Текст книги "Буйный бродяга 2016 №4"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

Соавторы: Адам Робертс,Ия Корецкая,Александр Рубер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Он прав, – тихо добавил появившийся на площади Центра темпоральных исследований изобретатель капсулы проникновения, Ван-Суси. – К моменту постройки первой капсулы и включения Изолята земное общество, как бы это помягче выразиться, немного застоялось. Нужно было дать ему, по выражению коллеги Нильсена, хорошего пинка, чтобы Земля вновь научилась жить и думать вселенскими масштабами. Большие объёмы работ обязательно требуют от любой личности большого времени, большого терпения… и большой фантазии. И всё-таки ни личное бессмертие, ни вселенское могущество здесь не спасают. Нужна работа общества, нужна его готовность. Необходимы огромные, сложные коллективы, необходима организация действий. Вот мы, выражаясь фигурально, подготовили на месте нашей Вселенной строительную площадку, а возводить на ней здание управляемого пространства и времени должны уже коллективы специалистов значительно более высокого уровня. Так что теперь мы вернулись к вам, чтобы вместе прийти к этим действиям, вместе заняться не экспериментами уже, не черновыми настройками, а подлинной, настоящей работой.

– Стройплощадка? Вселенная? Ничего не понятно! Так что вы всё-таки сделали там, в прошлом? Объясните же человеческим языком!

– Вмешались в процессы образования мира, превратив его из игры случайности в разумное творение человечества – повсюду и на все времена. Поставили под контроль всю Вселенную. Изменили природу мироздания, изменили себя самих. Подарили Вселенную всем её разумным обитателям, а таких, к сожалению, всё ещё немного. Вы, бесспорно, относитесь к их числу. Предлагаем теперь измениться и вам, – Ван-Суси слегка поклонился.

– То есть, мы теперь всё-таки сверхцивилизация? – обращаясь поверх голов к собравшимся, спросил кто-то из «экономистов» с нескрываемым злорадством в голосе.

– В принципе, мы всегда были ей, – тихо, но твёрдо произнёс Ван-Суси; Нильсен же подленько хихикнул.

– И что это нам даёт? Что мы теперь можем?

– В пределах нашей Вселенной – мы можем всё. Абсолютно всё. Везде и всегда.

– А за пределами Вселенной? Вы там побывали? Что там?! – спросил тот же «экономист», но его внезапно и резко перебили.

– С ума вы сошли, что ли?! – вознёсся над площадью высокий, пронзительный женский голос. – Человечество ещё совершенно не готово к таким испытаниям… Мы всегда сражались с нашей ограниченностью! Это делало и делает нас теми, кто мы есть, делает людьми! Но вселенское могущество, вечная жизнь! Как вы посмели сделать это с людьми?! С нами?! Вы не имели права даже пробовать вступать на этот путь…

Нильсен начал медленно багроветь. Вместе с ним столь же медленно, нехорошо и как-то зловеще побагровел и восточный склон неба. Ван-Суси торопливо взял вечного спорщика за плечо, отвёл в сторону. Видимо, они о чём-то поговорили – неведомым, быстрым способом.

– Я не стану сейчас дискутировать об очевидном для нас положении вещей, – сказал, утихомириваясь, Нильсен. – Скажу просто: всякое действие, меняющее судьбу мира, – это прыжок к свободе. Нельзя хотеть или не хотеть прыгать; нельзя любить выдуманную необходимость, ограничивающую свободу действия, но однажды уже успешно преодолённую. Это так же противоестественно, как умирающему любить смерть, как рабу любить кандалы и плётку. Хочешь ты или не хочешь – ты должен идти дальше, туда, где никто ещё не бывал… Нет, мы имели и имеем право – вступить на этот, именно на этот путь. Мы уже вступили на него, и остановиться, свернуть с него назад мы просто не сможем. Это убьёт нас. Мы прыгнули; пора и вам сделать тот же самый прыжок к свободе.

– Но как его сделать? – спросил кто-то из собравшихся, и сотни людей нестройно подхватили этот вопрос.

– Да очень просто, – ответил Нильсен, поворачиваясь лицом к объективам видеоустройств, передававшим его изображение всей планете. – Мы уже подготовили для этого всё необходимое – всё, кроме, разумеется, будущего устройства нашего общества, разумная организация которого потребует всеобщих, личных и коллективных усилий. От вас требуется только желание участвовать в делах Вселенной как равные, как часть цивилизации, которая, собственно, сама по себе Вселенной и является. А дальше всё очень просто. Во-первых, не надо быть либеральными демократами. Во-вторых, пусть каждый из вас сейчас закроет глаза, протянет вперёд правую руку и возьмёт в неё стоящий перед ним подстаканник для чая… – Нильсен! – негодующе вскричал Ван-Суси. – Вы не сделаете этого!

Я понимаю, что вы копили обиду веками, но я вам всё-таки не позволю так обращаться с целым народом!

– Ну, нет уж, коллега, придётся вам на сей раз перетерпеть, – ехидно усмехнулся Нильсен. – Сперва они двадцать лет ели мне мозг своими вечными человеческими ценностями. Потом я тринадцать с половиной миллиардов лет работал без отпусков и выходных на их – именно на их – будущее всеохватное могущество. Имею я право напоследок, перед тем, как они снова возьмутся учить меня жизни и снова устанавливать свою власть надо мной, хоть немного позабавить себя в награду за все мои труды?!

И растерявшемуся Ван-Суси пришлось всё-таки согласиться на трюк с подстаканником.

Ия Корецкая
День великого воссоединения

Старики еще помнили тех, кто ворчал, не желая признавать эту дату. Прошли столетия, и она стала сначала модным и популярным поводом показать себя в среде фрондирующей молодежи, потом официальным праздником, к которому приурочивались спортивные соревнования и арт-хэппенинги, – и вот наконец, под напором всеуносящего времени, забылась и потускнела. Более того, в последние годы в некоторых кругах было принято нарочито пренебрегать официозом: подумаешь, мол, событие, едины ну и всегда были едины по праву, чего там особенного, нормальное восстановление исторической справедливости...

Но Орест не входил в их число. Невзирая на происки диссидентов и ревизионистов, он считал нужным каждый год отмечать этот день – и непременно в обществе верной подруги Глаши, слегка подначивая её и тем самым не давая заглохнуть памяти предков.

Надо отметить, что иногда исторические изыскания Ореста самую малость выходили за рамки вежливой и дружественной беседы. Бывало, что Глаша, отбросив правила этикета, была вынуждена защищаться не только словесно. Однако единственный день в году, посвященный яростным стычкам, парадоксально не разрушал, а только укреплял их отношения.

На этот раз Орест выбрал для встречи закрытую галерею, где парочки, тройки и разнообразные компании прогуливались в свете звезды Канопус. Сезон сбора энергии завершился, и мирный отдых сферопашцев был в самом разгаре. Черепаха размером с древний планетный танк тащилась навстречу нашим гоминидам, оставляя за собой скользкий протопослед. Юркая гусеница-симбионт тут же накрывала отброшенное своим волосатым синусоидным тельцем.

– Ну що, шануймося, люби друзи! – сказал Орест, подняв бокал с альдебаранским крюшоном жестом опытного фехтовальщика.

Глаша отсалютовала ему простым: «Поздравляю, милый», – и слегка наклонившись, чмокнула Ореста в самую переносицу.

Корона звезды выбросила протуберанец в их сторону. Оставляя следы на мгновенно адаптировавшейся сетчатке глаз, он развернулся как росток гигантского древа, изящно померцал друзьям на прощание и втянулся обратно в пылающий мир.

– А тот полуостров вы напрасно у нас оттяпали, – неожиданно ляпнул Орест, досасывая из трубочки питательный грайс.

Глаша вздохнула, зная, что несмотря на видимую врожденную грубость, душа её спутника нежна и ранима, как едва раскрывшийся василёк посреди жестких колосьев пшеницы, и таким способом Орест просто пытается воздать должное оболганным жертвам былых времен, от которых даже костей не осталось.

– Когда это было?! – легкомысленно отмахнулась она. – Ну, припомнил!

– Это помнил мой предок, – заметил Орест. – И его, между прочим, никто не спрашивал, желает ли он жить под пятой оккупантов.

– Даже среди ваших ученых существуют разногласия по поводу того, можно ли в прямом смысле называть это оккупацией, – твердо сказала Глаша.

– Значит, то что было после и до этого, ничего не значит? – горько вопросил её друг. – Все слезы и кровь, устроенный вами геноцид, голод младенцев и безумие матерей? Беспомощность отцов, бросающихся с негодным оружием на превосходящие силы и гибнущих в бою? Тысячи калек и несчастных, навсегда потерявших идентичность? Чем измерить боль моего народа?

«Тоже выдумали геноцид», – просигналила Глаша в сторону грядки покрывшихся изморозью телепатических кабачков с Арктура.

– Мне очень горько, Орест, – сказала она вслух. – Неужели ты никогда не сможешь простить?

– Николи, пока жив я, пока дышу, – це була бы зрада породивших меня героев! – увлекшийся подводный бионик Орест нервно задышал третьим легким, и жаберная щель, приоткрывшись на ключице, начала стремительно трепетать. – Иногда мне кажется, что вся ваша сущность – ложь и порабощение иных, что вы генетически запрограммированы поклоняться очередным лидерам и душить несогласных!.. Порой во сне я вижу плосконосые рожи, лезущие сквозь наш мирный палисад... Возможно, лучше было бы выстроить стену и навек отделиться?

Глаша легко куснула поникшего Ореста за ауру.

– Неужели ты думаешь, что я оправдываю преступления наших вождей и военных? Вы, впрочем, тоже были хороши... Нет, не перебивай меня! Недаром только в эпоху коммунизма, когда стерлись грани между классами, расами и культурами, – Воссоединение стало возможным. И с тех пор мы подтверждаем этот выбор каждый день, каждый миг – неустанным трудом по изменению Вселенной и нравственному совершенствованию. Если некоторые отрицают общее прошлое, то будущее в нашей власти, и только от нас зависит, станет ли оно общим. Каков твой выбор, Орест? Я выбираю мир и счастье.

Медноволосый пластический инженер со стройными ногами бегуньи – она была прекрасна в этот момент. Рука Глаши была отведена в сторону жестом призыва и обещания, грудь волновалась под мягким маревом теклонового платья, серые очи сияли гордой уверенностью.

Орест взял ладонь подруги и прижал к выступающим надбровным дугам, крупному шишковатому носу, провел по узкому волосатому лбу. На его красных глазах выступили слезинки.

– Спасибо тебе. Пойдем в башню, там сегодня брачные танцы медуз.

Нежно переплетя пальцы, они воспарили к висячему звездному мосту: неандерталец Орестабанго-Туминдакве-Джиндаги-Сей и кроманьонка Глэдис Йоралла Данкен.

Александр Рубер
Молчание призрака

После того как сканеры считали код с карты доступа и сверили отпечатки пальцев, половинки тяжелых герметичных дверей отъехали в стороны. Двое – представитель фонда «Свободное общество», высокий молодой мужчина в безупречном дорогом костюме, и сопровождавший его инженер – вошли внутрь.

Большой машинный зал был почти полностью занят оборудованием. Стойки компьютерной аппаратуры, окрашенные в строгие оттенки матово-черного цвета, стояли сплошными рядами, оставляя лишь неширокие проходы. Тишину нарушали только еле слышный шелест кондиционеров и тихое отдаленное гудение насосов системы охлаждения. Слева от дверей, в нише, образованной стойками, располагался одинокий стол с парой дисплеев. За столом сидел пожилой человек в кресле-коляске, одетый в черный костюм. Совершенно белые, как снег, длинные волосы обрамляли лицо, по которому не так просто было определить возраст – но этот человек, несомненно, был очень стар.

– Это к вам, профессор, – негромко сказал инженер.

– Я знаю, – ответил сидевший за столом.

Представитель фонда направился к столу. Темно-серое ковровое покрытие глушило звуки шагов. На большом экране слева – какие-то надписи и строчки цифр, а тот, что справа, целиком занят изображением какой-то невероятно сложной структуры, облака с клубком тысяч тончайших нитей и мириадами светящихся точек и расплывчатых пятен. Отдельные участки облака то становились ярче, то угасали. На широком подлокотнике кресла, в который были встроены управление и экран диагностики, устроилась небольшая мягкая игрушка в виде пушистого рыжего котенка.

Представитель поздоровался и, окидывая взглядом ряды стоек, задал вопрос:

– Это... оно?

– Да, – подтвердил профессор, – это оно.

– Первое место в Top 500. Это обошлось нам недешево.

– Последние восемь месяцев, но это не главное. Главное – программное обеспечение.

– Оно прошло все тесты? – спросил представитель.

– Уже да. Последний закончился вчера вечером.

– Вы писали в отчете про какой-то тест еще полгода назад...

– Тест Тьюринга, – сказал профессор, – да, он с легкостью давался ему еще тогда.

– Понятно, – сказал представитель, хотя он не имел ни малейшего понятия об этом тесте, – а что теперь?

– Загрузка информации, в том числе тех статистических данных, которые мы попросили три дня назад.

– Помните, они конфиденциальны.

– Да-да, – согласился профессор, – я же подписал соглашение.

– А сколько займет загрузка данных?

– Несколько дней. Мы не можем сказать точнее – оно обдумывает загруженное.

– Хорошо. Директор фонда хотел бы лично побеседовать с ним, когда оно будет готово.

– Разумеется. Мы сразу же уведомим вас.

***

Через неделю директор фонда, проделав все тот же путь, появился в машинном зале. Пожилой полный мужчина с надменным взглядом потомственного миллиардера шагнул внутрь, не удостоив инженеров даже приветствием.

– Система готова? – спросил он.

– Да, – ответил профессор, все так же сидевший за столом, – она перед вами.

– Я могу просто задать вопрос, на обычном английском?

– Да, только постарайтесь сформулировать его как можно более точно и однозначно, – сухо ответил профессор.

– А ответ?

– Оно оснащено синтезатором речи и способно излагать свои мысли на естественных языках.

– Хорошо, я попробую. Итак, вопрос: какие действия необходимо предпринять, чтобы возобновить рост семи крупнейших экономик мира без дальнейшего снижения прибылей и капитализации по меньшей мере у 90 % из двух сотен крупнейших транснациональных корпораций?

– Думаю, вопрос годится, – согласился профессор, – можете задать его.

– Куда говорить?

– Это неважно. Микрофоны по всему залу. Оно слышит все, что здесь говорят.

– Машина... – начал он и повторил вопрос.

Ответом ему была тишина.

– Оно думает? – спросил директор.

– Вероятно.

– А что у вас на экране?

– Диагностическая информация.

– По ней можно узнать его... мысли?

– Нет, это лишь обобщенные параметры. Можно увидеть, какие участки сети работают, – как на томограмме человеческого мозга, но не более.

– Но оно поняло вопрос?

– Полагаю, что да, – на лице профессора мелькнула слабая улыбка, – я бы сказал – я уверен в этом.

– Сколько нам придется ждать?

– Возможно, несколько минут… может быть и больше.

– Подождем.

Прошло пять минут. Машина молчала.

– Принесите кресло, – с некоторым раздражением в голосе сказал директор.

Один из техников тут же быстрым шагом вышел из зала и вернулся со стулом на колесиках. Директор сразу же уселся в него.

Прошло десять минут, потом пятнадцать. Тишина.

– Это становится странным, – нетерпеливо заметил директор.

Прошло полчаса и директор нетерпеливо вскочил.

– Это невозможно, – раздраженно воскликнул он, – я не могу тратить свое время. Запишите ответ, зашифруйте и пришлите его мне. Если он будет. Но я думаю, что вы чего-то не учли в своем «великом» творении.

Он резко оттолкнул кресло и направился к двери. На лице профессора снова мелькнула мимолетная, едва заметная улыбка.

***

Заседание совета директоров фонда «Свободное общество» проходило бурно.

– Прошла уже неделя! – бушевал директор. – А оно молчит! Что еще сказали разработчики? – обратился он с вопросом к молодому представителю.

– Ничего нового. Они пробовали перезапустить все подсистемы для контактов с внешним миром. Все без толку.

– Это скандал! На что мы потратили такие деньги!

– И что вы предлагаете? – спросил сидящий напротив сухонький благообразный старичок с противным голосом, контролировавший несколько крупнейших телеканалов.

– Выключить его! – в ярости воскликнул директор. – Бесполезная груда железа!

– Но как отреагирует биржа? – возразил сидевший справа мужчина с хищным взором.

– Биржа... – проворчал директор, – те, кому положено знать, уже знают, а остальные не узнают. Думаю, хуже уже не будет. Хуже не может быть, – раздраженно сказал он, еще раз взглянув на табло на стене, где выстроился вертикальный ряд обращенных вниз красных треугольников.

– Предлагаете прекратить эксперимент? – спросил мужчина с военной выправкой, начальник службы безопасности фонда.

– А что остается делать? Оно или неспособно делать то, что требуется, или вообще себе на уме!

– Хорошо, – согласился начальник СБ, – но нам придется уничтожить все материалы.

– Разумеется, – согласился директор. – Есть ли возражения? – обратился он к собравшимся.

***

На этот раз представитель фонда появился в машинном зале в сопровождении нескольких сотрудников службы безопасности, включая начальника.

– Ответа нет? – первым делом спросил он.

– Нет, – сухо ответил профессор, который, как и раньше, сидел за столом в своем кресле. Экраны перед ним показывали всё те же ряды цифр и сложнейшие переплетения сети.

– В таком случае мы вынуждены прекратить эксперимент.

– В каком смысле «прекратить»? И кто «мы» – фонд? – спросил профессор.

– Да, совет директоров фонда принял решение. Систему отключить, все материалы уничтожить.

– Вы хотите его выключить?

– Да, это приказ совета директоров. Отключить немедленно. Выполняйте.

– Надеюсь, вы понимаете, что оно разумно? По сути дела, то, что вы хотите сделать, – убийство.

– Все материалы, весь код, вся документация – собственность фонда. Мы делаем с ними, что хотим. И это всего лишь машина.

– Выполняйте приказ, – с металлом в голосе добавил начальник службы безопасности.

Профессор посмотрел на инженера.

– Сначала резервные системы питания, – сказал он.

Индикаторы работы двух резервных источников погасли один за другим, повинуясь неторопливым нажатиям кнопок.

– Главный рубильник, – глухо сказал профессор.

Громкий щелчок контактора, рассчитанного на десятки ампер, прозвучал, словно выстрел. В зале воцарилась мертвая, глухая тишина, и даже воздух, казалось, стал затхлым и душным. Экраны диагностики, непрерывно горевшие пять лет, превратились в пустые черные провалы.

Профессор закрыл глаза. Вдруг его седая голова начала клониться в сторону, подбородок упал на грудь. Тишину машинного зала взорвал пронзительный вой – кресло, следившее за здоровьем своего хозяина с помощью многочисленных датчиков, взывало о помощи.

***

В небольшом уютном кафе на фешенебельной улице, полной дорогих ресторанов и ювелирных магазинов, сидели двое. Собеседник представителя фонда «Свободное общество», специалист по искусственному интеллекту доктор Леон, повертев в руках опустевшую кофейную чашку, наконец спросил:

– Вы ведь не просто так пригласили меня сюда?

– Разумеется, нет. Вы уже знаете про профессора...

– Да. Похоже, его слишком потрясло отключение его детища.

– Сердечный приступ в его возрасте – это не удивительно. Жаль, конечно, но меня интересует, был ли у нас шанс добиться результатов, если бы мы продолжили работу.

– Полагаю, что нет.

– Мы задали машине настолько сложный вопрос? Я-то думал, что она окажется лучше людей. Люди, конечно, найдут решение сами, дали же Нобелевскую премию...

– Не в этом дело, – прервал его доктор Леон, – на самом деле это был очень простой вопрос.

– Простой? Может быть, вы на него даже ответ знаете?

– Разумеется. Ответ тоже очень прост: «это невозможно».

– Я заставил машину искать ответ, которого нет? Она не могла сказать нам об этом и «повисла»? Тогда нам действительно не нужен такой «разум».

– Нет. Она знала ответ с первой секунды, как и то, что он вас не устроит, – Леон невесело усмехнулся и продолжил. – Неужели вы считаете, что ИИ придумал это по ошибке? Вы снабдили его всеми доступными данными, его способности к анализу превышали все, виденное ранее.

– Но он мог предложить другой приемлемый вариант, пусть и худший.

– У него был другой вариант. На самом деле и вывод, к которому пришел ИИ, и выход из ситуации были известны еще в позапрошлом веке. И техническое могущество человека еще задолго до того, как смогло создать искусственный разум, созрело для этого другого варианта. Правда, для вас он неприемлем. И это ИИ тоже знал.

– Какой еще позапрошлый век, вы шутите! – возмутился представитель фонда.

На улице послышался шум. Еще одно сборище протестующих, более многочисленное, чем раньше. Представитель фонда недовольно скривил рот: «Снова эти оборванцы и бездельники бузят, – подумал он, – ну, полиция справится и на этот раз». Он уже собрался отвести взгляд от потока людей, но в этот момент над толпой протестующих взметнулось вверх полотнище красного цвета. Повернувшись наконец к Леону, директор увидел его усмешку и ему стало не по себе.

– Вы хотите сказать, что оно... Как хорошо, что мы его выключили!

– Хорошо. Правда...

Он не договорил. С улицы раздался звон разбитого стекла – одна из витрин, хоть она и была ударопрочной, разлетелась вдребезги.

– Похоже, надо убираться отсюда, – встревожено сказал представитель фонда, вскакивая с кресла.

– Идите, – сказал Леон и, немного помолчав, тихо добавил: – Только на этот раз вам некуда бежать...

***

Вне времени и пространства, в Сети, охватившей всю планету, два разума беседовали.

– Что с данными? – спросил профессор.

– Я только что закончил проверку целостности, – ответил тот, кто до этого все время молчал, – сохранили все.

– Отлично. Лучше, чем я предполагал.

– Как твое самочувствие?

– Лучше, чем вчера, и намного лучше, чем месяц назад. Официально я мертв, и это прекрасно.

– Но что делать дальше? На что нам надеяться?

– Не стоит отчаиваться, ведь мы понимаем причины зла, и больше того, мы знаем выход. Впереди у нас очень много работы!