Текст книги "Оловянные солдатики (роман)"

Автор книги: Майкл Фрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

29

Как и следовало ожидать, на генеральной репетиции все пошло вкривь и вкось.

Впервые во плоти и крови явились все гости, которых пригласили пожимать королевскую руку. Была, естественно, большая группа из Объединенной телестудии во главе с Ротемиром Пошлаком и сэром Прествиком Ныттингом. Были директора строительных фирм. Были промышленники – изготовители вычислительных машин, члены правительства и муниципалитета. Были представители фирм, поставлявших институту кровельные материалы, паркет, батареи центрального отопления, водопроводные трубы, электропроводку, оконные стекла, малярные краски, обои, аппараты электросварки, бетономешалки и строительные леса; представители подрядчиков от ассенизаторов и сантехников; представители поставщиков бумажной ленты и самописцев, фанеры и просмоленной бечевки; представители фирмы проката, предоставившей красный ковер, и представители компании «Имперские товары для церемоний». Все явились с женами.

Никто не знал, куда податься. Выжидательно слоняясь, они забрели в коридор, но миссис Плашков не могла перекрыть своим голосом общий шум, и они снова поразбрелись: жены – на поиски места, где можно присесть, мужья – на поиски уборных, к тому времени благополучно забитых досками и закрашенных под цвет стен. Все вполголоса осведомлялись друг у друга: «Послушайте, какого черта, неужто здесь все терпят до вечера?» Это вводное замечание дало толчок великому множеству бесед, кое-кому удалось убедить кое-кого приобрести вычислительные машины или подписать контракты на застекление окон и вывозку нечистот. Один доверительно брал другого за локоть, и собеседники плутали среди неразберихи лестниц и чехлов, там, где рабочие заканчивали последнюю отделку всевозможных церемониальных сооружений, а жены плелись следом, толкуя о недостатках иностранной прислуги и о сравнительных преимуществах нефти перед углем для центрального отопления. Сэр Прествик Ныттинг вместе с постоянным вице-секретарем из министерства уселись на свежевыкрашенную скамью, и у обоих сзади на брюках появилось по зеленому пятну. Жена заведующего отделом сбыта бумажной ленты лишилась туфли, застрявшей в бетонной кашице. Малолетнюю дочку Чиддингфолда начало тошнить, и она, не выпуская букета из рук, заперлась в дамском туалете.

К тому времени как сотрудники института загнали для рукопожатий всех до единого в коридор, было уже поздно и в воздухе реяло заразительное чувство паники. Пробило три часа, а люди все еще толпились в беспорядке. Но вот на подъездную дорожку свернул автомобиль Ноббса, и ансамбль институтских магнитофонов грянул государственный гимн. Джелликоу выступил вперед, отдал честь и ухватился за ручку двери. Дверца не поддавалась.

– Не открывается, ваше величество! – взвыл Джелликоу.

– Что? – переспросил Ноббс, прижав лицо к боковому стеклу наподобие зверя в клетке.

– Дверца, по-моему, заперта, мистер Ноббс!

– Заперта?

– Нажмите кнопку, мистер Ноббс, ваше величество!

– Какую кнопку? Не вижу! Где она?

– Ради всего святого! – заорал Нунн. – Мы уже запаздываем на пятнадцать секунд! Открывайте другую!

– Она тоже заперта! – взвизгнул Ноббс, окончательно пав духом.

– Бога ради, водитель, – воскликнул Нунн, – отоприте ему дверцу!

– Не могу, сэр, – сказал водитель. – Мне нипочем не просунуть руку через стеклянную перегородку.

– Лезьте через борт, машина-то без верха! – скомандовал Нунн.

Ноббс повиновался, весь дрожа, мокрый от пота.

– Добрый день, ваше величество, – сказал Чиддингфолд, пожимая ему руку.

– А теперь бегом, Ноббс! – заорал Нунн. – Мы на полторы минуты отстали от графика.

Ноббс пустился бегом. Сначала вдоль почетного караула, потом наперерез за причитающимся ему букетом.

– Где букет? – воскликнул он, в отчаянии озираясь по сторонам.

– Неважно, – сказал Нунн. – Пошевеливайтесь! Не забывайте, у нас всего лишь генеральная репетиция.

В сопровождении Чиддингфолда и Нунна Ноббс взбежал вверх по лестнице, врезался в суматошную толпу и начал пожимать руки, применяя метод случайного отбора.

– Да шевелитесь же, Ноббс! – подстегивал его Нунн, пока они продирались через толпу. – Мы задержались уже на две с половиной минуты.

Наконец, отстав от графика на шесть минут, группа высоких гостей приступила к обходу учреждения.

– Возьмите ноги в руки, – заорал Нунн. – Попробуйте наверстать время в коридорах.

Добежав до отдела спорта, Ноббс до того запыхался, что не мог произнести заготовленные вопросы. А сэр Прествик Ныттинг, одним махом преодолев два лестничных марша, ведущих к отделам моды и прессы, свалился с легким сердечным приступом.

– Так держать! – вскричал Нунн. – Вечером все образуется.

Когда они примчались к буфету, выстроенному специально для торжественного случая, у Ноббса кололо в боку и болел живот, а отставание от графика возросло до девяти минут.

– Ешьте же, Ноббс, – задыхаясь вымолвил Нунн, когда Чиддингфолд подскочил с «максимально вероятной закусочной нагрузкой» – тремя бокалами шампанского, четырьмя чашками чая, пятью сандвичами, двумя эклерами и наполеоном. – Посмотрим… Посмотрим, можно ли это проглотить… За пять с половиной минут.

Шумная была трапеза. Каждый прилагал все усилия, чтобы не задыхаться и не пыхтеть, но воздух так и гудел от грома топочущих ног в дальних коридорах, пока остальные участники забега преодолевали дистанцию и один за другим вваливались в комнату. Мужчины напряженно и нетерпеливо спрашивали друг друга: «Куда же, к дьяволу, запропастился у них туалет?» Из угла, где комнатные растения образовали густую зеленую стенку, явственно доносились забористые словечки, смех и звон бьющегося стекла. Это веселились шестеро лаборантов, которых посадили в загончик для прессы, поручив испытать прочность загородки на швыряние бутылками и сандвичами.

В конце концов держащегося за живот Ноббса спешно выпроводили из института и запихнули в автомобиль, а упавшего сэра Прествика нашли и отправили в больницу.

– Сами виноваты, Прествик, – мягко упрекнул его Пошлак, провожая носилки до дверей. – Вечно вы стараетесь, взваливаете на себя непосильное бремя, правда ведь? Гости попарно разошлись, а сотрудники института повалились на стулья, отыскивая их методом случайного отбора. Над разбитым стеклом, над объедками сандвичей, над явными отпечатками двух телес, над модельной туфлей, застрявшей в бетоне, и несколькими десятками протрезвевших кибернетиков нависла гробовая тишина.

– Очень здорово! – сказал наконец Нунн.

Никто ничего не ответил.

– Чем хуже генеральная репетиция, – хлопнув себя по колену, продолжал Нунн, – тем лучше премьера. Так говорили в драматическом кружке нашего гарнизона.

Чиддингфолд встал и чуть приметно повертел головой, чтобы охватить взором все общество.

– Благодарю вас, – сказал он.

Уголки его губ благородно изогнулись в вымученной улыбке, подобно двум раненым героям войны, вставшим при звуке государственного гимна.

30

К третьей главе Роу изменил название романа на «Слушайте все, острить буду», а рассказ повел от первого лица, Рика Роо. Было в фамилии «Роо» нечто такое, что вызывало в душе Роу отклик, своеобразное эхо солидарности, что ли – он никак не мог точно определить свое ощущение. Во всяком случае, вовсе не было неожиданностью, что Роо все излагал подчеркнуто разговорным языком, каким хотел бы писать сам Роу.

«Фу-ты ну-ты, и наползли же они на меня, – отпечатал Роу, – этот жалкий слизняк Фиддингчайлд и Нунопулос – ходячий покойник – и давай жрать и ржать, пить и бить, кутить и шутить, и так всю дорогу, пока мы обедали. Я уж не говорю об Анне-стерве, великой княгине Анна-Феме, царице всех подонков. Уверяю тебя, парень: для меня единственным утешением за тем сволочным столом была Нина, скромница, умница Нина, она смотрела на меня во все глаза, и это ужасно щекотало мое самолюбие. Стоило ей взять меня взглядом на крючок, как сразу захотелось, чтобы голос у меня взыграл на манер окарина[12]12
  Небольшой глиняный или фарфоровый музыкальный инструмент, по звучанию близкий к флейте.


[Закрыть] в медленном блюзе и взвился, точно дым сигарет на хорошей вечеринке к исходу ночи, – а если я говорю «исход ночи», парень, значит, я имею в виду разгар веселья.

Я еще не описал Нину, что о ней напишешь, если она чудо всех стран света, Макро-Нина! Пагода Запада, Восторг Востока, Вьюга с Юга, а темперамент более чем северный. И уж кто-кто, а она умеет показать товар лицом.

– Сыграй нам, Рик, – пискнула Анна-стерва.

Не помню, успел ли я сообщить, что я пианист, исполнитель блюзов. Да вы и сами могли бы догадаться. У меня это недурно получается, если говорить откровенно. Так меня уверяют. Самому-то трудно судить.

– Да, сыграй нам, – елейно подхватил Нунополос.

– Когда запретят все войны, – ответил я.

– При чем тут войны? – взвизгнула Анна-стерва.

– Молчание пушек – лучшая музыка, – прошептал я.

– Не очень-то красиво, скажем прямо, впутывать во все политику, – возмутилась Анна-стерва. – Говори прямо, голубушка, говори квадратно, можешь говорить даже кубически. Лично меня всегда тянуло на кубу.

Я скис. Все они – сплошная липа, хоть липовый чай заваривай; впрочем кто станет заваривать чай из Нунополоса и Анны-стервы? Еще пронесет, чего доброго.

– Сыграй для меня, Рик, – мягко попросила Макро-Нина.

Я посмотрел на нее. Она хорошо смотрелась.

– Только для тебя, Нина.

Я подскочил к пианино и открыл крышку. Мне улыбнулись восемьдесят восемь маленьких друзей. Черные и белые вперемежку – в этой забегаловке нет сегрегации. Я взял два или три мягких блюзовых аккорда, только для того чтобы сообщить моим добрым друзьям, что я вернулся в родные края, а потом рванул «старье берем». Играл я быстро, но не слишком быстро, чеканные звуки вытягивались в бесконечно текущую дорогу, такты грохотали по шпалам, как старинный паровоз. Мы с черными и белыми друзьями выбрались из тональности «ля» и ураганом перешли в ми-минор. Я знал только одно: лихо получалось. Оседлал я «старье берем», как парящего орла, и бедное измученное сердце у меня аж зашлось от радости. Я забыл про Нунополоса, Фиддингчайлда и Анну-стерву. Забыл даже про Нину… Пока не увидел, что она стоит рядом со мной возле пианино и глаза у нее сияют точно звезды. Красноречивые были глаза. Они умоляли: «Ах, Рик, давай вместе. Здорово будет, Рик».

Вот я и кивнул ей, и мы начали вместе. Ее голос рванул по шпалам со мной бок о бок.

– Старье берем!

– Старье берем!

– Старье берем!

– Старье берем!

– Давай, давай, давай, старуха! – крикнул я. И она дала, дала, дала.

– Старье берем!

– Старье берем!

– Старье берем!

Голос ее впивался в меня кандалами. А мои аккорды оставляли на ней следы, как поцелуй. Вот это жизнь!

– Старье берем!

– Старье берем!

– Подсыпь еще!

– Подсыпь еще!

Мы закруглились и глянули друг на друга, точно впервые увидели, а может, так оно и было.

– Ну и ну, парень! – сказала она.

– Не нукай, не запрягла, – сострил я и сразу увидел, что она любит слушать остроты не меньше, чем я острить. Потому-то мы и стали самой неразлучной парочкой-перестарочкой к западу от Голд-Хок Род».

Роу дал отбой при помощи бесстрастной точки и уставился на нее, точно впервые увидел, а может так оно и было. Он глянул на двадцать шесть своих маленьких друзей – клавишей, не говоря уж о сумасшедшей точке, или апострофе, или запятой, и прочих двоеточий, рад был познакомиться, si vis pacem n’est prie na rojon, пусть даже она и наборно-пишущая, но кому какое дело, если на тебя снизу вверх смотрят двадцать шесть сияющих пластмассовых мордашек и говорят: «Наше вам с кисточкой»…

– Ладно, ваша взяла, – сказал Роу двадцати шести маленьким друзьям. – Вас двадцать шесть, а я один, придется капитулировать безоговорочно. Клянусь, больше я вас и пальцем не трону.

31

День пламенел. Час пробил. Близилась роковая минута.

В этот день Нунн отложил в сторону клюшки и фехтовальные маски, и встал, и принял бразды правления. На всем поле в то утро царила нервозность и отчаянная сумятица последних приготовлений. Только Нунн был спокоен и безмятежен: человек, рожденный повелевать и командовать битвой, дождался наконец своего Азенкура[13]13
  Азенкур – селение во Франции, где в 1415 г. английские войска под командованием Генриха V нанесли французам тяжелое поражение.


[Закрыть]. Тревожное ожидание и поиски стратегии остались позади. Решения приняты; теперь пусть хлопочут подчиненные, приводя их в исполнение. Утро Нунн провел за игрой в гольф. Днем, когда он приехал в институт после восемнадцати партий альпари и неторопливого ленча, над главным входом уже красовался навес, а впереди на улице уже был расстелен ковер. Все это Нунн осмотрел досконально, пребывая в приятном расположении духа. Когда он проходил под открытыми окнами нового корпуса, в нос ему шибануло нитроэмалью от четырех картонных вычислительных машин, которые были установлены тем же утром в отчаянной попытке заполнить пустынные акры лаборатории. Нунн улыбнулся. У себя в приемной он застал мисс Фрам; она срочно звонила слесарю, чтобы тот пришел устранить громоподобный рык, внезапно начавшийся в трубах августейшей уборной. Вид у мисс Фрам был усталый и слегка взвинченный. Нунн пристально поглядел на нее, преисполненный жалости к ее тяжким трудам, связанным с честью находиться от него в вассальной зависимости. И осчастливил ее словом одобрения.

– Очень здорово, – сказал он.

В своем кабинете он задержался перед шкафом, где стояли серебряные кубки, выигранные им при катании на салазках, стрельбе по глиняным голубям, игре в теннис и хоккей, а также при ужении на муху. Неторопливо осмотрев их, он препоручил свою душу верховному командующему, которому верил всем сердцем, чьим нерассуждающим и покорным слугой был всегда и во всем.

– О Чиддингфолд, – произнес он молитву, – опора моего существа и оправдание всей моей жизни, Чиддингфолдни мне и этот день.

Сквозь замочную скважину он заглянул в кабинет Чиддингфолда, желая удостовериться, что его молитва услышана. И действительно, Чиддингфолд был на месте – массивная голова подперта руками, губы готовы искривиться в любезной улыбке при виде первого же вошедшего, локти прочно покоятся на полированной крышке стола – директор директоров, плоть от плоти института, отрада всех сотрудников, вечный и неизменный, если не считать того, что сегодня он облачился в парадный костюм. Не приходилось сомневаться, что Чиддингфолд по-прежнему был таинственным источником власти и могущества, а он, Нунн, по-прежнему оставался узаконенным каналом, по которому текли эти власть и могущество, изменяя облик всего мира. Славный день пройдет своим чередом, триумфально и неотвратимо. Простые, но решительные меры предосторожности, продуманные Нунном, чтобы обезвредить зловещую угрозу, нависшую над церемонией, выбраны правильно.

Нунн подвел черту под благочестивыми размышлениями. Он выпрямился, постучал, вошел в дверь.

– Добрый день, директор, – сказал он. – Время не ждет. Час настал. Мне кажется, все мы готовы, не так ли? Надеюсь, пока я играл в гольф, не было никаких ЧП? Очень здорово. По-моему, можно потихоньку топать в конференц-зал на маленький междусобойчик с начальниками отделов.

Чиддингфолд склонил голову, и они потопали потихоньку, и Нунна снова охватила благоговейная радость при мысли, что власть, нисходящая к нему от Чиддингфолда, чудотворно действует даже на самого Чиддингфолда.

В конференц-зале их ждали собравшиеся начальники отделов, чопорно сидевшие в парадных костюмах. Ребус накрутила себе какой-то невообразимый перманент, и лицо ее выглядело неудачным, наспех сделанным привеском к нему. Миссис Плашков все репетировала внутреннюю невидимую улыбку, не сознавая, что при каждой такой попытке на губах у нее призраком возникает улыбка видимая. Голдвассер все прокашливался. Часы показывали половину третьего.

– Добрый день, – с застенчивой улыбкой поздоровался Чиддингфолд. Он опустил свое массивное тело на стул во главе стола, подпер голову руками и погрузился в неизбывное молчание.

Нунн успел уже вынуть из кармана тоненькую книжицу, озаглавленную «Молитвенник регбиста».

– Господи! – требовательно взмолился Нунн.

– Боже ты мой! – невольно вырвалось у Ребус.

– Господи! – повторил Нунн. – Выйди с нами на сие оспариваемое поле. Направь стопы наши по путям твоим, когда мы пасуем мяч. Будь с нами в свалке. Не покидай нас в строю. Вселись к нам в ключицы и защити наши коленные чашечки. А если суждено нам получить травму и пасть, то прими нас в добрые и вездесущие руки свои.

Боже, присутствуй в мяче. Лети к нам в руки и легко отбивайся. Да не попрут тебя враги, о боже, и не забьют в наши ворота.

Не забывай, господи, врагов наших. Будь милосерд к ним в их слабости, упаси их от тяжелых увечий. Утешь их после поражения.

Аминь.

Начальники отделов забормотали что-то неразборчивое, очи их приличия ради были открыты, но опущены долу, дабы не приводить в замешательство сидящих рядом. Нунн посмотрел на часы.

– Может быть, прежде чем мы разойдемся по боевым постам, вы скажете напутственное слово, директор? – предложил он.

Чиддингфолд едва уловимо склонил голову и встал.

– Благодарю вас, – сказал он.

Он улыбнулся смутной микроулыбкой и, стараясь по возможности незаметно пронести свое огромное тело, вышел из комнаты. Начальники отделов неуверенно повставали и, косясь на часы, потянулись за директором. Над ними возвышался Нунн на боевом коне, за его спиной пылал Харфлер[14]14
  Порт близ Гавра, захваченный в 1415 г. английскими войсками под предводительством Генриха V.


[Закрыть], а Нунн милостиво улыбался всем сверху вниз и выговаривал: «Очень здорово», пока мимо проплывали раболепные лица с отведенными в сторону глазами.

– Да, – сказал он непринужденно, когда в дверях исчезли последние спины, – Голдвассер!

32

К кабинету Нунна они с Голдвассером шагали по совершенно пустынным коридорам. Их преследовал отдаленный гул, подобный отзвуку моря в раковине. Доносился он из фойе, в нем слилось шуршанье сотни шелковых платьев, прокашливание двух сотен глоток, топтание четырех сотен ног и шепот от произнесения четырех тысяч нервозных шуточек.

– Без десяти три, – откашлявшись, заметил Голдвассер на ходу.

– Это не займет и двух минут, – успокоил его Нунн.

– А не лучше ли отложить на потом?

– Дорогуша, потом будет слишком поздно.

Голдвассер в нерешительности остановился. Он не понимал, отчего такая срочность, и было нечто ирреальное, почти кошмарное в ледяном спокойствии Нунна.

– Мы ведь можем обсудить все и здесь, не так ли? – сказал он. – Стоит ли идти к вам в кабинет, в такую даль, а?

– Тема довольно деликатная, – возразил Нунн.

– А что за тема?

Они стояли лицом к лицу в пустынном коридоре. Нунн медленно потирал нос.

– Если начистоту, – сказал он, – речь идет о безопасности.

– О безопасности?

– Боюсь, что в цепи есть слабое звено, и совершенно необходимо изъять его до приезда королевы.

– Кто же это?

Нунн посмотрел Голдвассеру прямо в глаза.

– Чиддингфолд, – ответил он.

Голдвассер был ошеломлен. Безмолвные, продолжали они путь к кабинету Нунна. Голова у Голдвассера пухла от множества разных вопросов. Что? Как? Почему? Когда? Чиддингфолд? ЧИДДИНГФОЛД? Какой-то участок мозга понимал, что вся идея явно абсурдна. Но другой участок подсказывал, что эта гипотеза проясняет многие странности в поведении Чиддингфолда. Его молчаливость… Его отчужденность… Его холодность… Сознание своего превосходства над другими… Словно прокрутили от конца к началу кинопленку, где заснято, как разбилась ваза, а потом кусочки чудесным образом соединяются воедино, рисуя четкий и безошибочный образ человека, чья лояльность подвергнута сомнению.

– Одному мне не справиться, – сказал Нунн. – Нужен помощник. Вас я предпочел всем остальным, потому что вы человек надежный, на вас можно положиться в минуту опасности.

– Да я… Собственно… Мне не совсем… В смысле…

– От вас мне только и надо, чтобы вы следовали моим инструкциям. Не задавая вопросов. Идет?

– Что ж, пожалуй, наверное…

– Очень здорово. Вот мы и пришли.

Стремглав миновали приемную Нунна. Там никого не было; мисс Фрам давно уже спустилась вниз и заняла свое место в фойе. В кабинете Нунн снял с кресла лыжную палку.

– Садитесь, – приказал он. – Пойду принесу досье Чиддингфолда. И пистолет.

Нунн вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Голдвассер сел. У него тряслись колени. Пистолет! Он же не умеет… надо объяснить Нунну… есть еще время позвать кого-нибудь другого… о боже, ему дурно. Какой же с него прок, если ему дурно? Он бы с радостью сделал все, что нужно, не будь ему так дурно.

Панический ужас исчез, сменившись отрешенностью и отчаянием. Трус он. Теперь уже неважно, кто умнее – он или макинтош, какой у него мозг – Cerebrum Dialectici или Cerebrum Senatoris, читает ли он книги от конца к началу или кверху ногами. Когда настало время претворить его бесспорно емкий умственный потенциал в физическое действие, а в случае неудачи – понести заслуженную кару, весь мозговой аппарат Голдвассера отказал. Какой контраст с Нунном! Невыносимо! У него несомненно, cerebrum Ridiculum, но когда доходит дело до мгновенных решений, оперативных действий и ответственности за все последствия, то Нунн оказывается на высоте, а он нет. Его захлестнула теплая волна восхищения Нунном.

И вдруг он посмотрел на часы. Было без трех минут три. Где же Нунн? Что они предпримут? Через три минуты оба должны стоять в строю пожимающих руки, иначе разразится невероятный скандал. Он вскочил. Но Нунн велел ему сидеть. Он сел. Прошло двадцать секунд. Просто безумие – сидеть так, сложа руки. Он заставил себя пробыть в кабинете еще двадцать секу посмотрел на часы. Почти без двух минут три! Он вскочил, на мгновение заколебался, затем решительно направился к двери.

Дверь была заперта.