Текст книги "Оловянные солдатики (роман)"

Автор книги: Майкл Фрейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

6

Роу сидел за машинкой, работал над романом. Точнее, пытался разрешить проблему: как лишить девственности лежавшую перед ним белоснежную первую страницу с таким тактом и пылом, чтобы не испортить с нею отношений навеки. Он уже почти придумал, как это сделать. У него сложился целый стратегический план. А в то же время в голове была каша и Роу никак не мог расхлебать ее и увидеть, в чем же состоит этот план.

Но вот он исступленно набросился на страницу, преодолев все внутренние барьеры.

«К», – отпечатал он.

И посмотрел на нее. Его одолело уныние. Трудно было выбрать для начала букву более неприветливую или менее тактичную. Он рванул страницу из машинки, заложил чистую и снова задумался.

«К», – отпечатал он вдруг.

Что за мерзкая буква! За всю историю литературы она еще не довела до добра ни одну фразу, которая ею начиналась. Роу опять сменил страницу.

«К», – отпечатал он.

С ума он что ли сошел? Роу забил бездушную букву и начал сызнова. «К», – отпечатал он. Забил. «К», – отпечатал он. Забил.

Он откинулся на спинку кресла и повертел пальцем в ухе. Вдруг до его сознания дошло, что Голдвассер опять наблюдает за ним из окна своей лаборатории. Он поспешно вынул палец из уха и огляделся. Голдвассер тоже вынул палец из уха, помахал рукой и нервно метнулся прочь. Роу с новым пылом принялся за работу.

«Хью Роу», – отпечатал он. Ага, вот это уже на что-то похоже!

«Родился, – отпечатал он, – в Бромли, в семье агента по страхованию военных моряков. Учился в бромлийской средней классической школе, где был редактором школьного журнала и ведущим актером в школьном драмкружке. Отбыв воинскую повинность в войсках ее величества на казначейской службе, он преподавал географию в Селуине, получил ученую степень и поступил в Институт исследования автоматики имени Уильяма Морриса, где сейчас возглавляет отдел спорта. Женат.»

Он критически осмотрел свое изделие. Недурно, если учитывать контекст, а именно фото самого Хью Роу с трубкой в зубах, в профиль, подчеркнутый искусной подсветкой. Он достал фото и подержал его над только что отпечатанным абзацем.

Может, фото сделать чуть пошире? Или квадратнее? Или, может быть, надо улучшить сам текст? Первые два слова абсолютно на месте. Но достойно ли трубки все остальное? Не нарушает ли ритма, заданного линией подбородка? Он вставил в машинку чистый лист бумаги.

«Хью Роу, – отпечатал он, – лондонец по рождению, вырос в семье потомственного моряка. Компетентные лица отметили его незаурядные способности, когда ему было всего одиннадцать лет. Но он не просто ученый. Еще в отрочестве он испробовал себя как журналист и актер, а не достигнув двадцатилетнего возраста, поддался романтическим порывам души и вступил в армию. Сомневаться в его солдатской доблести не приходится. Ныне он не только один из самых перспективных писателей своего поколения, но и ведущий специалист в новой увлекательной отрасли – исследованиях автоматики».

Томимый жаждой совершенства, он рванул лист из машинки и начал все с самого начала.

«Хью Роу, – отпечатал он, – человек многогранный. Журналист, писатель, острослов, ученый, философ, актер, солдат, почтальон, он перепробовал все эти профессии и многие другие…»

7

Усыпляющую тишину лаборатории Голдвассера в отделе прессы нарушал лишь робкий шорох усталого линотипа. Научные сотрудники гнули спины над всеобщим экспериментом, демонстрирующим, что теоретически цифровую вычислительную машину можно запрограммировать на выпуск абсолютно полноценной ежедневной газеты с заметками столь же разнообразными и содержательными, как и старинные, написанные от руки. Изнывая от скуки, сотрудники молча продирались сквозь пачки газетных вырезок – определяли жанр статей и выявляли в них стандартные переменные и постоянные. За другими столами другие сотрудники переносили переменные и постоянные на карточки и составляли картотеку в такой логической последовательности, что теоретически вычислительная машина могла сама прокладывать себе путь от карточки к карточке и отбирать нужный материал. Как только Голдвассер с коллегами докажет истинность этой теории, из коммерческих соображений ее, без сомнения, поспешат внедрить в жизнь. Тогда завершится стилизация современной газеты. Прервется последняя, остаточная связь прессы с рыхлым, бестолковым, склочным миром реальности.

Голдвассер взял в руки готовую папку, ожидающую его внимания. Называлась она «Парализованная девушка еще будет плясать!». Внутри было сорок семь газетных вырезок о парализованных девушках, которые твердо решили еще сплясать. Он отложил папку в сторону. Вот уже неделю он каждый день брал ее в руки, смотрел на заголовок и откладывал в сторону, ожидая того дня, когда соберется с силами.

Вместо этой папки он взял другую, озаглавленную «По словам учителя ребенок одет неподобающим образом». В ней были подшиты девяносто пять вырезок о детях, которые, по словам учителя, были одеты неподобающим образом, затем анализ вырезок с разложением их на простейшие составляющие и сопроводительная записка научного сотрудника, который комплектовал папку. В записке говорилось:

«В. удовл. принципиальная схема абсолютно инвариантна. Число переменных сводится к трем: 1) Одежда, против которой выдвинуто возражение (высокие каблуки, нижняя юбка, панталончики со сборками). 2) Курит ли ребенок или красит губы. 3) Ссылаются ли родители на то, что ребенка якобы унижает осмотр неподобающей одежды на глазах у всей школы.

Частота публикаций: каждые девять дней».

Волоча ноги, подошел Ноббс, старший научный сотрудник Голдвассера, и брякнул на стол шефу еще несколько папок. Ноббс отрастил бороду, демонстрируя свою принадлежность к интеллектуалам, ходил ленивой походкой, сутулясь, чтобы пользоваться уважением наравне с аристократией, и всех, кроме директора и его заместителя, величал «брат» из солидарности с пролетариатом. На шефа он оказывал магическое действие – Голдвассера тотчас же одолела бессильная тоска.

– Прошу, брат, – сказал Ноббс, вонзив в Голдвассера слово «брат» точно пружинный нож. – Я как раз комплектую папку «Они считают Англию чудесной». Вроде бы все в порядке. Переменные в основном те, кто как считает: американские туристы, студентки из Дании, приехавшие по обмену, и прочие в том же роде.

– Укажите шифр раздела «Английские девушки лучше всех, утверждают молодые иностранцы», – распорядился Голдвассер. Во избежание путаницы, чтобы не использовать оба материала в один и тот же день.

– А что бы это изменило, брат? – возразил Ноббс. – Все равно мы ведь ратуем за национальную бодрость духа, правда?

– Пожалуй, – пробормотал Голдвассер, неспособный принудить себя к спору с таким жутким типом, как Ноббс. – Но тогда проставьте шифр папки «Бурлящая, бравурная Британия». Нельзя же ведь сталкивать в один и тот же день все три.

– Ваше слово – закон, о повелитель, – сказал Ноббс. Брат.

«О боже, – взмолился гуманный Голдвассер, – скорее ниспошли Ноббсу беспечальную смерть».

– Вы проверили папку «Парализованная девушка еще будет плясать»? – спросил Ноббс.

– Не успел, – ответил Голдвассер.

– Ну, тогда не вините меня, если в конце месяца мы на целую неделю отстанем от графика, – сказал Ноббс. – Это единственное, брат, о чем я прошу. А как насчет папки «Я собираюсь отдать ребеночка, говорит будущая мать»? Мы с ней ничего больше не можем сделать, пока нет ваших руководящих указаний.

– Сейчас я ее просмотрю, – сказал Голдвассер.

Ноббс поплелся к двери. Голдвассер отвел глаза от карандашницы, где искал прибежища от лицезрения Ноббса, и провожал его взглядом, пока тот, волоча ноги, брел к себе в кабинет, на пути опрокидывая стулья и сметая со столов папки. Затем, вздохнув, он занялся папкой «Я собираюсь отдать ребеночка, говорит будущая мать».

«Встретились с трудностями, – гласила сопроводительная записка. – Частота публикаций – раз в месяц, но в изученных пятидесяти трех вырезках переменные полностью отсутствуют. Даже фамилия будущих матерей одна и та же. Возможно речь идет о пятидесяти трех разных эмбрионах, но по вырезкам не определишь. Пригодится ли нам тема, где нет переменных?»

Голдвассер положил папку в сторону. Только зазевайся и нападут на тебя из засады такие сложные проблемы. Он посмотрел на часы. Ему казалось, что он работает беспрерывно в течение невероятно долгого времени. Может быть, он заслуживает передышки; может быть, стоит отвлечься и минут пять поиграть с карточками нейтральных передовиц.

Порой Голдвассер давал себе разрядку – притворялся вычислительной машиной и перебирал какой-нибудь готовый комплект карточек, соблюдая те же логические правила и делая тот же случайный отбор, что и вычислительная машина при составлении заметки. Комплект о дополнительных выборах и комплект о погоде быстро надоедали. Так же как и темы «Испытываю новый автомобиль» и «Малиновых дьяволов забрасывают в мятежную зону». А вот комплект для составления нейтральных передовиц на особо торжественные случаи обладал, казалось, тем неотразимым совершенством, которое снова и снова притягивает нас к любимым полотнам.

Он выдвинул картотечный ящик и взял оттуда первую карточку комплекта. «По традиции», – стояло на ней. Теперь можно было осуществлять случайную выборку – тащить наугад «коронации», «помолвки», «похороны», «свадьбы», «совершеннолетия», «рождения», «смерти» и «венчания в церкви». Вчера он вытащил «похороны» и был отослан к карточке, где с гениальной простотой значилось «печальное событие». Сегодня он зажмурился, вытащил «свадьбы» и был направлен далее к карточке «событие радостное».

Далее в логической последовательности шли «свадьба мистера Икс» и «свадьба мистера Игрек», и Голдвассеру открылись на выбор варианты «не исключение» и «яркий пример». В обоих случаях напрашивалось слово «поистине». Однако, поистине, от какого варианта ни отталкивайся – от коронаций ли, рождений, смертей, – Голдвассер, явно наслаждаясь как математик, замечал, что при всей элегантности решения тут-то и попадаешь в тупик. Он помедлил на «поистине», затем почти без пауз выхватил «особенно радостное событие», «редкостный» и «видел ли кто-нибудь более прославленную молодую пару?»

Последующие выборки принесли Голдвассеру «Икс снискал (снискала) особую любовь всего народа», и пришлось к этому присоединить карточку «а Игрека английский народ явно принял уже в свое сердце».

Голдвассера удивляло и чуть-чуть тревожило, что не попалось еще слово «приятно». Однако он вытянул его со следующей карточкой: «Особенно приятно, когда».

Это дало ему «жених (невеста) должны…» и свободный выбор между происходить из «знатной и благородной семьи», «быть простолюдинами в наш демократический век», «быть выходцами из страны, с которой наша родина давно поддерживает самую тесную и сердечную дружбу» и «быть выходцами из страны, отношения с которой у нашей родины не всегда складывались удачно».

Сознавая, что в прошлый раз он на редкость талантливо распорядился словом «приятно», Голдвассер теперь нарочно вытянул его еще раз. «Приятно также», – стояло на карточке, а за ней без задержки последовало «помнить» и «что Икс и Игрек – не только громкие имена, но жизнерадостный молодой человек и прелестная молодая женщина».

Голдвассер зажмурился, перед тем как тащить следующую карточку. На ней оказались слова «в наши дни, когда». Он призадумался, выбрать ли «вошло в моду глумиться над традиционной моралью брака и семейной жизни» или «вышло из моды глумиться над традиционной моралью брака и семейной жизни». Решил, что второй вариант по форме ближе к пышности, присущей стилю барокко. Вытащил еще одну «приятно», но сочтя, что три раза подряд – на один раз больше, чем нужно даже для прекрасного, непревзойденного слова «приятно», он смошенничал и обменял карточку на «полагается, чтобы» за которой так же верно, как ночь за днем, наступило «пожелаем им счастья», и развлечение закончилось.

Это был подлинный шедевр школы Голдвассера! Токката! Фуга! Как далеко от прозаических повседневных забот!

Голдвассер затеял все сызнова во славу церковного венчания. Но только он добрался до альтернативы «приятно видеть, что старыми обычаями дорожат» и «приятно видеть, что старые обычаи шагают в ногу с современным мировоззрением», как из своего кабинета, волоча ноги, вышел Ноббс; на физиономии у него было написано слово «брат».

– Вот что, брат, – начал Ноббс, – та самая «Парализованная девушка еще будет плясать»…

Но тут, как значится в одной из карточек тематического ящика «Эту улицу называют улицей порока», «наш корреспондент скрылся под первым же благовидным предлогом».

8

– Но вы же сами говорили, – задыхаясь от злости, бушевала доктор Дженнифер Ребус, глава политического отдела, что визит королевы будет неофициальным и пройдет при минимальном ажиотаже!

Начальник международного отдела миссис Плашков смотрела на коллегу с едва приметной улыбкой глубокого гуманного сочувствия. Она обдумывала, как человеку выйти из положения, проявляя милосердие и в то же время оставаясь практичным. Бесспорно, человек должен сохранять спокойствие и благодушие. Человек должен симпатизировать Ребус и ее личным недостаткам. К конце концов, Ребус – самый тяжкий крест, который приходится нести человеку, а человек верит, что, когда он выражает сочувствие, в нем прибавляется благодати. Разумеется, веря в это, человек смеется над самим собой; но если человека время от времени баловать юмором, это способствует его духовному развитию.

– Вы не так поняли человека, – добродушно поправила она доктора Ребус. – Просто лучше неофициальный визит, если мы хотим с честью выйти из положения.

В жизни миссис Плашков человек занимал несоразмерно большое место. Все ее помыслы были сосредоточены на обязанностях человека, положении человека, достоинстве человека. Беспрерывно и самоотверженно обдумывала она, что человек должен делать, кого человек должен любить, как человек будет реагировать. Для себя она не хотела ничего отреклась от всех плотских желаний, кроме единственного: делать то, чего хочет человек, и заставить других делать то, чего хочет человек.

Уж если человек – женщина, на него ложится обязанность быть неукоснительно женственной. Человеку следует проявлять снисходительность. Человеку следует разговаривать вполне любезно. Когда скажут что-нибудь забавное, долг вежливости требует от человека скромной снисходительной улыбки, а когда шутка кончится, надо свернуть улыбку и аккуратно спрятать до другого случая. Нечего удивляться, что не только миссис Плашков, но и решительно все сотрудники института панически боялись человека. Тем более нечего удивляться, что приготовления к королевскому визиту были доверены человеку. Если человеку принадлежит местная монополия на Savoir-Faire – а так оно по-видимому и было – человек в подобных случаях вынужден исполнять свой долг.

Ребус (она примостилась на краешке письменного стола и ее чулок со спущенными петлями торчал в считанных сантиметрах от лица миссис Плашков) слезла и начала мерить лабораторию шагами, сцепив руки за спиной. Человек наблюдал за ней, и каждая замеченная подробность способствовала его духовному росту. На лацкане жакета у Ребус красовались три больших жирных развода, а сзади на подоле – застарелое зеленоватое пятно неизвестного происхождения. Очки до того засалились, что стали почти непрозрачны, немилосердно завитые волосы были стянуты скрепками для бумаг и резиночкой от жестянки с табаком. В углу рта неизменно торчала сигарета (или, как ее называла Ребус, гвоздик), отчего Ребус вечно задыхалась и кашляла. От сигаретного дыма у нее слезились глаза, а пепел и искры щедро сыпались на вазы с цветами, серебряные ножички для разрезания бумаги, чехлы миниатюрных вычислительных устройств и прочие дары цивилизации, которыми человек украсил свою лабораторию.

– Я хочу сказать, – Ребус откашлялась, – что вам ведь известна моя точка зрения. Все это мероприятие с начала до конца, я считаю, сплошное дерьмо собачье.

Эти слова вызвали у человека улыбку. «Видно, – подумала миссис Плашков, – Ребус совершенно нечувствительна к кулуарной обработке. Видно, даже малейшая попытка обработать ее диктуется эгоистическими соображениями: человек использует Ребус как ступеньку, чтобы возвыситься в собственных глазах». Миссис Плашков придавала немалое значение кулуарной обработке. На чашке чая в ее лаборатории один за другим перебывали все начальники отделов – она выпытывала у них новости, заручалась поддержкой такого-то против такого-то, организовывала давление на определенных лиц, чтобы устранить давление их соперников. Постоянно читая соответствующую литературу, человек знал, что именно так делается в верхах любого академического учреждения.

– Еще чашку чаю, – предложила она, сняв небольшой чайник со спиртовки у себя на столе и вновь залив кипятком серебряный заварочный чайничек. Ребус сграбастала хрупкую фарфоровую чашку и протянула ее человеку; при этом она засопела и несколько крупных хлопьев пепла плавно опустились в молочник со сливками.

– И еще, – прохрипела она. – Чай. Комиссия постановила угостить королеву чашкой чаю. Я твердо знаю – сама голосовала. А теперь, говорят, мы устраиваем целый передвижной буфет.

Миссис Плашков едва уловимо вздохнула. Когда ее попросили подготовить все к королевскому визиту, ей в помощь придали организационный комитет, куда вошли все начальники отделов. Наличие комитета, само собой, сильно осложнило ее работу. Человек знает, что такое комитеты; человек не допустит, чтобы дело попало в поле зрения расширенного комитета, прежде чем его полностью наладят и утрясут за кулисами. Если комитет из формального органа для утверждения заранее принятых решений превратится в дискуссионный клуб, возможны самые отвратительные сцены. Люди выходят из себя, торгуются, кричат, занимают крайние позиции, вспоминают такое, чего никогда не надо вспоминать на публике, и выставляют себя напоказ в самом неприглядном свете. Потому она и принялась за терпеливую кулуарную обработку.

И тем не менее человеку волей-неволей придется пожалеть, что комитет вообще существует. Рано или поздно надо будет выносить письменные резолюции, и как их тщательно ни формулируй, стараясь уберечь человека от неудачных шагов, в них обязательно найдется богатый материал для кривотолков, если кривотолки кому-нибудь выгодны. У Ребус и прочих есть привычка трактовать резолюции комитета с вопиюще примитивным буквализмом. В частности, Ребус, по всей видимости, полагают, что если комитет высказался в пользу неофициальной рукопожатий, то, значит, сотрудники должны стоять, засунув руки в карманы, и приветствовать королеву небрежным кивком головы! А если комитет постановил угостить королеву чаем, то некоторые, по-видимому, поняли это буквально вручим, мол, королеве пластмассовую столовскую чашку с остывшим столовским чаем!

– Милая Ребус, – с нескончаемым терпением сказала миссис Плашков, – если комитет упомянул о неофициальной обстановке, человек может быть совершенно уверен, что при этом никто не имел в виду откровенную грубость.

– Послушайте, дружище, о грубости никто и не заикался…

– Точно так же, милая Ребус, если комитет постановил угостить королеву чаем, то, я думаю, человек может быть вполне уверен, что при этом не исключается бисквит или кусочек торта.

– Или кусочек копченой лососины? Или сандвич с икрой?

– Возможно. Точный ассортимент закусок еще не установлен.

– Чего доброго, будет и жареный павлин и фаршированная медвежья голова?

– Навряд ли продовольственный комитет сочтет нужным возиться с такими сложными блюдами.

– Ага, значит, есть уже и продовольственный комитет, вот как? А заодно и подкомитет закусок? Послушайте, дружище, эта история уходит из-под нашего контроля.

На какое-то мгновение улыбка миссис Плашков исчезла. Ребус коснулась больного места. Самое досадное, что человек сам начинает разукрупнение комитетов. Во избежание непристойных выходок со стороны Ребус в организационном комитете миссис Плашков переадресовала все вопросы, способные их спровоцировать – то есть вообще все вопросы, – в особые подкомитеты, куда Ребус не вошла. Конечно, проделано это было тонко, чтобы не возбуждать подозрений у потенциальных союзников Ребус – Голдвассера, Мак-Интоша, Роу и других, – так что в качестве дымовой завесы пришлось учредить несколько лишних подкомитетов, куда Ребус вошла. Их обезвредили тем, что подчинили Объединенному консультативному совету, где Ребус не значилась. Ловким маневром Ребус проникла в протокольный комитет, координирующий работу тех подкомитетов, куда сама она не входила. Миссис Плашков ответила созданием координационного комитета без Ребус, координирующего работу Объединенного консультативного совета и протокольного комитета, а потом координационный комитет сформировал рабочие комиссии для изучения материальной стороны предложений, выдвинутых различными подкомитетами.

Сперва миссис Плашков считала, что такая сложная структура сама по себе чего-то стоит, ибо повышает вероятность того, что только человек умеет все понимать и, следовательно, контролировать. Но на каком-то этапе случилась любопытная вещь. Организация достигла критической массы. Когда общее число комитетов, подкомитетов и рабочих комиссий дошло до двадцати трех, началось самопроизвольное деление клеток. Вчера, допустим, было двадцать три организационных единицы и по каждой из них человек мог отчитаться, а сегодня их уже двадцать четыре. Миссис Плашков обнаружила, что распространяются протоколы заседаний какого-то органа, именуемого центральной комиссией связи – о такой комиссии человек и слыхом не слыхал, туда не входила ни Ребус, ни даже она сама. А назавтра комитетов стало двадцать шесть! Гидра ожила!

– Пусть будет так, – миссис Плашков позволила себе легкий намек на укоризну по отношению к Ребус – ложечкой выудила часть пепла из молочника. – Надо предоставить продовольственные вопросы продовольственному подкомитету. По-настоящему, надо обсудить совсем другой вопрос (насколько я понимаю, у вас в протокольном комитете его завтра выносят на повестку дня) – это отчет протокольного комитета о загородке для прессы.

– О чем? – каркнула Ребус.

Миссис Плашков сострадательно улыбнулась.

– О загородке для корреспондентов, освещающих этот визит в печати, – сказала она.

– То есть как для корреспондентов, освещающих этот визит в печати?

– В дворцовом отделе прессы выдадут пропуска нескольким репортерам и фотографам. Это делается по системе строгой очередности совершенно независимо от нашей воли.

– А при чем тут загородка?

– Насколько я понимаю, протокольный комитет учитывает, что, если представители прессы получат свободный доступ к спиртному, придется принять кое-какие меры предосторожности.

– Минуточку, дружище. Что там насчет спиртного?

– Протокольный комитет считает – и нельзя с этим не согласиться, – что представителей прессы надо угостить спиртными напитками. По-видимому, так принято в подобных случаях.

– А почему бы не чаем, как всех остальных?

– По-видимому, они не пьют чая. В общем есть предложение отделить представителей прессы от королевской свиты либо красными плюшевыми шнурами с медной арматурой, либо плотной стенкой из комнатных растений. Не захотим же мы, чтобы какой-нибудь пьяный репортеришка перегнулся через барьер и попытался облапить королеву. Опять-таки вряд ли можно пренебречь вероятностью, что кто-нибудь станет швыряться различными предметами. По мнению протокольного комитета, искушение швыряться различными предметами значительно ослабнет, если представители прессы не будут видеть, в кого целиться.

Ребус задохнулась от дыма и ярости.

– А я – то думала, ожидается неофициальный визит, – выдавила она.

– Ну, знаете, нельзя же доводить понятие «неофициальный» до такой крайности, когда по королеве открывают стрельбу сандвичами и пустыми бутылками из-под горячительного.

Ребус шумно поставила чашку и втянула в себя воздух, чтобы прокричать: «Костьми лягу, но не допущу», а потом надменно выплыть из комнаты. Но от холодного воздуха у нее запершило в горле, воспаленном от дыма, и начался длительный приступ кашля, к концу которого выгодный для декларации момент был упущен.

Тем не менее она-таки легла костьми и конце концов восторжествовала почти во всех комитетах, имеющих хоть какое-то отношение к делу. По ее мнению, которое разделяли Голдвассер, Мак-Интош и Роу, то была славная победа сил разума.

Но все же подрядчики получили заказ на красные плюшевые шнуры и плотную стенку из комнатных растений. Ибо за претворение рекомендаций всевозможных комитетов в жизнь отвечала не кто иная, как мисс Фрам, секретарша Нунна, а она не слишком обращала внимание на то, что там толкуют в комитетах. Каждый знает, как невелик в таких случаях прок от комитетов. А мисс Фрам считала, что, хоть визит ожидается неофициальный, не стоит доводить понятие «неофициальный» до такой крайности, когда по королеве открывают стрельбу сандвичами и пустыми бутылками из-под горячительного.