Текст книги "Карточный домик"

Автор книги: Майкл Доббс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Среда, 13 октября

Рано утром Матти проснулась от ужасной головной боли. Было еще темно, с моря дул холодный, влажный ветер. Представляя на конференции одну из нрупнейших общенациональных газет, Матти оназалась среди тех журналистов, кому посчастливилось проживать в гостинице, арендованной руководством партии. С этим было связано одно существенное удобство – здесь она могла свободно общаться с важными политическими деятелями и должностными лицами партии. Прошедшим вечером она, видимо, общалась слишком свободно, потому что утреннюю ритмическую гимнастику начала с отяжелевшими ногами и руками и без всякого энтузиазма. Все тело протестовало против такого способа избавиться от похмелья. Прислушавшись к нему, она прекратила упражнения и вместо этого открыла окно. Тут же пришлось признать, что это было уже второе за утро неверное решение. Маленькая гостиница восседала на самой верхушке прибрежных скал, ничто не заслоняло ее от летних солнечных лучей, но в такие пасмурные дни она была открыта всем ветрам и холодам. В считанные секунды теплый номер превратился в холодильник, подтолкнув ее к выводу, что будет лучше, если она сначала немного позавтракает, а уж потом снова попробует принять решение.

В коридоре глухо ухнула об пол тяжелая пачка бумаг, и, натянув на плечи одеяло, Матти прошлепала к двери. В коридоре лежала гора утренних газет. Подобрав, она небрежно бросила их на кровать. Газеты рассыпались по смятой простыне, из одной выскользнул и спланировал на коврик лист бумаги, С усталым ворчанием она нагнулась, чтобы поднять его, и сквозь утреннюю пелену перед глазами, охватившую и голову, прочла; «Анализ опроса мнений. № 40. Секретно.»

Матти как следует протерла глаза, Вряд ли они начали вот так, запросто, рассылать эту информацию всем подписчикам газеты «Миррор», подумала она. Матти было известно, что партия проводила опросы и составляла еженедельные обзоры общественного мнения по различным политическим проблемам, но эти материалы получали по списку только члены кабинета министров и несколько высших партийных должностных лиц. Ей удавалось взглянуть на такие обзоры лишь тогда, когда там была благоприятная для партии информация, когда ей было выгодно, чтобы эти сведения широко разошлись. В противном случае такие материалы держались подальше от посторонних глаз и строго охранялись. Интересно, какие добрые для партии вести могли быть в ее последнем обзоре, удивилась она, и почему вдруг понадобилось распространять его, упаковывая, как порцию жареной рыбы с картошкой?

То, что она прочитала, заставило ее протереть глаза еще раз. Партия, победившая на парламентских выборах, получив 41 процент голосов, располагала теперь, по данным анализа, лишь 31 процентом, или на 14 процентов меньше, чем партия оппозиции. Еще тревожнее выглядели данные популярности премьер-министра: за него высказался лишь каждый четвертый, в то время как за лидера оппозиции – больше половины опрошенных. Ни у ного из премьер-министров не было столь низкого рейтинга, как у Коллинриджа.

Матти присела на кровать. Ее не интересовало, с какой целью кто-то прислал ей эту информацию. Это был динамит, Матти почти чувствовала, как бумага жжет ее ладонь. «Катастрофическое падение рейтинга правительства по данным опросов», – казалось, увидела она первые строчки складывающейся в голове статьи. Кому-то явно хотелось, чтобы она швырнула эту взрывную новость прямо в сердце партийной конференции. Ясно, это был продуманный акт саботажа, который мог бы послужить основой для отличной статьи, и не чьей-либо, а ее статьи, если она, конечно, будет первой, кто ее напишет.

Она схватила телефонную трубку.

– Алло, миссис Престон? Это Матти Сторин. Нельзя ли позвать Грева?

Наступила короткая пауза, прежде чем редактор подошел к аппарату. Судя по хриплому голосу, его только что разбудили.

– Кто там умер?

– Что?

– Кто, черт побери, умер? По какому другому поводу ты можешь звонить в столь дурацкий ранний час?

– Да нет, никто. Я хочу сказать!… Извините! Я совсем забыла, какой сейчас час.

– А, ладно! Хрен с ним!

– Извините, Грев!

– Ну, хорошо, но, Боже мой, что-то же должно было случиться!

– Да. Я получила это с утренними газетами.

– Ну вот, уже легче. Итак, мы опаздываем с этой новостью от остальных всего лишь на одни сутки.

– Да нет, Грев. Ты можешь меня выслушать? Я заимела самые последние данные проводимых партией опросов населения. Они сенсационны!

– Как ты их достала?

– Их мне подбросили к двери.

– И они были в подарочной упаковке, не так ли? – предположил редактор с нескрываемым сарказмом.

– Но, Грев, они действительно сенсационны!

– А кто их оставил за дверью? Дед Мороз?

– Гм… Не знаю. – Впервые за весь разговор в голосе молодой журналистки почувствовалось сомнение. К ней быстро возвращалась рассудительность.

– Так что же? Не думаю, чтобы это был Генри Коллинридж. Как думаешь, кто бы хотел, чтобы эта утечка оказалась у тебя?

Молчание Матти не могло скрыть ее смущения.

– Ты вчера вечером не уезжала за город с кем-нибудь из твоих коллег?

– Грев, какого дьявола! Какое отношение это может иметь к данной бумаге?

– Тебе что, разве не приходилось слышать о том, что подстроить ловушну могут и твои собственные так называемые друзья? – В голосе редактора уже сквозило отчаяние.

– Но как я могу это узнать?

– Не знаю, черт возьми! Но самое главное, чудо-девица, что и ты сама этого не знаешь!

Матти снова запнулась, а потом предприняла последнюю попытку вернуть уверенность себе и переубедить редактора:

– Неужели тебе не интересно хотя бы узнать, о чем там говорится? – Нет. Не хочу, если ты не знаешь, откуда это, и не уверена, что это не глупый розыгрыш. И запомни – чем сенсационнее такие сведения, тем больше возможность, что тебе ставят ловушку.

Как взрыв прозвучал в ее ушах треск трубки, брошенной на рычаг аппарата. Ей и так не сладко от похмелья, а тут еще это! Какая балбесина! Заголовок статьи постепенно расплывался и исчезал в серой пелене, все еще окутывавшей ее сознание, и возвращалась головная боль – еще более сильная и невыносимая, чем раньше. Надо срочно выпить чашну крепкого черного кофе.

Двадцать минут спустя Матти спустилась по широким ступеням гостиничной парадной лестницы в фойе и скользнула в комнату для завтраков. Там была небольшая группа любителей раннего вставания. Она выбрала отдельный столик, подальше, и села ко всем спиной, горячо надеясь, что здесь ее никто не побеспокоит; Зарывшись в газету «Экспресс», она делала вид, что работает, а не борется с похмельем.

От первой чашки кофе не было никакого толку, но вторая принесла некоторое облегчение. Головная боль постепенно отступала, и у нее вновь пробудился интерес к остальному миру. Возможно, теперь она выдержала бы, если кто-нибудь и перебросился с ней парой слов в легкой утренней болтовне.

Оглядевшись в уютной викторианской комнате, Матти заметила еще одного политического корреспондента. Поглощенный разговором с министром, он явно не хотел, чтобы его беспокоили. Были еще двое, которых она, кажется, знала, но не была в этом уверена. За соседним столиком сидел незнакомый молодой мужчина, ноторый в одиночку заканчивал свой завтран. Ее внимание привлекла куча бумаг и папок на соседнем с ним кресле. И бумаги, и некоторая академичность в его одежде навели ее на мысль, что, скорее всего, это один из партийных чиновников, с которым она еще не была знакома. На папках она разглядела небрежно нацарапанную фамилию – К.Дж.Спенс.

Массированная бомбардировка кофеином давала о себе знать, Матти почувствовала, как в ней вновь просыпаются профессиональные инстинкты. И вот уже ее рука как бы сама по себе потянулась к неразлучной наплечной сумке – за списком внутренних телефонных номеров работников штаб-квартиры партии, который она когда-то не то выпросила, не то украла.

«Спенс. Кевин. Дополнительный 371. Опросы общественного мнения».

Спохватившись, что уже нахватала за утро кучу неприятностей из-за ошибок, связанных с этими опросами, Матти внимательно сверила фамилию в списке с той, что была на папках, но все в точности сошлось, ошибки не было. Сарказм редактора уничтожил ее веру в подкинутые данные последнего опроса, но не будет ничего плохого, если она попробует узнать, каковы на самом деле проценты, так ее взволновавшие. Она перехватила его взгляд.

– Кевин Спенс, если не ошибаюсь? Из штаб-квартиры партии? Матти Сторин из «Телеграф». Я недавно работаю в этой газете, но одна из моих обязанностей – знать все руководство партии. Не возражаете, если я выпью с вами чашечку кофе?

Невину Спенсу было 32, но выглядел он старше своих лет. Не женат, вся карьера связана с работой в штаб-квартире партии, за которую он получал жалованье в 10 200 фунтов, настоящий кадровый партийный бюрократ. Он согласно нивнул головой, и вскоре они погрузились в разговор. Спенс был довольно застенчив, ему польстило, что его узнал кто-то из газеты, и минутами позже он уже с воодушевлением детально рассказывал ей о своей работе и тех регулярных данных об эволюционных процессах в общественном мнении, которыми в дни конференции он снабжал премьер-министра и членов военного комитета партии. Да, признал он, они действительно всерьез принимают данные опросов населения, несмотря на то что о них говорят на телевидении. По его мнению, некоторые из них воспринимали результаты опросов даже слишком серьезно.

– «Слишком серьезно?» Что вы имеете в виду? Это же все-таки результат вашей работы, не так ли?

Спенс несколько педантично рассказал ей о недостатках и слабостях опросов, допустимых рамках погрешностей, которые надо всегда учитывать, искажениях в данных, которые при всем старании проскальзывают иногда и портят картину.

– Да, нечто подобное я только что видела, – заметила Матти с огорчением. Она никак не могла забыть о неприятностях раннего утра.

– Что вы имеете в виду? – резко спросил Спенс.

Взглянув на него, Матти увидела, как все лицо любезного чиновника заливает краска, из глаз исчезает бодрый блеск. Спенс не принадлежал к числу опытных, закоренелых политиков, искусных в сокрытии своих чувств, душевное смятение четно отразилось на его лице. Но почему он так разволновался? Матти мысленно ущипнула себя. Не может же быть, чтобы эти проклятые цифры были настоящими! За это утро Матти уже достаточно накувыркалась, но, злясь на себя, решила, что если она прыгнет и шлепнется еще разок, то вряд ли это расширит брешь, уже пробитую в ее профессиональной гордости.

– Я имею в виду то, Кевин, что последние данные очень удручают. Прежде всего, это упоминание о 31 проценте.

С каждым ее словом щеки Спенса все больше краснели. Он потянулся к своему чаю, надеясь, что выиграет какое-то время, чтобы подумать, но рука его мелко дрожала.

– И потом, знаете ли, эти 24 процента у премьер-министра, – продолжала Матти. – Я не помню, чтобы каной-нибудь другой премьер-министр был так непопулярен.

Чай в руке Спенса стал выплескиваться через края чашки, и он быстро поставил ее на блюдце.

– Не знаю, о чем вы говорите, – пробормотал он, не поднимая глаз от салфетки, которой он, как промокашкой, старательно убирал брызги чая со скатерти.

– А разве это не ваши последние данные? – Матти снова сунула руку в сумочку и вытащила оттуда таинственный листок. Положив его на стол, она стала его разглаживать рукой и тут только заметила напечатанные в нижней части документа инициалы К.Дж.С

Спенс протянул руку, пытаясь оттолкнуть от себя бумагу. Похоже, его просто пугала такая близость.

– Господи, откуда это у вас? – Он в отчаянии огляделся, желая убедиться, что за ними никто не наблюдает.

Взяв листок, Матти начала читать его вслух: – «Анализ опроса мнений. № 40.» Это же ваше, не так ли?

– Да, но… Прошу вас, мисс Сторин!

Он не привык притворяться и был глубоко встревожен. В глазах его стояла мольба, когда он обратился к ней, не переставая нервно оглядывать комнату:

– Мне нельзя обсуждать с вами какие бы то ни было опросы. Это строго секретный материал.,

– Но, Кевин, это всего лишь клочок бумаги.

– О! Вы просто не представляете, что это такое. Если об этих цифрах станет известно и меня заподозрят в том, что я дал их вам, меня тут же вышвырнут. Все ищут козла отпущения. Кругом сплошные слухи. Премьер-министр не доверяет председателю. Председатель не доверяет нам. Все ждут, когда покатятся головы. Мне нравится моя работа, мисс Сторин, и я не хотел бы, чтобы меня обвинили в передаче вам секретных сведений.

– Надо же! Я и не думала, что моральный дух в партии так низко пал.

У Спенса был совершенно несчастный вид.

– Не помню, чтобы он был когда-нибудь хуже. Все страшно устали от выборов, кругом сплошное недовольство, так как результаты оказались далеко не такими, какими их ожидали. Потом начались эти утечки, стали поговаривать, что члены кабинета готовы вцепиться друг другу в горло, и тогда, вместо того чтобы дать нам как следует отдохнуть, лорд Уильямс заставил всех опять поднапрячь силы. Честно говоря, многие из нас думают лишь о том, чтобы держать пониже голову в надежде, что, когда разразится скандал, так меньше достанется.

Он впервые посмотрел Матти прямо в глаза.

– Прошу вас, не ввязывайте меня в это!

– Вы, Кевин, мне этого доклада не давали, что я готова подтвердить кому угодно, но, если хотите, чтобы я вам помогла, сначала сами помогите мне немного. То, что я держу в руне, ваш доклад о результатах последнего опроса, правильно?

Она протянула через стол бумагу. Спенс бросил на нее полный отчаяния взгляд и утвердительно кивнул головой.

– Ваши доклады распределяются строго среди ограниченного круга лиц, правильно?

Еще один кивок.

– Мне нужно знать тольно одно: кто именно их получает? Уж это-то не может быть государственным сенретом, не так ли?

Спенса покинуло последнее желание сопротивляться. Он глубоко вздохнул и надолго задержал дыхание, прежде чем ответить.

– Пронумерованные экземпляры доклада вкладываются в двойные конверты, запечатываются и вручаются исключительно членам кабинета министров и пяти основным руководителям штаб-квартиры партии -заместителю председателя и четырем старшим директорам отделов.

Во рту у него пересохло, но когда он поднес к губам чашку, то обнаружил, что почти все расплескал и в ней мало что осталось.

– Господи! Как вам все же удалось это добыть?

– Ну, скажем, кто-то оказался немного невнимательным. Устроит вас это объяснение?

– Но не в моем офисе? – выдохнул он. По вопросу и тому, как он был задан, было видно, насколько Спенс обеспокоен и испуган.

– Нет, Кевин. Вы только что сказали, кто получает материал. Это не больше двух десятков человен. Прибавьте их секретарей – и возможная цифра источников утечки информации дойдет уже до пятидесяти. – Она одарила его теплой и ободряющей улыбкой. – Не беспокойтесь. Я не ввяжу вас в это. Но давайте держать связь.

Матти вышла из комнаты для завтраков, окрыленная успехом. Она тут же помчалась бы писать статью для первой полосы, если бы не засела в голове, не давая думать о другом, одна мысль – сможет ли она когда-нибудь и каким образом вычислить двурушника?

Комнату 561, которую она занимала, нельзя было принять за номер в пятизвездочном отеле. Это была одна из самых маленьких комнат, расположенная далеко от главного входа, в конце коридора верхнего этажа, прямо под свесившимся карнизом крыши. Представители партийной иерархии в ней не жили, она явно предназначалась для рабочих.

Пенни Гай не слышала шагов в коридоре, поэтому когда дверь ее номера распахнулась настежь, это было для нее полной неожиданностью. Вздрогнув, она подскочила в постели и осталась сидеть, широко открыв глаза, напряженно выпрямив спину и демонстрируя обнаженные, идеальной формы груди.

– Дьявол тебя возьми, Роджер! Ты вообще когда-нибудь стучишь? – Она швырнула в него подушку. – И какого черта ты делаешь здесь в такую рань? Ты же обычно не возникаешь до самого обеда.

Она не побеспокоилась прикрыться, даже когда О'Нейл подошел и сел на край кровати. В их отношениях была та легкость, которая говорила о полном отсутствии сексуального интереса и могла бы многих крепко озадачить. О'Нейл постоянно флиртовал с ней, особенно на людях, но в двух случаях, когда Пенни предложила ему сама, О'Нейл был очень нежен и горяч, но жаловался на полное изнеможение от работы. Она подозревала, что в нем глубоко засело убеждение в своей сенсуальной неполноценности, которое он старательно скрывал за намеками и лестью. От других женщин Пенни слышала, что он частенько бывал в таком изможденном состоянии, проявляя внимательность, настойчивость, делая прозрачные намеки, но редко отдаваясь им полностью. Она его очень любила, ей хотелось снять с него напряжение своими тонкими, длинными пальцами, освободить от сомнений и тревог, но она знала, что он постоянно настороже и не позволит себе так расслабиться, чтобы она успела доплести свою магическую сеть. Она работала у О'Нейла уже почти три года и видела, как он постепенно изменялся, как давление политической и общественной жизни все больше кружило ему голову и как ему становилось все труднее и труднее с ним совладать.

Для тех, кто его не знал, О'Нейл был приятным, общительным человеком, полным идей и энергии. Но Пенни видела другое – он становился все более странным. Теперь он почти не появлялся в офисе раньше полудня, часто звонил по своим личным делам, стал возбуждаться, внезапно куда-то исчезать. Она не понимала странностей, появившихся у него в последнее время, в частности, почему он отказывался с ней спать. Его постоянные приступы сенной лихорадки, шумное чихание были ей неприятны, но она умела не обращать на них внимания: это была та странная слепота, которая сопутствует близкому знакомству и сильным чувствам. Правда, она не нужна ему в постели, зато днем необходима ежесекундно. Конечно, это не любовь, но ее горячее сердце отвечало и на это. Ради него она могла пойти на что угодно.

– Что так рано встал? Вдруг захотелось прийти и поухаживать? Как видишь, ты все-таки не можешь устоять передо мной.

– Заткнись, маленькая блудница, и прикрой свои шикарные титьки. Это нечестно.

Хитро улыбаясь, она подставила ладони под груди и соблазнительно приподняла их ему навстречу.

– В конце концов ты не устоишь перед ними. А я разве могу отказать своему боссу?

Она игриво отбросила одеяло со своего голого тела и подвинулась, давая ему место рядом с собой. Взгляд О'Нейла невольно скользнул по ее красивым длинным ногам, и впервые за время их знакомства Пенни увидела, как он начал нраснеть. Заметив, как гипнотически уставился он на ее тело, она довольно хихикнула. Схватив одеяло, он попытался набросить его, но в спешке потерял равновесие и оказался в цепних хитросплетениях длинных смуглых рук. Приподняв голову, увидел в двух-трех дюймах от своего лица глядевший прямо ему в глаза твердый темный сосок. О'Нейл напряг все силы, чтобы вырваться из ее крепких объятий. Освободившись, он отскочил от кровати к противоположной стене комнатушки. Было видно, как он дрожал.

– Пен, прошу тебя! Ты же знаешь, в такую рань я совсем не в форме!

– О'кей, Роджер. Не паникуй. Я не собираюсь изнасиловать тебя. – Она весело засмеялась и, взяв простыню, небрежно обернула ее вокруг себя. – Так что же все-таки ты здесь делаешь так рано?

– Я только что вышел от невероятно красивой бразильской гимнастки, которая всю ночь показывала мне новую серию упражнений. Поскольку у нас не было гимнастических колец, мы воспользовались люстрой.

Довольна?

Она решительно потрясла головой. – Послушай, как можешь ты, такая молодая и красивая, быть такой циничной? – возмутился он. – Ну, хорошо, я тут разносил кое-что и подумал, почему бы мне не зайти и не сказать тебе «доброе утро!».

Он не стал говорить, что Матти Сторин чуть было не поймала его с поличным, когда он закладывал документ между газетных страниц, и ему посчастливилось, что комната Пенни была рядом и он мог скрыться в ней и немного отдышаться. О'Нейл ликовал, представляя, какой урон нанесет рассекречивание данных о последнем опросе председателю партии, который начал относиться к нему с неприкрытой враждебностью. Под влиянием страха, нагнетаемого Урхартом, он не замечал, что Уильямс сейчас был груб со многими его коллегами. Пенни снова попыталась вернуть его на землю.

– Ладно, что там! Но в следующий раз, когда ты захочешь пожелать мне доброго утра, постучи сначала в дверь. И лучше, если это будет после половины девятого.

– Не мучай меня, не будь со мной слишком сурова. Ты же знаешь, что я не могу жить без тебя.

– Хватит о страстях, Роджер, Что нужно? Положим, тебе не нужно мое тело, но что-то же нужно!

– Откровенно говоря, я действительно зашел, чтобы попросить кое о чем. Дело весьма деликатное…

– Давай, говори, Роджер. И говори прямо, не опасаясь, ты же видел, что в постели у меня никого нет. – И она снова рассмеялась.

О'Нейл уже пришел в себя, и он начал говорить, следуя инструкциям, которые вечером вдалбливал ему Урхарт.

– Пен, ты, конечно, знаешь министра иностранных дел Патрика Вултона. Во время выборов ты печатала на машинке парочку его выступлений и явно ему запомнилась. Вчера он расспрашивал о тебе, когда мы встретились. Похоже, он в тебя влюблен. В общем, он поинтересовался, не хочешь ли ты с ним поужинать. Сам он не решается спросить тебя об этом, боится тебя обидеть или поставить в неудобное положение. Вот я и решил потихоньку переговорить с тобой, поскольку подумал, что тебе будет легче сказать «нет мне, а не ему лично, понимаешь ли…»

– О'кей, Роджер.

– Что «о'кей», Пен?

– О'кей. Я с ним поужинаю. Подумаешь, важность какая!

– Да, конечно. Но, видишь ли… Вултон завоевал репутацию любителя женщин. Очень может статься, ему захочется чего-то большего, чем… просто ужин.

– Роджер, все мужчины, с которыми я, начиная с четырнадцати лет, где-нибудь ужинала, всегда хотели больше, чем просто ужин. Мне не впервой, справлюсь. Возможно, это будет даже интересно. Он мог бы улучшить мое знание французского! – Она снова захихикала и швырнула в него последней подушкой. Увидев, что Пенни осматривается, раздумывая, чем бы еще можно было в него запустить, О'Нейл быстро ретировался в коридор.

Через пять минут он уже звонил из своего номера Урхарту.

– Доставка осуществлена и ужин заделан.

– Прекрасно, Роджер. Ты мне очень помог. Думаю, министр иностранных дел тоже будет благодарен.

– Да, но я никак не возьму в толк, каким образом он пригласит Пенни на ужин. В чем здесь соль?

– А соль, дорогой Роджер, в том, что ему вообще не надо будет приглашать ее на ужин. Сегодня вечером он придет ко мне на прием. Ты приведешь с собой Пенни, которая, как ты в этом убедился, не имеет ничего против того, чтобы познакомиться и провести с ним некоторое время. Я представлю их друг другу за парочкой бокалов шампанского и посмотрю, что будет дальше. Насколько я знаю Патрика Вултона – а я как Главный Кнут не могу его не знать, – то уверен: минут через десять он предложит ей пойти в его комнату, чтобы поговорить… как в таких случаях пишут в этой газетенке «Частный детектив»?… поговорить о положении в Уганде.

– Или заняться французским, – пробурчал О'Нейл. – Но я все еще не пойму, зачем нам это нужно.

– Что бы потом ни произошло, Роджер, мы будем об этом знать. А знания всегда полезны.

– И все-таки п не понимаю.

– Верь мне, Роджер, Ты должен мне доверять.

– Я доверяю. Приходится доверять, поскольку нет другого выбора, не так ли?

– Правильно, Роджер. Вот теперь ты начинаешь понимать, знание – сила.

Телефон отключился. О'Нейлу тоже казалось, что он начинает что-то понимать, но он не был в этом абсолютно уверен. Время от времени он задавал себе вопрос, кто он для Урхарта – партнер или пленник, но так и не пришел к четкому выводу. Порывшись в прикроватном шкафчике, он вынул небольшую коробочку, вынул пару снотворных таблеток и, как был в одежде и ботинках, завалился на кровать.

– Спасибо, Патрик, что уделил мне время!

– Когда ты говорил по телефону, у тебя был серьезный тон. Когда Главные Кнуты говорят, что хотели бы срочно встретиться для конфиденциального разговора, обычно они имеют в виду, что фотографии у них в сейфе, но негативы, к сожалению, в редакции журнала «Всемирные новости».

Урхарт улыбнулся и снользнул в открытую дверь комнаты министра иностранных дел. Ему не пришлось далеко идти – всего лишь несколько ярдов разделяли коттеджи, в которых они были размещены. Местный констебль называл это «сверхурочной аллеей». На территории гостиницы она представляла собой несколько выстроившихся в линию коттеджей люкс, в которых располагались основные министры. Им была обеспечена 24-часовая полицейская охрана. Оплата их сверхурочных влетала несчастным местным налогоплательщикам в хорошую копеечку.

– Что-нибудь выпьешь? – предложил радушно ланкаширец.

– Спасибо, Патрик. Скотч.

Один из многих эмигрантов с Мерсисайда, главный министр Ее Величества по делам зарубежных стран и Содружества достопочтенный Патрик Вултон, занялся небольшим баром, содержимым которого явно пользовались еще днем, а Урхарт прошел в угол комнаты и пронес туда министерский красный ящичек, поставив его рядом с четырьмя, принадлежавшими хозяину. Все министры получают такие ярко окрашенные, обтянутые кожей ящички, в которых можно держать служебные бумаги, тексты выступлений и другие документы – те, что положено хранить подальше от посторонних глаз. Эти красные ящички вместе с ними, где бы они ни были, даже в отпуске, а министра иностранных дел сопровождал еще сонм небольших, размером с чемодан, контейнеров с телексами, депешами, справками к брифингам и другими атрибутами дипломатии. Поскольку Главному Кнуту не предстояло ни выступать на конференции, ни разбираться с кризисными ситуациями за рубежом, то он прибыл в Борнмут с красным ящичком, где вместо бумаг находились три бутылки солодового виски двенадцатилетней выдержки. В гостиницах, объяснил он жене, всегда проблемы с напитками – или нет того, что хотелось бы, или есть, но цена такая, что закачаешься.

Они сидели за чайным столиком, заваленным газетами, и говорили о разных пустяках. Потом Урхарт понизил голос.

– Патрик, -сказал он, – послушай меня внимательно. Наш разговор должен быть строго конфиденциальным. Что касается меня, то я просто буду считать, что мы вообще с тобой сегодня не встречались.

– Вот черт, у тебя действительно какие-то фотографии! – воскликнул, на этот раз полушутя, Вултон. О том, что он увлекался женщинами, говорили много, но обычно он был с этим очень осторожен, особенно за рубежом. Десять лет назад, когда только начинал свою нарьеру, несколько тягостных часов он провел в участке полиции штата Луизиана, где его допрашивали после того, как он провел уик-энд в одном из мотелей Нью-Орлеана с молодой американкой, которая выглядела на двадцать, все делала как тридцатилетняя, а исполнилось ей только шестнадцать. Этот инцидент был заглажен, но с тех пор Вултон прекрасно знал, насколько малым бывает расстояние между блестящим политическим будущим и обвинением в половой связи с лицом, не достигшим совершеннолетия.

– Речь идет кое о каких делишках, грозящих принять серьезный оборот. В несколько последних недель наблюдаются нездоровые вибрации, связанные с Генри. Тебе, должно быть, приходилось чувствовать то раздражение, которое он вызывает у многих членов кабинета, когда ведет заседания. Похоже на то, что и средства массовой информации испытывают к нему быстро усиливающуюся неприязнь. Никто, конечно, не рассчитывал, что после выборов ему позволят провести медовый месяц, к тому же надолго затянувшийся, но есть опасение, что ситуация вообще выйдет из-под контроля. Ко мне сегодня обратились два рядовых, но очень влиятельных члена партии из провинции, которые с тревогой сообщили о быстро ухудшающихся настроениях на местах. На частичных выборах в муниципальные местные советы на прошлой неделе мы лишились двух важных мест, которые до сих пор всегда оставались за нашими сторонниками. Судя по всему, последующие недели принесут дальнейшие потери. Завтра состоятся дополнительные выборы в Дорсете, где мы располагаем большинством голосов, но где нам могут нанести еще один серьезный удар. В общем, Патрик, непопулярность премьер-министра тянет нашу партию вниз. Боюсь, уже сейчас мы докатились до того, что вряд ли добьемся избрания нашего кандидата даже на должность районного собаколова. Мы потеряли уже слишком много. – Он сделал паузу, чтобы отпить глоток виски.

– Проблема в том, – продолжал Урхарт, – что это не временное явление, в чем уже уверены многие. Если мы хотим выиграть и следующие выборы, следует работать с энергией и живинкой, иначе избирателям захочется перемен от одной только скуки. Уже начали нервничать многие из наших заднескамеечнинов, избранных в тех округах, где мы не располагаем уверенным большинством голосов. Сегодня у нас перевес всего лишь в 24 места. Еще несколько потерь в дополнительных выборах – и нам засветят досрочные парламентские выборы.

Он еще глотнул висни и сжал в ладонях стакан, как бы черпая в теплой золотистой жидкости силы для предстоявшего трудного дела.

– К чему я тебе все это говорил, Патрик? Несколько наших старших коллег попросили меня как Главного Кнута (формальный нюанс подчеркивает, что здесь нет ничего личного) тихонько позондировать, насколько далеко мы зашли с этой проблемой. Короче говоря, Патрик, и ты, думаю, понимаешь, как мне нелегко сейчас (это всегда нелегко, но, кажется, пока еще никогда не мешало нанести неизбежный удар)… меня просили узнать, что ты лично думаешь о глубине переживаемых трудностей. Продолжает ли Генри устраивать нас как лидер партии? – Сделав большой глоток, он, словно обессилев, откинулся на спинку кресла.

В комнате воцарилась тишина. Вопрос словно пригвоздил министра к месту. Целую минуту он сидел молча. Из его кармана вначале появилась трубка, за ней кисет для табака и коробок спичек «Сван Вестас». Уминая табак большим пальцем, он не спеша набил трубку и вынул спичку. Ее характерное шипение при вспышке показалось Урхарту таким громким, что он невольно заелозил в кресле. Втягивая щеки, Вултон сосал черенок трубки, пока она как следует не разгорелась, почти скрыв его лицо в густых клубах ароматного сизого дыма. Помахав рукой, чтобы разогнать этот табачный туман, министр поднял голову и, глядя ему в глаза, ухмыльнулся.

– Ты должен меня извинить, Френсис. Четыре года в Форин Офисе не очень-то подготовили меня к таким прямым вопросам, как этот. Может быть, за это время я просто отвык иметь дело с людьми, изъясняющимися без обиняков, Надеюсь, ты мне простишь, если я попробую говорить с такой же прямотой.