подхватывает Шон. – Тебе негде жить, работы тоже нет. Я к тому, что, может, тебе стоит заняться фермой, пока ты не встанешь на ноги.
– Неплохая идея, – соглашается Деклан.
Предатель.
– Черта с два она неплохая!
Это полностью перечеркнет все мои планы убраться подальше от этого гребаного города. Ко мне уже вернулось слишком много воспоминаний, которые я так старался забыть.
– Мы лишь хотим сказать, что это даст тебе немного времени. К тому же ты самый рукастый из нас, – пытается объяснить Джейкоб. – Здесь нужно много всего сделать, так что логично остаться именно тебе. – Затем он обращается к братьям: – Кстати, а что с его ногой?
Я фыркаю и залпом осушаю бутылку. Меня переполняют гнев и омерзение из-за их предложения.
С каждым разом, когда кто-то из братьев вылетал из гнезда, отец становился все хуже. Он пил больше и бил сильнее, а я продолжал копить ненависть к этому городку. Едва ли здесь есть хоть что-то хорошее. Ночь с моим ангелом – единственное воспоминание, за которое я держался.
И ей тоже здесь не место. Элли достойна большего, и это большее, естественно, никак не связано со сломленным бывшим «морским котиком», который грезит о замужней женщине. Еще в ту ночь она сказала мне, что хочет улететь, и именно поэтому мы так и не назвали друг другу наши имена.
Правда, далеко она явно не улетела. Вышла замуж и родила менее чем через год после этого. Очевидно, что я держался за это воспоминание гораздо сильнее.
– Его нога в порядке, он восстановился, просто не годен для службы, – присоединяется Деклан.
Нет, не годен для службы и определенно не готов здесь остаться.
– Эй, ты слушаешь? – Шон тыкает в меня.
– Буду я вас, идиотов, слушать.
Он отводит взгляд и тяжело вздыхает:
– Джейкоб прав: ферме нужен работник, тебе нужно где-то жить, а у нас всех и без того забот по горло.
– А, то есть только мне больше нечем заняться?
– По сути, так и есть, – отвечает Деклан.
Теперь я припоминаю, почему терпеть не могу находиться рядом с этими тремя.
– Я в этом городе не останусь, – не сдаюсь я.
Деклан ставит пиво и поворачивается ко мне лицом.
– Да почему? Он мертв и больше ничего тебе не сделает.
– Тогда почему ты сам не хочешь остаться? – с вызовом спрашиваю я. – Хотя мы оба знаем почему, и отец тут совершенно ни при чем.
Дело в светловолосой красавице, которая тоже была на похоронах, но ушла раньше, чем Деклан попробовал с ней заговорить.
– Иди на хер, Коннор.
– Сам иди на хер, Дек! Хочешь, чтобы я торчал здесь и один разбирался со всем этим?
– Как только мы продадим ферму, никому из нас не придется сюда возвращаться, – Шон пробует сгладить конфликт. – Так будет разумнее, Коннор. Джейкобу нужно возвращаться в Голливуд, Деклану – в Нью-Йорк, у меня же сейчас в разгаре весенние сборы[8]8
Период тренировок бейсбольной команды до начала игр.
[Закрыть], и скоро я должен встретиться с командой в Тампе[9]9
Город в штате Флорида, США.
[Закрыть]. Если ты останешься, то сможешь привести ферму в порядок, ведь у тебя правда нет никаких планов.
Я слишком зол, чтобы продолжать этот спор. Братья правы: как только я подпишу документы об отставке, мне будет некуда спешить.
– Давайте просто продадим ее и выручим, сколько получится, – предлагаю я.
Шон качает головой:
– Нет. Не тогда, когда у одного из нас есть куча времени и он более чем способен довести дело до ума, чтобы мы заработали нормальные деньги. Речь идет не о паре долларов, Коннор. На кону миллионы.
Я издаю недовольный стон, потирая заднюю часть шеи.
– Я не согласен на это.
Деклан пожимает плечами так, будто ему плевать.
– Я не парюсь. Он поймет, что мы правы.
– Или что вы придурки.
Шон усмехается:
– Это мы уже слышали.
– Встреча с юристом назначена на завтра, – говорит Деклан твердым и не терпящим возражений тоном, что вызывает у меня желание сломать ему шею. – После мы решим, что будем делать. Пока же пусть Коннор кипит себе, а мы выпьем.
Я показываю братьям средний палец. Меня раздражает, что они думают, будто так хорошо меня знают. Шут с ними, потому что мысли мои заняты не только фермой, но и двумя девушками, живущими по соседству.
* * *
– Какое, на хрен, условие? О чем вы говорите? – голос Деклана становится все громче, и он пристально смотрит на юриста.
Юрист – низкий и пухлый мужчина – прикладывает платок к лысой голове.
Обожаю, когда мы с братьями заставляем людей обливаться холодным потом.
– Все предельно ясно. По сути, в завещании прописано, что для того, чтобы унаследовать ферму, каждый из вас должен прожить на ней шесть месяцев. Как только оговоренное условие будет соблюдено, вы станете полноправными владельцами и сможете ее продать.
Шон невесело усмехается:
– Этот сраный мудак даже лежа в могиле указывает нам, что делать.
– Чушь собачья! Должна же быть какая-то лазейка, – говорит Деклан.
Я чувствую его гнев.
Юрист качает головой:
– Боюсь, что нет. Он был очень… категоричен. Если вы не согласитесь, ферма будет продана, а все вырученные деньги передадут в фонд защиты детей от жестокого обращения.
– Да вы, мать вашу, издеваетесь! – вырывается у меня. – И этого хотел мужчина, который на постоянной основе бил своих четверых детей?!
Джейкоб касается моей руки:
– Он не выйдет победителем.
– Еще как выйдет, что бы мы ни сделали! – кричу я. – Если мы останемся жить на этой богом забытой ферме, мы исполним его волю. Если откажемся, тогда все деньги, которые нам причитаются, – и не говорите мне, что нам ничего не полагается после всего того ада, через который он нас протащил, – пойдут на благотворительность.
Я не могу мыслить здраво. С каждым ударом сердца гнев и отвращение все сильнее поглощают меня. Переступая порог этого офиса, меньше всего я ожидал долбаного ультиматума. Не думал, что меня заставят полгода жить в единственном месте, куда я ни при каких условиях не хотел возвращаться.
– Он думал, мы не останемся, – подает голос один из моих братьев.
– Я не останусь. Не сейчас. Не так. Я отказываюсь. Черт, да отдайте деньги на благотворительность. Может, у детишек появится шанс, которого не было у нас.
Шон встает с кресла и начинает расхаживать по комнате.
– А что произойдет, если один из нас откажется?
Юрист прочищает горло:
– Тогда вы все потеряете ферму.
Я вскидываю руки. Очень хочется что-нибудь ударить, но я тут же мысленно проклинаю себя за это желание.
Нельзя вымещать гнев при помощи кулаков. Естественно, мне приходилось драться, но всегда либо для самообороны, либо потому, что у меня не было другого выбора. Наша клятва – все для меня, и я никогда не причиню другим людям физического вреда или боли.
– Сколько у нас времени на размышления? – спрашивает Деклан.
Он самый ответственный из нас. Не сомневаюсь, что у него уже родился план, как нам с этим разобраться.
– Трое суток на решение, затем в течение тридцати дней кто-то должен поселиться на ферме, – по-деловому говорит юрист.
Деклан встает, и мы поднимаемся следом.
– Мы вернемся с решением через три дня.
5. Элли
– Хочу есть, – невнятно говорит Кевин с дивана. – Приготовь что-нибудь.
Я прикрываю глаза, сдерживаясь, чтобы не огрызнуться в ответ. Этим сделаю только хуже. Мне нужно быть мудрее и стараться не выводить его из себя, чтобы осуществить задуманное.
– Конечно, может, тебе хочется чего-нибудь особенного?
Он бросает на меня испепеляющий взгляд, уже начиная злиться.
– Еду, Элли. Я хочу еду.
В горле пересыхает, но я все же натянуто улыбаюсь в надежде его успокоить.
На кухне за столом я вижу Хэдли. Она делает домашнее задание.
– Привет, милая.
– Привет, мам.
Я приседаю рядом с ней и заправляю ее каштановые, как у меня, волосы за уши.
– Я хочу, чтобы ты поиграла на улице или посидела в комнате, хорошо?
Ее зеленые глаза внимательно изучают меня, оценивая и взвешивая в уме те вещи, о которых ни одна семилетка не должна задумываться в принципе.
– Папа опять сердится?
Я киваю:
– Да, и поэтому я не хочу, чтобы ты попадалась ему на глаза, ладненько?
На лице Хэдли мелькает разочарование, и я ощущаю его всей душой.
Как ни посмотри, я подвожу ее. Будь мои родители живы, они бы плакали, глядя на меня. Совсем не такой жизни они хотели для своей девочки.
– Хорошо, мам. Я не буду ему надоедать.
Когда я стала такой? Когда решила, что мужчине позволительно так со мной обращаться? Может, тогда, когда выходила за него замуж в надежде, что благодаря моей любви он изменится? Когда погибли родители и я остро нуждалась в том, чтобы снова обрести чувство защищенности? Тогда, когда спустя месяц после свадьбы узнала о своей беременности? Или это мое наказание за годы лжи о Хэдли, ведь я подозреваю, что она не от Кевина.
Волна вины, накрывшая меня, так сильна, что я боюсь захлебнуться.
Мне было просто хранить эту тайну, пока Коннор вновь не объявился неделю назад. Я была замужем за Кевином. Я хотела, чтобы Хэдли была нашим с ним ребенком, ведь в глубине души надеялась, что все еще наладится и Бог даст мне шанс на прощение. «Если у нас родится малыш, все будет хорошо, – думала я. – Он изменится ради этой прекрасной новой жизни, растущей внутри меня».
И на какое-то время Кевин действительно изменился. Словно вернулся тот парень, с которым я начинала встречаться в колледже. Он стал мягче и заботливее, и я задыхалась от радости.
Но горбатого только могила исправит. Спустя годы Кевин явил себя во всей красе.
Хэдли собирает вещи и направляется к задней двери.
– Можно я схожу к Коннору?
Я больше не выдержу.
– Нет, милая. Коннор взрослый, и, скорее всего, у него много дел.
– Он сказал, что я могу приходить в домик на дереве в любое время.
Не знаю, о каком домике она говорит, но, кажется, ей очень хочется туда вернуться.
– Хэдли, ты поранила руку всего неделю назад… тебе нельзя вот так носиться всюду.
– Она уже не болит, и я не буду никуда залезать.
Я не верю ей, но в то же самое время не могу продолжать спорить, иначе Кевин точно выйдет из себя.
Проклятие!
– Хорошо, где этот домик на дереве?
Хэдли улыбается:
– На его участке.
Похоже, я сама напросилась. Она слишком умна для ее же блага.
Я чуть пристальнее смотрю на свою малышку. Ее глаза того же цвета, что и у него. Мне всегда казалось, что у нее лицо Кевина, а глаза, должно быть, от кого-то из моей или его семьи. Но когда я встретила Коннора и увидела его глаза… Вселенная словно напомнила мне: Коннор может быть отцом Хэдли.
Дочка прижимает ладошки к моим щекам:
– Мне нравится Коннор. Он сильный и отвел меня домой. Еще он не стал кричать, когда нашел меня.
Да, а вот Кевин точно бы стал.
– Хэдли, как все-таки ты поранилась? Скажи мне правду, милая. Обещаю, я не буду ругаться.
Она отводит взгляд, и с ее губ срывается глубокий вздох:
– Я упала. Мне нельзя было гулять у амбара. Я сказала папе, что не полезу на чердак, но мне так хотелось посмотреть на коров. Я забралась туда, а когда услышала папу, поняла, что мне сильно влетит. Поэтому я спрыгнула, но упала на руку. Убежала, потому что знала, что он расстроится. Он всегда злится.
Я сдерживаю слезы и слабо улыбаюсь ей:
– Мне очень жаль.
– Все в порядке. Я понимаю, что он устает.
А еще он мудак. Эгоистичный. Подлый. Злой на весь мир. Вымещающий это все на мне. Но Хэдли этого говорить не стоит.
– Почему бы тебе не сбегать в еще одно свое любимое место?
Она встает из-за стола и выскальзывает на улицу.
Хэдли любит сидеть в тени большого дуба и смотреть, как вокруг прыгают солнечные зайчики. В этот момент она выглядит такой умиротворенной, как будто страх еще не омрачил ее детство.
Господь свидетель – я пыталась дать ей нормальную жизнь и любовь, но когда дело доходит до Кевина, он дает все это только тогда, когда считает, что мы заслужили.
Я задумываюсь, как бы все могло сложиться, не захлебывайся я в горе. Вышла бы я вообще замуж за Кевина? Нашла бы кого-нибудь другого? Могли бы мы с Хэдли жить на другой ферме, с другим мужчиной?
Нет, это невозможно.
Я отбрасываю эти мысли и принимаюсь за приготовление еды для Кевина, чтобы моя жизнь снова не превратилась в кошмар. Тщательно слежу за тем, чтобы добавлять только нужные продукты и не класть слишком много майонеза. Однажды и это его взбесило.
– Элли! – орет Кевин.
Я прикрываю глаза и молюсь, чтобы все получилось, а потом беру сэндвич, чипсы и нарезанный четвертинками огурчик и возвращаюсь в гостиную.
– Вот, дорогой, – говорю я с нежной непринужденностью в голосе. Чем ласковее к нему обращаешься, тем меньше яда он выплескивает в ответ. – Если ты захочешь что-нибудь еще…
– Сойдет.
Внутренне тяжко вздыхаю и сажусь рядом с ним.
Может, сегодня все будет не так плохо и этот день пройдет спокойно? Кевин не всегда бывает злым, и именно это в свое время дало мне ложную надежду. Его характер проявлялся постепенно, заставляя меня задаваться вопросом, не придумала ли я все это себе.
Но постепенно его злость набирала силу, будто снежный ком, пока не разрослась настолько, что стала сметать всех и вся на своем пути. И прежде всего – меня.
Именно такие дни самые страшные. Когда я не уверена, кто рядом со мной: муж, которого я когда-то любила, или мужчина, терзающий меня днем и ночью.
Стоит ли мне что-то сказать? Стоит ли мне подождать? Я хожу на цыпочках, боясь сделать неправильный выбор.
Кевин кусает сэндвич, и я наконец-то собираюсь с духом:
– Заметила, ты починил дверь амбара.
Он хмыкает.
– Выглядит отлично.
– Я битый час провозился, чтобы правильно ее повесить. Мой дядя был идиотом, который ни черта не соображал. Он использовал не те петли, так что удивительно, что она не упала раньше.
Дядя и тетя Кевина были чудесными людьми. После их смерти он и получил эту ферму в качестве наследства. Без них у нас и этого бы не было.
Не то чтобы я планировала жить на ферме. У меня были мечты. Одна из них включала в себя переезд в северную часть Нью-Йорка и работу на виноградниках. Именно для этого я и училась на факультете бизнеса в Университете штата Пенсильвания.
Но потом все изменилось.
На самом деле слава богу, что у нас есть эта ферма. Она наш источник дохода и стабильности. Не говоря уже о том, что досталась нам без долгов в придачу.
Естественно, я не вижу ни одного заработанного нами пенни, потому что Кевин закрыл мне доступ ко всему. Я понятия не имею, какое у нас состояние, насколько мы богаты или бедны. Это еще один его способ контролировать меня.
Но сейчас у меня есть собственный доход. Кевин не в курсе, что в школе мне все-таки платят за работу. Он уверен, что я там на добровольных началах без оплаты, и должен и дальше так думать. Я открыла банковский счет на имя Хэдли примерно полгода назад и перекидываю все деньги туда.
– Все же я рада, что ты ее починил. Уверена, это поможет сохранить оборудование в целости.
Кевин кивает:
– Особенно теперь, когда помер старик Эрроуд. Слышал, его сынки-кретины вернулись. Работники только об этом и говорят. Как будто я плачу им за то, чтобы они весь день сплетничали.
– Понимаю, это неприятно. Но ты все равно управляешься с рабочими гораздо лучше, чем я.
В ход идут сопереживание и лесть. Пусть думает, что я на его стороне.
Кевин опускает сэндвич и осушает стакан, стоящий рядом. Затем он поворачивается и начинает сверлить меня взглядом. Я понимаю, что моя уловка не сработала.
– Ты что, смеешься надо мной?
– Разумеется, нет.
– Я устал от того, что все меня осуждают, – он сжимает челюсти.
– Я хвалю тебя, а не осуждаю. Чувствуешь разницу? Не хочу сегодня ссориться, так что, пожалуйста, не начинай.
Как хорошо, что Хэдли нет дома. По крайней мере, если ситуация обострится, она этого не увидит.
Кевин прикрывает глаза, и я снова начинаю говорить:
– Я всего лишь хотела проявить доброту. Знаю, ты мне не веришь, но это правда. Ты мой муж, и я имею право говорить тебе что-то приятное. Ты много работаешь, чтобы обеспечивать нас.
– Я недостоин тебя, Элли.
Мы оба знаем, что это так.
– Ну что ты, это я тебя недостойна, – лгу я.
Его веки приподнимаются, и я вижу несчастного, испуганного мужчину. Именно это раньше и действовало на меня. Он так извинялся и уничижался, что я не могла не простить его. Но тем самым я лишь позволяла ему продолжать ужасно ко мне относиться.
Кевин должен был быть моим защитником, моим миром – этого я хотела больше всего на свете. Наивная и полная надежд, я так жаждала любви, что готова была принять ее в любой форме.
– Не бросай меня, детка.
С большим трудом, но я проглатываю все рвущиеся из меня гневные слова и снова надеваю маску любящей жены. Не ради собственной безопасности, а ради малышки, играющей снаружи, ведь она обязательно услышит его крики через слишком тонкие стены.
Я беру лицо Кевина в ладони и смотрю ему прямо в глаза. Теперь этот мужчина вызывает у меня лишь страх и негодование.
– Никогда, – обещаю я.
– Хорошо, потому что иначе я умру, Эллс. Я умру, если ты уйдешь и заберешь с собой мою малышку. Я буду никем без тебя. Я уже никто без тебя. Я мудак, знаю, но я чертовски сильно люблю тебя. Я бы не старался так, не будь ты настолько идеальной. Боже, в тебе весь мой мир!
Он выдыхает и прижимается своим лбом к моему. Я чувствую запах водки и благодарю Бога за то, что сегодня Кевин грустит и сожалеет, а не ненавидит меня и не крушит в ярости все вокруг.
* * *
Я люблю свой школьный кабинет. Здесь я всегда счастлива.
В этом месяце я украсила комнату всем, что связано с Шекспиром: цитатами, картинами, декоративным кинжалом, пузырьком с водой и другими вещами, которые удалось отыскать в надежде заинтересовать мальчишек.
Их прошлая учительница была ужасной женщиной. Не думаю, что она любила эту работу, детей, школу или хотя бы саму себя… Так что теперь я пожинаю плоды.
Я сижу за столом, разбирая пьесу, которую мы проходим, когда раздается стук. Дверь открывается, и я вижу нашу директрису миссис Саймондс.
– Здравствуй, Элли, прекрасно выглядишь, – говорит она.
– Спасибо. Сегодня мы начинаем новый материал, я в предвкушении.
У меня есть причины улыбаться и прекрасно себя чувствовать. Предыдущая неделя прошла спокойно. Кевин работал больше обычного, довольный тем, что у него что-то получается, так что дома было тихо. Хэдли больше не падала, и ее рука уже выглядит гораздо лучше. Синяки на моем теле тоже успели сойти, и новых пока не появилось.
Кроме того, сегодня еще немного подросла сумма на моем секретном банковском счете. И это означает только одно: я еще на шаг ближе к обретению свободы.
– Что вы сегодня проходите?
– «Ромео и Джульетту», – отвечаю я с улыбкой.
Это одно из моих любимых произведений. На мой взгляд, каждый должен преодолеть некоторые преграды, чтобы быть вместе с другим человеком. Но в каком-то смысле я считаю, что всякая любовь обречена. Ведь в реальности жить долго и счастливо возможно далеко не всегда.
