Текст книги "Город в осенних звездах"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Как по вашему, он действительно подхватил сифилис, или вы все же верите тому, что он писал относительно предмета сего в своей Исповеди?-Лис вкушал пищу весьма элегантно, в то время как вся его братия явно не отличалась пусть даже поверхностным знакомством с хорошим тоном. Кругом стоял такой шум: смех и сопение, грохот ножей о тарелки и громкое чавканье, звуки смачной отрыжки, грубые шуточки, сальные замечания,-что беседу вести было весьма затруднительно. Приходилось напрягать слух, чтобы хоть что-то услышать, и орать самому, чтобы перекричать этот гвалт. Господин Реньярд, казалось, надменно не замечал скотских манер своих приближенных.

Клостергейм,-при том, что сам он был дважды проклятым прислужником Люцифера, пусть даже и бывшим прислужником,-проявлял тем не менее явное, хотя и не слишком уж нарочитое неодобрение по поводу всех этих безбожников и нечестивых их замечаний. Он не желал, пусть даже косвенно, участвовать в сей богохульной беседе. Либусса, однако, пустилась в пространные рассуждения, выказывая свои значительные познания в обсуждаемой области. Когда она это себе позволяла, Либусса моя проявляла более тонкое понимание метафизики, нежели я, и вскоре уже она неслась в потоке слов, ощущая себя в этом течении, точно рыба в воде, всякий раз направляя поток разговора к Граалю, легко и весело изобретая цитаты из работ великих мужей, которых упоминал господин Реньярд (естественно, эти цитаты касались Священной Чаши, о коей писал, если верить Либуссе, каждый себя уважающий просветитель), пока не закончила таким образом:

– И разве Дидро не назвал Святой Грааль инструментом науки в одной из своих работ, опубликованных уже посмертно?

– Что-то я не припоминаю, мадам,-едва ли не извиняющимся тоном ответил ей господин Реньярд.-Видите ли, иной раз на то, чтоб получить книги из вашего мира, уходит не один год.-Он как будто оправдывался.

– Да, сударь... в описании испытательного анализа чувствительности и ее проявлений, действительных и латентных. Он задавался вопросом, способен ли предмет неодушевленный проявлять волнение. И в пример он привел легендарный Грааль-его необычное свойство появляться и исчезать как будто по собственной воле, исцелять раны, влиянием своим устанавливать мир и порядок, может быть, направлять дела человеческие или же, оставаясь сокрытым, никак себя не проявлять. Он предположил, что подобный предмет обладает неким таинственным качеством и может вызвать в окружении своем изменения, каковые обеспечивают его сохранность и неприкосновенность, и, таким образом, предмет сей является главным орудием всеобщей гармонии и, может быть, даже-центром самой вселенной. Грааль (если допустить, что он единственный и других, подобных ему, нет) задает и поддерживает Ритм вселенских Сфер и одновременно движет человечеством, дабы оно выступало в единстве с силами космоса. Если вселенную создал Бог, предполагает Дидро, Он, возможно, создал и нечто, что будет вселенную эту хранить. Другие школы утверждают, что Бог и Грааль есть одно-некая вышняя сила, наделенная безграничною властью и тончайшей чувствительностью, но не обладающая нравственным интеллектом.

– Бог давно покинул эту планету, мадам,-прозаическим тоном заметил лис.-Разве известия доходят до вас так поздно?

– Многие просто отказываются поверить,-пробормотал Клостергейм.

– А значит,-заключил господин Реньярд,-вполне вероятно, некая иная сила, а вовсе не Сатана, стремится теперь занять место Господа. Сатана, как известно, не слишком ярый приверженец Порядка...

– Сатана отрицает легкие пути достижения Порядка,-проговорил Клостергейм.-Он может прямо сейчас занять трон царства земного и править здесь волей Его и суровой Его властью. Но ему нужно не это. Он ищет теперь единения с тем существом, которому бросил Он вызов когда-то и тем отринул приверженцев своих.

Лис, похоже, пришел в замешательство. Он облизал свою морду, готовясь заговорить, но Клостергейм продолжал, не давая ему и рта раскрыть:

– Только он, Сатана, правит нашей планетой.-Он, кажется, даже и не замечал, какой эффект производят его слова. На бледном лице его проступили отметины, выдающие странное внутреннее напряжение.-Когда разразится война, это будет война против Него. Владея Граалем, сударь, я подниму весь Ад. Свершится великий мятеж. И последняя битва. И тогда человечества станет единственным властелином своей судьбы!

(Опять "судьба"!-не без раздражения подумал я про себя. Почему надобно мне выслушивать все эти противоречивые описания некоей неминуемой и неумолимой судьбы? Почему каждая из судеб этих должна быть обязательно неотвратимой и неизбежной? И как такое вообще может быть, что все они неотвратимы? Очевидно, "судьба" есть слово, подразумевающее неодолимую тягу каждого индивида к уверенности. В чем бы то ни было.) – И этих мятежников поведете вы?-Лис проявил искреннее любопытство.-Во имя просвещенной науки?

– Во имя Человека,-ответствовал Клостергейм.-Таковы наши намерения.-Он не заметил, что при слове "человек" в глазах лиса вспыхнула искорка иронии.-Сударь, если Грааль у вас... это может послужить и к вашей выгоде тоже!

Либусса едва ли не морщилась. Клостергейм перебил ее тонкую обольстительную мелодию громкой фальшивою нотой. Однако лиса, кажется, позабавили пламенные речения отставного слуги сатаны.

– Как такое вообще может быть?-спросил он.-Какой же рациональный мир допустит существования такого чудовища, как я?

– То действительно будет мир, основанный на принципах разума,-быстро проговорила Либусса.-Мир, основанный на свободе и не подчиняющийся ничьей воле, только своей. Мир, построенный на незыблемой вере в то, что равенство есть краеугольный камень всеобщего счастья.

– Но французская революция противоречит всем принципам разума.-Лис поднес лапу к морде и нахмурился, вперив взгляд в измазанный жиром кружевной манжет.-Куда ни глянь, теперь везде-вопиющее безрассудство! Нетерпимость и тирания...-Его губы дернулись, обнажив острые зубы в хитрой лисьей усмешке.-И тирания похуже моей!

– Фон Бек в свое время был депутатом французской республики.-Либусса не знала уже, что говорить, настолько сильно было ее замешательство.-Он вам объяснит, почему революция не преуспела в своих начинаниях.

– Фон Бек?!-в восторге воскликнул господин Реньярд.-Ученик Клутса?

– Том-Распутник, сударь, если вы ничего не имеете против.-Мне оставалось только молиться про себя, чтобы он уважил воровской закон и не стал бы меня расспрашивать.

– Великодушно простите, Том. Так вы говорили, мадам..?

Либусса замялась, явно озадаченная, потом угрюмо проговорила:

– Он подтвердит, что им недостало именно здравого смысла.-Он поглубже вдохнула воздух. Кажется, мы с Клостергеймом прогневили ее не на шутку.-И, сударь, у них не было Грааля! Когда несколько законоведов образуют парламент и изобретают новые законы... этого явно недостаточно для построения нового общества, нового мира. Если Человечеству суждено измениться, изменение это произойдет посредством великих сдвигов. Новый век может родиться лишь на обломках разрушенной старой эпохи. А одна крошечная нация, что барахтается в жалких попытках свершить революцию, в которой участвует лишь половина-если не меньше-всего населения... какой в этом толк? Все это бесполезно. Разумеется, благие сии начинания рушатся! По-другому и быть не может. Ибо потребны здесь перемены фундаментальные, сударь! Из Хаоса родится Порядок-тот самый Великий Порядок, что основан на вселенской гармонии, тайна которой до настоящего времени не разгадана и сакральным символом которой выступает Гермафродит: женщина и мужчина в одном лице! Тезей с Ариадною, объединившиеся против Зверя. Не зверя как вы, сударь. Но против всего, что есть в человеке тупого, жестокого, алчного и неразумного-вот что называем мы Зверем. Он злобен и жесток, ему не ведомы ни сострадание, ни справедливость. Он есть самодовольство и чванство. Он жаждет крови и убивает ради потехи. Он обитает в гаремах. Соитие с женщиной обращает он в торжество мужского тщеславия и похваляется своей мощью, ведя счет победам. Сегодня Зверь говорит грамотным языком цивилизованной демократии... но он все равно остается Зверем!-(Клостергейм смотрел на нее с озадаченным видом, словно он был уже не уверен, что она поняла, что потребуется от нее, когда они наконец завладеют Граалем.)-Гермафродит-вот кто действительно страшит Человека. И хоть вы, сударь, назвали себя чудовищем, вам до него далеко!

– Весьма польщен, мадам.

– Гермафродит станет вождем этой истинной революции. Вождем, таким же могучим, убедительным в речениях своих и богоподобным, как сам Иисус. Гермафродиту пройти предстоит по тому же тернистому пути, по какому прошел и Христос, и принести себя в жертву в конце, ибо такова цена, которую платит всякий, кто направляет поток истории. Вождь, что несет в мир не слово Божие, но-человечие! Дивное это создание заключает в себе весь опыт, все надежды и устремления всего человечества. Он есть сумма всех качеств мужчины и женщины. Сумма всех человеческих знаний. Грааль-вот наше истинное спасение, сударь!

Лис подхватил лапой жареного цыпленка и поднес его ко рту, скривленному в язвительной усмешке.

– Нигде нету места чудовищам.

– Нет места тем, кто боится странного и необычного, сударь!-С патетическим жаром проговорила Либусса.-Всякий разумный мир почтет себя только обогащенным, если в нем будет присутствовать такой господин Реньярд!

Лис угрюмо покосился на меня. Я хотел поддержать ее, но не знал-как. Господин Реньярд перевел испытующий взгляд свой на Клостергейма. Череполикий отставной жрец Сатаны попытался изложить смысл пламенных, но туманных речей Либуссы.

– Лесть удачна весьма, мадам,-заметил Реньярд, вгрызаясь в цыпленка,-но наблюдения поверхностны. Всем известно, что один вид стремится к уничтожению другого, тем способом, который диктуется логикой времени. Что же касается гибридов вроде меня... мы считаем, что нам еще повезло, если нам удается держаться в полной изоляции. А изоляция неизбежно приводит к безумию, пусть даже безумие это рядится в личину рационализма и образованности... я говорю сейчас о себе. Как сами вы говорите, у вас не существует истинного равенства полов. Ваши расы воюют друг с другом. Арабы, что называют себя белой расой, презирают красных и черных; представители расы краснокожих называют себя белой расой и презирают коричневых, черных и желтых. Желтая раса, которая объявляет себя богоизбранной, идет войной на другую желтую расу, которая также себя почитает избранницей Божьей. И это все прекратиться с пришествием в мир Грааля?

– Да, сударь.-Он искренне верила в то, что сказала.

Он отложил разодранного цыпленка.

– Я в это не верю, мадам. Этот ваш новый мессия-не для меня. Я лучше останусь, где был до сих пор: на краю Хаоса-погрязший в преступности король над ворами и шлюхами. Моих подданных очень просто понять. Тот, кто боится странного и необычного, боится также и меча.-Он бросил выразительный взгляд на обжирающихся молодцов своих и потасканных их подружек, терпимый, многозначительный взгляд.

– Вы питаете тщеславие свое, сударь, общаясь лишь с низшими,-проговорила Либусса.-Вот он, ваш довод, я так понимаю!

– Мадам, равных мне нет.

– Грааль изменит мир, сударь. Вся глупость будет упразднена, и мы начнем заново, уже как равные.

– Доводы ваши не подкреплены доказательствами, мадам. То, о чем вы сейчас говорите, меня ни капельки не прельщает.

– Вы, сударь, жалуетесь на скуку... Вы бы забыли, что это такое.

Он положил обе лапы перед собою на стол и опять рассмеялся, как смеются обычные лисы: запрокинув голову и издавая отрывистый лай. Если бы у него был хвост, он бы сейчас распушил его. (Может быть, вдруг подумалось мне, господин Реньярд подрезал свой лисий хвост, чтобы натянуть эти изящные модные панталоны?) – Я боюсь той цены, которую вы запросите с меня, мадам,-мягко проговорил он.

Она озадаченно улыбнулась, словно была неуверенна в нем.

– Но вы готовы рискнуть, если я ее назову?

Он склонил голову под огромною красною шляпой со страусиными перьями, и лицо его вновь скрыла тень.

– Я так или иначе в долгу перед вами за столь приятное развлечение,-проговорил он из-под полей шляпы, вновь поднял голову и, подхватив край скатерти, вытер свою жирную морду. Потом безотчетно облизал языком нос.-У меня нет этой вашей таинственной чаши.-Он улыбнулся, и его свежеоблизанные усы встали торчком.-Будь она у меня, я бы ее с удовольствием обменял на один из тех редких томов, о которых вы упомянули. Я все же надеюсь, что мы можем еще совершить обмен. Если вы пообещаете мне... я с радостью вам помогу в достижении вашей цели. Интересы наши разнятся, но наши умственные устремления, похоже, имеют немало общего...

Он расстегнул камзол и достал из заднего кармана брюк маленький томик в кожаном переплете. Его лапы слегка дрожали. Он, должно быть, испытывал немалые трудности, просто переворачивая страницы, но при этом старался изобразить небрежную легкость, и его лапы дрожали, как мне думается, от напряжения. Тело его явно сопротивлялось командам мозга, хотя разум его был восприимчив и быстр. Я начал теперь понимать, почему этот умный лис так настаивает на своей изоляции от мира.

– Что должны мы вам пообещать?-Я испытывал самое искреннее уважение к этому загадочному существу. Он передал мне книгу. Я открыл ее. Отпечатана она была самым изящным образом, четкими черными литерами по безупречно белой бумаге, с красными заглавными буквами, выполненными в декоративной манере, и всеми прочими необходимыми атрибутами дорогого издания. Заглавие на титульном листе сообщало-по-немецки,-что труд сей есть Новое понимание Вселенной. Автора я не знал. Его имя звучало впечатляюще непроизносимо и вызывало ассоциации скорее с веком семнадцатым, чем с восемнадцатым: Филархий Гроссес фон Тромменгейм. Интересно, где господин Реньярд достал такое необыкновенное и явно редкое издание.-Труд этот мне незнаком, сударь.-Я заметил, что отпечатана книга была в Майренбурге в году 339 Новых Лет (дата, не говорящая мне ничего). Стиль писания сего показался мне изысканно витиеватым, быть может, чуть даже тяжеловатым: то было философское эссе на тему непосредственного восприятия объективной действительности.-Удивительно даже, сударь, что мне она раньше не попадалась. Книга эта весьма выгодно отличается от обычной вялой и бестолковой писанины.

– Оставьте ее у себя,-господин Реньярд сделал какой-то неопределенный жест.-Это мой скромный труд. Отпечатан всего один экземпляр, и здесь его некому даже прочесть, за исключением меня самого. Там указано мое настоящее имя. И представлено, как я смею надеяться, мое истинное призвание. Так вы исполните обещание?

– Разумеется, милорд,-с жаром проговорила Либусса и в нетерпении подалась вперед. Быть может, она решила, что в этих страницах заключена разгадка некоей тайны. Господин Реньярд снова махнул мне лапой, и я спрятал книжицу под подкладку рубашки.-В чем должны мы поклясться?

Он, не отрываясь, смотрел на меня. Взгляд его ясных глаз как будто сцепился с моим.

– Вспоминать обо мне,-сказал он, и в тоне его прозвучала сокрытая боль. Потом он приподнял подбородок и посмотрел на Либуссу, такой робкий и обаятельный.-Мне бы хотелось, чтобы вы мне прислали книг, какие, на ваш взгляд, могут быть мне интересны. Гете весьма меня интересует, я прочел кое-что из его работ и мне захотелось прочесть еще. И, разумеется, труды просветителей: Берка, к примеру, и Хьюма из Северной Британии. Хотя по-английски я читаю весьма посредственно.

– Не запомнить вас, сударь, просто невозможно!-воскликнула Либусса, разом забыв и о льстивом своем обхождении и о всякой дипломатичности.

– Не отмечая мою необычную внешность?-Подняв обеими лапами оловянную кружку с вином, он сделал большой глоток.-Что есть этот гигантский лис? Философ прежде всего или жалкий урод? Да еще говорящий лис! Разодеть его в щегольские воланы и пусть себе заправляет сборищем бандитов в городе, который и "светляка" видит редко (так мы называем свет дня)... еще бы! Как устоять перед искушением и не поведать миру о таком диве дивном?! Чудо, сенсация! Я буду жить как артист некоего запредельного Цирка Воображения, и никто не сумеет уже разобраться: был я на самом деле или я просто вымысел, чья-то фантазия. И этот Лис-который-ходит-на-задних-лапах, станут кричать они так громогласно, что их вопли заглушат всех орущих застольных гостей, помимо всего прочего, был еще и исступленным фанатом энциклопедистов!–Он помолчал и добавил:-Человек в маске, конечно?-вот что скажут они потом. Розыгрыш. Мистификация. Какое-нибудь жалкое существо с ужасным телесным изъяном? Что ж, может быть, чья-то память сыграла такую шутку. Иногда человек вспоминает не то, что он видел на самом деле. Может быть, господин Реньярд был просто калека увечный, который умело воспользовался своим уродством, чтобы захватить власть в бандитском квартале. Может так выйти, что еще до конца столетия он станет вполне человеческим существом. Не забывайте меня!-Он выпил еще, улыбнулся Либуссе, заговорщицки подмигнул Клостергейму. Одно ухо его завернулось, шляпа съехала набок, придав ему этакий бесшабашный вид.

– Ну...-продолжал он,-если верить Вольтеру... "Вкус к Чудесам порождает Миры; но Природа, как видно, находит свое удовольствие в Единообразии и Постоянстве, тогда как Воображению нашему подавай непременно великие перемены!"-Сие было как будто насмешка над криком души Либуссы.-Если так, то выходит, что господин Реньярд-отклонение от нормы. Однако, Дидро восхваляет Изменение и Отличие. Быть может, поэтому он мне и нравится. А вам он нравится, мадам?-Он пьяно осклабился и вновь вытер морду свежей салфеткой.-Трудов монсеньера Вольтера мне больше не нужно. Но если бы вы прислали мне что-нибудь из работ Мопертюи, я был бы вам очень признателен.

– Сударь,-сказала ему герцогиня,-я постараюсь устроить так, чтобы вы получили целую библиотеку.

– Вы, мадам, так щедры и любезны. Я расскажу вам все, что сам знаю о всякой материальной субстанции. Остальное придется вам выяснять самой. Припоминаю я одну давнюю встречу, когда я узнал историю фон Бека, Клостергейма и Святого Грааля. Это малое вознаграждение за то, что пришлось вытерпеть длинные излияния нудного и испорченного излишнею образованностью бандита, не говоря уж о том, что бандит этот по-лисьи хитер, но как бы там ни было...-Он приумолк, словно раздумывая над тем, что собирался сказать нам, поднял свою рыжую морду к сумрачному потолку и уставился на мерцающий отблеск сальных свечей. Слова его были тщательно взвешены, многозначительны, голос-понижен почти до шепота:-Вам нужно найти Рыжего О'Дауда.

Он вдруг весь как-то обмяк. Было вполне очевидно, что заявление это обошлось ему дорого и истощило все его душевные силы. Пламя с треском плясало в кухонных очагах. Лорд Реньярд печально смотрел через стол на Тома-Распутника, заранее готовясь бороться с отчаянием, если случится, что Том обманет его ожидания. Шайка его пировала, ничего вокруг не замечая, и взгляд его потеплел, когда предводитель разбойников оглядел свою братию. Он был человечным чудовищем и правил скотами в людском обличье.

Я едва ли не чуял зловонное дыхание Минотавра, что вырывалось из раздувающихся его ноздрей, едва ли не слышал яростный топот тяжелых копыт по камню пола. Громадная булава билась в крепкие стены. Земля содрогалась. Телец выкрикивал вызов на смертный бой. Тезей приближался к нему по извилистым ходам Лабиринта, и человеческий разум вздымал свой меч против невежества зверя.

Либусса опустила глаза и возложила обе руки на стол, словно бы ей вдруг стало стыдно.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В которой начинаются поиски Рыжего О'Дауда. Мы покидаем второй самый опасный квартал Майренбурга и вступаем в первый. Несколько совпадений и доводы здравого смысла. Меч, агнец и Князь Преисподней.

От господина Реньярда мы получили не только "Рыжего О'Дауда", но так же карту и подробное описание района, на этой карте представленного. Мы прошли по лабиринту узеньких улиц под низким рассеянным светом этих дряхлеющих звезд и оказались в самом центре Майренбурга, старейшем его районе, окруженном высокой стеною и называемым Амалормом, быть может, в честь тех самых амарийских племен, которые обитали в этой долине, пока сюда не пришли свитавиане и не поработили их. Чтобы попасть туда, нам нужно было спуститься по переулкам, что вели вниз по склону холма, и по темным извилистым лестницам. Иногда в просветах между тесно лепящимися друг к другу строениями мелькали огни фонарей, мерцающих внизу. Впечатление возникало такое, что центр города выстроился вдоль спирального спуска в громадную пропасть-в долину, дна которой было не разглядеть. В Амалорме Рютт уходил под землю. Дома буквально громоздились друг на друга, ветхие, полуразрушенные строения, некоторые-высотой в десять, а то и пятнадцать этажей. Казалось, все они кренятся под неустойчивыми углами. Я начал даже опасаться, что в любой момент на нас может обрушиться гора камней, бревен и кирпича. Я старался даже говорить потише, ни в коем случае не повышая голоса, памятуя о той лавине, которую вызвал в горах неосторожным свои выстрелом.

Жители Амалорма в массе своей были приземистыми и коренастыми людьми, неразговорчивыми и угрюмыми по натуре и социальный свой статус определяли в зависимости от того, на какой высоте, считая от самого низа, они проживали. (Нас предупредили, что на этот счет у них установлены самые строгие правила.) Так как мы направлялись к самому низкому уровню, встреченные нами люди были самые что ни на есть опустившиеся бедняки, большинство из них спали прямо на улицах в наркотическом забытье. Это снадобье,-некий сорт опиума,-как поведал нам господин Реньярд, являлось истинной денежной единицей Нижнего Града.

Где-то в этих темных закоулках, уверил нас господин Реньярд, мы и отыщем Рыжего О'Дауда, если только он еще жив, в чем Лис не мог быть уверен. Его люди также, как бы сосредоточенно ни чесали они в затылках, не смогли ничего сказать наверняка. Господин Реньярд и Рыжий О'Дауд были соперниками. Малый Град включал в себя Нижний, и само существование последнего означало, что всем "подданным" Реньярда приходилось делать огромный крюк, чтоб обогнуть стену Нижнего Града, а значит, они не имели возможности пересекать владения свои по прямой, что, естественно, их раздражало донельзя. Были попытки достичь некоего компромисса, но все они завершались полным провалом. Поговаривали, что в отличие от Лиса Рыжий О'Дауд правит Градом своим отнюдь не с позиции здравого смысла. Больше того, территория Амалорма почиталась весьма даже лакомым кусочком, поскольку он был одной из крепчайших твердынь Миттельмарха и править им не составляло особенного труда: Нижний Град жил как бы сам по себе, а горожанам, что позажиточнее, вообще не было никакого дела до того, что творится в темных недрах этого городского дна.

Впечатление было такое, словно бы мы пробирались по лабиринту естественных пещер, вымытых в горе известняка: к влажным стенам лепился бледный лишайник и серый мох, который, казалось, сам по себе излучал некое мутное свечение. Звук капель воды, ударяющихся о поверхность глубокого водоема, разносился преувеличенным гулким эхом по узеньким закоулкам. Как мы узнали из рассказа господина Реньярда, Рыжий О'Дауд появился здесь лет этак двадцать назад вместе с бандой наемников, устроил настоящее побоище, перебив одного за другим всех, кто заправлял Нижним Градом, и в конце концов стал полновластным хозяином Амалорма. Никто не знал наверняка, зачем понадобилось ему захватить этой район силой оружия и ценой многих жизней. Сам же он заявлял только, что "охраняет свою собственность". Господин Реньярд склонялся к мнению, что Рыжий О'Дауд охраняет не собственность, а некую идею, поскольку все переговоры относительно территориальных вопросов всегда проходили каким-то загадочным образом и заканчивались ничем. При этом господин Реньярд сказал нам, что сам он не имеет ни малейшего представления о том, что это может быть за идея.

Ветхие здания потрескивали и, казалось, покачивались в неверном свете Осенних Звезд. Как будто под Нижним Градом непреходящими толчками содрогалась сама земля.

– Как корабль,-в недоумении проговорила Либусса.-Или тот великан в "Гулливере". Они, вероятно, построили это местечко на спине какого-нибудь исполинского зверя.-Она уже приободрилась, к ней вернулась прежняя легкость. Неудача в Малом Граде несколько обескуражила ее, но теперь она снова уверилась, что стоит ей только встретиться с Рыжим О'Даудом и тот сам ей вручит вожделенный Грааль, хотя господин Реньярд никаких заверений в том ей не давал. Смеясь, она взяла нас с Клдостергеймом под руки.-Или, может быть, поселение это есть некий единый организм, и он дышит, живет?

Ее фантазия явно пришлась не по душе Клостергейму.

– Оно просто старое, ветхое,-неодобрительно пробурчал он.

– Но не только,-серьезно заметил я. Какими бы древними ни были эти здания, не могло же все рушиться одновременно: каждый кирпич, каждая балка, каждый кровельный лист. Должна была сохраниться некоторая стабильность, а здесь все дрожало, грозя обвалиться на нас.

Вы вошли в какой-то узенький переулок, уходящий вниз, точно крутой косогор. Сверху доносился отдаленный гул, звон металла и грохот камней, катящихся по мостовой. По дну долины плясали отблески странного зарева, как будто там что-то горело; воздух наполнился запахом влажного дыма. Мы завернули за угол, желтый свет факелов заплясал по булыжникам мостовой, приближаясь к нам, и в мутном этом свечении перед нами предстали фигуры людей-темные, воинственные, с саблями наголо. Весьма самоуверенные молодцы, вооруженные до зубов, наглые и безжалостные. "Благодаря" горячечному нетерпению Либуссы, наше оружие осталось в обиталище господина Реньярда, но даже если бы мы и забрали его, вряд ли бы это хоть что-нибудь изменило. Мы оглянулись, предполагая, что за спиною у нас уже стоят такие же молодцы. И действительно, с полдюжины головорезов перекрывали нам путь к отступлению. Держались они также весьма уверенно: руки в боки, лица не видны. Клостергейм (чей склад ума, не смотря на весь его прошлый опыт, выдавал ярого приверженца буквы закона) надменно воскликнул:

– Что такое? Поберегитесь, мы здесь по делу чрезвычайной важности!

Из безликой толпы выступил человек в высокой шляпе с загнутыми полями и с какой-то кокардой на ней-худощавый, прекрасно сложенный мужчина с тонкогубым выразительным ртом. Красивые губы Монсорбье кривились в довольной усмешке-словно бы после долгих трудов рыбка все же попалась на удочку! Быть может, все приключения в Миттельмархе привиделись мне во сне? А на самом деле я сейчас нахожусь в Париже, в каком-нибудь переулочке неподалеку от Монмартра? Или же Реньярд нарочно послал меня в эти ветхие дебри навстречу жадным до крови моей ищейкам? Может быть, Монсорбье сослужил Лису некую службу, и тот отдал ему меня в качестве вознаграждения? Нет, тут же сказал себе я, Реньярд подарил мне книгу с именем Филархия Гроссеса на титульном листе, и, стало быть, здесь свершилось иное предательство. Или не было вообще никакого предательства-просто так распорядилась Судьба. В последнее время я только и слышал, что о гармонии и конечном единении миров, и сам поневоле вступил на путь к этой великой цели, к которой стремится всякий адепт, подвизающийся в сфере оккультных наук, и теперь жизнью моею распоряжается рука неумолимой судьбы, как бы я ни старался вырваться из предначертанной схемы. Монсорбье узнал меня и едва ли не радостно рассмеялся в искреннем изумлении.

– Ха-ха-ха! Фон Бек, это правда вы? Ну что ж, лучше и быть не может!

Я еще в полной мере не осознал опасность, мне угрожающую; больше всего меня озадачило это таинственное совпадение. Давешние слова Либуссы приобрели вдруг весьма неприятный смысл. Слишком многое из случившегося за последнее время предполагало присутствие некоего вышнего унифицирующего замысла, непостижимого для моего скромного разумения. Сии размышления весьма меня обеспокоили. Мне вовсе не нравилась мысль о том, что я могу оказаться пешкой в некоей замысловатой игре богов-олимпийцев. Будь у меня моя шпага, я бы ринулся в схватку, и не потому, что надеялся победить, но чтобы освободиться от этой липкой сети, что захватила нас всех и собрала под сенью Осенних Звезд. Это надо же быть таким идиотом-оставить свою самаркандскую саблю и кремневые ружья в притоне у Распазиана... но, должно быть, сияющее обещание Грааля вскружило голову и мне тоже.

Мне показалось, что и Монсорбье пребывает теперь в некоторой нерешительности. Может быть, это странное совпадение тоже весьма его озадачило. Жажда мести снедала его. Это было заметно сразу. Он едва ли не дрожал, предвкушая, как получит он свое удовлетворение, точно какой-нибудь дамский угодник, волочащийся за недоступной красавицей. А мне, безоружному, оставалось лишь упереть руки в боки, расставив ноги пошире и выпятив пузо, и улыбаться ему, как этакая нахальная деревенская девка. Он стоял и облизывал губы, обводя взглядом лица, все еще дергаясь в напряжении-точно терьер, почуявший наглую крысу,-но пока еще сдерживая свою на удивление "емкую" и продолжительную страсть.

– Стало быть, и вас тоже призвали сюда?-спросил он наконец, нарушая затянувшееся молчание. Складывалось впечатление, будто он весьма сожалеет о том, что у него не случилось с собой отпечатанного списка вопросов, которым он мог бы размахивать у меня перед носом, и тем самым сдерживать душащую его ярость хотя бы при помощи бюрократического формализма. При отсутствии Общественной Безопасности, которую надо было обеспечивать, Монсорбье уже нечем было прикрыть жажду крови,-моей, ясное дело, крови,-и его ненависть проступила теперь в полной мере, гораздо сильней, чем тогда, когда он заявился в гостиницу к Шустеру и вызвал меня на дуэль. Мне оставалось лишь уповать на то, что он все же вспомнит, что дуэль наша не состоялась не по вине кого-либо из нас, а по случайному стечению обстоятельств, и предложит мне шпагу, а значит, и шанс постоять за свою жизнь. То, что он до сих пор еще ничего не предпринял, несказанно меня озадачило. Он как будто решал, что ему делать: убить меня или сердечно пожать мне руку. Словно бы кто-то дал ему указания, но при этом не учел некоторые непредвиденные обстоятельства. Так что я решил положиться на свою интуицию и действовать так, словно бы между нами и не было никакой вражды.

– Балда,-проговорил я легким тоном,-мы больше уже не враги. Вы куда теперь направляетесь?