Текст книги "Злые компаньоны"

Автор книги: Майкл Перкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава тринадцатая
Обман – это ночь

Со своей человеческой ношей под рукой, готовый расхохотаться, я постучал в дверь, словно рабочий из прачечной. Малком возражал, но я сказал, что это просто шутка, и он решил, что это один из тех случаев, с какими уроду приходится мириться.

Энн открыла дверь, и Уайно выбежал в поисках кошки.

– Где ты был? – спросила она.

– Ты хотела урода – вот он.

Я представил ей Малкома после того, как усадил его на кресло рядом с телевизором. Он снял котелок и заверил ее в том, что «очарован» встречей. Энн прошипела, словно ее жгли.

– Он странный, это точно. Боже мой! – Лидия суетилась вокруг своего хозяина, стараясь устроить его поудобнее. Это раздражало Энн.

– Кто этот мерзкий комок из чувств и нервов?

Лидия окаменела, услышав такую характеристику, и подошла к тому месту, где стояла Энн. Энн казалась маленькой и хрупкой рядом с ней, кошка против коровы.

– Я всегда следую за Малколмом, – ответила она, готовая к драке.

Мне хотелось увидеть драку, когда в ход идут руки и зубы, но Малкома больше интересовало, можно ли достать выпить.

– У вас не найдется виски для гостя? – спросил он. – В самом деле, Лидия, мы пришли сюда не для того, чтобы ты демонстрировала свой нрав. Я ведь свой оставил дома, разве не так? Подойди ко мне и садись, – хотя он говорил приказным тоном, его голос звучал нежно. Лидия послушно вернулась к нему, уселась у его ног и свирепо глядела на Энн.

К тому времени уже дело близилось к полночи. Приказав нам снять одежду, Энн удалилась в спальню. При этом Малком немного забеспокоился, но Лидия уговорила его. Они оба очень хорошо уравновешивали друг друга. Я не сомневался, что ей снова захотелось.

Вошла Энн, неся свечи. Она зажгла девять свечей и поставила их на пол в форме пентаграммы, которая, насколько я узнал из одной книги, являлась символом мощи. Я не сомневался, что Энн в этом деле такой же дилетант, как я, но она все же была настоящей ведьмой, а это придавало ее глупостям ту достоверность, которая в противном случае отсутствовала бы. Когда свечи были расставлены, она достала обычную опасную бритву, затем сбросила с себя одежду. В последней части церемонии появился сосуд, наполненный какими-то пуговицами.

– Мескалин, – пояснила она мне. – Для этого понадобится мескалин, такой урод, как он, и лезвие.

Энн вела себя с невиданным раньше достоинством, пока расставляла нас по местам внутри пентаграммы. Она почти не открывала глаза. Я посмотрел на Малколма и заметил, что на него все это тоже произвело впечатление. Лидия, по крайней мере, вела себя тихо. Энн подала нам маленькие пуговицы и заставила проглотить их без воды. Мы лежали на ковре неровным кругом, упираясь ногами в чью-то промежность или в ноги, и некоторое время ждали. Посчитав, что колебания достигли необходимого уровня, Энн взяла бритву…

Тут все и началось, наступил час оборотня, час зубов и когтей, и бритва опускалась. Сквозь затуманенные глаза и волну тошноты я увидел, что Энн ползет к уроду, а ее остроконечные сиськи, словно ногти, скользят по полу. Бритва в ее руке изображала вопросительный знак, разрезавший ей путь в теплом воздухе. Урод заметил бритву в ее руке и хотел было улизнуть. Но его остановила линия пентаграммы. Едва слышно, где-то далеко в длинном коридоре сквозь зубы Малкома вырвался крик, и тут Энн набросилась на него, оседлала его туловище и заулыбалась. Сознание того, что произойдет дальше, парализовало урода, и он начал отчаянно грести своими руками, словно уплывая от ее зубов, которые настигали его горло. Энн расстегнула молнию на его брюках и стала искать несуществующий член. Она зарычала, не найдя там ничего, и прильнула к лицу урода, обдав его слюной. Энн занесла бритву и стала точить ее о плечо урода, придерживая его руку за локоть. Вдруг эта рука отвалилась, и мы все зааплодировали. Это был великолепный номер, но тут мы заметили, что урод плачет – или, может быть, вопит, и нам стало не по себе. Энн отпиливала ему другую руку, и из наших уст вырвалось слово «не надо», однако она продолжала пилить и дергать руку, пока та тоже не отвалилась, и тут нам действительно стало плохо. Я почувствовал боль в своих плечах и вцепился в них, раскачивая тело в судорожном порыве вины и облегчения. Лидия пронзительно кричала, но я оставался прикованным к месту, а она притянула колени к груди и засунула руки себе между ног. Энн с видом победительницы подняла над своей головой две руки, сложенные крест-накрест, а у ее ног билось туловище урода. Закончив свою демонстрацию, Энн бросила мне одну и Лидии вторую руку. Вблизи та напоминала руку куклы. На ней не было крови. Тут Энн развернулась и присела над ним по-собачьи головой к его ногам. Она начала отжиматься на теле Малкома, втыкая в него свои сиськи, и закончила тем, что ткнула свою задницу ему в лицо. Губами Энн снова потянулась к его крохотному члену и на этот раз нашла что-то; она зарычала, как собака, которой бросили кость без мяса, и рванула головой – в ее зубах остался пенис, похожий на маленькую сосиску. Энн торжествующе зарычала и подползла к Лидии, держа свой трофей в зубах. И тут, соблюдая какой-то этикет животных, она прильнула к устам Лидии и в долгом поцелуе доставила этот кусочек плоти ей в рот.

Мы могли бы поспать, но сомневаюсь, что из этого что-нибудь получилось бы. Мы просто совершили мысленное путешествие по континенту и, вернувшись, услышали, как урод Баском Малколм с красным от свеч лицом говорит:

– Что ж, все в порядке. Это всего лишь мясо, а сейчас я свободен. Освободился еще от некоторого количества мяса, освободился от еще одного обмана. Я не понимаю, как вы, нормальные люди, способны удержаться от того, чтобы не разрезать себя и посмотреть, что находится под этим непривлекательным пространством кожи. Там настоящее Matto Grosso![2]2
  Matto Grosso! – Матто Гроссо, крупный штат в Бразилии. Малком представляет мир под кожей человека неизведанной целиной. – Прим. пер.


[Закрыть] Там внутри обитают пигмеи! Вы можете вообразить все это красное, влажное мясо, эти вены, артерии и капилляры, похожие на змей из джунглей, деревья в ваших желудках? Там неизведанная страна, та единственная, которую еще предстоит открыть.

Энн серьезным и размеренным голосом ответила:

– Именно так вещали голоса: «Обман – это ночь», что означало именно то, чего мне не хватало. Это был ключ, которым мне надлежало воспользоваться. Но я живу ночью, что олицетворяет роскошь, безделье… Мне не надо днем охотиться за пропитанием, оно приходит ко мне ночью. Мое пропитание – это все остальные, те, кому приходится охотиться днем. Трубят в рога, приближаются шаги, а этот сигнал ночью всегда равнозначен мольбе отнять что-либо обманом. Остальные приносят свое мясо, и мне остается лишь разрезать его; они показывают внешнюю оболочку и хотят, чтобы я разобралась, что там за ней внутри. И я занимаюсь с ними оральным сексом, или трахаю их, или довожу до многократных оргазмов, отчего у них кровь вскипает. Все доводят себя до неистовства.

Урод подкатился к ней, отталкиваясь ногами. Мне показалось странным, что у него не течет кровь. Он пристроился поближе к тому месту, где расположилась Энн с расставленными ногами, засунул свою ногу ей в щель и сидел, довольно шевеля там пальцами ноги, и в то же время говорил:

– Мы должны стать раскованнее, я знаю это. Стать такими свободными, чтобы можно было раствориться в воздухе или смешаться с животными в зоопарке. Нам надо вывернуться наизнанку.

Вот и все, что они сказали, если такое вообще говорилось. Если только я сам не придумал это через свою систему громкоговорителей. Мы разлеглись гирляндой из маргариток и стали бесчувственными к потере крови…

На следующий день мы проснулись, затрясли головами и заварили кофе. Я посмотрел на урода – тот прикуривал сигарету. Энн умыла лицо и готовила нам поздний завтрак.

Через окно влез Уайно, он удовлетворил свою похоть. Мне захотелось поговорить с ним, но было бы не очень прилично в присутствии всех остальных.

– Надеюсь, я оправдал ваши ожидания, – устало сказал Малколм. – Я имею в виду свои волшебные свойства.

– Малыш, ты испытал эйфорию. Но знаешь, что я хотела бы с тобой сделать? Я хотела бы засунуть тебя в большой красный шар, залезть на крышу и отпустить его.

Малколм поежился.

– Лидия, нам, пожалуй, пора идти.

Лидия послушно отправилась следом за Малкомом, когда тот проковылял через дверь и начал спускаться вниз по лестнице.

– Я рад, что они ушли, – сказал я.

– А я думала, что он тебе друг – вот такая поэтическая чушь. Дружок… все это враки, выдумки.

– Хорошо, хорошо. Как насчет того… – Меня прервал громкий, резкий стук в дверь, не скромный, а требовательный стук – так ведет себя полиция. – Неужели они снова вернулись? – спросил я, имея в виду Малкома и Лидию, но понимал, что обманываю сам себя. Энн вскочила на ноги.

– Заткнись! Задержи их у двери, пока я не избавлюсь от этого!

Она бросилась в спальню, схватила наркотики и метнулась в туалет, чтобы спустить их в унитаз. Но Энн могла бы сберечь свою энергию. Едва я успел подняться, как они ввалились в комнату – я вспомнил, что не запер дверь.

– Стоять на месте! – приказал мужчина в сером. Он разоделся, словно какой-то чертов почтальон, но в руке держал револьвер со взведенным курком. Я снова сел, наполовину подняв руки. Из туалета донесся шум воды, и вышла Энн с искрящимися глазами.

– Кто вы? – строго спросила она. – Вы не полицейские.

– Правильно, но у меня есть оружие, – сказал он и улыбнулся. Он прицелился в левую сиську Энн, и она заткнулась. Он напоминал героя с непристойной французской почтовой открытки – с черными волосами и черными усами. Немного напоминал испанца.

– Разве ты не собираешься предложить мне стул? – спросил он.

– Разве мое слово здесь что-нибудь значит?

– Ладно, давайте сядем и обговорим все. Те, кто знакомы со мной, считают меня очень дружелюбным парнем, а вам, похоже, предстоит такое знакомство.

Энн села за стол лицом ко мне, а он устроился посередине.

– О чем же мы станем говорить, если ты не коп? – спросил я.

– Ну, я рад, что ты спросил об этом. Мы знаем вас обоих уже порядочное время. Мы могли бы взять вас после того, что вы сотворили в гостинице с тем парнем, но мне хотелось повременить и посмотреть, на что вы еще способны. Я рад, что поступил так. Это было здорово, по-настоящему здорово. Целую твою ручку, мадам, – сказал он Энн.

Энн покраснела. Он опустил револьвер и положил его рядом на стол.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что вы следите за нами? Пожалуйста, не надо говорить загадками.

– Хорошо. Позвольте заверить вас, что я в некоторой мере представляю группу мужчин, которые занимаются телами.

– Телами?

– Пока я не могу больше сказать. Телами в любой форме и любыми их частями. Это небольшая группа могущественных людей.

– Какое отношение это имеет к нам? – спросила Энн.

– Мы заметили, что вы очень хорошо справляетесь с телами. Вы оба. Кстати… – он взглянул в мою сторону, – нам известно о твоих проделках в парке. Очень интересно. Вот и все, больше я не скажу.

– И какова наша роль во всем этом?

– Я всего лишь прошу, чтобы вы поехали со мной. Пожалуй, вы будете довольны тем, что мы придумали.

– А что если мы решим, что нам это неинтересно? – спросила Энн. Однако было видно, что ее это заинтересовало. Его рука легла на револьвер.

– У вас такого выбора нет. Люди, на которых я работаю, уже решили, что вы им нужны, вот и все.

– Ни фига себе! Это странно, – возмутилась Энн. – Мы должны встать и идти за тобой, не зная ничего о том, во что мы впутываемся? Ты рехнулся! Скажи, что ты шутишь, и я позволю тебе уйти.

Он рассмеялся над ее словами и поднял револьвер.

– Пошли. У меня мало времени.

На улице нас ждал скромный «Седан». Энн забралась в него первой, а он сел после нее. Я последовал за ним и устроился у окна. Водитель, мужчина, одетый в тускло-коричневую форму, плавно отъехал от бордюра в ту же минуту, как мы оказались внутри, и направил машину к шоссе Уэст-Сайда.

– Отдыхайте. У нас впереди долгий путь.

Нашим конечным пунктом оказался двухэтажный дом колониальной постройки вдоль скал Нью-Джерси. Его окружала роща разных деревьев. Мы въехали прямо в гараж, в котором уже стояли две машины иностранного производства. Нас ввели в полуподвальный этаж.

– Присаживайтесь, присаживайтесь. Вам, наверно, хочется пить. Я принесу вам попить.

– Мне кока-колу, – сказал я.

Комната, в которой мы находились, была обита той дешевой сучковатой сосной, какой пользуются жители пригородов, когда превращают полуподвальные этажи в помещения для развлечений. В это помещение вела лишь одна дверь, а с внутренней стороны у нее отсутствовала ручка. Высоко расположились два маленьких, зарешеченных окна. Ни малейшей возможности убежать, но к этому времени все произошедшее заинтриговало меня, хотя Энн все еще дулась.

– Никогда со мной не происходило более невероятной истории!

Она расхаживала по комнате, тяжело стуча каблуками по деревянному полу.

– Это может быть интересно, – высказал я предположение.

– Да, для педераста вроде тебя вполне возможно, но я не выношу, когда не знаю, куда плыву. К тому же у нас нет весел.

Дверь отворилась, и вошли двое пожилых мужчин в темных очках и шелковых костюмах. «Явно итальянцы», – подумал я.

– Эти двое? – спросил один из них другого. – Да она ведь кости да кожа, но выглядит неплохо. А что до него, смотреть противно. Битник. Мы много выложили за них?

– Не знаю. Она костлявая, но как раз это и может привлечь. Знаешь, его можно искупать и побрить, – задумчиво ответил второй. – Посмотрим. Послушай, девушка, сними эти штаны, которые ты напялила.

– Тебе нужна моя задница, ты и снимай.

При этих словах первый мужчина оживился.

– Она к тому же огрызается. Плохо. Нас надули. – Второй воспринял это спокойнее. Он снял ремень с видом хорошего отца, замахнулся им и угодил Энн в щеку. Она заорала, и следующий удар пришелся ей по плечу. В самом деле он ударил ее не очень сильно, но она тут же отреагировала: встала и сбросила свои «Левайсы». На ней не было трусов – она сказала мне, что не носит их с четырнадцати лет. Энн нравилось ощущать на своей женской прелести жесткий край ткани «Левайсов».

– Хорошо, вот мое влагалище, – дерзко сказал она, подбоченясь и выпячивая свой таз. На этот раз удар ремня пришелся по ее заднице.

– Заткнись, – предостерег первый. – Наклонись. Я хочу посмотреть, часто ли пользовались твоей дырой.

Энн нагнулась, держась за стул.

– Не так, возьмись за лодыжки, глупая сучка.

Энн пришлось взяться за лодыжки, вставая в классическую солдатскую позу, когда тело напоминает клин. Он подошел, ловко засунул указательный палец ей в заднее отверстие и ввинчивал его туда как штопор.

– Хорошо. Хорошо. Тесно, как у девственницы.

– А теперь ее щель, – сказал другой.

Оба обследовали влагалище Энн и нашли его состояние удовлетворительным.

– А с ним что делать? – спросил первый. – Он так отвратителен, и может обнаружиться, что у него совсем нет половых органов.

– Да успокойся же. Мы сейчас проверим, вот и все. Парень, вытащи свою штуковину.

Мне не хотелось отведать вкус ремня, поэтому я без препирательств предъявил свой член для осмотра.

– С ним все в порядке. Похоже, на члене много спермы, но размер почти что надо.

Мы сели и ждали, пока оба перешептывались. Когда они снова обратили внимание на нас, мы оба, пожалуй, были готовы ко всему. Мужчины вели себя столь торжественно и отстраненно, что я начал понимать, каково лошадям, выставленным на продажу, или боксерам на осмотре перед боем. Видно, мы их совсем не интересовали.

Первый вытащил свою дубину, когда оба перестали разговаривать, и подошел к Энн.

– Займись этой штукой, – сказал он, держа свой инструмент перед ее лицом.

Энн отдернула голову.

– Я не стану заниматься оральным сексом!

– Будешь делать все, что тебе прикажут – ты к этому скоро привыкнешь. Возьми-ка его в руки. Страдалец весь день не дает мне покоя.

Мы смотрели, как Энн, повинуясь, манипулирует его членом с ловкостью, которая приобреталась в сотнях подворотен. Ловкие пальчики скользили по его члену, обхаживая набухшую головку пальцем, захватывая его яички, извлекая подношения, которые мужчина, издав легкий стон, изверг ей на ладонь.

– А теперь слижи это со своей руки, – приказал он.

С угрюмым лицом Энн наклонилась к его подношениям.

Прежде чем уйти, мужчины объявили, что нас скоро накормят, после чего добавили, что «обо всем остальном также позаботятся».

Когда оба ушли, Энн сказала самую страшную вещь, какую я от нее слышал. Я почувствовал, что все мои устои рушатся.

– Знаешь что? Мне страшно.

Однако она облизала губы.

Глава четырнадцатая
Операция

Я обнял Энн, и она не возражала.

– Почему тебе не страшно? – спросила она.

Другой рукой я нежно поглаживал свой торчавший член. Я онемел, но еле теплившееся предвкушение зашевелилось где-то глубоко в моем сознании.

– Ну, мне думается, у них может оказаться то, что я ищу. Знаешь, они могут кратчайшим путем привести к этому. К тому же мне нечего терять, правда?

– Я никак не могу понять тебя. Пару раз мне казалось, что я раскусила тебя, но ты все время ускользаешь.

– Меня не так уж трудно понять.

Конечно, я хотел продолжить этот разговор, как это всегда бывало при общении с ней, но мне не удалось найти нужных слов. В конце концов, у меня винтика в Голове не хватает, и, окажись я не здесь и не с ней, мне уж точно нашлось бы место где-нибудь в больнице, где пичкали бы торазином, и пришлось бы валяться в собственном дерьме. «В итоге этим все может закончиться, – сказал я про себя, – но уже по моей собственной вине. Если я закончу таким образом, то лишь об одном пожалею – убивал я слишком мало».

Пока мы некоторое время сидели наедине со своими мыслями, дверь снова открылась, и вошел маленький японец.

– Пойдем со мной, – тихо пригласил он.

Мы поднялись за ним по короткому лестничному пролету к главной части дома, где нас отвели в комнату из сплошных зеркал. Мы ходили по зеркалам, стены и потолок тоже были в зеркалах.

– Я ваш слуга. Я приготовлю ваши тела к осмотру врачами.

– Врачами?

– Пожалуйста, не задавайте мне вопросов. Мне запрещено что-либо говорить вам. Разденьтесь, пожалуйста.

Мы сняли одежду, он исчез вместе с ней и вернулся с большим тазом, наполненным водой, мылом и полотенцами.

– Первым я вымою тело леди.

Энн послушно стояла, но ее тощие бока подрагивали от мягкого прикосновения его рук. Стоя, он вымыл все ее тело, начиная со лба и опускаясь вниз медленно и с наслаждением. Все тело Энн покрылось гусиной кожей. Я хотел было сесть на пол, но зеркальная поверхность оказалась слишком холодной, поэтому мне пришлось ходить туда-сюда, пока японец закончил свою неспешную работу. Когда внешний вид Энн наконец удовлетворил его, он вытащил маникюрные ножницы и по возможности короче остриг ей ногти на руках и ногах.

Затем настала моя очередь. Со мной он разделался быстрее, скорее всего, потому, что от меня шел плохой запах. Закончив, он заставил меня ждать, пока доставал ножницы и бритву.

– Наклоните голову, – приказал он и отрезал мне бороду. Еще несколько минут, и моя голова лишилась растительности. Он подмел волосы, ушел и вернулся с большой бутылкой спирта и губкой. Нас обоих почистили второй раз, и терли так сильно, что казалось, будто сдирают кожу. Когда мы от спирта стали совсем красными и сухими – от паров мне захотелось блевать, такие они были крепкие, – он объявил, что мы готовы.

– Для чего? – спросила Энн.

– Для осмотра. Ждите здесь.

Ожидая, мы посмотрели на себя в зеркалах и даже сумели посмеяться над своими невероятно странными белыми, тощими телами, такими чистыми и ароматными.

– Как ты думаешь, для чего понадобился спирт? – спросила Энн.

– Он сказал, что будут врачи.

– Как же мы влипли в это?

– Потому что мы живы. Просто потому, что мы живы.

– Что ж, им бы лучше поторопиться с этим. Спирт воняет. И мне холодно.

Через несколько минут те же джентльмены в шелковых костюмах и темных очках открыли дверь.

– Готово, – сказали они и жестом пригласили нас выйти. Мы шли за ними по короткому коридору, который казался безупречно чистым, и очутились в большой комнате, посреди которой стоял операционный стол. Вокруг стояли ряды стульев, занятые примерно двадцатью или тридцатью мужчинами в белых халатах хирургов. Нас подвели к столу и велели сесть на него, и тут сопровождавшие нас лица ушли. Свет ослеплял. Быстро взглянув на Энн, я увидел, что она страшно напугана. Я закрыл глаза и ждал.

Старческий пронзительный голос сказал:

– Это самые недокормленные субъекты, какие попадали сюда. Кого же они сейчас нам присылают?

Другой голос ответил:

– Ничего страшного. Будет интересно поработать с такой тощей плотью. Давайте займемся делом. У меня назначена встреча. Эти двое ведь совершенно новое явление, вам так не кажется?

– Вы знакомились с их историями? Увлекательное чтиво.

Похоже, говоривший приближался. Я открыл глаза и увидел, что к нам идет безупречной внешности мужчина лет пятидесяти с небольшим. Добравшись до нас, мужчина повернулся к присутствующим и как тореадор заявил о том, что он собирается делать:

– Я попрошу их обоих поухаживать за мной.

Мужчина велел нам спрыгнуть со стола, сам забрался на него и вытянулся во весь рост. Одним движением руки он раскрыл халат, демонстрируя, что под ним другой одежды нет.

– Мальчик, дай мне свой член. Я отсосу тебе яйца. А девушка пусть заберется на меня.

Это был приказ не из тех, каким можно пренебречь. Мужчина говорил тоном человека, которому не возражают с того самого дня, как он появился на свет. Я поднялся и подал свой член, который он схватил чистыми, пухлыми пальцами и воткнул себе в рот. Я смотрел, как Энн забралась на мачту мужчины, пока сам стоял и кормил его. Энн неторопливо усаживалась на его член и немного завихляла, чтобы устроиться получше. Она крепко зажмурила глаза. Мужчина выплюнул мой член и прокомментировал:

– У него хороший вкус. Здесь я один из немногих, кому нравятся мальчики, так что покажи, на что ты способен. Воткни его.

Я вонзил член до упора в вишнево-красную глотку, но снаружи остался кусок, и он заглотил все, сильно чмокая губами. Энн все еще двигалась то вверх, то вниз на его члене, словно ребенок на карусели, но это, видимо, не дало желаемого удовлетворения. Наконец мужчина крикнул:

– Хорошо, хорошо. Слезай.

Затем подошел следующий. Мне предстояло дать ему лизать свои ноги, пока он трахал Энн обычным способом. Видно было, что все присутствовавшие будут заниматься нами по очереди. Мне пришлось смириться с этим, поступая так, как приказывали, совершая для проформы движения, пока мое тело протыкали то снизу, то спереди, пока меня облизывали и лапали до тех пор, пока я не почувствовал себя горячим гамбургером. Когда все насытились, нас снова отвели в полуподвальный этаж и оставили там. Мы оба никак не могли отдышаться.

Через некоторое время, когда мы пришли в себя, Энн спросила:

– Что они собираются с нами делать? Они чокнутые – ты знаешь это?

Нам позволили спать допоздна, японец принес немного воды попить.

– А как насчет того, чтобы перекусить? – спросил я.

– Нет, до операции еды не будет.

Нам пришлось пройти ту же процедуру, что и предыдущим днем, – нас помыли, затем растерли спиртом. Конечно же, мы ослабели.

На этот раз мы пришли в операционную комнату упавшие духом, с заплетающимися ногами и ослабевшим зрением. Снова мы сели на стол и взглянули на присутствующих – наших неизвестных мучителей – сквозь невероятно яркий свет операционной комнаты. На этот раз вокруг стола были разложены инструменты, а в углу я заметил группу медбратов.

– Добрый день. Надеюсь, вы хорошо выспались и ничего не ели. Мы хотим, чтобы девушка легла на стол. Вы можете сесть вон на тот стул.

Я подошел к прямому деревянному стулу близ рядов сидений, на которых они устроились. И тут все началось. Группа санитаров двинулась к Энн. Ей дали обезболивающее средство – эфир, пожалуй, я с детства помню этот запах – и привязали к столу. Когда ее приготовили, какой-то голос объявил:

– Эту операцию проведет доктор Озон. Пожалуйста, следите внимательно за тем, как он сделает девушке первый надрез. Выбор пал на него, потому что он успешно провел сексуальную трансплантацию.

Все оживились, эти слова подействовали. Из-за санитаров я почти не видел Энн, но тут полный старик лет шестидесяти с хвостиком вразвалку начал спускаться по лестнице к привязанному к операционному столу телу и улыбался, словно собираясь получить награду. Все отступили от стола. Теперь я четко видел происходящее. Я смотрел, как доктор Озон взял скальпель у одного из медбратов и обошел вокруг стола, изучая лежащее перед ним тело со всех углов. Тогда он поднял руку и опустил острую как лезвие сталь на точку под ее грудями и провел от нее до нижней части живота. Один из санитаров вышел вперед и губкой стер кровь, но доктор Озон оттолкнул его и повернулся к присутствующим. Его встретили взрывом аплодисментов. Он вернулся к работе и начал черкать что-то на ее теле, оставляя красный след после каждого прикосновения. Пока доктор Озон резвился, голос – на этот раз громкий, почти супермужской – начал говорить:

– Наш любезный коллега возьмет нас собой в короткое путешествие сквозь ее тело. Он начнет скользить по крови, а мы будем сопровождать его, когда он откроет перед нами мир, к исследованию которого нас так долго готовили. А наши исследования только что начались. Вскоре он закончит подготовительные мероприятия и приступит к тому, для осуществления чего не всем из нас хватило духа. Когда доктор Озон к этому приступит, я попрошу, чтобы в этом зале не было слышно ни звука.

Пока он говорил, доктор Озон повернулся к присутствующим и резко кивнул.

– Доктор готов – введите субъекта.

Все головы повернулись, когда другие медбраты вкатили на носилках тело мужчины. Я раньше его никогда не видел и задавался вопросом, как тот попал в эту липкую сеть. Так же, как и мы? Однако с ним занялись безо всяких вступлений. Когда санитары привели Энн в порядок и зашили разрезы, которые все же казались неглубокими, доктор Озон обратил свое внимание на молодого человека. Никаких обезболивающих не применяли. Он застыл над гениталиями, и тут нож опустился. Двумя молниеносными движениями гениталии были отделены от тела. Крик молодого человека прозвучал резко, словно разбитое стекло, и я понял, что все до одного прислушиваются; затем крик перешел в булькающий вздох, когда оперируемый отключился. Озон поднял гениталии высоко над головой, словно трофей, и заслужил новый взрыв восторженных аплодисментов. Он бросил кровавое мясо в кастрюлю, подставленную медбратом, и вернулся к Энн. В комнате не раздалось ни звука, когда доктор Озон быстро нанес несколько разрезов в области таза Энн и попросил кастрюлю с гениталиями. Вскоре он, словно искусная швея, вшивал их ей между ног. Завершив первую стадию операции, он поднял руки над головой в знаке победы. Снова раздались аплодисменты. Тот же голос сказал:

– Доктор Озон закончил первую стадию операции: фактическое прикрепление мужских гениталий. Конечно, предстоит еще многое сделать. Доктор Озон проведет остаток дня, завершая эту филигранную работу, а это необходимо, если учесть тот факт, что мы на сей раз решили провести не демонстрационную, а настоящую операцию.

«Сколько демонстрационных операций здесь проводилось? – раздумывал я. – Сколько криков возносилось отсюда до луны, когда исследованию подвергался мир крови?»

Энн увезли из операционной; Озону нужен был отдых, прежде чем перейти к более тонким, но менее пленительным деталям операции. Как только Энн увезли, ее место заняло искалеченное тело молодого человека.

Раздался шум передвигаемых стульев, нахлынули хирурги и достали из карманов скальпели, даже бритвы и набросились на мясо, которое им оставили.

Пребывая в раздетом состоянии, я вернулся в полуподвальный этаж. Отопление было не очень хорошим, и я начал шмыгать носом. Я лег на голый пол и стал кататься по нему, надеясь засадить занозы в свое тело, стараясь избавиться от стерильности, которую моему телу придали мылом и спиртом.

Мы держались, но теперь Энн оказалась в их сетях, лишилась собственного пола, была уничтожена перед моими глазами.

Ночь прошла без сна. Я встал рано утром и с удивлением обнаружил, что ухватился за свой член, как отчаявшийся человек, нашедший спасение.

Им пришлось пристегнуть меня к столу, чтобы отвезти в операционную. Я огляделся, ища Энн, но ее здесь не было. «Вот мы снова ходим вокруг тутового дерева», – подумал я, когда заговорил еще один голос. В нем слышались легкий акцент, теплота, солнце – он явно принадлежал человеку с Средиземноморья.

– Вот другой субъект. На нем можно было бы провести дополнительные испытания, однако мы считаем, что в данный момент это вряд ли привело к чему-то существенному. Эта операция столь нова, что почти невозможно предсказать вероятные последствия. Это операция на мозге, на небольшой, но важной части мозга, которая управляет некоторыми сторонами сексуальной жизни.

Маска с наркозом опустилась мне на лицо, словно большая черная птица. Вот и снова мы ходим вокруг тутового дерева, тутового дерева…

Я не просыпался целых три дня. Сначала я не мог вспомнить, что случилось, и тут моя рука коснулась головы, покрытой белым пластырем. Тук, тук – новая голова. Я огляделся: это была обычная больничная палата, но окна с решетками приглушали яркий солнечный свет. Кто я? Где я нахожусь? Что? Это?..

Моя голова, этот твердый, белый кочан капусты, осмелился заговорить со мной:

«Урод оказался прав. Энн оказалась права. Обман – это ночь. Пойми это».

«Кое-что, – ответил я. – Я кое-что понял».

«Что ты понял? Что ты понял, кроме ночи?»

«Прекрати молоть эту чушь. Вот и все. Потрогай мою кровь. Она может прорваться через мои уши».

«Ты врешь костям? Ты врешь крови? Почкам, животу, сердцу и печени? Но что же они сделали? Где Энн? Чей кроссворд ты решаешь?»

«Значит, положение опасное. Мой член длинный. Мои нервы бьют в литавры. Мои капилляры трясутся. Внутри меня находится словарь. Переверни страницы, и они станут красными. Еще краснее».

«Ты все еще говоришь по памяти. Разве они тебя ничему не научили? Тебе все еще нужен нож»?

«Нож. Я возьму нож. Нож длиной в сто футов, чтобы вырезать тысячу тропинок».

«Тук. Тук. Вот что осталось. Возьми то, что осталось и включи».

«Спрыгни с меня. Я положу тебя в корзину и буду носить повсюду, чтобы пугать простаков».

«Простаков?»

«Жизнь – это постоянная эрекция… начиная с кончиков моих пальцев. В коленях, почках, сердце, легких, а также в печени».

Через некоторое время все эти пчелы перестали жужжать. Наверху наступила тишина. Все перевязано тесьмой. Осторожно. Я потянулся вверх и убрал эту белую луковицу. Та снялась очень просто и удачно поместилась на постели рядом со мной. Немного великовата, но там ей было хорошо. Мои руки опустились на член и начали вертеть им.