Текст книги "Возвращенец (ЛП)"

Автор книги: Майкл Панке

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Глава девятнадцатая

8 декабря 1823 года

Джон Фицджеральд собирался заступить в дозор вниз по реке от Форт-Юниона. Там стоял Кабан. Его грудь вздымалась, наполняя морозный воздух облачками пара.
– Мне заступать, – дружелюбно произнес Фицджеральд.

– И с каких это пор ты так рвёшься в дозор? – спросил Кабан и побрел к лагерю, намереваясь поспать оставшиеся до завтрака четыре часа.

Фицджеральд отрезал толстую плитку табака. Ароматная смесь наполнила его рот и успокоила нервы. Он долго жевал, прежде чем сплюнуть. Ночной воздух обжигал ему легкие при вздохе, но Фицджеральд не возражал. Мороз был следствием ясного безоблачного неба. А ясная ночь играла Джону на руку. Убывающая луна ярко освещала реку. Джон надеялся, что света хватит, чтобы свободно плыть по реке.

Спустя полчаса после того, как заступил в караул, Фицджеральд зашел в густой ивняк, где припрятал свою добычу: кипу бобровых шкур для обмена, двадцать фунтов вяленого мяса в джутовом мешке, три пороховых рожка, сто свинцовых пуль, небольшой горшок для стряпни, два шерстяных одеяла и конечно же Анстадт.

Он сложил припасы в кучу возле берега и направился вверх по течению за каноэ. Пока он крался вдоль берега, он размышлял, вышлет ли капитан Генри за ним погоню. Тупой ублюдок. Фицджеральд никогда ещё не видел человека, так притягивавшего к себе несчастья. Под руководством родившегося под несчастливой звездой капитана Генри охотники «Пушной компании Скалистых гор» постоянно находились на грани катастрофы. Оставалось только дивиться, как они до сих пор не погибли. У них осталось только три лошади, что ограничивало охотничьи угодья трапперов до прилегающих рек, где зверь уже давно перевёлся. Бесчисленные попытки Генри выторговать новых лошадей (или, в большинстве случаев, выкупить обратно собственных мулов) неизменно с треском проваливались. Даже ежедневная добыча пропитания для тридцати человек стала проблемой. Охотничьи партии не видели бизонов уже несколько недель. Теперь их меню состояло из жилистого мяса антилопы.

Последняя капля терпения иссякла неделю назад, когда Коротышка Билл нашептал Фицджеральду последние сплетни.
– Капитан подумывает подняться вверх по Йеллоустону и занять развалины старого форта Лайзы на Бигхорне.

Джон не знал, сколько миль до Бигхорна, но знал, что ему с ними не по пути. Сам он желал пойти в противоположном направлении. Поначалу жизнь на фронтире оказалась более сносной, чем он ожидал, сбежав из Сент-Луиса. Но со временем Фицджеральд устал от плохой пищи, холода и постоянного дискомфорта от ночевок под одной крышей с тридцатью вонючими охотниками. Не говоря уже о неплохих шансах сыграть в ящик. Он соскучился по вкусу дешёвого виски и аромату дешёвых духов. А с семьюдесятью долларами золотом – наградой за погребение Гласса – он не переставал думать об азартных играх.

За полтора года суматоха в Сент-Луисе должна была улечься, может, и дальше на юге. Он собирался это выяснить.

На длинной песчаной отмели возле форта лежали два каноэ, перевернутые верх дном. Фицджеральд тщательно осмотрел их несколько дней назад. Он пришел к выводу, что из двух меньшее сработано лучше. Кроме того, если плыть по течению, то с небольшим каноэ он управится один. Он тихо перевернул каноэ, закинул внутрь два весла и столкнул его по песку к воде.

И ещё кое-что. Планируя свой побег, Фицджеральд озаботился тем, как вывести из строя второе каноэ. Он подумывал пробить дыру в берестяной обшивке, но затем пришел к более простому решению. Он вернулся ко второму каноэ и достал из-под него весла. Без вёсел от каноэ небольшой прок.

Фицджеральд столкнул каноэ в воду, запрыгнул в него и двумя гребками ввёл лодку в воду. Река подхватила каноэ и понесла по течению. Спустя несколько минут он остановился, что подобрать украденные припасы, и вновь направил лодку в течение. Через пару минут Форт-Юнион исчез за его спиной.

Капитан Генри в одиночестве сидел в своей затхлой комнате, единственном уединённом помещении Форт-Юниона. Кроме уединения, большой редкости в форте, комнате нечем было похвалиться. Тепло и свет проникали только из открытого дверного проема соседнего помещения. Генри сидел в холоде и темноте, думая, что делать дальше.

Потеря Фицджеральда сама по себе не являлась проблемой. Генри не доверял ему с первого же дня в Сент-Луисе. Они могли обойтись и без каноэ. Другое дело, если бы он украл последних лошадей. Потеря пушнины была прискорбна, но едва ли смертельна.

Урон нанес не сам побег, а его воздействие на остальных. Дезертирство Фицджеральда прозвучало громким и чётким заявлением, которое не решались произнести остальные. "Пушная компания Скалистых гор – неудавшееся предприятие. Он сам неудачник. И что же теперь делать?

Генри услышал, как лязгнула щеколда двери блокгауза. Вскоре по грязному полу в его направлении застучали шаги, и спустя мгновение в дверном проеме показался Коротышка Билл.

– Мёрфи с партией трапперов вернулись.

– Добыли пушнину?

– Нет, капитан.

– Что, ничего?

– Нет, капитан. Видите ли, тут дело обстоит слегка похуже.

– И чем же?

– Они и без лошадей вернулись.

Капитану понадобилось некоторое время, чтобы переварить новость.

– Что-то ещё?

Коротышка задумался на секунду и сказал:
– Да, капитан. Андерсон мертв.

Капитан больше ничего не спросил. Коротышка прождал ещё немного, но молчание его смущало, и он ретировался.

Капитан Генри просидел в холодной тьме несколько минут, а потом принял решение. Они покинут Форт-Юнион.

Глава двадцатая

15 декабря 1823 года

Ложбина образовала посреди равнин почти идеальную чашу. От безжалостных равнинных ветров углубление с трёх сторон укрывали холмы. К центру ложбина сужалась, переходя в болото, где на страже стояли заросли боярышника. Смесь кустов и деревьев создавала существенное укрытие.

Небольшая ложбина находилась всего в пятидесяти ярдах от Миссури. Хью сидел, скрестив ноги, возле небольшого костра. Пламя лизало тушку зайца, нанизанного на вертел из ивового прута.

Пока Гласс ждал, когда приготовится заяц, он внезапно услышал на воде звук. "Странно", – подумал он. Он уже несколько недель шел вдоль реки. А тут вдруг с воды донесся совсем иной звук. Он отвернулся от огня и посмотрел на реку.

Ему показалось странным, что плавное течение реки могло произвести такой звук. А может, это ветер? Но Глассу всё же казалось, что это не вода или ветер, а некая преграда, встретившаяся им на пути. Он повернулся обратно к огню.

Гласс почувствовал знакомую ноющую боль в ноге и переменил позу. Его раны служили постоянным напоминанием, что, несмотря на то, что он поправляется, он ещё не выздоровел полностью. Холод жалил раны на ноге и плече. Гласс боялся, что его голос так и не станет прежним.

Не стоит забывать, что и лицо будет служить постоянным напоминанием о встрече на Гранд. Хотя оно выглядит не так уж плохо. Спина уже не болела. Как и не мучили боли при еде, что весьма его радовало, пока он потягивал носом запах жарившегося мяса.

Гласс подстрелил зайца несколько минут назад, на закате. Уже с неделю он не видел никаких признаков индейцев, и когда жирный заяц перебежал дорогу, то искушение перед вкусным ужином оказалось слишком велико.

В четверти мили вверх по реке от Гласса Джон Фицджеральд присматривал место для ночевки, когда услышал раздавшийся неподалеку винтовочный выстрел. Дерьмо! Он быстро погрёб к берегу, стараясь замедлить движение. Он заплыл в небольшой водоворот, веслом удерживая каноэ на месте, и попытался в тусклом свете определить источник выстрела.

Слишком далеко на север для арикара. Ассинибойны [41]41
  Ассинибойны, «каменные сиу»– индейцы из группы народов сиу, обитали на севере Великих равнин с центром на территории современной канадской провинции Саскачеван; также населяли часть будущей провинции Альберта, юго-запад Манитобы, север штата Монтана и запад штата Северная Дакота. Название племени происходит от их обычая варить еду, бросая в ёмкость с водой раскалённый на огне камень.


[Закрыть]? Фицджеральд посетовал на отсутствие света. Спустя несколько минут показались отблески костра. Джон заметил кожаную рубашку мужчины, но не смог разглядеть других деталей. Он решил, что это индеец. Белому человеку ни к чему забираться так далеко на север, по-крайней, мере в декабре. Сколько их там? Дневной свет быстро убывал.

Фицджеральд обдумывал свои возможности. Он точно не мог оставаться на месте. Если он пристанет здесь на ночь, то утром стрелок его обнаружит. Он подумывал подкрасться и убить стрелка, но только не был уверен, столкнется ли с одним человеком человек или больше. Наконец, он решил проскользнуть мимо. Он дождется наступления темноты и будет надеяться, что огонь отвлечёт внимание стрелка, и остальных, кто бы там ни скрывался. Тем временем, луна предоставит ему достаточно света, чтобы править каноэ.

Фицджеральд прождал почти час, тихонько вытянув нос каноэ на мягкую песчаную банку. Восточный горизонт поглотил последние лучи дневного света, отчего ярче засветилось пламя костра. Над костром виднелся силуэт стрелка, и Фицджеральд решил, что тот, должно быть, стряпает себе ужин. Пора действовать. Фицджеральд проверил Анстадт и два пистолета, положив их в каноэ. Затем снял каноэ с банки и запрыгнул в него. Двумя гребками он вошел в течение, а потом использовал весло, как руль, медленно подгребая то с одной, то с другой стороны. Он старался плыть как можно медленней.

Хью Гласс потянул за заднюю ногу зайца. Мясо размягчилось и Гласс оторвал лапку, погрузив зубы в сочное мясо.

Фицджеральд старался править подальше от суши, но течение проходило почти рядом с берегом. Костёр стремительно приближался. Фицджеральд старался смотреть на реку и вместе с тем не отрывал взгляда от мужчины у костра. Он разглядел капоте из одеяла Гудзонова залива и нечто похожее на фетровую шляпу. Фетровая шляпа? Белый? Фицджеральд посмотрел на воду. Неожиданно из темных вод реки показался огромный валун – всего в десяти футах перед ним!

Фицджеральд глубоко погрузил в реку весло, гребя изо всех сил. Сделав гребок, он поднял весло и оттолкнулся им от камня. Каноэ повернулось, но недостаточно. Борт лодки прошелся по камню с пронзительным скрежетом. Фицджеральд принялся грести изо всех сил. Теперь нет смысла сдерживаться.

Гласс услышал всплеск, за которым последовал долгий скрежет. Он интуитивно потянулся к винтовке и повернулся к Миссури, быстро отойдя от огней костра. Он проворно пробрался к реке. Глаза его потихоньку привыкали к темноте после пламени костра.

Он искал на воде источник звука. Он услышал всплеск весла и различил каноэ на расстоянии в сто ярдов, вскинул винтовку, взвёл курок и прицелился в темный силуэт гребца. Его палец задержался на крючке... и тут он остановился.

Гласс не видел смысла стрелять. Кем бы он ни был, владелец лодки стремился избежать встречи. Во всяком случае, он быстро удалялся в противоположном направлении. Каковы бы ни были его намерения, пытающийся скрыться гребец не представлял для Гласса опасности.

Тем временем Фицджеральд бешено грёб, пока не добрался до поворота реки в четверти мили от костра. Он медленно плыл по течению еще милю, прежде чем подвел каноэ к противоположному берегу и начал искать место для ночевки.

Наконец он вытащил каноэ из воды и, перевернув его, разложил под ним постель. Затем Фицджеральд пожевал немного вяленого мяса, размышляя о мужчине у костра. Чертовски странное место для белого человека в декабре.

Фицджеральд положил рядом с собой винтовку с двумя пистолетами и свернулся под одеялом. Яркая луна залила место его ночлега бледным светом. Анстадт поймал отблески луны и замерцал, его серебряные крепления сверкали, как зеркала на солнце.

Капитану Генри наконец-то улыбнулась удача. За короткий промежуток времени случились так много приятных происшествий, что он не знал, что с ними делать.

Для начала, почти две недели стояла безоблачная погода. При хорошей погоде партии удалось покрыть двести миль между Форт-Юнионом и рекой Бигхорн за шесть дней.

Когда они прибыли, форт оказался таким же, как его запомнил Генри. В 1807 году хитрый торговец Мануэль Лайза заложил торговый пост в месте слияния Йеллоустоуна с Бигхорном. Лайза нарек сооружение Форт-Мануэлем и использовал его в качестве базы для торговли и разведки обеих рек. Лайза поддерживал добрые отношения с воронами и плоскоголовыми, которые с помощью купленных Лайзой мушкетов вели войну с черноногими. Черноногие, в свою очередь, стали заклятыми врагами белых.

Вдохновленный скромным коммерческим успехом, Лайза в 1809 году основал "Пушную компанию Миссури". Одним из вкладчиков нового предприятия стал Эндрю Генри. Генри повел отряд в сто человек в злополучную экспедицию на Три-Форкс.

На пути в Йеллоустоун Генри тогда остановился в Форт-Мануэле. Он помнил его стратегически выгодное местоположение, обилие дичи и леса. Генри знал, что форт заброшен уже почти с десяток лет, но надеялся создать из его остатков новый форпост.

Состояние форпоста намного превысило его ожидания. За годы запустения строения обветшали, но большая часть стен осталась нетронутой. Это сбережет им многие недели тяжкого труда по валке леса.

Знакомство Генри с местными племенами (по-крайней мере поверхностное) представляло еще один яркий контраст по сравнению с неудачей в Форт-Юнионе. Он выделил отряд под руководством Алистера Мёрфи и осыпал подарками своих новых соседей, в основном небольшие племена плоскоголовых и воронов. Генри обнаружил, что отношениям с местными племенами он обязан дипломатии своего предшественника. Оба племени казались довольными возрождением поста. По-крайней мере, они охотно торговали.

Вороны были богаты лошадьми. Генри выменял у них семьдесят две лошади. Горы Бигхорн окружала сеть рек, и капитан Генри вознамерился энергично использовать своих мобильных теперь трапперов.

Две недели Генри не переставал оглядываться, словно неудачи могли подкрасться к нему со спины. Он позволял себе лишь небольшую толику оптимизма. Может, его удача переменилась? Но он ошибался.

Хью Гласс стоял перед развалинами Форт-Юниона. Ворота лежали на земле. Их сорвали с петель, когда капитан Генри покинул пост. Внутри тоже царил разгром, остатки неудавшегося предприятия. Все дверные петли были сняты, как полагал Гласс, для нового поста. Частокол разобрали на бревна, которые, по всей видимости, использовали на дрова нахальные посетители, воспользовавшиеся уходом Генри. Стена одного из блокгаузов почернела. Очевидно, неумелая попытка спалить форт не увенчалась успехом. Снег во дворе покрывали сотни следов от конских копыт. Я преследую мираж. Сколько дней он прошагал, прополз до этого дня? Он вернулся мыслями к поляне возле ручья у реки Гранд. Когда это было? В августе? А что сейчас? Декабрь?

Гласс взобрался по грубой лестнице на блокгауз, чтобы обозреть долину с крыши. В четверти мили он заметил рыжеватое пятно дюжины антилоп, которые медленно брели по снегу, щипая шалфей. Большой треугольник гусей, сложив крылья, приземлился на реке. Но больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Куда все подевались?

Он провел в форте две ночи. Гласс не желал просто так покидать то место, к которому так долго шел. Но он знал, что его цель – не место, а два человека – два акта отмщения.

Из Форт-Юниона Гласс пошел вдоль Йеллоустоуна. Ему оставалось только гадать, куда направился Генри, но он сомневался, что капитан рискнет повторить неудачу в верховьях Миссури. Оставался Йеллоустоун.

На пятый день следования вдоль Йеллоустоуна перед ним встала громада над рекой. Гласс пораженно остановился. Перед ним высились, поднимаясь до самих небес, горы Бигхорн.

Вокруг самых высоких пиков курились облака, усиливая впечатление безраздельно тянущейся вверх стены. Его глаза слезились от отражающегося от снега солнечного света, но вдаль он мог смотреть. За двадцать лет жизни на равнинах Гласс не был подготовлен к таким горам.

Капитан Генри часто рассказывал о чудовищных размерах Скалистых гор, но Гласс полагал, что его истории разбавлены привычной дозой костровых небылиц. В действительности, подумалось Глассу, рассказы Генри прискорбно преуменьшены. Генри был человеком прямым, и в его рассказах горы представлялись препятствием, преградой на пути к воссоединению западного потока торговли с восточным. В своих рассказах Генри полностью обошел вниманием то впечатление благоговейной силы, что охватило Гласса при виде массивных пиков.

Конечно, он понимал практические цели Генри. Речные долины и без того являлись серьезным препятствием. Гласс едва ли мог себе представить те усилия, что понадобятся, чтобы переправить пушнину через горы, подобные этим.

В последующие дни его благоговейный страх перед горами всё возрастал. Йеллоустоун подводил Гласса к ним всё ближе. Эта громада была отметкой, перевалом в гонке на время. Другие, возможно, почувствовали бы себя неуютно при виде гор, в сравнении с которыми они сами – песчинка.

Но для Гласса горы скрывали в себе некое таинство. Бессмертие, перед лицом которого его повседневная боль казалась незначительной.

И он шел, день за днем, приближаясь к возвышающимся в конце равнины горам.

Фицджеральд стоял за частоколом, отвечая на вопросы низкорослого кашляющего человечка, стоящего на валу над воротами. Во время путешествия Фицджеральд тщательно продумал свою ложь. 
– Я везу донесение в Сент-Луис от капитана Генри из "Пушной компании Скалистых гор."

– "Пушная компания Скалистых гор"? – фыркнул коротышка. – Мы только что видели одного из ваших, идущего в противоположном направлении. Грубиян ехал на одной лошади вместе с краснокожим. Что ж, если ты из той же компании, то можешь оплатить его расписку.

Фицджеральд почувствовал, как у него свело живот и засосало под ложечкой. Белый человек на реке! Он старался придать голосу равнодушие.
– Я, наверное, разминулся с ним на реке. Как его звали?

– Я даже не спрашивал имени. Дал ему пару вещей, и он ушел.

– А как он выглядел?

– А вот этого мне забыть. По всему лицу шрамы, словно дикий зверь его пожевал.

Гласс! Жив! Чёрт бы его побрал!

Фицджеральд обменял две шкуры на вяленое мясо, отчаянно желая вернуться к реке. Не довольствуясь больше дрейфом по реке, он отчаянно греб. Вперед и как можно подальше. Гласс, может, и направился в другую сторону, подумал Фицджеральд, но в намерениях старого ублюдка он не сомневается.

Глава двадцать первая

31 декабря 1823 года

К полудню повалил снег. Тихонько подкрались грозовые облака, так незаметно закрыв солнце, что Генри и его люди даже не заметили.

Им было не о чем беспокоиться. Обновленный форт мог вынести любую прихоть непогоды. Кроме того, сегодня капитан Генри объявил выходной. А затем преподнес сюрприз, который вызвал у всех восторг – спиртное.

Генри, может, и был неудачником, но прекрасно понимал силу поощрительных мер. Наливка Генри была сделана из дрожжей и ягод ирги, которым дали побродить месяц в бочонке.

Получившаяся в результате жидкость оказалась полнейшей кислятиной. Никто не мог пить её не морщась, но никто не отказывался от этой возможности. Наливка почти мгновенно свалила всех с ног.

Генри приберег и второй сюрприз. Он был приличным скрипачом, и в первый раз за многие месяцы его настроение настолько поднялось, что он взял в руки свой обшарпанный инструмент. Пиликанье скрипки и пьяный смех наполнили набитый людьми барак безудержным весельем.

Большая часть шуток вертелась вокруг Кабана, чья огромная туша лежала, растянувшись перед камином. Несмотря на его внушительную комплекцию, выпивоха Кабан был никудышный.

– Выглядит, как мертвец, – заявил Чёрный Харрис, пнув Кабана прямо в живот. Нога Харриса мгновенно исчезла в толстых складках живота, но пинок не возымел никакого действия.

– Ну, если он мертв, – произнес Патрик Робинсон, тихоня, от которого никто и слова не слышал, пока не тот не отведал самогона Генри, – мы должны его похоронить.

– Слишком уж холодно! – сказал другой траппер. – Но можно закутать его в саван! 
Идея вызвала оживление у остальных. Тут же раздобыли два одеяла, иголку и толстые нитки. Робинсон, искусный портной, принялся обшивать саваном тушу Кабана. Черный Харрис затянул молитву, а остальные один за другим произносили надгробные речи.

– Он был достойным и праведным человек, – произнес один из говоривших. – Мы возвращаем тебе его, Господь, в первозданном состоянии, так как мыло никогда не касалось тела его.

– Если под силу тебе поднять его, – произнес другой, – то молим тебя вознести Кабана на небеса.

Громкий спор отвлек всеобщее внимание от похорон Кабана. Алистер Мёрфи и Коротышка Билл разошлись во мнении, кто из них лучше владеет пистолетом. Мёрфи вызвал Коротышку на дуэль, но её быстро пресёк капитан Генри. Однако он позволил им сразиться в меткости.

Поначалу Коротышка Билл предлагал прострелить жестяную кружку на голове другого. Но несмотря на опьянение он вскоре понял, что такое состязание может привести к опасным последствиям. В результате они решили сбить кружку с головы Кабана. И Мёрфи, и Коротышка считались друзьями Кабана, так что у обоих будет надлежащая мотивация стрелять без промаха. Они усадили закутанного в саван Кабана возле стены и поставили ему на голову жестяную кружку.

Центр длинного барака расчистили. Стрелки стояли на одном конце, на другом сидел Кабан. Капитан Генри спрятал в одной руке пулю; Мёрфи отгадал и решил стрелять вторым. Коротышка Билл вытащил пистолет из-за пояса, тщательно проверил затравку, распределил вес на обе ноги, встав к цели боком. Он поднял руку с пистолетом, наведя его в крышу. Коротышка взвел курок. Тот драматично щёлкнул на фоне всеобщего молчания в переполненном людьми срубе. Немного поколебавшись, Коротышка Билл медленно прочертил рукой дугу, наведя пистолет на цель.

Но тут он смешался. Пред ним предстали возможные последствия неудачного выстрела. На мушке оказалась грузная туша Кабана. Коротышке нравился Кабан. Это дурная затея. По его спине заструился пот. Краем глаза он видел людей, толпившихся по обе стороны от него. Дыхание его участилось, рука задрожала. Пистолет внезапно показался тяжелым. Коротышка Билл задержал дыхание, чтобы унять дрожь, но от недостатка воздуха у него закружилась голова. Только не попади ниже цели.

Наконец он решил: будь, что будет. И спустил курок. Когда полка вспыхнула, Коротышка зажмурился. Пуля врезалась в стену за Кабаном, в десяти дюймах повыше кружки на голове закутанного толстяка. Зрители разразились смехом.
– Отличный выстрел, Коротышка!

Вперед выступил Мёрфи.
– Слишком много думаешь. 
Плавным движением Мёрфи вскинул пистолет, прицелился и спустил курок. Раздался выстрел, и пуля угодила в основание жестяной кружки на голове Кабана. Кружка ударилась в стену и со звоном упала возле Кабана.

Хотя ни один из выстрелов Кабана не прикончил, второй его разбудил. Огромный саван задергался. Люди с криками приветствовали меткий выстрел, но затем разразились безудержным смехом при виде извивающегося савана.

Внезапно из-под одеяла показался длинный нож, прорезав отверстие. Появились руки, разрывающие саван. За ними – мясистое лицо Кабана, глаза заморгали от света. Посыпались смех и шуточки.
– Глянь-ка, как новорожденный теленок!

Веселье перешло в отрывочную пальбу, и вскоре все принялись палить в потолок. Комнату окутал пороховой дым вместе с веселыми выкриками.
– С новым годом!

– Эй, капитан, – крикнул Мёрфи. – Из пушки надо пальнуть! 
Генри не возражал. Если не убрать трапперов из барака, то они его изрешетят. Громко галдя, трапперы "Пушной компании Скалистых гор" открыли дверь и высыпали наружу, гурьбой повалив к частоколу.

На улице всех удивила бушующая непогода. Идущий днем легкий снег превратился в сильную метель, пургу, закручивающую целые облака снега. Его уже нанесло в дюймов десять, и даже поглубже там, где уже были сугробы. Будь они трезвей, то подивились бы своей удаче, что метель не пришла, пока они отстраивали форт. Но сейчас все их мысли занимала пушка.

Четырёхфунтовая гаубица скорее была гигантским дробовиком, нежели пушкой. Обычно её устанавливали не на крепостных стенах форта, а на носу баржи. Пушка стояла на вертлюге в углу блокгауза, что позволяло ей простреливать две из четырех стен форта. Чугунное орудие высилось почти на три фута и и держалось на трёх цапфах (как выяснилось, их оказалось недостаточно).

Здоровяк по имени Пол Хокер считал себя прирожденным канониром. Он даже утверждал, что участвовал в войне 1812 года. Большинство трапперов сомневалось в этом, хотя многие признавали, что Хокер убедительно выкрикивал команды. Теперь Хокер вместе с двумя другими карабкался по лестнице блокгауза. Остальные остались внизу, довольствуясь видом с плаца.

– Канониры, по местам! – рявкнул Хокер. Может, Хокер и прошел подготовку, но его подчиненные точно не проходили. Они тупо уставились на него, ожидая внятного объяснения обязанностей. Понизив голос, Хокер указал на одного и сказал:
– Ты, хватай порох и пыжи. 
Повернувшись к другому, он приказал:
– А ты прикури пальник от огня. 
И затем уже вернулся в образ военного, прокричав:
– Заложить заряд!

По приказу Хокера расчёт отсыпал тридцать драхмов пороха в пороховую мерку, хранившуюся в блокгаузе для этой цели. Хокер направил медное жерло пушки в небо, и расчёт засыпал в неё порох. Затем они заложили в ствол пыж из ветхой одежды размером с кулак и прибойником дослали до казенной части орудия.

Пока они дожидались возвращения пальника, Хокер развернул промасленную тряпку, в которой хранились запалы – трёхдюймовые трубочки из полого гусиного пера, заполненного порохом и запечатанного с обоих концов воском. Один из запалов он вставил в небольшое запальное отверстие в казеннике орудия.

Когда пальник поднесут к запалу, тот расплавит воск и воспламенит порох внутри трубочки, которая в свою очередь подожжет заряд в стволе.

Траппер с пальником уже карабкался по лестнице. Пальник представлял собой длинную палку с отверстием на конце. В нее был вставлен кусочек каната, пропитанный селитрой. Хокер подул на тлеющий кончик пальника, и яркий свет озарил его лицо красным отсветом. С важностью кадета Вест-Пойнта Хокер закричал:
– Товсь!

Стоящие внизу трапперы устремили взгляды на блокгауз в предвкушении колоссального разрыва. Несмотря на то, что он лично держал пальник, Хокер скомандовал.
– Пли! – и поджег запал.

Тлеющий фитиль пальника быстро расплавил воск. Запал с шипением загорелся и – бах! Вместо ожидаемого оглушительного взрыва, пушка выпалила не громче хлопка.

– Это что еще за чертовщина? – раздался крик на фоне улюлюканья и смеха. – Почему бы тебе просто не ударить по кастрюлям?

Хокер уставился на пушку, огорчённый тем, что показательное представление ужасным образом провалилось. Это следовало исправить. 
– Да разогреваюсь я! – прокричал он. И затем уже резким голосом скомандовал:
– Канониры, по местам!

Но два канонира подозрительно уставились на Хокера, внезапно осознав угрозу своей репутации.

– Да пошевеливайтесь, идиоты! – прошипел Хокер. – Утройте заряд!
Побольше пороху, вот что решит проблему. К тому же, может, вся загвоздка в малом количестве пыжей. Больше пыжей, заключил Хокер, создадут большее сопротивлении, и выстрел выйдет громче. Получат они у меня свой взрыв.

Итак, в ствол засыпали тройной заряд. Но что использовать в качестве пыжей? Хокер порвал свою кожаную рубашку и загнал её в ствол гаубицы. Нужно ещё. Хокер перевёл взгляд на своих помощников. 
– А ну давайте-ка свои рубашки, – рявкнул он им.

Оба помощника озабоченно переглянулись.
– Холодно ведь, Хокер!

– Давайте мне ваши чёртовы рубашки!

Трапперы неохотно подчинились, и Хокер прибавил к пыжу одежду. Пока Хокер свирепо заряжал большое орудие, улюлюканье продолжалось. Когда он закончил, весь ствол пушки был до отказа забит спрессованной кожей.

– Товсь! – завопил Хокер, взяв тлеющий пальник. – Пли! 
Он поджег запал, и пушка взорвалась. В прямом смысле взорвалась. Кожа действительно создала сопротивление, да такое, что орудие разлетелось на тысячи сверкающих осколков.

На один ослепительный миг пламя от взрыва осветило ночное небо, и огромное облако едкого дыма скрыло из вида блокгауз. Люди шарахнулись назад, когда осколки разрыва врезались в деревянные стены форта и с шипением зарылись в снег. Взрыв смел с края блокгауза помощников Хокера и сбросил их во двор. Один сломал при падении руку, другой – два ребра. Оба могли бы умереть, не приземлись они в глубокие сугробы.

Когда гуляющий ветер рассеял на блокгаузе дым, все взоры устремились вверх, выискивая бравого артиллериста. Мгновение все молчали, пока капитан не позвал:
– Хокер!

Наступило долгое молчание. Вихри ветра унесли дым с блокгауза. И тут они увидели показавшуюся из-за края стены руку. За ней появилась вторая, а потом и лицо Хокера, почерневшее от дыма. Шляпу при взрыве сдуло, а из ушей текла кровь. Даже держась за блокгауз, он шатался из стороны в сторону. Все ждали, что он сейчас завалится и умрет. Но вместе этого он прокричал.
– С Новым Годом, мерзкие сукины дети!

Громкие восторженные крики наполнили ночь.

Хью Гласс провалился в сугроб, удивившись, как быстро нанесло столько снега. На руке, которой он стрелял, Хью не носил рукавицы. Гласс поморщился от жалящего холода. Он просунул руку под капоте, чтобы согреть. Снегопад налетал отдельными порывами, и невозможно было укрыться от него одеялом. Гласс теперь осознал свою ошибку.

Он оглянулся по сторонам, пытаясь определить, сколько осталось до заката. Метель ограничила видимость, высокие горы в отдалении напрочь исчезли. Он смог разглядеть лишь узкую гряду песчаника и одинокие сосны-стражи.

В остальном даже подножие горы, казалось, слилось с серыми бесформенными облаками. Гласс радовался наличию верной тропы вдоль реки Йеллоустоун. Сколько до заката, час? Гласс извлек рукавицу из ягдташа и надел на закоченевшую мокрую руку. Всё равно не во что стрелять при такой погоде.

С тех пор как Гласс вышел из Форт-Юниона, прошло пять дней. Теперь он знал, что Генри со своим отрядом прошел по этому пути; двигаться по следам тридцати человек не составляло труда. Из изученных карт он помнил об оставленном Мануэлем Лайзой форте на Бигхорне. Не было сомнений в том, что дальше Генри не пойдет, по-крайней мере, не в этот охотничий сезон. Гласс примерно помнил расстояния. Но сколько миль он прошёл? Оставалось лишь гадать.

Когда началась метель, температура ощутимо упала, но Гласса тревожил ветер. Ветер усиливал холод, придавая тому способность проникать под каждую складку одежды. Сперва ветер кусал ничем не защищенную кожу носа и ушей. От ветра у Гласса слезились глаза и текло из носа, а озноб усилился. Пока он пробирался среди вырастающих сугробов, острая боль медленно перешла в перешла в онемение, превратившее его подвижные пальцы в обрубки непослушной плоти. Нужно найти укрытие, пока он ещё может раздобыть хворост для костра и пока его пальцы смогут управиться с кремнем и кресалом.

Противоположный берег круто возвышался над рекой. За ним можно укрыться, но реку не перейти. Местность вдоль этого берега реки была безжизненной и плоской, не предоставляя укрытия от разгулявшегося ветра. В миле впереди Гласс заметил полоску тополей, едва различимую на фоне пурги и сгущающихся сумерек. Чего я жду?