355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Роботэм » Пропавшая » Текст книги (страница 2)
Пропавшая
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:26

Текст книги "Пропавшая"


Автор книги: Майкл Роботэм


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Не помню.

– То есть я не ошибусь, предположив, что ты не можешь опознать человека, который в тебя стрелял?

– Твое предположение будет абсолютно справедливым.

От моего сарказма Кибел подскакивает, как ошпаренный. Ему становится ясно, что я не купился на его бред о том, что мы-де одни против всех.

– Где бриллианты? – Вопрос вырывается у него как будто против воли.

– Какие бриллианты?

Он пытается сменить тему.

– Нет-нет, постой-ка. Какие такие бриллианты?

Кибел орет на меня:

– Палуба той лодки была залита кровью. Погибли люди, но мы не нашли тел и не поступило заявлений о пропавших. О чем это тебе говорит?

Он заставляет меня задуматься. Возможно, у жертв не было близких и родственников или же те, кто оказался в лодке, занимались чем-то незаконным. Я хочу вернуться к бриллиантам, но у Кибела свои планы.

– На днях прочитал интересные статистические данные. Тридцать пять процентов из тех, кого признали виновными в убийстве, утверждают, что забыли об этом событии.

Опять эта чертова статистика.

– Думаешь, я вру?

– Думаю, привираешь.

Я беру костыли и поднимаюсь на ноги.

– Раз уж ты знаешь все ответы, Кибел, тогда сам и расскажи мне, что произошло. Хотя да – тебя ведь там не было. Впрочем, так всегда и бывает. Когда настоящие копы рискуют жизнью, ты валяешься в постели и смотришь повтор очередной серии «Участка»[12]12
  «Участок» – популярный английский телесериал о буднях полицейского участка, выходящий на канале Ай-ти-ви с 1984 г. по настоящее время.


[Закрыть]
. Ты ничем не рискуешь, преследуя честных полицейских за то, на что сам не способен. Проваливай. И в следующий раз, когда захочешь со мной поговорить, лучше приходи в сопровождении вооруженных полицейских, с ордером на арест и наручниками.

Кибел краснеет, словно ему дали пощечину. Уходя, он нервно поправляет одежду и кричит мне через плечо:

– Только этот невролог и дал себя обмануть. А больше никто тебе не верит. Скоро ты пожалеешь, что та пуля не сделала свою работу.

Я пытаюсь догнать его, ковыляя на костылях по коридору и кроя последними словами. Двое чернокожих санитаров хватают меня и заламывают руки за спину.

Наконец я успокаиваюсь, и меня отводят в палату. Мэгги дает мне маленький стаканчик с каким-то сиропом, и вскоре я чувствую себя, как Алиса в стране чудес. Я словно уменьшаюсь, и белые лоскуты постельного белья кажутся мне арктическими льдами.

Во сне меня преследует клубничный запах блеска для губ, и я ощущаю мятное дыхание пропавшей девочки в оранжево-розовом купальнике. Ее зовут Микки Карлайл, и она вбита в мою память, как в скалы – обломок корабля, выбеленный солнцем, – белый, как ее кожа и волоски у нее на руках. Ее рост – четыре фута. Она хватает меня за рукав и говорит: «Почему ты меня не нашел? Ты ведь обещал моей подруге Саре, что найдешь меня».

Она говорит это тем же тоном, каким говорила Сара, когда просила у меня стаканчик мороженого: «Вы мне обещали. Вы сказали, что угостите меня, если я расскажу, что случилось».

Микки пропала недалеко отсюда. Из окна, возможно, видно Рэндольф-авеню. Это ряд крепких кирпичных домов, когда-то бывший дешевым викторианским кварталом, где теперь квартиры стоят сотни тысяч фунтов. Я мог бы копить десять лет или двести – все равно мне было бы не по карману купить там квартиру.

Я до сих пор вижу лифт, старомодную металлическую клетку, дребезжавшую и лязгавшую между этажами. Шахту огибала лестница. Микки выросла, играя на этой лестнице, а после школы давала там импровизированные концерты, так как акустика была великолепной. Она пела пришепетывая: у нее выпал передний зуб.

С тех пор прошло три года. Мир забыл ее историю, потому что надо было обсуждать новые проблемы и ужасаться другим преступлениям, переживать гибель королевы красоты, войну с терроризмом, плохое поведение спортсменов… Но Микки не исчезла. Она все еще здесь. Она – призрак, сидящий напротив меня на каждом празднике, голос, звучащий у меня в голове, когда я ложусь спать. Я знаю, что она жива. Я чую это нутром. Я знаю, но ничего не могу доказать.

Три года назад, когда она вошла в мою жизнь, была первая неделя школьных каникул. Восемьдесят пять ступенек, и потом тьма – она исчезла. Как может пропасть ребенок в доме, где всего пять этажей и одиннадцать квартир?

Мы обыскали каждую из них – каждую комнату, каждый шкаф, каждый закуток. Я осматривал одни и те же места снова и снова, почему-то ожидая, что она вдруг обнаружится там, несмотря на все предыдущие поиски.

Микки было семь лет, у нее были светлые волосы, голубые глаза и беззубая улыбка. В тот последний день многие видели ее одетой в купальник и красные полотняные туфли; ее волосы украшала белая лента Алисы[13]13
  …белая лента Алисы… – Постоянная деталь классических иллюстраций Джона Тенниела (1820–1914) к первым изданиям сказок Льюиса Кэрролла (наст. имя Чарльз Лютвидж Доджсон, 1832–1898) «Алиса в Стране чудес» (1862–1865, опубл. 1865) и «Алиса в Зазеркалье» (1869–1870, опубл. 1871).


[Закрыть]
, а в руках она держала полосатое пляжное полотенце.

Полицейские машины перекрыли улицу, соседи организовали поисковые группы. Кто-то быстро соорудил столик с кувшинами холодной воды и бутылочками с сердечными средствами. В девять часов утра температура поднялась до тридцати градусов, в воздухе стоял запах раскаленного асфальта и выхлопных газов.

Толстый парень в мешковатых зеленых шортах фотографировал. Сначала я не узнал его, хотя сразу понял, что где-то его встречал. Где?

Потом я вспомнил, как вспоминаю всегда. «Коттслоу-парк» – англиканская школа-пансионат в Уоррингтоне[14]14
  Уоррингтон – город в графстве Чешир на северо-западе Великобритании.


[Закрыть]
. Этого злосчастного, неудачливого персонажа звали Говард Уэйвелл, и он учился на три класса младше меня. Моя память одержала очередную победу.

Я знал, что Микки не выходила из здания. У меня был свидетель. Ее звали Сара Джордан, и ей было всего девять лет, но она «знала то, что знала». Сидя на верхней ступеньке, она потягивала лимонад из банки и убирала с глаз тонкие русые волосы. Спутанные прядки прилипли к ее ушам, как кусочки серебряной фольги.

На Саре были сине-желтый купальник, белые шорты, коричневые сандалии и бейсболка. У нее были бледные ноги, покрытые расцарапанными следами комариных укусов. Слишком маленькая, чтобы думать о своем теле, она то сводила, то раздвигала коленки, прижимаясь щекой к холодным перилам.

– Меня зовут инспектор Руиз, – сказал я, присаживаясь рядом с ней. – Расскажи мне еще раз, что случилось.

Она вздохнула и вытянула ноги.

– Я уже говорила, я нажала на кнопку.

– Какую кнопку?

– Одиннадцатой квартиры, где живет Микки.

– Покажи мне, на какую кнопку ты нажала.

Она снова вздохнула и пошла через фойе к большой парадной двери, возле которой снаружи был прикреплен домофон. Там Сара указала на верхнюю кнопку.

– Вот на эту! Я знаю, как пишется цифра «одиннадцать».

Мой главный свидетель с облупившимся розовым лаком на ногтях…

– Конечно знаешь. А что было потом?

– Мама Микки сказала, что та сейчас спустится.

– Что она точно сказала? Слово в слово.

Девочка нахмурила брови, сосредоточиваясь.

– Не так. Сперва она сказала «здравствуй», и я сказала «здравствуйте». Потом я спросила, можно ли Микки спуститься поиграть. Мы собирались позагорать в саду и поиграть со шлангом. Мистер Мерфи разрешает нам включать разбрызгиватель. Он говорит, что так мы помогаем ему поливать лужайку.

– А кто такой мистер Мерфи?

– Микки говорит, что он владелец здания, но я думаю, что он только комендант.

– И Микки не спустилась.

– Нет.

– Сколько ты ждала?

– Лет сто. – Она обмахивает лицо руками. – Можно мне мороженое?

– Через минуту. А пока ты ждала, мимо тебя кто-нибудь проходил?

– Нет.

– И ты не сходила с крыльца? Например, чтобы купить попить.

Она покачала головой.

– Или поговорить с другом? Или погладить собаку?

– Нет.

– А что было потом?

– Мама Микки вышла выносить мусор. И спросила: «Что ты тут делаешь? Где Микки?» А я сказала: «Я ее жду». Тогда она сказала, что Микки спустилась очень давно. Но она не спускалась, потому что я была здесь все время…

– И что ты тогда сделала?

– Мама Микки велела мне подождать. Она сказала, чтобы я не двигалась, вот я и села на ступеньки.

– Мимо тебя кто-нибудь проходил?

– Только соседи, помогавшие искать Микки.

– Ты знаешь, как их зовут?

– Некоторых. – Она перечислила их, загибая пальцы. – Это тайна?

– Думаю, можно и так сказать.

– А куда пошла Микки?

– Не знаю, милая, но мы ее найдем.

3

Меня приехал навестить профессор Джозеф О'Лафлин. Я вижу, как он идет по больничной парковке, странно раскачиваясь, словно на его левую ногу наложена шина. Его губы шевелятся: улыбаются, приветствуют людей, произносят шутки о том, какой коктейль он предпочитает: «взболтать, но не смешивать»[15]15
  …«взболтать, но не смешивать». – Знаменитый рецепт алкогольного коктейля («мартини» с водкой «Smirnoff») от Джеймса Бонда, впервые озвученный исполнявшим его роль Шоном Коннери в фильме Теренса Янга «Доктор Но» (1962) и ставший впоследствии одной из крылатых бондовских фраз.


[Закрыть]
. Только этот человек может сделать болезнь Паркинсона поводом для шуток.

Джо клинический психолог и обладает типичной для своей профессии внешностью: высокий, худой, с копной темных волос – ни дать ни взять рассеянный академик, сбежавший с лекции.

Мы познакомились несколько лет назад в ходе расследования убийства. Я тогда долго подозревал О'Лафлина, но оказалось, что виновен был один из его пациентов[16]16
  Мы познакомились несколько лет назад в ходе расследования убийства. Я тогда долго подозревал О'Лафлина, но оказалось, что виновен был один из его пациентов. – Отсылка к сюжету «Подозреваемого».


[Закрыть]
. Не думаю, что профессор упоминает об этой истории в своих лекциях.

Тихонько постучав в дверь, Джо открывает ее и неловко улыбается. У него приветливое лицо и влажные карие глаза, словно у детеныша тюленя, пока того не стукнули прикладом по голове.

– Я слышал, у вас проблемы с памятью.

– Да кто вы такой, черт возьми?

– Очень хорошо. Приятно видеть, что вы не утратили чувство юмора.

Он долго оглядывается, решая, куда поставить портфель. Потом берет блокнот, придвигает стул и садится, упираясь коленями в кровать. Наконец устроившись, он смотрит на меня и молчит, словно я сам попросил его прийти.

Вот что я ненавижу в психологах. Они играют в молчанку и заставляют тебя усомниться в том, что ты нормален. Я не обещал, что буду что-то рассказывать. Я помню свое имя. Помню, где живу. Помню, куда положил ключи и где оставил машину. Я в полном порядке.

– Как вы себя чувствуете?

– Какой-то мерзавец меня подстрелил.

Неожиданно его рука начинает дрожать и подергиваться, но он усилием воли заставляет ее не шевелиться.

– Как ваш Паркинсон?

– Я перестал заказывать суп в ресторанах.

– Очень мудро. А как Джулиана?

– Прекрасно.

– А девочки?

– Растут.

В наших отношениях никогда не было места светским беседам и семейным темам. Обычно я напрашиваюсь к Джо на обед, пью его вино, заигрываю с его женой и бесстыдно выдаиваю из него мысли о нераскрытых преступлениях. Джо, конечно, это знает – и не потому, что он чертовски умен, а потому, что я – открытая книга.

Мне нравится О'Лафлин. Он учился в частной школе и принадлежит к среднему классу, но это не страшно. И мне нравится Джулиана, его жена, которая почему-то считает, что может снова женить меня, несмотря на мой прискорбный послужной список.

– Как я понимаю, вы встречались с моим начальником.

– С главным суперинтендантом.

– И что вы о нем думаете?

Джо пожимает плечами:

– Он производит впечатление профессионала.

– Перестаньте, профессор, вы способны на большее. Скажите, что вы думаете на самом деле.

Джо коротко шикает на меня. Он знает, что я его дразню.

Откашлявшись и глядя на свои руки, он начинает:

– Главный суперинтендант – типичный карьерист и на хорошем счету у начальства. Он переживает из-за своего второго подбородка и красит волосы. Страдает астмой. Пользуется лосьоном после бритья от Кельвина Кляйна. Женат, у него три дочери, которые так крепко прибрали папу к своим маленьким ручкам, что его осталось только посеребрить и выгравировать на нем надпись, как на трофее. Они вегетарианки и не разрешают ему есть мясо дома, поэтому он ест его в служебной столовой. Он читает романы Филлис Дороти Джеймс и любит воображать себя Адамом Далглишом, хотя и не пишет стихи и вообще не слишком чувствителен[17]17
  Он читает романы Филлис Дороти Джеймс и любит воображать себя Адамом Далглишом, хотя и не пишет стихи и вообще не слишком чувствителен. – Адам Далглиш – герой цикла детективных романов английской писательницы Филлис Дороти Джеймс (р. 1920), суперинтендант Скотленд-Ярда и известный поэт, романтичный и эмоциональный по складу характера; впервые появился в дебютном романе Джеймс «Закройте ей лицо» (1962).


[Закрыть]
. И у него есть очень раздражающая привычка не слушать людей, а читать им лекции.

Я восхищенно присвистываю.

– Вы следили за этим парнем?

Профессор неожиданно смущается. Другой на его месте поражал бы своим талантом знакомых, а Джо всегда искренне удивляется, что угадал хотя бы половину. И он берет факты не из воздуха. Я мог бы попросить его обосновать каждое утверждение, и он не медлил бы с ответом. Джо, видимо, заметил, как Кэмпбелл отдувается, унюхал его лосьон, наблюдал за тем, как ест главный суперинтендант, увидел фото его детей…

Вот что пугает меня в Джо. Он как будто способен влезть человеку в голову и читать там, как в открытой книге. Не хочется слишком сближаться с человеком, который в один прекрасный день поставит перед тобой зеркало, где ты увидишь свою судьбу.

Джо рассматривает мою медицинскую карту, изучает результаты тестов и рентгеновские снимки. Потом закрывает папку.

– Итак, что случилось?

– Пуля, ружье – обычная история.

– Очнулись здесь? Что помните последним?

Я не отвечаю: я ломаю мозги уже два дня, с тех самых пор, как пришел в себя, но вспоминаю только пиццу.

– Каково ваше эмоциональное состояние?

– Подавлен. И зол.

– Из-за того, что не можете вспомнить?

– Никто не знает, что я делал на реке. Это не была полицейская операция. Я действовал в одиночку. Я не бунтарь. Я не бросаюсь в дело сломя голову, словно панкующий подросток с татуировкой «Рожденный проигрывать» на груди… Они обращаются со мной, как с преступником.

– Врачи?

– Полицейские.

– Вероятно, это потому, что вы не можете вспомнить. Вы чувствуете себя не таким, как все. Вы думаете, что все, кроме вас, посвящены в какую-то тайну.

– Вы полагаете, у меня паранойя?

– Нет. Это обычный симптом амнезии. Вам кажется, что от вас что-то скрывают.

Что ж, пусть так, хотя это и не объясняет поведения Кибела, заявлявшегося ко мне уже три раза с ложными обвинениями и дикими заявлениями. Чем дольше я отказываюсь говорить, тем в большую ярость он приходит.

Джо вертит в руках ручку.

– Однажды у меня был пациент, мужчина тридцати пяти лет, у которого в прошлом не было никаких нервных или психических расстройств. Он поскользнулся на обледеневшей тропинке, упал и ударился головой. Он не терял сознания… ничего такого. Поднявшись, он просто пошел дальше…

– В этой истории будет мораль?

– Он не помнил, что упал. И больше не знал, куда идет. Он совершенно забыл то, что случилось с ним в предыдущие двенадцать часов, хотя помнил свое имя и узнавал жену и детей. Это называется обширная преходящая амнезия. Из памяти исчезают минуты, часы или дни. Самосознание не страдает, и больные ведут себя в целом нормально, но не могут вспомнить какое-то событие или период времени.

– Но ведь память возвращается?

– Не всегда.

– Что случилось с вашим пациентом?

– Сначала мы подумали, что он забыл только падение, но он недосчитался и других воспоминаний. Он не помнил своего предыдущего брака, не помнил дома, который однажды построил. И он не знал, что Джон Мейджор был премьер-министром.

– Выходит, он не так уж сильно пострадал.

Джо улыбается:

– Пока еще рано говорить, будет ли ваша амнезия постоянной. Возможно, ее причиной стала травма головы. Большинство зафиксированных случаев сопровождалось физической или эмоциональной травмой. Огнестрельная рана вполне подходит. Приступы могут быть спровоцированы сексуальным контактом или погружением в холодную воду…

– Больше не буду заниматься сексом в бассейне.

Мой сарказм не встречает сочувствия. Джо продолжает:

– Вследствие травматических событий наш мозг радикально изменяет химический состав крови и количество гормонов. Это своеобразный механизм выживания, который заставляет нас драться или убегать. Иногда, после того как угроза миновала, мозг работает в этом режиме еще какое-то время – на всякий случай. Мы должны убедить ваш мозг, что можно расслабиться.

– А как это сделать?

– Мы разговариваем. Анализируем. Обращаемся к дневникам и фотографиям, чтобы пробудить воспоминания.

– Когда вы видели меня в последний раз? – неожиданно спрашиваю я.

Мгновение он размышляет.

– Мы обедали месяца четыре назад. Джулиана хотела, чтобы вы познакомились с ее подругой.

– Редактором из издательства.

– Да, с ней. Почему вы спрашиваете?

– Я у всех спрашиваю. Звоню и спрашиваю: «Привет, что нового? Здорово! Слушай, а когда ты видел меня в последний раз? Да, прошло много времени. Надо встретиться…»

– И что вы выяснили?

– Я недостаточно активно поддерживаю отношения.

– Ясно. Но сама идея хорошая. Нам нужно найти недостающие фрагменты.

– А вы не можете меня просто загипнотизировать?

– Нет. И если стукнуть вас по голове, это тоже не поможет.

Джо тянется к портфелю, и его рука дрожит. Он вытаскивает папку и достает картонный квадратик, обтрепанный по краям.

– Снимок нашли у вас в кармане. Пострадал от воды.

Он поворачивает квадратик, и у меня пересыхают губы.

Это фото Микки Карлайл. На ней школьная форма, она улыбается в камеру, демонстрируя отсутствие переднего зуба, словно ее рассмешило что-то, не попавшее в кадр.

Вместо замешательства я чувствую огромное облегчение. Я не схожу с ума. Это происшествие действительно имеет отношение к Микки.

– Вы не удивлены.

– Нет.

– Почему?

– Вы сочтете меня сумасшедшим, но мне снились сны.

Я вижу, как психолог в нем начинает обрабатывать информацию.

– Вы помните расследование и суд?

– Да.

– Говарда Уэйвелла посадили в тюрьму за ее убийство.

– Да.

– Вы думаете, он ее не убивал?

– Я не думаю, что она мертва.

Наконец-то я дождался реакции. Профессор явно удивлен. Оказывается, не такой уж он непрошибаемый.

– А как же улики?

Я поднимаю руки. Моя забинтованная ладонь сойдет за белый флаг. Я знаю все аргументы. Я сам передавал дело в суд. Все улики указывали на Говарда Уэйвелла, включая волокна ткани, пятна крови и отсутствие алиби. Присяжные сделали свое дело, и справедливость восторжествовала, справедливость, помещенная на один день в сердца двенадцати людей.

Закон взялся за дело Микки и довел его до конца. Умом я соглашаюсь, но мое сердце не может смириться. Я просто не могу представить себе мира, в котором нет Микки.

Джо снова смотрит на фотографию.

– Вы помните, как положили ее в бумажник?

– Нет.

– А можете предположить, почему вы это сделали?

Я качаю головой, хотя интуитивно понимаю, что, вероятно, взял с собой снимок, чтобы была возможность опознать ее.

– А что еще при мне было?

Джо читает по списку:

– Кобура, бумажник, ключи, перочинный ножик… Из ремня вы сделали жгут, чтобы остановить кровотечение.

– Ничего не помню.

– Не волнуйтесь. Мы еще вернемся к этому. Посмотрим на следы, которые вы оставили: чеки, счета, встречи, дневники… Пройдем по этим следам.

– И я вспомню.

– Или научитесь вспоминать.

Он поворачивается к окну и смотрит на небо, как будто подумывает, не устроить ли пикник.

– Не хотите уехать отсюда на денек?

– Не думаю, что мне разрешат.

Он вытаскивает из кармана пиджака письмо.

– Не волнуйтесь, я приобрел билеты заранее.

Джо ждет, пока я одеваюсь, борясь с пуговицами забинтованной рукой.

– Помощь не нужна?

– Нет, – отвечаю я излишне резко. – Мне надо учиться.

Кибел наблюдает, как мы проходим по фойе, косясь на меня, словно я иду на свидание с его сестрой. Я с трудом подавляю желание помахать ему рукой.

На улице поднимаю лицо к солнцу и делаю глубокий вдох. Аккуратно передвигая костыли, иду по парковке и замечаю знакомую фигуру возле полицейской машины без мигалки. Констебль Алиша Каур Барба (все зовут ее Али) читает учебник, готовясь к экзамену на звание сержанта. Любой, способный запомнить хотя бы половину из этого учебника, заслуживает звания главного констебля.

Нервно улыбнувшись мне, она открывает дверцы машины. У индианок такая красивая кожа и темные влажные глаза. Али выглядит очень эффектно в сшитых на заказ брюках и белой блузе, в вырезе которой виден золотой медальон.

Три года назад Али была самой младшей в отделе тяжких преступлений, и мы работали над делом Микки Карлайл вместе. Тогда она зарекомендовала себя как отличный следователь, но Кэмпбелл не представил ее к повышению.

Теперь она работает в отделе сопровождения – присматривает за послами и дипломатами, а также обеспечивает защиту свидетелей. Возможно, поэтому она сейчас здесь – чтобы защищать меня.

Когда мы выезжаем с парковки, Али смотрит на меня в зеркало, ожидая, узнаю ли я ее.

– Расскажите мне о себе, констебль.

У нее на переносице появляется морщина.

– Меня зовут Алиша Барба. Я работаю в отделе сопровождения.

– Мы раньше не встречались?

– Э… да, сэр, вообще-то вы были моим начальником.

– Подумать только! Это одно из трех преимуществ амнезии: помимо того, что я могу прятать от себя самого пасхальные яйца, я еще каждый день знакомлюсь с новыми людьми.

После долгой паузы она спрашивает:

– А в чем третье преимущество, сэр?

– Я могу прятать от себя самого пасхальные яйца.

Она смеется, и я щелкаю ее по уху:

– Конечно, я помню тебя, Али Баба, гроза разбойников.

Она робко улыбается мне.

Из-под ее короткой куртки видна кобура. Это карабин МР5 А2. Странно видеть ее вооруженной, ведь так мало сотрудников муниципальной полиции имеют лицензию на ношение оружия.

Проезжая на юг мимо Виктории, через Уайтхолл и по набережной Темзы, мы минуем парки и сады, заполненные служащими, которые завтракают, сидя на траве, здоровыми девушками, на чьих юбках играет осеннее солнце и свежий воздух, мужчинами, дремлющими подложив под головы пиджаки.

Когда мы поворачиваем на набережную Виктории, я бросаю взгляд на Темзу, скользящую вдоль гладких каменных берегов. То сужаясь, то расширяясь, она несет свои воды под львиными головами и фигурами горгулий, украшающими мосты, мимо Тауэра к Кэнэри-уорф и Розерсхит.

Али останавливает машину в маленьком переулке возле станции «Кэннон-стрит». Семнадцать каменных ступеней ведут вниз к узкому каменистому пляжу, медленно обнажающемуся под отливом. При ближайшем рассмотрении оказывается, что пляж устлан не гравием, а черепками, обломками кирпича, строительным мусором и осколками стекла, отполированными водой.

– Здесь вас обнаружили, – говорит Джо, перемещая руку вдоль горизонта, пока его палец не упирается в желтый заржавленный буек.

– Мэрилин Монро.

– Что-что, простите?

– Ничего, это я так.

У нас над головой набирают и сбрасывают скорость поезда – на мосту железнодорожная станция.

– Говорят, вы потеряли около четырех пинт крови. Из-за холодной воды процессы в организме замедлились, что, возможно, и спасло вас. Вы также сохранили ясность сознания, позволившую наложить жгут из ремня…

– А что лодка?

– Ее нашли только утром, к востоку от Тауэр-бридж. Припоминаете?

Я качаю головой.

– В ту ночь был прилив. Вода поднялась на четыре фута выше, чем сейчас. Скорость течения составляла примерно пять узлов. Учитывая потерю крови и температуру тела, вы были ранены тремя милями выше по течению…

Плюс-минус тысяча других возможностей, говорю я себе, хотя и понимаю, чего он добивается. Джо пытается вернуть меня в прошлое.

– У вас на брюках были кровь, глина, ил и следы бензина и аммиака.

– Мотор у лодки работал, когда ее нашли?

– Кончилось топливо.

– Кто-нибудь сообщал о выстрелах на реке?

– Нет.

Я смотрю на воду отвратительного коричневого цвета, в которой плавают листья и водоросли. Когда-то здесь были главные ворота города: здесь рождались состояния, сообщества, возникали споры о границах, здесь оживали давняя зависть, былые битвы и старинный фольклор. Жизнь била ключом. А теперь можно застрелить трех человек на расстоянии всего нескольких миль от Тауэр-бридж, и никто ничего не заметит.

К нам приближается бело-голубой полицейский катер. На сержанте оранжевый костюм и бейсболка, а также спасательный жилет, который делает его туловище похожим на бочонок. Протянув руку, сержант помогает мне подняться на борт.

Али нацепила панаму, словно мы собираемся на рыбалку.

Мимо проходит туристический катер, и нас покачивает на волнах. Камеры и фотоаппараты запечатлевают нас в качестве элемента великолепных лондонских декораций. Сержант заводит мотор, и мы, развернувшись против течения, направляемся к Саутуорк-бридж.

Поворачивая, река течет быстрее, спеша мимо гладких каменных стен; волны раскачивают пришвартованные лодки и разбиваются об опоры мостов.

Молодая девушка с длинными темными волосами проплывает под мостом на одновесельной лодке. Ее спина напряженно согнута, на руках блестит пот. Я смотрю ей вслед, потом перевожу взгляд на здания и небо над ними. Высокие белые облака словно нарисованы мелом на голубом фоне.

Колесо Миллениума[18]18
  Колесо Миллениума – так зачастую именуется колесо обозрения «Око Лондона», установленное в центре британской столицы на южном берегу Темзы в конце минувшего тысячелетия (отсюда его неофициальное название). Торжественное открытие аттракциона состоялось 31 декабря 1999 г., а постоянно действующим он стал с марта 2000 г. Достигающее в высоту 143 м, «Око Лондона» является на данный момент самым большим колесом обозрения в мире; оно совершает полный оборот за полчаса, вращаясь со скоростью 1,6 км/ч, что позволяет пассажирам на ходу садиться и покидать укрепленные на внешней стороне конструкции кабинки.


[Закрыть]
больше похоже на космический объект, чем на приманку для туристов. Невдалеке на скамейках сидит группа школьников – девочки в клетчатых юбках и синих чулках. Мимо них по набережной Альберта проносятся бегуны.

Не помню, ясно ли было той ночью. В Лондоне из-за фонарей и дыма нечасто видны звезды. Обычно над головой появляется полдюжины бледных точек, да иногда на юго-востоке виден Марс. Облачной ночью некоторые участки реки, особенно те, что находятся напротив парков, погружены в темноту. Ворота в парках закрывают на закате.

Сто лет назад некоторые зарабатывали на жизнь, вылавливая трупы из Темзы. Спецы знали каждый водоворот, каждый омут, где может всплыть утопленник. Им были известны все места швартовок, все лодки и баржи, стоявшие на приколе.

Когда я только перевелся в Лондон из Ланкашира, меня направили в речную полицию. Мы вылавливали из Темзы по два трупа в неделю. Как правило, это были самоубийцы. После подобной работы везде мерещатся потенциальные утопленники: они перегибаются через перила мостов, вглядываются в глубину. Такова природа реки – вода может смыть все твои надежды и стремления или, наоборот, унести прочь все беды.

Пуля, проделавшая дырку в моей ноге, летела с большой скоростью: пуля снайпера, стрелявшего со значительного расстояния. Значит, было достаточно светло, чтобы меня разглядеть, или же он воспользовался прибором ночного видения. Он мог находиться где угодно в пределах тысячи ярдов. С расстояния пятисот ярдов угол отклонения составляет всего дюйм, но этого бывает достаточно, чтобы не попасть в голову или сердце.

В меня стрелял не простой наемный убийца. Не многие обладают такими возможностями. Обычно киллеры убивают с близкого расстояния, из засады, или, например, стреляют через стекло, когда машина стоит на светофоре. А этот действовал иначе. Он лежал, распластавшись, не двигаясь, прижавшись лицом к прикладу, поглаживая курок… Снайпер похож на компьютерную систему, ему нужно учитывать расстояние, скорость и направление ветра, температуру воздуха. Он наверняка прошел обучение – возможно, в армии.

Оглядывая неровную линию заводов, подъемных кранов и жилых кварталов, я пытаюсь представить себе, где прятался стрелок. Скорее всего, он находился выше меня. Попасть в цель на воде нелегко. Порыв ветра или качание лодки могли вызвать промах. А вспышки от выстрелов обнаружили бы его местонахождение.

Отлив продолжается, река словно усыхает, обнажая островки ила, где чайки дерутся за какие-то объедки в тине, и остатки старых опор, торчащие из дна, как гнилые зубы.

Профессор явно чувствует себя не в своей тарелке. Думаю, скорость и вода – не его стихии.

– Почему вы были на реке?

– Не знаю.

– А вы подумайте.

– Я с кем-то встречался или за кем-то следил.

– За кем-то, у кого была информация о Микки Карлайл?

– Возможно.

Зачем встречаться на лодке? Странное решение. Хотя ночью, когда заканчиваются все развлекательные поездки, река – пустынное место. Здесь можно легко скрыться.

– Зачем кому-то понадобилось в вас стрелять? – спрашивает Джо.

– Возможно, вышла ссора или…

– Или что?

– Или же прятали концы в воду. Мы не нашли тел. Возможно, этого и не предполагалось.

Господи, как же это изматывает! Я хочу засунуть пальцы в черепную коробку и надавить на ее содержимое. Мне нужен ключ к разгадке, а он спрятан во мне.

– Мне нужно видеть лодку.

– Она в Уоппинге[19]19
  Уоппинг – портовый район в Восточном Лондоне, на северном берегу Темзы.


[Закрыть]
, сэр, – отвечает сержант.

– Так отвезите меня туда.

Он небрежно поворачивает штурвал и прибавляет скорость, отчего корпус судна погружается глубоко в воду и нас окатывает фонтан брызг. Капли летят на ресницы Али, и она поглубже надвигает панаму.

Через двадцать минут, пройдя милю вниз по течению от Тауэр-бридж, мы оказываемся в штабе отдела содействия водным службам.

Моторная лодка «Шармэйн» вытащена на сушу, водружена на деревянные балки и окружена лесами. Издали сорокафутовая лодка выглядит очень опрятной: рулевая кабина из лакированного дерева, медная отделка. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что окна разбиты, а палуба выщерблена. Бело-голубая полицейская лента натянута между перилами, маленькие белые флажки отмечают следы от пуль и другие примечательные детали.

Али объясняет, что заявление об угоне «Шармэйн» от набережной возле ботанического сада Кью в Западном Лондоне поступило спустя четырнадцать часов после того, как меня обнаружили. Она сообщает мне об объеме двигателя, пробеге и максимальной скорости. Она знает, что я люблю факты.

Дежурный офицер в белом комбинезоне появляется из рубки и, согнувшись, продвигается по корме. Измеряя рулеткой борт, она заносит результаты измерений в блокнот и поправляет теодолит, стоящий рядом на штативе. Повернувшись в нашу сторону и прикрыв глаза от солнца, она узнает сержанта.

– Это офицер Кей Симпсон, – представляет он ее.

Ей слегка за тридцать, у нее короткие светлые волосы и пытливые глаза. Она смотрит на меня, как на привидение.

– Что именно вы пытаетесь установить? – осторожно спрашиваю я.

– Траектории, скорость пули, угол наклона лодки, цель, расстояния, погрешности и следы крови… – Она замолкает на середине фразы, поняв, что мы за ней не успеваем. – Я пытаюсь установить, с какого расстояния и с какой высоты производились выстрелы и как часто стрелявший промахивался.

– Это он ранил меня в ногу?

– Да, но, возможно, он целился вам в голову. – Она молчит, потом добавляет «сэр», на случай, если я вдруг обиделся. – Снайпер использовал установку для стрельбы по водным объектам со скоростью полета пули две тысячи шестьсот семьдесят пять футов в секунду. Таких нет в свободной продаже, но теперь из Восточной Европы можно получить все, что угодно.

Внезапно ее посещает новая идея.

– Вы не против помочь мне, сэр?

– Как?

– Можете лечь на пол вот здесь? – Она показывает на палубу перед собой. – Слегка повернитесь на бок, вытяните ноги и положите одну на другую.

Выпустив из рук костыли, я разрешаю ей уложить меня в нужную позу, словно натурщика.

Когда она наклоняется надо мной, я внезапно вижу другую женщину. Потом воздух начинает дрожать и видение исчезает.

Офицер Симпсон устанавливает штатив со световым прибором. Ярко-красная точка появляется на моей ноге, как раз там, куда вошла пуля.

Внезапно меня охватывает инстинктивный страх, и я кричу женщине, чтобы она легла. Всем лечь! Я помню этот красный цвет, танцующий красный лучик, предвещающий смерть. Я лежал в темноте, скорчившись от боли, а красная точка металась по палубе, ища меня.

Но никто не услышал моего крика. Он прозвучал у меня в голове. Все слушают офицера.

– Стреляли, видимо, оттуда, здесь пуля пробила ваше бедро и застряла в палубе. Пуля задела бедренную кость и развернулась боком, вот почему выходное отверстие было таким широким. – Кей Симпсон отходит на несколько шагов, измеряя рулеткой расстояние между перилами и еще одной дыркой в палубе. – Годами спорят, как точнее определить поражающую силу пули – по импульсу или по кинетической энергии. Ответ: нужно учитывать оба параметра. У нас есть программы, которые на основе измерительных данных определяют расстояние, пройденное той или иной пулей. В данном случае речь идет о четырехстах тридцати ярдах с погрешностью в два процента. Зная места попадания пуль, мы можем восстановить траектории и узнать, где прятался стрелявший.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю