Текст книги "Глаза из серебра"

Автор книги: Майкл А. Стэкпол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

– Наверное, мне не следует этому удивляться, но я все же удивляюсь. – Робин встряхнул головой. – Но даже если жены и не возражают против ваших поступков, все равно вы поступаете плохо. А что вы делаете с этими бедными женщинами?

Гримшо пожал плечами:

– Мы их просим практиковать свое умение, которое они довели до совершенства. За эти умения они куплены. Мы ценим их услуги и помогаем им выполнить свое предназначение на земле.

– Я весьма сомневаюсь, сэр, что они ждали от жизни того, чем занимаются сейчас.

– Да что вы, брат Робин? – Лицо Гримшо окаменело. – Если бы эти женщины были не здесь, значит, в борделях квартала Варата, в постелях с тараканами, ели бы отбросы, валялись бы со всякими немытыми вшивыми самцами. Многие уже умерли бы, и все были бы больны, без зубов, волосы висели бы жирными прядями, их полные груди болтались бы как тряпочки на костлявых телах. А здесь они ведут жизнь без забот.

– За одним исключением, мистер Гримшо, – тут они не свободны. – Робин взглянул на женщин и перевел взгляд на вожделеющих мужчин. – Ухоженный жеребец в чистом стойле, возможно, лучше ухожен, чем рабочий конь, бороздящий пашню, но он так же чья-то собственность. Я уверен, мистер Гримшо, что вы и ваши друзья искренне считаете, что сделали этим женщинам большое одолжение, спасли их от ужасов жизни, какая им предстояла, но спасли ли вы их ради них самих? Вы же их спасли для себя. Это нехорошо, я в этом не участвую.

Робин прошел к двери, раздвигая шеренгу мужчин. Но дорогу ему преградили двое лакеев. Он остановился:

– Мистер Гримшо, пусть меня выпустят. Иначе придется нанести им увечье. Серьезное.

– Вы укоряли нас в похоти, теперь выражаете свою гордость, считая себя в состоянии противостоять им.

Робин обернулся к Гримшо:

– Вы очевидно, полагаете, что не закончили разговор со мной, но я-то его завершил.

– Вы правы, сэр, в некотором смысле. – Гримшо обвел взглядом круг гостей. – Все мы тут представляем собой истинную власть в Аране. Я хочу, чтобы вы это знали и чтобы вы понимали, почему вам тут не будет жизни. Вы нас оскорбили и ясно показали, что не заслуживаете, чтобы мы с вами считались. Поэтому мы вас раздавим. Вам предложили шанс. Другого не будет.

Дослушав Гримшо, Робин достал из внутреннего кармана жилета белые перчатки, натянул их и коротко кивнул:

– Прошу понять, мистер Гримшо, и вы, джентльмены, я не ваша собственность и никогда не стану вашей собственностью. А если бы вы были настолько могущественны, как вам кажется, вам не пришлось бы принуждать людей наслаждаться вашим обществом.

– Мы содержим этих женщин не потому, что мы должны, а потому, что мы в состоянии. – Гримшо посмеялся гортанным смехом. – Зачем власть, если ею не пользоваться?

– Власть – всегда власть, даже если ею не пользоваться. Власть, которой пользуются неправильно, – это ничто. – Робин развернулся на каблуках и оказался перед дверью. Выдохнув молитву святому Мартину, он поднял руки и сжал кулаки. Под действием молитвы-заклинания его белые перчатки засветились голубовато-пурпурным светом. – Прикажите им отойти.

– Прадип, Хариндер, выпустите его, потом налейте нам еще бренди.

Двойники – аранские гиганты – открыли дверь перед Робином, он вышел, и дверь закрылась. Минуту он постоял на площадке, один в темноте, только его перчатки светились.

Сквозь дверь просочились и оглушили его раскаты иронического смеха.

«Смеются, думают, что унизили меня и изгнали из рядов мудрейших в Аране. – Робин разжал кулаки и посмотрел на свои сияющие перчатки. Он заулыбался и даже засмеялся, спускаясь с лестницы бегом через две ступеньки. – Еще бы мне не смеяться, когда умнейшие в Аране люди поверили, что перчатки, которые только и могут, что светиться, есть признак силы. Может, они и неглупы, но знают они все же меньше, чем думают, и, вполне возможно, в этом спасение, Арана».

Глава 34
Матра Гуль, Дрангиана, 24 темпеста 1687

«Разве мне было предназначено когда-нибудь оказаться здесь? – спрашивал себя Урия, уже не первый раз с тех пор, как он и Кидд покинули горы Гимлан.

Через горы пробираться было трудно – и для души, и для тела. Не говоря на языке проводников, он общался с ними самыми примитивными жестами. – Я так мало знаю, и ясно – не такой помощник нужен Кидду в поисках приключений. И Робин, и любой другой были бы тут уместнее».

На границе Дрангианы проводники повернули назад и отправились домой. Урии было жаль терять их: они ведь отыскивали стоянки для лагеря, добывали воду, собирали топливо для костра, присматривали за конями и готовили еду. Они научили его кое-каким правилам выживания в этой местности, и когда без них Урия и Кидд сбились с пути, пища и выбор места для ночлега превратились в такую проблему, что теперь полет на «Горностае» вспоминался ему как роскошь.

Урия подбросил в костер еще хворосту, чтобы хоть как-то защититься от вечерней прохлады. Тропа, ведущая на север, к Гелансаджару, шла вниз с гор Гимлан и перевала Варата, но на высокогорье Дрангианы воздух был еще разреженный и ночи холодные. Но больше, чем холод, удручало Урию открытие, что в разреженном воздухе он теряет выносливость. Ему приходилось выполнять работу за двоих, а у него хватало сил работать только за полчеловека.

Мысль о его неспособности быть на уровне физических требований постоянно вертелась в его голове, и его стал преследовать вопрос – кто же он есть. Он понял, что даже он не мог бы жить в соответствии со своими прежними высокими требованиями, что он оказался на пределе и даже за пределом. Раньше Урия никогда не бывал в таком положении, когда у него что-то не получалось, и сомнение в себе было для него ощущением новым и пугающим.

«Я раз и навсегда создал образ себя и врос в него, а теперь он рассыпается. А если совсем пропадет, что останется от меня?»

Он обернулся назад: Кидд сидел, прислонившись к большой скале, его пятки болтались над трещиной. Завернувшись в черное шерстяное одеяло, старик молча уставился в пространство. Поднимающийся вечерний бриз ерошил его седые волосы, но Кидд этого, казалось, не замечал. Неподвижный и в сумраке незаметный, он казался таким же безжизненным, как камень.

«Кидд вроде и не замечает трудностей. У него есть цель, и она его поддерживает».

Молодой человек задрожал, не столько от холода, сколько от страха, и начал рыться в седельных сумках в поисках еды. После того, как проводники их оставили, Кидд не жаловался на скорость перемещения, но Урия знал, что Кидд хотел бы ехать быстрее.

«Столько уже проехали, а он не выражает нетерпения!»

– Полковник, вы хотите мясо сухим или вам сварить?

– Вообще-то я не хочу есть.

– Сэр, вам надо поесть. Вы уже совсем дошли, вы просто не видите… – Урия закрыл рукой рот. – Ой, простите, сэр, я не хотел…

– Ладно, не волнуйтесь, я все понимаю. – Кидд покачал головой. – Думайте о себе, со мной все в порядке.

– Я ведь могу сварить вам вместе со своим, – заулыбался Урия. – Бульон нам обоим будет кстати, а сваренное мясо жевать легче.

– Это было бы так, Урия. – Кидд вздрогнул и завернулся поплотнее в одеяло. – Но ваши труды будут напрасны. Никто из нас сегодня не поест.

Желудок Урии заворчал, протестуя.

– Вы что хотите сказать?

– Сегодня конец путешествия. – Старик поморгал своими серебряными глазами. – Сегодня явится Дост.

– Что? – Урия встал и начал оглядываться. – Ничего не вижу, ничего не слышу. Вы откуда знаете?

– Знаю.

Урия услышал, как погрустнел голос Кидда.

– Вы сейчас подумали, что теперь будет? Правы вы были или нет? – Молодой человек подбросил в костер большой обломок дерева и наблюдал, как искры вихрем уносятся в небо. – Не понимаю, как вы можете быть таким спокойным.

– Я не спокоен, Урия, я просто размышляю. Я позволил себе вообразить, какой могла бы стать моя жизнь, если бы я сделал другой выбор. – Кидд качал головой. – Это праздное занятие, я, по сути, не должен был доставлять себе этого удовольствия.

– Какой же в этом вред, сэр? Если бы вы не сделали своего выбора, взяв меня в помощники, я подозреваю, что брат меня заставил бы обручиться с кем-то уже сейчас. – Урия вздохнул и отстегнул лямки мешка с провизией. – Не знаю, насколько мне бы это понравилось. Сейчас был бы, конечно, в тепле и на лучшей кровати.

– И с невестой интереснее, чем со мной, как мне кажется, – улыбнулся Кидд.

– Может быть, но ведь это выбор брата. А лично я выбрал бы такую, которая была бы готова оказаться со мной здесь.

– Кто-то, достойный ваших высоких идеалов, Урия?

– Да, сэр. – Урия позволил себе немного посмеяться. – Если бы для вас обстоятельства обернулись по-другому, полковник, вы бы сейчас были женаты?

– Вы ведь знаете, что жрец Волка имеет право жениться. – Кидд подтянул колени к груди и свернулся плотным комком. – Я думаю, женился бы к этому времени, но вот глаза…

В голосе Кидда Урии послышалась тоска, и Урия взглянул на него:

– Какая она была, сэр?

– Вы допускаете, кадет, что кто-то был. – Старик обвел глазами окрестность, глаза бледно отражали свет звезд. – И в данном случае ваше допущение правильно.

– Вы ее встретили в Лескаре, сэр? Как принц Тревелин свою Рочел?

– Нет, позже, но она была очень похожа на Рочел в некоторых отношениях. Была умна и готова взять на себя ответственность за многое. Любопытна, но обладала здравым смыслом. Своим смехом могла развеселить самых мрачных. Хотя я с ней никогда не был мрачным. Я действительно хотел и собирался взять ее в жены после войны, но… – Кидд закрыл глаза.

– Похоже, это была чудесная женщина, сэр, – Урия пожал плечами. – Но все же слепой муж – это обуза. Вы не можете ее осуждать за то, что она не захотела взвалить на себя ответственность, по крайней мере, пока она не пришла в себя от такого удара.

– Стараясь оправдать поступок женщины, вы оказываете ей плохую услугу, Урия. Она не была такой мелкой. – Вспыхивающие языки пламени костра отбрасывали золотые блики на невидящие глаза Кидда. – Это мое решение – не обременять ее своей бедой, а не потому, что она не захотела бы и отказалась. Я просто не хотел быть обузой. Это…

– Это не позволило бы вам быть тем, кем вы себя считали, и вы были вынуждены держаться за эту мысль, надеясь, что сможете вернуться сюда, чтобы не остановиться в своем пути.

Кидд заморгал:

– Очень хорошо, мистер Смит. За долю секунды вы сделали вывод, к которому я пришел за годы размышлений.

– Признаюсь вам, сэр, я все свои двадцать три года шел этим же путем, и только сейчас сам пришел к выводу. – Урия отшвырнул мешок с провизией и потер лицо руками. – Дольше всего я старался отличиться от братьев. Я вообще-то не хотел поступать в Сандвик, потому что мой брат Бартоломью его закончил, но другие перспективы были еще хуже. По крайней мере, когда закончу курс обучения, то освою какие-нибудь сильные боевые магические приемы – у меня есть способности, – будет чем гордиться. Но мой брат учился в Сандвике до меня, и…

– И вам стало неловко и даже обидно. Поэтому вы обязаны преуспеть, если сможете, но только в том, что не удалось ему?

– Да, сэр, видимо, вы правы. – Урия фыркнул. – Теперь это мне кажется таким мелким.

– Даже эгоистичным? – Да.

Кидд громко рассмеялся:

– Поздравляю, Урия Смит. Вы достигли момента в жизни, какого достигают немногие, а еще меньше таких, кто умеет использовать его как ступеньку для своего будущего. Вы поняли, что кем хочешь стать и каким себя видишь – все это несущественно. Здесь дело в другом, дело в том, что запланировал для тебя Господь. Я это осознал, и вот я здесь. Если вы тоже это осознаете, то достигнете гораздо большего, чем когда-то могли себе представить.

– Да, сэр. Я буду стараться понять, что Он для меня запланировал.

– И вы пожалеете, если откажетесь от своего решения, – торжественно кивнул Кидд.

Раздался скрежет металла о камень. Урия поднял голову, не успев ответить на слова Кидда. Через одну-две секунды его глаза адаптировались к темноте вне круга света, отбрасываемого костром, и он увидел человеческие тени. Человек пять-шесть двигались в обход скалы с южного конца впадины. Медленно он обернулся и посмотрел за спину Кидда, на север впадины, там людей было еще больше.

– Не нравится мне это.

Кидд отбросил одеяло и встал. Он уставился во тьму, и было слышно, как громко ахнули люди в северном конце впадины.

– Сколько их, Урия?

– Да их вокруг полно, сэр. Они осторожны, но у них ножей больше, чем в столовой Сандвика. – Урия огляделся вокруг. – Двадцать, а может быть, и больше.

Все грязные и смуглые, хотя, подумал Урия, я сам-то не слишком чистенький. Толпа пришельцев остановилась на краю круга света, отбрасываемого костром. Вперед вышел высокий стройный мужчина, темноволосый, с пышными усами, присел на корточки. Из мешочка на поясе он достал что-то, как показалось Урии, похожее на рубин. Прижал его к сердцу и закрыл глаза. Так же опустились на корточки его люди, и Урия забеспокоился: они не сводили глаз с лидера и чего-то ждали. Раздалось тихое гудение, потом оно стало громче, но откуда оно шло – Урия не понимал. Он заметил, что некоторые пришельцы смотрят на небо, и тоже поднял голову. Черная бездна неба была усеяна белыми точками звезд, и вдруг там блеснула золотая вспышка, она стремительно пронеслась по небу и по спирали полетела к ним. Звук тут же стал громче, и Урия задрожал.

– Полковник, происходит что-то странное.

– Что же?

– Не знаю. Это ненормально. – Урия увидел нечто настолько невероятное, что он просто не знал, как это описать. Сначала оно было похоже на огромную стрекозу с золотым туловищем, настолько отполированным, что в нем отражался огонь костра. Крылья, с виду серебряные и хрустальные, двигались так, что были неотчетливыми. Но голова по своим размерам не соответствовала металлическому туловищу.

– Голова у него человеческая. Все из металла и огромное, а голова человеческая.

Урию только это и занимало. И вдруг он понял, что уже не слышит гудения, и пока он смотрел на голову, тело изменилось. Туловище насекомого, имевшее форму луковицы, где-то сузилось, где-то расширилось, из многочисленных лапок и крыльев сформировались руки и ноги. Но даже без крыльев и гудения тело, похожее на статую, парило в воздухе, над скалой, на высоте с целый ярд. На золотом теле статуи возникли серебряные полоски. В тот момент, когда Урия решил, что статуя так и будет висеть, застыв в воздухе, с непрерывно меняющимися конечностями, она медленно, как будто по невидимым ступенькам, спустилась на землю.

– Добрый вечер.

– Он говорит по-крайински, – удивился Кидд. – На нем доспех Вандари?

– Слишком мал, слишком странный. – Урия отвел глаза от фигуры и посмотрел на Кидда. – Он из золота весь, сэр. Гудел, как стрекоза. Теперь это человек из золота с серебряными полосками, как у тигра.

– Золотой с серебряными полосками? – вздрогнул Кидд. – На медведя похож?

– Нет, сэр. Я же говорю – человек.

Человек из золота поговорил с пришельцами на непонятном Урии языке, и они вытащили свои кривые мечи с очевидным скрежетом стали о ножны.

– Нет, нет, – Кидд постучал себя пальцем по груди. – Меня зовут Малачи Кидд. Друг.

Кидд назвал себя по-крайински и объявил себя другом, но это не остановило стоящих вокруг.

Золотой человек тоже прижал руку к груди, и его пальцы как будто слились с ней, как будто его тело было жидким.

– Меня зовут Нимчин. Я Дост. – Он говорил на крайинском языке.

– Это Дост? – Урия открыл рот в изумлении. – Да.

– Значит, сегодня и вправду конец путешествию. Дост снова заговорил с сопровождавшими его людьми. Они двинулись вперед и схватили обоих илбирийцев.

Кидд закричал по-крайински, но Урия видел, что его слова ничего не значили. Молодой человек заехал локтем в живот человека слева, потом выбросил левый кулак и постарался врезать типу справа. Но тот наклонил голову и ударил ею Урию по лицу. От удара в переносицу всю голову Урии охватила боль, вплоть до затылка. Ногой его ударили по пяткам, сбили с ног, и он тяжело свалился на землю.

Тот, кого он саданул локтем, надел на него наручники и уселся ему на ноги, но Урия этого не замечал. По другую сторону костра трое свалили Кидда на землю под скалой. Один сидел на его ногах, двое держали его за руки, и Кидд не мог сопротивляться. Он подергался секунду, потом опустил голову на землю и невидяще уставился в небо.

– Оставьте его, он слепой!

Дост сделал полшага вперед и стоял, рассматривая Урию. В свете костра, игравшего на его мышцах, Дост казался воплощением мужского совершенства. Вождь заговорил, и державшие Урию пришельцы ухватили его покрепче.

Дост опустился на одно колено рядом с Киддом. Провел рукой по его лицу, как бы осторожно закрывая глаза мертвецу. Урия увидел, как тело Кидда содрогнулось в конвульсии настолько сильной, что слетел сидевший на его ногах, и после этого жрец Волка уже не шевелился.

Урия старался освободиться, но не мог.

– Что ты с ним сделал? Если ты его убил, ты заплатишь за это.

Дост опять повернулся к Урии:

– Он… не… умрет.

«Дост заговорил по-илбирийски!» От такого шока Урия на минуту прекратил сопротивляться:

– Ты что с ним сделал?

Дост снова дотронулся до лба Кидда, но тело не реагировало. Золотой человек обратился к двум гелансаджарцам, удерживающим Кидда, что-то им сказал. Они отпустили запястья человека, лежавшего без сознания, и Дост левой рукой взял Кидда за правое запястье. Он немного оттащил тело полковника налево и уложил его запястьем на темную трещину скалы.

– Оставь его! – Урия старался, но не мог вырвать руки. – Ради Бога… оставь его!

Тело Доста замерцало на секунду, потом его левая кисть стала жидкой и пролилась в трещину. На запястье Кидда, в том месте, за которое его брал Дост, оказался золотой наручник, а из трещины в скале появился шест, к которому Кидд оказался прикованным этим золотым наручником. Дост вытащил из трещины обрубок своей левой руки и на нем нарастил себе другую кисть.

– Пришло… время нам улетать, – Дост поднялся. Он сказал что-то на араланском языке, и Урия почувствовал, как его рывком подняли на ноги.

– Постой, ты не оставишь его здесь? – Урия тащил своих охранников к телу Кидда. – Он же слепой. Его нельзя так оставлять. Он умрет.

Золотой человек переводил взгляд с Урии на Кидда и обратно.

– Я Дост. Я делаю то, что должно быть сделано.

– Но ты ведь не бросишь его!

– Тебя не касается.

– Черт побери, я за него ответственен.

– Значит, ты плохо выполнял свою работу. – Дост пожал плечами. – Не важно. Пора ему быть ответственным за себя.

– Не оставляй его. Не оставляй. – Урия зарычал на удерживающих его. – Он сюда пришел, всю дорогу от Илбирии шел. Он стремился сюда, только чтобы спасти тебя, спасти твою жизнь.

– Не играет роли, что Малачи Кидд пришел в поисках меня. – Дост отрицательно качал головой. – Меня его судьба не интересует.

– Как ты можешь так говорить?

– Да очень просто. – Дост опять пожал плечами, и за его спиной развернулись огромные крылья. – Я появился здесь не для того, чтобы окончился его поиск, а ради своей задачи. Я искал тебя, Урия Смит, а теперь, когда ты со мной, восстановление моей власти в этом мире стало ближе еще на шаг.

На этом кончается Книга Волка.

Книга II
КНИГА МЕДВЕДЯ

Глава 35
Натра Гуль, Дрангиана, 25 темпеста 1687

Малачи Кидд открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему слеп. Его это удивило. И тут же он удивился самому себе: «А что это я? Двенадцать лет пробыл слепым, почему сейчас что-то должно измениться?»

Все же в глубине души его что-то грызло: ждал ведь каких-нибудь перемен…

Он начал было подниматься, но что-то держало его за правую кисть, причем болезненно. Потянул ее, чтобы освободить, но добился только ужасной боли в плече. Он подавил охватившую его панику и постарался привести в порядок мысли. И тогда в голове возникли образы и впечатления и медленно всплыли все поразительные подробности вчерашнего.

Среди впечатлений вечера были и визуальные, что поразило Малачи: за последние двенадцать лет он такого не припомнит. Он абсолютно забыл, о чем был спор с Урией, но помнил, что откуда-то явились чужие люди, а после их прихода раздалось гудение и он увидел золотую искру. Она становилась все ярче, просто пятнышко во мраке его жизни, и когда гудение смолкло, некий голос заговорил по-крайински.

«Я старался объяснить ему, что мы друзья. – От озноба Малачи покрылся гусиной кожей. – Он представился как Нимчин Дост».

Вздрогнув, он старался не думать, что могли бы значить эти слова. Он вспомнил, что его повалили на землю и не давали подняться, потом – холодную руку на лбу, она скользит по глазам. На какую-то долю секунды он увидел над собой золотого человека. Между скользившими по его глазам металлическими пальцами удалось разглядеть рыжеволосого илбирийца, которого гелансаджарцы удерживали за руки, потом как будто удар молнии пронзил все тело. И – ничего.

«Нет, не совсем ничего».

У Кидда пересохло во рту, когда из тьмы памяти возникло еще одно зрелище: черная тень, и в ней резная золотая голова волка. Хоть и не с чем было сравнить ее размеры, но он чувствовал – она огромна. Невыразительные глаза из серебра были направлены на него, и в них он увидел свое отражение.

В голове мелькнули слова: «Берегись врага».

Он опять вздрогнул. Похожие видения ему являлись в Глого и Сандвике.

«Медведь, ребенок и волк. Все из металла, и каждый имеет свое обозначение: враг, забота и я. Я подумал, что в этих образах должна быть какая-то логика: я должен идентифицировать и врага, и того, кого должен спасти. Но я понял свою роль буквально: спасение ребенка от врага. Третье видение тогда вроде бы уже избыточно».

«Зачем Господу являть чудо без очевидной причины? – Малачи посмеялся над собой. – Причина неочевидна только для тебя, Малачи Кидд. Ты все еще слеп, не видишь всего Его плана. Похоже, если тебе суждено спасти Доста, то не здесь и не сейчас. Возможно, вождь не готов быть спасенным или я не готов быть спасителем. – Он опять потянул за то, что привязывало его к скале. – Да и не в моем теперешнем положении».

Лежа на правом боку, он ощупал свой наручник и засунул пальцы левой руки как мог глубже в трещину скалы. Пальцами ощупал холодный металл, насколько смог достать; тонкий шест уходил в глубину.

Сев и неловко скорчившись, Малачи левой кистью и левой ногой старался сдвинуть шест. Ничего не вышло. Он попробовал подергать его взад-вперед, но безуспешно. Тогда попытался давить на шест, чтобы вогнать в трещину глубже, но снова без толку.

Он снова и снова ощупывал наручник, но на нем не было ни шва, ни шарнира, ни застежки. Он знал, что кандалы нельзя сделать такими, не воспользовавшись мощным магическим приемом. Гладкая поверхность наручника напоминала его боевую маску без выраженных черт лица. Маску изготавливали под действием сильной магии.

«Выбраться из этого наручника – испытание моей ловкости, и если получится, значит, моя миссия не закончена».

На долю секунды в голове Малачи мелькнуло: несправедливо бросать ему такой вызов после того, что он уже перенес, чтобы добраться сюда. Но он сразу отбросил эту мысль. Вместо нее пришла вера, что Господь потребует от него только того, что позволит ему полностью подготовиться к выполнению своей роли в Его планах.

«Вот ведь в чем дело: я годами не пользовался сильными магическими приемами. Мой талант годами был невостребован, а теперь он мне понадобился, чтобы освободиться».

Умом Малачи понимал, что должен существовать способ освободиться от наручника. Все, что создано магическим путем, им же и разрушается. На всякое заклинание есть обратное заклинание, или другое, разрушающее то, что создано. Если бы он был последователем святого Игнатия, он бы умел заклинаниями размягчать металлы, ведь именно святой Игнатий учил таким заклинаниям, чтобы помочь кадетам изготовить себе снаряжение из стального шелка и боевые маски. Но Малачи их не изучал. Да и за то спасибо, что знал об их существовании. Знал, с чего начать. А позже он читал много августинских текстов и усвоил основы, опираясь на которые смог бы импровизировать.

Еще проанализировал ситуацию, в которой оказался, и решил, что проблема в наручнике. Если его действительно приковал Дост, вспомним, что вождь воспитан в традициях Атаракса, значит, воспользовался их магией.

«Может, он воспользовался атараксианским приемом и сделал мою конечность жидкой и способной втечь в отверстие наручника? И как это вышло, что я увидел и его, и Урию, и пришельцев? Было ли это тоже приемом атараксианской магии или что-то другое? Дост мог ведь применить дурранскую магию, в которой сочетаются приемы юровианской и истануанской. – – Малачи громко рассмеялся и встряхнул головой. – Ближе к делу; ты не в своем кабинете и не можешь отправить помощника перелистать книги. Думать будем потом, сейчас главное – дело. Какая разница, в какой традиции действовал Дост, главное – он очень сильный волшебник, раз сумел так использовать магию. Надо это запомнить; из этого следует, что я должен напрячься и решить проблему».

В конечном счете, все равно, расплавил ли Дост металл, чтобы им обтечь руку, или сделал жидким тело, чтобы оно могло втечь в отверстие наручника. Главное: наручник из металла, значит, надо учесть, что это за металл.

«Думай, думай о проблеме, и она решится».

Каждый выпускник Сандвика обучен изменять и импровизировать заклинания. В драке с авиаторами

«Горностая» Малачи заговорил свою прогулочную трость боевым заклинанием, обычно применяемым к булавам и цепам. Но автоматически он изменил заклинание – ослабил его силу, потому что прогулочная трость не могла быть оружием, а противники были без доспехов. Но даже в этом урезанном варианте удалось сокрушить тростью череп Фило.

Немного еще обдумав ситуацию, Малачи понял, что надо сначала вытащить шест из расселины в скале. Сначала получить свободу передвижения, а уж тогда думать о том, как освободить запястье. Значит, нужны заклинания, способные настолько размягчить металл, что его можно будет вывернуть из расселины. Он не знал кузнечных магий, но знал простые заклинания нагрева тел – они всегда приходились кстати в холодные ночи на поле, где костер разжигать не стоит.

«Да хоть с этого начнем».

Малачи сложил руки в молитве. Вообще-то для изменения или произнесения заклинания молитва не всегда обязательна, но известны случаи, когда святой покровитель спасал глупца от последствий его поступка. Зная, как опасно импровизировать заговоры и повышать уровень их силы, Малачи решил обратиться к святому Дунстану, патрону металлистов. Он вспомнил портрет святого Дунстана на витраже в соборе святого Воля в Л ад стоне и вызвал в памяти его изображение.

Ни на секунду не выпуская из головы изображение мускулистого Дунстана с молотом, выковывающего пару золотых наручей в подарок королю Эдгару в 825 году, Малачи склонил голову в молитве и произнес заклинание.

«Святой Дунстан, прошу походатайствовать за меня перед Всевышним и Вечно Живым Господом. Скажи Ему, что Его недостойный слуга Малачи Кидд желает выполнить Его волю наилучшим образом, для чего ему требуется воздействовать на этот металл».

Жрец Волка почувствовал, как нагревается металл, обхватывающий его запястье. Он старался сдвинуть шест, но тот не шевелился, и тогда он добавил к заклинанию свою личную энергию. Металл становился все теплее, как будто и не было холодной ночи.

«Ага, процесс пошел».

Малачи опять подергал шест и ему показалось, что тот дрогнул. Он приложил больше энергии, повторил молитву святому Дунстану, и температура наручника стала быстро расти. Жрец Волка почувствовал, как горячо руке, и уловил кислый запах паленых волос.

«Слишком много тепла, слишком быстрый нагрев. Или святой Дунстан меня очень поддерживает, или это какой-то особый металл».

Он потянул шест – тот качался, охватившая его паника придала силы мускулам, но правую руку пронзила боль.

«Если я не приму каких-то мер, как бы мне без руки не остаться!»

Он удержал себя от паники и, несмотря на боль, сконцентрировал в своем воображении образ святого Дунстана. Он всматривался в изображение вздувшихся мышц святого и в наручи, прося дать ему такую же силу, какой обладали конечности фигуры с витража. Малачи поспешно прочел еще одну молитву: «Святой Дунстан, благодаря твоей помощи я почти освободился, но у меня нет твоего умения разрешить новую возникшую проблему. Прошу и умоляю тебя, укажи мне, как действовать, чтобы мой поступок был угоден Пастырю нашему, как ему была угодна твоя работа над наручами».

От боли последние слова молитвы он произнес, перемежая их шипением и стонами. Боль достигла апогея, он чувствовал, что задыхается. Малачи начал терять сознание, но знал, что потерять над собой контроль – значит обречь себя. Он умрет, заклинание отнимет у него жизнь, и он превратится в обугленный труп посреди пустого неизвестного пространства. Крича на пределе дыхания, он крепко схватил шест левой рукой, зацепился пятками за край расселины и, отталкиваясь ими, снова стал вытягивать шест.

Шест сразу выскользнул из земли, тащить его стало намного легче, чем до сих пор. Малачи упал на спину, потом перекатился на правый бок. Руки он держал перед собой, жар в них все возрастал. Стоя на коленях, он вытянул вперед шест и держал его подальше от себя, как змею, стараясь стряхнуть его с запястья, но металл держался крепко.

К своему ужасу, Малачи почувствовал, что и левое запястье охватил иссушающий жар расплавленного металла.

Жар не возрастал, но и не убывал. Зато растекался вверх по обеим рукам от запястий до локтей. Запах волос смешался с запахом горящей рубашки – загорелись рукава. Руки от запястий до локтей как будто превратились в факелы. Он представлял себе, как его кожа покрывается ожоговыми пузырями, они лопаются, а предплечья превращаются в сухие почерневшие палки, которые вдребезги разбиваются при ударе о скалу на бесчисленные обугленные обломки.

Широко раскинув руки, Малачи закричал, чтобы звуком перекричать боль. Когда он надсадил горло, что и оно как будто загорелось, он закашлялся и умолк. Измученный, он откинулся назад, и тяжесть раскинутых рук потянула его плечи к земле.

Боль и жар исчезли. Малачи испугался: не значит ли это, что руки начисто обгорели и разорванные нервы собираются с силами, чтобы снова травмировать его.

«Пока не думаешь о руках, они вроде бы и не болят».

Он изо всех сил старался думать о чем угодно, кроме рук, но без толку: он не мог не ждать следующего агонизирующего приступа боли.

Так было, пока он не ударился правым предплечьем о скалу.

Что-то зазвенело.

«Откуда звон? – Малачи нахмурился. – Обгоревшие руки не звенят».

Он все еще полулежал, откинувшись на спину, но ему было очень неудобно – бедра затекли. Малачи пошевелил пальцами правой руки.