Текст книги "Золотая лихорадка. Как делают олимпийских чемпионов"

Автор книги: Майкл Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Я посмотрел на своего тренера Клайда, который молча стоял на внутренней дорожке, уставившись на свой секундомер. Обычно после забега он сразу говорил мне, чтобы я возвращался к стартовой линии, но на этот раз он просто молчал. Как ни в чем не бывало, я спокойно отправился к линии старта, как делал это всегда во время интервала между забегами в девяносто секунд.

– Тридцать секунд! – услышал я команду Клайда.

Эта команда означала, что минута отдыха между забегами уже прошла, и через тридцать секунд я уже должен снова быть на линии старта. Девяносто секунд означает, что на отдых есть лишь девяносто секунд. Не сто секунд, не две минуты – именно девяносто секунд. Это не означает то, что через девяносто секунд после забега я иду назад к линии старта. Через девяносто секунд я стартую снова. И ни секундой позже.

Я вернулся к линии старта и приготовился. Прозвучал сигнал, и я побежал. Из собственного опыта я знаю, что на первых пятидесяти метрах дистанции я всегда прикладываю больше усилий, чем на оставшихся. Обычно я делаю максимально мощный старт, вхожу в ритм бега, а затем слегка расслабляюсь и просто поддерживаю этот ритм. На этот раз я решил попробовать начать забег поспокойнее. Но, пробежав первую отметку дистанции, которая находилась на 50 метрах, я услышал сигнал лишь спустя полсекунды. Как и в предыдущем забеге, я вновь опережал график бега.

«Надо бы чуть сбавить», – подумал я.

Однако вносить изменения в темп бега на ходу очень непросто, да и неудобно, поэтому я решил продолжать бежать в своем ритме. Тем более что оставалось еще две трети дистанции. Второй забег я пробежал приблизительно с тем же результатом, что и первый, – где-то на полторы секунды быстрее, чем было нужно.

Я посмотрел на Клайда – он снова молчал. А у меня словно выросли крылья. Я чувствовал, что нахожусь в своей лучшей спортивной форме, и, хотя уже через девяносто секунд мне нужно было бежать последний из трех забегов, я знал, что если захочу, то могу бежать его и через двадцать секунд. Но этого делать нельзя. Так же, как нельзя бежать тренировочный забег на максимуме. Но я был готов к этому.

Поэтому последнюю, третью, 200-метровку я побежал строго после окончания второго интервала на отдых, то есть опять ровно через девяносто секунд. Я снова прекрасно пробежал первый пятидесятиметровый отрезок и, когда вновь понял по сигналу, что опережаю график забега, почувствовал дополнительный прилив сил. На отрезках 100 и 150 метров я еще больше увеличил свое преимущество. На этот раз мой результат на финише был на две с половиной секунды быстрее! Итак, 21,5 секунды – в первом и во втором забегах и 20,5 секунды – в третьем.

Я пошел по дорожке, по направлению к линии старта. Обычно Клайд подходил туда же, я ему рассказывал о своем самочувствии во время забегов, а он сообщал мне их точные результаты. Но на этот раз все было не так, как обычно. Вместо этого он прямиком направился в свой офис, который находился прямо под трибунами. Когда я подошел к офису, он уже выходил из дверей, держа в руке свой тренерский блокнот.

– Спокойно, без паники, – сказал он и протянул мне свой секундомер, на котором были зафиксированы окончательные результаты всех трех забегов: 21,4; 21,2; 20,1.

– И это при том, что ты бежал не в шиповках, а в простых кроссовках, – добавил он.

У нас с Клайдом вообще очень много общего. Мы одинаково мыслим, одинаково прилагаем максимум усилий для достижения результата, и, если наши старания приносят желаемый результат, мы не считаем, что настало время расслабиться и праздновать. Поэтому мы оба знаем, что, если я показал тот результат, на который способен, значит, мы оба все сделали правильно. Сейчас я работаю с одним спортсменом, который все время, когда я спрашиваю его о том, как проходит тренировочный процесс, говорит мне, что и ему, и его тренеру кажется, что они несколько опережают график.

– Значит, ваш график неправильный и его надо срочно менять!

Я думаю только так.

В тот день и я, и мой тренер Клайд поняли одно – через неделю в Атланте я действительно готов стать чемпионом.

– Сено на своем месте – в сарае, – сказал он мне тогда, – теперь мы готовы.

Хотя даже тогда я все равно допускал мысль о том, что могу и не выиграть. Ведь у меня уже был печальный опыт 1992 года, когда я вроде бы тоже делал все правильно и, несмотря на это, не смог даже побороться за медаль.

– А вдруг снова что-нибудь случится в самый последний момент и я вновь потерплю неудачу?

Время пришло

В день финального олимпийского забега на дистанцию 400 метров я проснулся в прекрасном настроении. Я чувствовал, что готов выиграть свою первую золотую олимпийскую медаль. Ведь на пути к финалу я прошел все три стадии предварительных забегов, выиграв каждый из них. Поэтому я являлся несомненным фаворитом. И, несмотря на то что в финале мне предстояло сразиться с очень сильными соперниками, среди которых были мой товарищ по сборной США Олвин Харрисон, два бегуна из Ямайки Роксберт Мартин и Дэвиан Кларк, а также англичанин Роджер Блэк, все ставили на мою победу.

Я давно уже не проигрывал на этой дистанции. Последний раз это было лет шесть тому назад, когда я еще учился в колледже. Однако я никогда не считал себя непобедимым в этом виде. Конечно, я не думал о том, что в финале любой из моих соперников может победить меня, но знал, что произойти может все что угодно. На своем собственном опыте я убедился в том, что можно выигрывать постоянно, но в любой момент одна незначительная ошибка может стоить вам победы. И если что-то опять пойдет не так, смогу ли я снова через четыре года набрать такую форму?

В день финала я заказал себе завтрак в номер, а затем сложил в сумку форму, номер участника соревнований, носки, шиповки, аудиоплеер, наушники и всякую мелочь – в общем, все то, что мне сегодня может понадобиться. Мысленно я прокручивал в своей голове каждый сценарий, который может произойти в сегодняшнем финале, и тут же старался придумать свой план действий относительно каждой возможной ситуации.

Мы приехали на стадион заранее, задолго до начала финального забега на 400 метров. Как правило, я не любил долгих ожиданий и, поскольку был отлично готов, старался приезжать на стадион прямо к забегу. Но на этот раз я решил поехать пораньше. К тому же у меня было какое-то ощущение, что чем раньше я туда приеду, тем быстрее начнется забег.

И вот время подошло. Я закончил разминаться и уже собирался идти в комнату для регистрации участников забега. В эту комнату вызываются все участники, там каждый из них расписывается в стартовом протоколе, а затем они все вместе ожидают вызова на беговую дорожку стадиона к линии старта.

Ко мне подошел мой тренер Клайд и отвел меня в сторонку. Мы помолились. Мы всегда так делали, еще со времен колледжа. Многие так делают. Я слышал, как некоторые спортсмены просят Бога, чтобы он позволил им победить. По-моему, это смешно. Клайд всегда просто просил Бога сохранить мое здоровье и дать мне возможность пробежать мой лучший в жизни забег.

«Бог благословил меня. Его работа сделана. Теперь все зависит только от меня».

Мы с Клайдом никак не могли прийти к решению, как мне поступать, – бежать четырехсотметровый забег по максимуму и даже попытаться установить новый мировой рекорд или все-таки несколько поберечься, поскольку уже через день мне стартовать на 200-метровке. Все же двухсотметровая дистанция была более трудной задачей, и не только потому, что этот забег проходит в более жесткой борьбе, а также потому, что мне придется бежать его после четырех дней изнурительных забегов на 400 метров.

– Как бы то ни было, решение за тобой, – сказал Клайд, перед тем как мы сели в автобус, который повез нас с разминочной площадки на Олимпийский стадион.

Я прокрутил в своей голове оба варианта и решил: буду придерживаться плана. Не стоит думать о мировом рекорде – для этого еще будет время. Главное – это олимпийское золото.

К золотой медали в золотых шиповках

Я уже привык к аплодисментам и многочисленным вспышкам фотокамер. Это происходило каждый раз, когда я появлялся на стадионе. Такое повышенное внимание к моей персоне возникло не только потому, что я стал лицом Олимпийских игр 1996 года, и не потому, что я заявил, что, возможно, сделаю то, чего еще не удавалось сделать никому до меня. Нет. Такое внимание в основном возникло из-за того, что фирма «Найк» (Nike) [21] специально для меня изготовила яркие шиповки золотого цвета. Они абсолютно не были похожи на все остальные беговые шиповки. Над технологией и дизайном этих шиповок специалисты фирмы трудились более двух лет. Они были великолепны. Но в основном среди любителей легкой атлетики, а также в средствах массовой информации обсуждался их цвет – цвет золота. В одном журнале даже была статья, целиком посвященная этим шиповкам, где говорилось, что их можно увидеть с любой, даже самой дальней точки стадиона. Конечно, кто-то считал мое решение выйти на олимпийский стадион в шиповках золотого цвета слишком дерзким и вызывающим, но я-то был уверен в своих способностях завоевать олимпийское золото, соответствуя, таким образом, своей золотой обуви.

Золотой проект спортивной обуви фирмы «Найк» фактически начался именно с этих шиповок для спринтерского бега. В середине девяностых годов фирма значительно отстала от своих конкурентов, например, таких как японская компания «Мидзуно» (Mizuno) [22] в вопросах качества, технологии и разработок новых моделей. Один из самых громких скандалов произошел во время чемпионата мира 1993 года, когда на последних ста метрах 400-метровой дистанции у олимпийского чемпиона Квинси Уоттса [23] порвалась шиповка, и на финише он был лишь четвертым. В своем поражении он обвинил обувь фирмы «Найк», демонстративно показав свою порванную шиповку всему миру во время телевизионного интервью.

На этот раз фирма «Найк» работала над моими шиповками почти три года. В основном эта компания предлагает большой ассортимент профессиональной спортивной обуви на любой вкус. Спортсмен может выбрать для себя любую понравившуюся модель, и производитель специально для него изготовит обувь любого цвета. По желанию на обувь могут нанести его имя, логотип или любую другую графику – в общем, удовлетворить любую прихоть заказчика. При заказе своих шиповок за основу я решил взять модель фирмы «Найк», которую компания выпустила еще в 1984 году к Олимпиаде в Лос-Анджелесе – очень легкие и гибкие шиповки. В то время я еще учился в университете. Однако в 1990 году эта модель была снята с производства, и ее заменила новая, более жесткая и тяжелая модель. Я же всегда предпочитал, чтобы моя нога чувствовала поверхность беговой дорожки.

Несмотря на то, что модель шиповок, которую я выбрал, уже давно не выпускалась, специалисты «Найк» охотно взялись за ее изготовление. На специальные пластины (которые являются нижней частью шиповок и в которые собственно вкручены шипы) они смоделировали точный контур моей стопы для того, чтобы изготовить шиповки специально для меня. Тогда, в начале 1995 года, они вообще выдвинули этот проект на первый план. Помню, на нашей первой встрече они спросили меня, почему я выбрал именно эту модель.

– Какими бы вы хотели видеть эти шиповки, – спросили они меня, – если, допустим, предположить, что нет предела воображению?

После того, как я ответил, они приступили к работе.

В течение двух лет шли разработки и исследования, которые были направлены не просто на создание для меня уникальной обуви, а скорее на создание обуви, которая должна помочь мне показать более высокие результаты. Учитывалось все – и мои пожелания, и мое телосложение, и все особенности и тонкости бега на короткие дистанции. Мы даже провели специальный тестовый забег на 200 метров – была установлена высокоскоростная камера, которая была сфокусирована на моих ногах и снимала весь забег, от старта до финиша. Благодаря съемке со скоростью 1000 кадров в секунду у нас появилась уникальная возможность подробно рассмотреть действия моих ног во время забега. Теперь мы действительно понимали все движения моих ног и то, как точно обувь взаимодействует с моей ногой и с беговой дорожкой. Было точно установлено то, что на изгибе это взаимодействие было совсем не таким, как в прямом положении ноги, что с правой ногой обувь взаимодействовала совсем не так, как с левой, и что в беге на 200 метров это взаимодействие происходит совсем не так, как в беге на 400 метров. Таким образом, благодаря этим исследованиям была получена масса данных, которые помогли спроектировать и изготовить две уникальные пары обуви – одну для дистанции 200 метров и вторую для дистанции 400 метров. И в той, и в другой парах левая шиповка отличалась от правой.

В то время я встречался с командой дизайнеров из «Найк» практически ежемесячно. Ближе к началу сезона 1996 года мы стали работать еще плотнее, поэтому начали встречаться еще чаще. Они приезжали ко мне на стадион с огромными сумками опытных образцов шиповок, в которых использовали различные виды материалов, для того, чтобы я тут же опробовал их все во время тренировки. После проб я делился с ними своими ощущениями, и они вносили изменения.

После того, как мы наконец остановились на материале, осталось только выбрать цвет. Для фирмы «Найк», которая вложила в этот проект так много времени, денег и ресурсов, было крайне важно, чтобы эти единственные в своем роде, революционные спринтерские шиповки, которые весь мир впервые увидит на Олимпийских играх на ногах самого популярного бегуна, выглядели как-то особенно. За многие годы компания прославилась своим маркетинговым мастерством, но теперь и я стал частью процесса принятия решений. Мы рассматривали множество различных вариантов выбора цвета, даже думали о том, чтобы сделать эти шиповки телесного цвета, для того чтобы издалека создавалось впечатление, что я вообще без обуви. Затем возник вариант отражающего зеркального цвета. Выглядело действительно очень здорово, и всем понравилась эта идея.

– Это настолько ярко, что ты будешь выделяться из всех, – сказал мне тогда кто-то из команды. – Тебя будет видно даже людям, находящимся на самых дальних трибунах.

А я почему-то спросил:

– А вам не кажется, парни, что это цвет серебра?

Все замолчали. Затем, немного посовещавшись, мы все единодушно пришли к заключению, что обувь серебристого цвета абсолютно не соответствует нашей конечной цели.

И тут меня осенило:

– Они должны быть золотыми!

И, словно прочитав мои мысли, Тоби Хэтфилд [24] , блестящий дизайнер обуви, который был руководителем этого проекта и который и по сей день остается моим очень хорошим другом, посмотрел на меня и спросил:

– А что ты думаешь по поводу цвета золота?

Вообще я всегда абсолютно спокойно относился к золоту. Никогда не носил на себе много драгоценностей, как это любят делать многие известные спортсмены. У меня была лишь простенькая золотая цепочка на шее, я купил ее в самом начале своей профессиональной карьеры на первые заработанные деньги. Эта цепочка являлась для меня своеобразным талисманом, и после завершения своей спортивной карьеры я ее больше не надеваю. И еще у меня были две серьги. Золотая в виде колечка – в ней я бежал дистанцию 200 метров, и маленький гвоздик с бриллиантом – для 400-метрового забега. Так что вряд ли мою внешность считали яркой, скорее мой внешний вид характеризовали как скучный или серый. Хотя, думаю, что эти оба определения в значительной степени отражают особенности моего характера. Я уверен в себе, но не нахален. Да, я всегда стараюсь добиваться эффективности в своем деле, но это не означает, что я консервативен в своем беге или стиле.

Итак, решено. Приблизительно через месяц мы договорились о новой встрече, на которой команда дизайнеров «Найк» продемонстрирует всем нам уже готовую пару золотых шиповок. Честно говоря, я никогда не думал, что одна пара обуви может привлечь так много внимания и что люди будут вспоминать о ней даже несколько десятилетий спустя. Я никогда не рассматривал это как самоутверждение, но при этом не думал и о том, какие могут быть последствия, если я вдруг потерплю поражение в этих золотых шиповках. Ведь провал попытки сотворить олимпийскую историю в своих «родных стенах» не сможет оправдать ничто. Вопрос в том, кто сможет сотворить эту историю. Золотые шиповки или я сам? Скоро я это узнаю.

Забег

За десять минут до назначенного старта я занимался своими обычными делами: установив стартовые колодки, сделал одну пробную попытку старта. Старт из колодок был очень важен для меня. Но он не имеет такого значения на дистанции 400 метров. Вот на 200-метровке он крайне важен. На 400-метровой дистанции благодаря ее длине у бегуна, помимо старта, есть достаточно времени для того, чтобы принять решение и попытаться изменить ход забега. Сейчас моей главной задачей было избежать любой возможной ошибки. Поэтому после пробного старта я сел на свой персональный куб, на котором был указан мой стартовый номер, и попытался еще раз мысленно прогнать в голове весь предстоящий забег.

Сидя в ожидании вызова на старт я решил воспользоваться возможностью и изучить стадион, чтобы почувствовать его атмосферу. Трибуны были забиты до отказа, и это снова вернуло меня к мысли о том, что через несколько минут я собираюсь выиграть свою первую золотую олимпийскую медаль. Я снова сказал себе:

«Для того чтобы сделать это, ты не должен совершить ни единой малейшей ошибки».

Поэтому я отключился от толпы и снова направил все свои мысли на предстоящий забег, который должен был начаться уже с минуты на минуту.

И вот он – стартовый выстрел. С самого старта я начал следовать своей стратегии – сделать мощный старт и затем взять максимальный темп. Первая фаза забега мне действительно удалась – я не сделал никакой ошибки, и ничего неожиданного, слава богу, не произошло. Чувствуя себя очень комфортно во время разбега, я попытался даже слегка расслабиться. В основном я был сосредоточен на Дэвиане Кларке [25] , который всегда очень мощно стартовал. Я бежал по шестой дорожке, а он через две дорожки от меня. Я заметил, что на старте ему не удалось создать большой задел между ним и бегуном из Катара, Ибрагимом Исмаилом Муфтахом. Это позволило мне понять, что остальные бегуны, включая и Роджера Блэка [26] , стартовали еще хуже их. Естественно, я не мог оглядываться – это сбило бы меня с темпа, поэтому попытался ощутить его присутствие. Да, я чувствовал – он был рядом. Тогда я понял, что бегу не с той скоростью, которая мне нужна, и что необходимо ее увеличивать.

Обычно на первых 200 или 300 метрах я уже полностью выкладывался, но я находился в такой прекрасной форме, что почувствовал, что никакой усталости я пока не ощущаю. Поэтому я стал добавлять и уже приблизительно на 180 метрах дистанции набрал ту скорость, которую обычно набирал лишь после 200-метровой отметки. Я решил не снижать темпа. Начал обгонять Роксберта Мартина из Ямайки, затем его товарища по команде Дэвиана Кларка. На отметке 275 метров я обошел Ибрагима Исмаила Муфтаха, который бежал по седьмой дорожке. Когда мы проходили вираж стадиона, я уже видел лишь англичанина Айвэна Томаса с восьмой дорожки. При выходе с виража на финишную прямую (последние 100 метров дистанции) я уже бежал первым. Тогда я понял, что уже не отдам эту победу никому!

Я продолжал финишировать. Обычно примерно за 75 метров до финиша начинает наваливаться определенная усталость, но тогда я не почувствовал ни капли усталости. Я уже понимал, что я победитель, но теперь в моей голове мелькала другая мысль – мировой рекорд. Действующий рекорд составлял 43,29 секунды. После пересечения финишной черты первым делом я посмотрел на табло стадиона – 43,49. Это было отличное время, мой третий результат за всю спортивную карьеру, но… до мирового рекорда мне не хватило всего две десятых секунды! И я даже знал почему. Во второй фазе забега, между 75 и 150 метрами дистанции, я расслабился слишком сильно. Думаю, там я и потерял эти две десятых…

Размышляя над этим, я забыл о самом главном – ведь я победил! Я – олимпийский чемпион в беге на 400 метров! Меня всегда пугало одно – закончить свою спортивную карьеру в качестве одного из лучших спринтеров мира и так никогда и не выиграть золотую олимпийскую медаль. Я был счастлив! Обернувшись назад, я увидел англичанина Роджера Блэка, к которому я всегда испытывал большое уважение. Судя по счастливому выражению его лица, я понял, что он был вторым. Мы обнялись и поздравили друг друга.

Но теперь мне надо было думать уже о забеге на 200 метров. Хотя в тот момент я не переживал за это.

– Я готов выйти прямо сейчас на старт 200-метровки, – заявил я журналистам сразу после финиша.

Я был очень возбужден. И чувствовал себя действительно прекрасно.

Но в ожидании церемонии награждения, бродя по раздевалке, я все-таки постоянно думал о предстоящем забеге на 200 метров. Дистанция на 400 метров теперь казалась мне некоей формальностью, каким-то промежуточным этапом на пути к победе на 200-метровке, выиграв которую я бы вошел в историю спорта как первый человек, добившийся победы в этих двух олимпийских дисциплинах. В раздевалку зашел очень взволнованный Роджер, и я начал рассказывать ему о своих мыслях по поводу забега на 200 метров.

– Майкл, – сказал он, – не думай сейчас ни о чем. Наслаждайся моментом. Это особенный момент, и ты будешь вспоминать его всю оставшуюся жизнь.

И он оказался прав. Когда я поднимался на подиум, я подумал о своих родителях, о брате и сестрах, которые в этот момент смотрели на меня с трибун стадиона, о том, как много они сделали для меня, о том, как они всегда поддерживали меня. Я вспомнил о том, как в детстве мои три сестры и брат постоянно гоняли и дразнили меня – ведь я был самым младшим. Вот и пришлось мне стать самым быстрым!

Я посмотрел на трибуны и увидел своих родных, которые махали мне руками. Стоя на верхней ступеньке подиума, я снова вспомнил слова Роджера, которые он сказал мне в раздевалке. Я посмотрел на стадион и вспомнил, что нахожусь в Атланте, в своей родной стране, и именно здесь я выиграл свою первую золотую олимпийскую медаль. После торжественной речи мне вручили золотую медаль. Во время исполнения Государственного гимна Соединенных Штатов я снова подумал о своей стране и о том, что я сделал для нее. И, несмотря на то что обычно я всегда сдерживал свои эмоции, на этот раз меня переполняли чувства радости, гордости и удовлетворения. А потом я заплакал. Я понимал, что в этот момент меня видят миллионы людей по всему миру, но мне было все равно…

В тот вечер вместе с моей семьей и друзьями мы решили отпраздновать мою победу в ресторане. Но расслабиться полностью я не смог – ведь я знал, что это еще не финиш. Уже через два дня мне предстоял забег на 200 метров, и я понимал, что в данный момент никто из моих будущих соперников не веселится в ресторане. Поэтому я извинился перед всеми, вернулся в свой гостиничный номер и лег спать.

Попытка войти в историю

На следующий день после дня отдыха я проснулся очень рано, поскольку первый раунд предварительных забегов на дистанцию 200 метров был назначен на утро. Вообще мне нравились утренние старты – не нужно ждать их целый день. На вечер того же дня были назначены четвертьфинальные забеги. Это тоже было по мне – два забега за день. В общем, и предварительный, и четвертьфинальный забеги прошли относительно ровно, и я их выиграл. На них я хорошо отработал старт и первые 60 метров дистанции, которые проходили по виражу дорожки стадиона и на которых я делал отрыв от соперников, бежавших по двум соседним дорожкам.

На следующий день, вечером, после победы в двух забегах накануне, мне предстояло выступать сначала в полуфинале, а затем и в финале. Обычно полуфинальный забег проводился в утреннее время ну или, по крайней мере, в районе полудня, а финальный – вечером. Однако на этот раз оба забега были назначены на вечер. К тому же между ними был перерыв менее двух часов. Как бы то ни было, настал тот день, когда я добьюсь либо огромного успеха, либо огромного провала (что, естественно, не входило в мои планы).

Из-за небольшого перерыва между забегами все участники были вынуждены постоянно разминаться. По пути на площадку для разминки перед полуфиналом Клайд сказал мне:

– Майкл, я подумал и решил, что будет лучше, если после полуфинального забега мы не останемся на олимпийском стадионе, а снова вернемся сюда, на площадку для разминки, ты отдохнешь около получаса, а затем мы проведем разминку с пятидесятипроцентной нагрузкой.

Он понимал, что в этой неудобной и непривычной ситуации с двухчасовым перерывом между забегами нам будет лучше придерживаться нашей стандартной подготовки к забегу. Ведь меньше всего нам хотелось, чтобы в самый ответственный день у нас возникли какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. Это было блестящее и мудрое тренерское решение.

Полуфинал прошел очень хорошо. Когда я выбежал из виража и понял, что все соперники уже далеко позади меня, я решил слегка расслабиться, чтобы сохранить больше сил для финала. И даже несмотря на это, за 75 метров до финиша я имел перед всеми остальными такое преимущество, что практически бросил бежать и все равно был первым на финише.

Перед финалом, лежа на массажном столе, я в течение получаса «прогонял» в своей голове предстоящий забег. Клайд ушел на стадион, чтобы узнать, как распределили номера дорожек для участников финала. Когда он вернулся, я попытался определить по его лицу, какой номер дорожки достался мне. Самый идеальный вариант – это четвертая и пятая дорожки. Но на лице Клайда я не увидел никаких эмоций. Думаю, что в тот день, ему действительно было наплевать, по какой дорожке я побегу. Он уже был абсолютно уверен в том, что я могу выиграть независимо от номера дорожки. Но я-то собирался показать сегодня свой лучший результат на этой дистанции! Поэтому был полон решимости использовать для этого любое преимущество.

Поскольку 200-метровая дистанция вдвое короче, я не боялся того, что повторю ту ошибку, которая стоила мне мирового рекорда на 400 метрах. Моей главной задачей было просто бежать настолько быстро, насколько я могу. Пятая дорожка была с более плавным углом поворота, нежели третья или четвертая, и для меня она была бы идеальной. К тому же по соседней шестой дорожке бежал бы соперник, чей результат в полуфинале был одним из самых быстрых. Словно кролик, за которым гонится борзая. Однако по жеребьевке вместо пятой мне досталась третья дорожка. Не идеально, но тоже не самый плохой вариант. Соседние с моей дорожкой достались моему хорошему другу Фрэнки Фредериксу [27] из Намибии, Ато Болдону [28] из Тринидада и кубинцу Ивану Гарсии, обладающему невероятно быстрым стартом. Получалось целых три отличных «кролика».

Я надел свои наушники, которыми всегда пользовался во время разминки. Это помогало мне сконцентрироваться и отвлечься от внешнего мира. Хотя в музыке я люблю различные жанры, от джаза до рэпа, моим самым любимым исполнителем всегда был Тупак [29] . Перед забегом на 400 метров я обычно включал что-нибудь в стиле ритм-н-блюз [30] , в основном предпочитал Д’Анджело [31] . А перед 200-метровым забегом мне всегда хотелось послушать что-то более резкое, агрессивное. На этот раз я решил выбрать песню Тупака «Me Against the World».

– Майкл, пора, – сказал Клайд.

Я и сам знал, что пора, поскольку постоянно смотрел на свои часы в ожидании начала тридцатиминутного отсчета до старта забега. Я встал и начал делать разогревающую разминку. Спустя несколько минут мы сели в автобус, который повез нас обратно на стадион.

Клайд был очень серьезен. Когда я отдыхал в течение получаса, я видел, как он постоянно ходит вокруг тренировочной площадки. Это был явный признак того, что он сильно нервничает. В автобусе, по дороге на олимпийский стадион, ни он, ни я не проронили ни слова. Я снова надел наушники и включил своего любимого Тупака. Снова ту же песню. И хотя темп у нее был немного медленнее, чем я хотел, слова были самые нужные. Мне казалось, что сейчас я буду сражаться против всего мира. Любой из моих соперников мог сразу же прославиться на весь мир, победив меня. И его не за что было бы винить.

– Помни о старте, – сказал мне Клайд, когда мы выходили из автобуса.

Я прекрасно понимал, что он имеет в виду – не срываться со стартовых колодок, как я это часто делал. А потом он добавил:

– Сделай их всех.

На стадионе, в зоне для разминки, где находились все остальные участники забега, я прошел необходимую процедуру регистрации, а затем сел и начал снова и снова мысленно прокручивать предстоящий забег в своей голове. Потом почему-то подумал о вспышках фотокамер, которые сопровождали мой, уже восьмой за эту неделю выход на стадион. Я уже рассказывал о том, что эти вспышки постоянно преследовали меня, как только я появлялся на стадионе.

«А что же будет, если я сейчас выиграю?» – подумал я.

И уже знал, какая будет следующая мысль:

«А что же будет, если я сейчас проиграю?»

Участие в Олимпийских играх возлагает на спортсмена очень большой груз ответственности. И поскольку Олимпиада проходит только раз в четыре года, в основном, за редким исключением, спортсмен может попасть в олимпийскую сборную своей страны максимум два раза за свою карьеру. Поэтому, оказавшись на Олимпиаде, он прекрасно понимает, что это, возможно, первый и последний шанс в его жизни. Ответственность еще больше усиливается, когда спортсмен вспоминает о том, что за него болеет вся его страна. Каждый житель его страны смотрит на него и ждет от него только победы.

Интересно, в какой момент спортсмен начинает все это осознавать? Осознавать, что он находится в особенной ситуации и что он просто не имеет права проигнорировать историческое значение Олимпийских игр. Осознавать, что он просто обязан сделать все возможное, чтобы показать свой лучший результат. А если он уже показывал до этого блестящие результаты и выигрывал крупнейшие спортивные соревнования? Получается, что ему не нужно делать чего-нибудь сверхъестественного, нужно просто сделать все так, как он умеет. Поэтому спортсмен, выступающий на Олимпийских играх, с одной стороны, понимает, что характер этих соревнований особенный и что, возможно, это его первый и последний шанс, но, с другой стороны, знает, что готовиться и соревноваться нужно точно так же, как и на других соревнованиях. Прийти к пониманию этого очень непросто. Это очень «давит» на психику, и спортсмен может запросто поддаться искушению и тренироваться более упорно, чем это необходимо, и таким образом только навредить себе. Также участие в чрезмерном количестве соревнований может пойти совсем не на пользу.