Текст книги "Оловянные солдатики (роман)"

Автор книги: Майкл Фрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

18

Комитетов теперь было тридцать, и сообща они проделали раз в тридцать большую работу по планированию неофициального приема, который понравится ей, чем проделал бы любой из этих комитетов в одиночку. Когда об этом задумывались отдельные члены, их порой даже удивляло, насколько далеко они продвинулись. По отдельности никому из них и в голову бы не пришло, что ей больше понравится, если мужские уборные будут заколочены досками, а вот комитетам это было ясно как день. Если бы Роу, например, или Голдвассер строили планы просто как Роу или Голдвассер, им бы в жизни не додуматься, что прием едва ли можно назвать неофициальным, пока не взяты напрокат тысяча двести квадратных футов дерна и не уложены во дворе поверх асфальта, чтобы на день превратить этот двор в неофициальный сад. А вот для комитетов это само собой разумелось.

Чем дольше размышлял об этом Голдвассер, тем больше удивляли его совместные действия Мак-Интоша, Роу, Ребус и Хоу – в конце концов, именно они составляли активное большинство в комитетах. Чем дольше размышлял об этом Мак-Интош, тем больше удивлялся совместным действиям Хоу, Ребус, Роу и Голдвассера. Роу, Хоу и Ребус испытывали такое же удивление.

Для начала эти пятеро создали нечто вроде демократического блока. Но после двух заседаний Мак-Интош напрочь утратил интерес к делу. Голдвассер сохранил интерес теоретический, но не мог замедлить свою умственную деятельность настолько, чтобы на практике следить за ходом обсуждения вопросов в комитетах, и снова и снова, очнувшись от грез о кубическом корне скорости света, слышать, как миссис Плашков говорит: «…считать принятым единогласно. В таком случае занесите, пожалуйста, в протокол, мисс Фрам». Хоу, разумеется, всегда поддавался доводам противной стороны, а Ребус, по общему мнению, становилась ОДНООБРАЗНОЙ в своей шумной оппозиции ко всему на свете. Подавленная эпизодом с Чиддингфолдом и несколько сомнительным характером своих отношений с Голдвассером после суеты вокруг корзины для бумаг, она и сама находила себя однообразной.

А у Роу взгляды изменялись. Ему уже не казалось явной нелепостью воздвигать перед институтом барьеры во избежание давки и собирать за этими барьерами толпы народу. Теперь он полагал, что если люди, проталкивающие какие-то дела, достигают цели, то они вовсе не такие дураки, какими иногда считают их люди, не умеющие проталкивать никаких дел. Если люди проталкивают дела, значит это люди респектабельные и благоразумные. А если люди респектабельны и благоразумны, то протолкнутые ими дела тоже респектабельны и благоразумны.

Область доводов «за» и «против» всегда казалась ему неимоверно запутанной. Задав себе среди ночи один из вопросов, вынесенных на скоропалительное голосование, он понял, что не вполне разбирается, какие из доводов «за» и какие «против». Он не вполне соображал, где кончаются доводы «за» и начинаются доводы «против». Или, вернее, он принимал часть доводов и «за» и «против». Еще точнее, почти принимал часть доводов и «за» и «против».

В этом бредовом лунном пейзаже он воспринимал с абсолютной четкостью только самого себя. Ему рисовалось, как он стоит во весь рост и с упорством несгибаемого интеллекта, с подкупающей скромностью разбирается в жутких сложностях. «Исчерпывающий анализ современных проблем, – гласили выдержки из рецензий, казалось, повисших в небе над земным хаосом. – Освежающая способность добираться до сути дела. Вот человек, которого не проведешь».

Вокруг собственной выпукло очерченной центральной фигуры, среди непроходимой чащи доводов вырисовывались и другие, более размытые лица. Мак-Интош, Плашков, Чиддингфолд, Нунн все смотрели на Роу с надеждой, ожидая указаний. Он поймал себя на том, что пятится прочь от зарослей, скрывающих Ребус и Голдвассера. Есть в обоих что-то… Ну, что-то, не внушающее доверия. Конечно, не сексуальные странности. Это-то вряд ли, учитывая, что Роу человек, о котором в газетах писали (или напишут, как только представится случай): «Его широкая терпимость к слабостям человеческой натуры вошла в поговорку». В романе понатыкано столько высоких и острых грудей, что никто не смеет оспаривать свободомыслие Роу в данном вопросе. Но есть в этих людях что-то нездоровое. Например, петиции, которые затевает Ребус. Респектабельные люди таких вещей не делают. И Голдвассер. Трудно было ухватить в точности, чего именно Роу не приемлет в Голдвассере. Он интуитивно чувствовал, что Голдвассер не очень-то большой знаток литературы. Опять же, есть в нем какое-то легкомыслие. Не тот он человек, на чью верность в беде могут положиться друзья. В общем, грубо говоря, не тот человек, которому захочешь, например, показать книгу в процессе работы над ней.

Как бы то ни было, когда настало время голосовать предложение о том, чтобы раскрасить несуществующие шторы на окнах нефункционирующего склада за международным отделом, макинтош вообще не явился, Голдвассер ничего не расслышал толком, Ребус выступила против, причем ей еле-еле удалось временно переубедить даже Хоу, а Роу сознательно и демонстративно проголосовал «за».

От принятого решения у него стало легко на душе. Наконец-то он сбросил с себя оковы юности и избавился от безответственности. Наконец-то он стал респектабельным человеком.

19

Где бы приобрести пару золотых церемониальных ножничек, чтобы перерезать ленту? Протокольный комитет этого не знал и запросил подкомитет по церемониалу. Подкомитет по церемониалу в замешательстве обратился к Объединенному консультативному комитету протокола и церемониала, а Объединенный консультативный комитет протокола и церемониала, по совету Хоу, запросил Хоу.

Хоу мигом раздобыл журнал «Новые товары для церемоний» и по тамошним объявлениям выбрал фирму «Имперские товары для церемоний», которая, по всей видимости, обслуживала высшие сферы и входила в синдикат «Взаимная гарантия надежности поставщиков товаров для церемоний».

– Золотые ножнички для церемонии? – переспросил заведующий, когда Хоу посетил выставочный зал. – Конечно, сэр. Вам на заказ? Или показать что-нибудь из широкого ассортимента имеющихся товаров? В наши хлопотные дни они пользуются большим спросом. Что вы имеете в виду, сэр? Позолоту, дутое золото, позолоченное серебро или цельное золото? С гравировкой, орнаментом, с инкрустацией из драгоценных камней или без украшений? Для левой руки или для правой? Теперь, что касается длины, могу предложить любые от шести до двадцати дюймов. Если вам нужны побольше или поменьше, то боюсь, такие придется изготовлять несерийно. Вот довольно приятная модель, сэр. Это «Сандрингем»[4]4
  Королевская загородная резиденция в Кенте, обычно королева проводит там Рождество.


[Закрыть]. Очень славные ножницы, правда же, очень славные. Может быть, вам угодно взять в руки, сэр? Чувствуете, какие покладистые? Испробуйте их на демонстрационной ленте, вот здесь… Правильно, сэр. Превосходно действуют, не правда ли?

А может быть вы предпочитаете нечто более традиционное? Взгляните на «Осборна»[5]5
  Джон Осборн – современный английский драматург, известен своими антимонархическими взглядами.


[Закрыть]. Эта модель уже много лет остается непревзойденной. Надо полагать, кое-кто счел бы их чуть-чуть старомодными, но тем не менее они прекрасно раскупаются. Да-да, в традициях что-то есть, сэр, правда ведь, что бы там ни говорили…

Вот эти, сэр? Это «Холируд»[6]6
  Замок в Шотландии, в старину – резиденция шотландских королей.


[Закрыть]. Массивные ножницы для лент потолще. Практика показала, что крупные подрядчики и технические фирмы поставляют ленту весьма большой ширины, если за ними не присматривать.

А вот это «Балморал». Сейчас в большой моде, сэр. То, что называют итальянским фасоном. Очень изящный образчик ножничного искусства, сэр, пользуется бешеным спросом среди молодежи.

Конечно, если вас лимитируют финансовые соображения (а кого они в наше время не лимитируют?), вы скорее предпочтете вложить деньги в подержанные ножницы. Да, конечно. Прошу вас, пройдите сюда, сэр. В наличии весьма разнообразный набор подержанных ножниц с гарантией. Все они, конечно, затачивались в наших же мастерских. Как вы сказали, сэр? Да, сэр, прежние надписи удалены, сэр. Вовсе нет, сэр, вовсе нет. Крайне разумный вопрос.

Подержанные ножницы – вон в тех футлярах. Не заинтересует ли вас что-нибудь еще? Золотые молотки? Серебряные мастерки? Церемониальные выключатели? Да, да, сэр, выключатели вон на той стене. Как вам нравится самый большой? С его помощью герцогиня полусекс открывала новую гидроэлектростанцию Коектоу. А вы-то для чего предназначаете, сэр?.. Для вычислительных машин? Вам, наверное, подойдет вот этот, с позолоченными конденсаторами. Мы изготовили его в наших мастерских для мисс Ромейн Рокси – включить огни иллюминации на Уэнстонсьюпер-Мэр. Потом его использовали еще раз на иллюминации в Саутшилдз, распорядителем там был, если не ошибаюсь, лорд Дургем. Этот выключатель немало насмотрелся, сэр.

Откровенно говоря, я частенько подумываю: «Если бы вещи умели говорить, чего бы они только не порассказали!» Возьмем, к примеру, тот молоточек с рукояткой слоновой кости. Это особая модель повышенной легкости, изготовлена для вдовствующей маркизы Минаи – она закладывала фундамент нового спортивного зала в своей старой школе. Очень, знаете ли, хрупкая женщина. Или вон та золотая лопата в углу. В 1927 году лорд Фроум с ее помощью сажал мемориальный дуб в саду Андоверской пресвитерианской семинарии. Ему тогда было восемьдесят четыре года, для такого дела он поднялся со смертного одра. И спустя неделю он умер, сэр.

Подумайте о дверях, которые открывались этими вот золотыми ключами, сэр! Подумайте обо всех пирогах, которые были разрезаны этими вот церемониальными шпагами! Между прочим, сэр, если вы желаете что-либо испробовать в действии, то наш демонстрационный театр оборудован полностью: есть и первый камень для фундамента, и пирог, и нос корабля…

Это, сэр? Это позолоченный стартовый пистолет, которым сэр Роберт Хамбл в 1936 году открыл Олимпийские игры мандатных территорий… Это серебряный микрофон, через который Рок Ролли пропел тысячную песенку, изданную компанией «Соборная музыка»… Серебряный штопор, которым орудовал генерал сэр Родрик Длинбрюк на двухсотлетии Браун-клуба… Посеребренный пенс, которым в 1921 году Хорейс Жердинг торжественно открыл новую общественную уборную в Кройдоне… Золотая заводная ручка, которой румынский король завел первый «Остин-7», пущенный в продажу в Бухаресте… Бриллиантовая чека гранаты, с помощью которой Муссолини начал вторжение в Абиссинию.

Хоу совершенно обалдел. Он заказал ножницы «Балморал», выключатель с инкрустацией из драгоценных камней, мастерок с серебряной рукояткой, кусок золотой цепи неизвестного назначения, золотой ключ и золотую газовую свечу, которой бывшая принцесса Беатриса Швабская некогда зажгла священный огонь в память коров и овечек, павших смертью храбрых на муниципальной скотобойне в Уэст-Уодзуорте.

20

В минуты усталости и телеологического прозрения Голдвассер порой считал, что улавливает цель жизни Ноббса. Ноббс живет, чтобы указывать предназначенное Голдвассеру место, и для этого усложняет работу в отделе прессы, довольно простую по сравнению с работой коллег из других отделов.

Другим отделам связывало руки то обстоятельство, что даже самая мощная из вычислительных машин наделена всего лишь частицей могущества и сложности человеческого разума. Голдвассеру это рук не связывало. Роясь в папках с газетными вырезками, он обнаружил, что вытесняемый машиной человеческий разум не блещет ни могуществом, ни сложностью. А если и блещет, то не дает этому блеску влиять на работу. Словно предвидя ограниченный интеллект вычислительных машин, которые его когда-нибудь вытеснят, этот разум заблаговременно пошел по пути самых крутых упрощений.

Голдвассеру не было никакой нужды растрачивать ограниченную емкость запоминающих схем на то, чтобы забивать машину понятиями «кортизон», «стрептомицин», «циклизин», «сульфафенилтриметиламинодиазин», «карболовая кислота» и «аспирин». Все они относились к категории «чудо-лекарств». Кенсингтон, Вестминстер, Холборн, Пэддингтон, Хэммерсмит и Эджевер[7]7
  Пригороды Лондона.


[Закрыть] успешно сводились к единственному слову «Мэйфер»[8]8
  Аристократический квартал Лондона.


[Закрыть]. Одну из обширнейших и самых многогранных сфер объяло коротенькое словечко: порнография, брак, эксгибиционизм, любовь, содомия, рождение, нежность, стриптиз и т. д. и т. п. – все объединялось термином «секс».

Исходя из такого принципа, конечно, нечего выкладываться, программируя вычислительную машину, если ей предстоит, скажем, писать следующие заметки:

О человеке с Ноттингхилл Гейт, который утверждает, что снизил преступность среди малолетних, показывая им диапозитивы о половом созревании.

Об оправдательном приговоре человеку, обвиняемому в том, что занимался эксгибиционизмом в каком-то парке Илинга.

О человеке с Глостер Род, который остался невредим, провалившись в люк перед Шекспировским мемориальным театром во время спектакля «Ромео и Джульетта».

О пожилом бизнесмене с Мэйда Вейл, излечившемся от артрита спустя почти ровно четыре года после посещения стриптиз-клуба.

Вычислительной машине следует написать всего-навсего: СЕКС-ЧУДО С ЖИТЕЛЕМ МЭЙФЕРА.

Были и другие упрощения, облегчавшие Голдвассеру жизнь. Занимался ли человек производством сапожного крема, торговал ли сапожным кремом, рекламировал ли сапожный крем по телевидению, организовывал ли забастовку на фабриках сапожного крема или ел сапожный крем – все равно он был просто «Мистер сапожный крем». Голдвассер с грустью и болью понимал, что для вычислительной машины он, Ноббс, Нунн и Чиддингфолд все без различия «Мистер вычислительная машина» точно так же, как и сама вычислительная машина. О керосинках и непогашенных окурках теперь не говорили долго и нудно, упоминая при этом стружку, бумажный мусор и мягкую мебель; это все была «стихия огня». Если в течение года в одном и том же городе стихия огня бушевала дважды, город называли «обреченным». Если пожар длился больше обычного, писали «эстафета огня»; если он был незначительный – «мини-пламя»; если случился в России – «огненные лыжи». Мир кишел также людьми-загадками. Правда, никогда не было загадкой, кто именно вдохновлял на преступление. Конечно же, Мозговой трест; потому-то волна преступлений в отличие почти от всех других волн, которыми правит Британия, упорно не желала схлынуть.

Целые разделы английского языка были упразднены путем замены длинных слов короткими, соединенными через дефис. Те, кто призывает к одностороннему ядерному разоружению Англии, стали долой–бомбу – демонстрантами. Прекратим–утечку–валюты–люди приняли даешь–порядок–меры против обойди–запрет–нарушителей. Антисверхурочники тепло–и–дружественно встретились с кончай–стачку–чинами для будем–же–разумными переговоров. Несостоятельность разгрузим–часы–пик–планов насчет служба–дом–транспорта вызвала кто–виноват–бурю.

В сущности, газетный язык до того упростился, что стал абстракцией. Как математика. Имел какое-то отношение к жизни, но был далек от нее, выносил не частные суждения, а общие. Подобно тому как 2 + 2 = 4 справедливо для двух яблок, пылесосов или французских буржуа, так и тезис «Мистер Типичный в попал–или–пропал–эстафете–загадке» справедлив для бесконечно широкого диапазона ситуаций. Чем больше думал об этом Голдвассер, тем труднее ему было представить, как опровергнуть суждение «Мистер Типичный в попал–или–пропал–эстафете–загадок», а раз никакие доводы ее не опровергали, значит, никакие и не доказывали. Вывод следовал только один: это вовсе не констатация факта, а, как 2 + 2 = 4, четкая формула, закономерно выведенная из системы аксиом. Все это было весьма удобно для Голдвассера, поскольку ему предстояло воспроизвести эту систему в аксиоматических устройствах вычислительной машины.

Исходя из этого, он собрал достаточно обширную картотеку, чтобы приступить к фабрикованию простейших заметок. Они не были безукоризненными, но отличались отрадным единством стиля, особенно те, что имели отношение к волшебной или черной шкатулке № 1, которая, если проанализировать вырезки, появлялась обычно раз в две недели. Существовало несколько разных перестановок, но в общем все это выглядело примерно так:

ВОЛШЕБНАЯ ШКАТУЛКА ВЫРУЧИТ ДОМОХОЗЯЕК

СВЕРХСЕКРЕТНОЕ ДОСТИЖЕНИЕ АНГЛИИ

Как стало известно вчера вечером, английские ученые изобрели волшебную шкатулку. После долгих лет исследований и поисков новое чудо-устройство было испытано при закрытых дверях.

Результаты превзошли все ожидания.

В эстафете исследований загадки принимал участие весь цвет науки. Вчера вечером специалисты окрестили волшебную шкатулку «Талисманом от всех бед». Новое чудо-устройство покончило со всеми бедами, последнюю неделю преследовавшими английские чудо–проекты.

Первой оценит преимущества «Талисмана от всех бед» Миссис Средняя Домохозяйка.

Как же он действует?

Трубы особой конструкции подают в механизм чудо-лекарство. Волшебный глаз неустанно контролирует этот процесс.

Устройство включается и выключается посредством выключателя, работающего по тому же принципу, что и простой домашний настенный выключатель.

Секретный радиоактивный датчик активируется при помощи активатора.

Но в чем же истинный секрет волшебной шкатулки?

В новом общеанглийском чудо–элементе.

Голдвассер заранее расположил карточки так, что они наглядно показывали два противоборствующих потока ключевых слов газетного языка: с одной стороны – набор самых привычных выражений типа «сделай–все–сам», «чудо–жарища», «супруг», «телевизор»; с другой стороны – экзотический набор слов, каких нигде больше не встретишь, вроде «посланец», «умерщвлять», «зарево». В итоге рождались заметки мучительно расплывчатые, как изображения, которые различаешь в облаках, – мелькания далекого, фантастического мира, знакомого и в то же время эфемерного. Допустим, что-то в таком роде:

СДЕЛАЙ–ВСЕ–САМ – ПОСЛАНЕЦ В ФУТБОЛЬНОЙ УЖАС–ЭСТАФЕТЕ

Вчера вечером проливной дождь положил конец английской чудо–жарище. Миллионы телезрителей, затаив дыхание, слушали рассказ мистера Икса, человека-загадки (Дело о сексе в снегу), о том, как он был представлен ко двору.

Мистер Игрек, повеса из Мэйфера, хорошо известен в кафе «Сисайети» и в международных кругах. По словам аппетитной брюнетки миссис Комбинашки, он является виновником того, что ее чудо-супруг отказался выполнять свой супружеский долг.

Полисмены с ищейками и пожарники с респираторами, не щадя сил сражались с мини–чудом.

После пивной оргии а ля «сладкая жизнь» неизвестный продырявил пулей голову 32-летнему секретному агенту Мистеру культурные зрелища. В шикарном ночном клубе врачи всю ночь боролись за жизнь раненого.

Но к утру смерть взяла свое.

Ведущие ученые организовали кордон вокруг обреченной зоны. Осажденные ответили на этот выпад тем, что закидали ученых бреднями и прочесали их частым гребешком с целью обнаружить макси–ужас, утерянный в двадцатиминутной мини–эстафете.

Впоследствии мини–человек помогал полиции проводить дознание.

После того как первоначальное предубеждение против такого языка рассеялось, Голдвассеру стали нравиться заметки, составленные по его программе. Они ему казались настоящими волшебными сказками современности, а туманный, неясный мир чудо–ужас–супругов превратился для него в настоящую сказочную страну, которая таится в душе каждого англичанина. Более того, заметки великолепно удовлетворяли потребности Голдвассера читать их от конца к началу, и смысл при этом нисколько не страдал.

21

Нунн стал работать гораздо хуже. Производительность труда по сквошу снизилась у него на двадцать процентов. Посещаемость регби упала на целых двадцать пять. Количество простецких разговоров о спорте уменьшилось почти на треть. Ему приходило в голову, что, если так пойдет и дальше, придется просить мисс Фрам, чтобы та в свободное время взяла на себя хотя бы часть его спортивных обязанностей. Если только у мисс Фрам есть свободное время. Он с тревогой спрашивал себя, есть ли оно у нее или же она не только день, но и ночь напролет корпит в приемной над… Над чем бишь там она корпит. «Если вдуматься, – грустно размышлял Нунн, – как мало знаем мы о своих ближних!».

А все беды пошли от этого Голдвассера. Нунн связался с двумя-тремя старыми дружками из службы безопасности, рассказал им о деле Голдвассера. Те заинтересовались («Крайне интересно, Нейсмит», – так они по конспиративным соображениям называли Нунна) и приставили к Голдвассеру филера.

Филер выяснил о Голдвассере кое-какие интересные подробности («Крайне интересные подробности, Нейсмит!» – как, попыхивая трубками и многозначительно морща лбы, заметили люди, которых Нунн по конспиративным соображениям называл Юргенсон и Биссель). Вся трудность была в том, чтобы осмыслить эти подробности, сложить из обрывков целостную картину.

В своем уединенном кабинете Нунн снова и снова перебирал доносы. В 16.30 в сливельник, как по конспиративным соображениям называли понедельник, Голдвассер выпил в столовой две чашки чая и съел глазированную вафлю. В вишник он дважды выходил из лаборатории, чесал в затылке и снова возвращался обратно. В последождичек в 11.45 уехал из института и отправился к торговцу скобяными изделиями Дж.Грумбриджу, где, пробыв четыре минуты, приобрел дюжину полудюймовых винтов, медных, с круглой головкой, каковыми, по его утверждению, намеревался прикрепить зеркало.

Ясно, что с помощью глазированных вафель, двенадцати медных винтов и зеркала нетрудно совершить подрывные деяния. Объяснения множились в таком изобилии, что разумная оценка событий стала почти невозможной. А тут еще в ложницу Голдвассер пошел в клуб кинолюбителей смотреть пудовкинскую «Мать», потом в «Одеон» на «Тетку Чарлея», после чего сидел в индийском ресторане – заказывал бириани из кур, бхинди гошт и три пончика.

В голове у Нунна все перепуталось. Почему Голдвассер дважды чесал затылок, стоя на одном месте? Кто такая пудовкинская мать? Почему три пончика – не два, не четыре? Есть же разумный ответ на все эти вопросы. И явно существуют умыслы, где отведено место и двенадцати медным винтам, и двум почесываниям в затылке, и трем пончикам. Самая возможность разведывательной работы зиждется на том, что во Вселенной существует определенный естественный порядок вещей, а за отчетами Юргенсенов и Бисселей кроются умыслы, которые в принципе можно выявить.

Больше всего заставлял призадуматься отчет, датированный бобовником. Он гласил: ровно в 13.00 Голдвассер вышел из лаборатории, остановился в коридоре, почесал в затылке и покинул институт, а через десять минут вновь появился с туристским завтраком, каковой и проглотил у себя за письменным столом.

Почему Голдвассер столь демонстративно стоял и чесал затылок? Если нормальному человеку хочется почесать затылок, он делает это в уединении, у себя в комнате, а если уж приспичило почесаться в коридоре, старается проделать это незаметно, на ходу. И зачем Голдвассер ел туристский завтрак? И отчего именно в 13.00? Боже правый, разве 13.00 – не час ночи? Нунн никогда не умел разбираться в часах. Но, черт возьми, он был почти уверен, что 13.00 – это час ночи! В сущности, он ни капли не сомневался, что это час ночи. Так называемый туристский завтрак, съеденный глухою ночью! Тут безусловно, есть за что ухватиться! Праведное небо, что бы это могло значить?

Нунн таращился на отчеты, голова его пухла от необозримой информации, которую оттуда можно извлечь. Он пододвинул к себе «Справочник рыболова» и вывел заглавными буквами:

ПОЛУНОЧНЫЙ ЗАВТРАК

Подчеркнул. Внизу написал уже помельче:

Скобяные товары – три пончика.

Затем вырвал листок и по конспиративным соображениям сжег его в пепельнице.

На новой странице он начал строить график зависимости суточных почесываний Голдвассером затылка от потребления глазированных вафель, а на нем отметил происшествия со скобяными товарами и с полуночным завтраком под кодовыми названиями «Морж» и «Каминная полка».

Нунн таращился на график, пока у него не потемнело в глазах. Быть может, он перепутал шифр, и понедельник – это бобовник, а ложница – пятница. Или ложница – понедельник, сливельник – вторник, а последождичек – четверг? Или он попросту перезабыл дни недели? Как они там, дьявол их за ногу? Воскресенье, сливельник, вторник, последождичек?.. Сливельник, понедельник, последождичек, бовница?.. Бовница? Что за бред? Пятник, вот его как.

Вдруг Нунна осенило. Голдвассер купил двенадцать медных винтов, чтобы повесить «Каминную полку»!

Почти тотчас же его еще раз осенило. Голдвассер купил на туристский завтрак три пончика – один для себя, второй, чтобы писать на нем донесения, третий – для моржа!

Все сходилось один к одному. Схема постепенно вырисовывалась. Нунн начал улавливать смысл загадки, которая прежде казалась самой неразрешимой из всех попадавшихся ему на его долгом пути разведчика.

Он снова взглянул на отчеты, и в голову ему сразу же пришел еще один вопрос – вопрос, который, возможно, послужит ключом к тайне. Он извлек «Дневник любителя» и в разделе, озаглавленном «Для заметок», записал:

«Спросить Бисселя и Юргенсена, кто такой Нэйсмит».

Блокнот он сунул на место, в карман, и по-стариковски засеменил искать партнера по игре в шары.