Текст книги "Тень призрака"

Автор книги: Майк Стокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Тень призрака

Пес-призрак

Это все началось два года назад. Я поехал в Ирландию в гости к Килмойлу, давнему своему приятелю. Моя жена Лилия в то время ждала ребенка. Она не хотела, чтобы я ехал. Теперь я очень жалею, что не послушал ее тогда.

С Килмойлом я встретился в Лондоне на одном великосветском приеме. Он пригласил меня погостить у него в поместье, соблазняя рыбалкой и охотой. У Килмойла был собственный замок с обширными угодьями, и я просто не мог устоять перед таким искушением. Он также упомянул о том, что собирается выселять из принадлежащего ему дома в деревне одного арендатора, который упорно не вносит арендную плату. Так что поездка обещала стать интереснейшим приключением, а у меня в жизни давно уже не происходило никаких острых событий. Иными словами, я с радостью принял приглашение Килмойла.

Однако Лилия отнюдь не пришла в восторг. У нее были дурные предчувствия. Вся эта затея ей очень не нравилась. Тем более что Килмойл имел репутацию нетерпимого и даже жестокого землевладельца.

– Пусть Килмойл сам разбирается со своим арендатором, – говорила она. – Зачем тебе вмешиваться в его грязные делишки?

Но у меня на уме были только рыбалка и охота на куропаток в ирландском поместье Килмойла. И я не был разочарован, когда приехал к нему. Целых три дня мы провели у пруда и в лугах. А на четвертый день, слегка подустав от охоты и рыбной ловли, мы поехали выселять арендатора.

Арендатор, уже глубокий старик, прожил в этом доме почти всю свою жизнь, но за последние несколько лет не заплатил землевладельцу – Килмойлу – ни пенни ренты.

– Сумма, замечу, мизерная. Явно не стоит того, чтобы терять драгоценное время и тащиться в деревню, – признался Килмойл. – Но это уже дело принципа. Я не могу допустить, чтобы из меня делали дурака.

Сначала мы собирались объявить старику, что у него есть двадцать четыре часа на то, чтобы отдать долг или же съехать из дома. Если подобная мера не возымеет действия, Килмойл собирался, по его собственному заявлению, применить «радикальные методы убеждения».

Это был каменный домик, небольшой, но весьма симпатичный. Стоял он в живописной долине, в распадке между двумя холмами. Когда мы подъехали ближе, я заметил в окне арендатора. Старик сидел у камина и блаженно посасывал трубку. У его ног уютно свернулся громадный лохматый пес. Загорелое и обветренное лицо старика было темным, как тиковая древесина. Седые космы ниспадали до самых плеч. В комнате царил беспорядок, там было неубрано и грязно. Да и сам дом явно нуждался в ремонте.

Мы постучали в окно, потом в дверь. Килмойл ругался как сапожник. Но старик даже не шелохнулся. Он как будто не слышал ни нашего громкого стука, ни ругательств Килмойла. Отрешенный и невозмутимый, он продолжал сидеть в своем кресле, попыхивая трубкой. Наконец Килмойлу наскучило тарабанить в дверь, и он просто сунул под нее бумагу с уведомлением о выселении.

– Если надо будет, я тебя выкурю отсюда, как крысу! – сердито выкрикнул он напоследок. – Помяни мое слово!

Потом мы с Килмойлом проехались по окрестностям и пару часов порыбачили на пруду. За ужином мы выпили по бутылке шампанского. Вероятно, шампанское ударило в голову Килмойлу, только так я могу объяснить, почему он вдруг сделал мне столь заманчивое предложение: он отдает мне в аренду домик в долине, причем на два года освободит от ренты, если я организую ремонтные работы и сам за них заплачу. Я принял его предложение не раздумывая. Я рассудил, что переустройство дома не потребует слишком больших затрат. А поскольку у нас с Лилией скоро должен родиться ребенок, загородный дом был бы весьма кстати. Сюда можно было приезжать на целое лето.

Назавтра мы снова поехали к старику. Мы оба чувствовали себя неважно: сказывалось выпитое накануне шампанское. Старик снова сидел у камина. В том же кресле и с той же трубкой, едва ли не в той же позе. Вот только собаки сегодня не было. Килмойл постучал в окно.

– Эй ты, там, выметайся отсюда! Ты меня слышишь? Это последнее предупреждение!

В ответ старик поднял с пола двустволку и невозмутимо прицелился в нас. Мы с Килмойлом едва успели упасть на землю буквально за миг до того, как старик выстрелил в нас прямо через стекло.

Если раньше у меня и были какие-то сомнения, стоит ли «выкуривать» старого человека из дома, то теперь они разом рассеялись. Мы с Килмойлом забили досками все остальные окна. Нам приходилось работать очень осторожно: старик мог пальнуть в нас опять. Потом мы замазали глиной щель между дверью и косяком, вернулись к разбитому окну и развели под ним большой костер. Ветер дул в нужном нам направлении, и вскоре весь дом наполнился густым едким дымом.

На месте этого старика я бы не выдержал и пяти минут. Но он был явно покрепче и продержался почти полчаса. Мы с Килмойлом уже собирались тушить костер, чтобы старик не задохнулся насмерть, но тут он выбил дверь и выскочил наружу. В руках у него было ружье. Весь черный от копоти, с безумным взглядом, он палил в нас не целясь. Просто счастье, что ни меня, ни Килмойла не задела шальная пуля. Старик повалился на землю, зайдясь жутким кашлем. Мы тут же рванулись к нему и оттащили его подальше от дома. Я отобрал у него ружье, а Килмойл влил ему в горло виски.

Не прошло и часа, как мы потушили костер, вынесли из дома немногочисленные пожитки старика, а сам дом заколотили, чтобы никто не смог проникнуть внутрь. Килмойл предложил старику отвезти его в соседнюю деревню, где у него, кажется, были какие-то родственники. Но старик отказался и ушел, пошатываясь, пешком. Преисполненные сознанием исполненного долга, мы тоже засобирались домой.

Но тут с той стороны дома донесся горестный стон – такой жуткий, что мне даже стало не по себе.

– Ну что там еще? – раздраженно проговорил Килмойл.

Обойдя дом, мы увидели, что старик стоит в нескольких ярдах от дома перед крошечным, жалким сарайчиком, выгоревшим дотла. Должно быть, искра от костра попала на его крытую соломой крышу и стала причиной пожара.

– Моя собака, собака! – причитал старик.

Похоже, пес был привязан и погиб в огне. Должно быть, треск поленьев в костре и шум ветра заглушили его вой и лай. Мне было действительно жаль, что все так получилось. Но в этом не было ничьей вины. Просто трагическая случайность.

Старик, казалось, лишился рассудка. Он был в невменяемом состоянии – стонал, кричал, заливался слезами и изрыгал проклятия.

– Мне действительно очень жаль, – увещевал его Килмойл. Мне почему-то показалось, что его правильная, культурная речь в данной ситуации звучит как-то нелепо. – Но вы сами должны понимать, что это был просто несчастный случай.

Я вдруг почувствовал острый укол вины. Мне захотелось помочь старику, как-то облегчить его страдания. Но я не знал, чем здесь можно помочь. Пес мертв. Его уже не вернешь. И все-таки, если бы я тогда сделал хоть что-нибудь, хоть как-то выразил свое сочувствие – тогда, быть может, меня и родных мне людей не постиг бы тот ужас, который нам довелось пережить впоследствии.

Старик наконец замолчал. Он долго и пристально смотрел на Килмойла, возвышающегося над ним на своем великолепном жеребце. Потом перевел взгляд на меня. Невольно я сжался под этим тяжелым взглядом. Скорее всего, я был для этого человека таким же олицетворением тупого зла, как и сам Килмойл. Старик трижды плюнул на землю, а потом вдруг разразился бранью. Я не понял ни слова – должно быть, он говорил на гэльском, – но то, что старик нас ругает, я понял прекрасно.

– Поехали, – бросил мне Килмойл, разворачивая коня.

Мы умчались едва ли не галопом.

– А что он сказал? – спросил я Килмойла, когда мы уже подъезжали к конюшне замка.

– Он нас проклял.

– Проклял? Ты имеешь в виду – обругал?

– Нет, именно проклял. Наслал на нас проклятие. – Килмойл расхохотался. – Теперь нас будут преследовать духи тех, кого мы обидели и кому причинили зло. Жизни наши закончатся в ужасе и отчаянии. Пощады не будет ни нам, ни тем, кто нам дорог. Духи не успокоятся, пока не отомстят за себя сполна… – Он улыбнулся, спрыгнул с лошади и передал поводья конюху. – Разумеется, все это полный бред!

– Да, конечно, – рассеянно отозвался я.

На следующий день мне пришло письмо от свояченицы, сестры Лилии. Она просила меня немедленно вернуться домой: Лилия нехорошо себя чувствует. Моя супруга и раньше не отличалась крепким здоровьем, однако болезнь на восьмом месяце беременности могла обернуться серьезными неприятностями. Это был тревожный знак. Когда я сказал Килмойлу, что мне надо ехать, он тут же вызвался подвезти меня до станции в своей двуколке.

Дорога до ближайшего города шла по холмам. Мы как раз спускались с очередного склона, как вдруг на крутом повороте наши кони неожиданно дернулись в сторону и одно колесо двуколки приподнялось над землей.

– О Господи, мы на что-то наехали!

Килмойл натянул поводья, останавливая лошадей. Мы выбрались из коляски, чтобы посмотреть, что там такое. Это была собака. Обгорелая мертвая собака. Мы сразу поняли, что это тот самый пес, которого мы накануне сожгли, сами того не желая. Неподалеку у края дороги сидел старик. Мы не сразу его заметили. Он издавал какие-то странные звуки, похожие на приглушенное рыдание. Килмойл крикнул ему, требуя объяснений, зачем он бросил мертвого пса посередине дороги. Но старик не услышал. Охваченный горем, он ничего вокруг не замечал. Мне было искренне его жалко, но я опять ничего не сделал, чтобы ему помочь. Я торопился на станцию. Мне хотелось как можно скорее вернуться домой, к жене. Сейчас я не мог думать ни о чем другом. Убрав обугленный труп с дороги, мы с Килмойлом поехали дальше.

Через три недели у нас с Лилией родился сын Джордж, наш первенец. Когда я вернулся, Лилия быстро пошла на поправку, и роды прошли без проблем. Теперь нас было трое. Мы были счастливы, как только могут быть счастливы молодые супруги, любящие друг друга. Тогда мы еще не знали, что уже очень скоро наша жизнь превратится в трагедию, исполненную ужаса и отчаяния.

Как-то вечером мы с Лилией, по обыкновению, сидели в гостиной, выходившей окнами в сад. Малыш спал вместе с нянькой в соседней комнате. Вскоре Лилия задремала, убаюканная нашей тихой, неспешной беседой. Чтобы ей не мешать, я пошел к себе в кабинет, решив написать пару писем. Однако я еще не закончил и первого письма, как вдруг из гостиной донесся крик Лилии. Бросив все, я поспешил туда. Лилия была бледна как мел. Она полулежала в кресле, судорожно сжимая руку няньки, которая первой успела к ней.

– Там, в саду… – прошептала она, дрожащей рукой указав за окно. – Он там!

– Кто?

Но Лилия была слишком напугана, чтобы ответить мне вразумительно.

Поручив супругу заботам няньки, я вышел в сад. Я обыскал его вдоль и поперек, но не нашел ничего подозрительного. Когда я вернулся в дом, Лилия уже немного оправилась от испуга и смогла рассказать мне все толком.

Она задремала, сидя в кресле. Ее разбудило чье-то настойчивое прикосновение. Кто-то тронул ее за плечо. Открыв глаза, еще в полусне, она почувствовала чье-то горячее сбивчивое дыхание у себя на щеке. Она воскликнула: «Кто здесь?» – и быстро встала с кресла, оглядываясь по сторонам. В гостиной не было света, и она не увидела ничего. Но зато услышала шаги. Какой-то зверь – «тигр или волк!» – ступая почти неслышно, крался через комнату к окну. Вот тогда Лилия и закричала, и на ее крик прибежали мы с нянькой.

Тогда я посчитал, что ей приснился кошмар. Когда человек только-только засыпает и пребывает еще между явью и сном, ему, случается, снятся живые и яркие сны, которые очень легко принять за происходящее на самом деле. Поначалу Лилия и слушать меня не хотела, но доктор – а я тут же послал за доктором – подтвердил, что это единственное разумное объяснение. Я уложил Лилию в постель. Доктор дал ей снотворное. Потом мы пошли ко мне в кабинет. Доктор порекомендовал отвезти Лилию в деревню: у нее расшалились нервы.

– Покой, свежий воздух и отдых на лоне природы – вот что ей сейчас необходимо, – заявил он.

Я рассказал ему про домик в Ирландии. По возвращении в Англию я сразу же нанял строительную бригаду для его переустройства, так что работы уже подходили к концу.

– Вот и славно, – сказал мне доктор. – Как только дом будет готов, сразу везите туда супругу. Чем раньше, тем лучше.

Но работы шли не так быстро, как я рассчитывал. Нам пришлось задержаться в Лондоне. Состояние Лилии не улучшалось. Она постоянно беспокоилась за ребенка, ей казалось, что с ним обязательно что-то случится. Но мне это представлялось нормальным: обычное беспокойство молодой матери. Так что я не принимал всерьез страхи Лилии.

А между тем она пребывала на грани нервного срыва. Когда Джордж был не с нами, она буквально дрожала от ужаса: а вдруг нянька оставила мальчика одного и теперь его подстерегает опасность? Однажды ночью она проснулась с диким, безумным криком, убежденная, что с Джорджем случилась беда. Я бросился в детскую. Мальчик крепко спал.

– Он ушел? – спросила Лилия, когда я вернулся в спальню.

– Кто?

– Этот ужасный пес.

– Какой пес?

– Пес, который был на лестнице. Я слышала, как он поднимался! – Ее голос сорвался на крик.

– Лилия, – я старался говорить как можно спокойнее, – там нет никакого пса. Тебе, должно быть, приснился кошмар.

– Нет! – истерично выкрикнула она.

Почему я ее не слушал? Почему я не понимал, что она видела что-то такое, чего не мог видеть я? Ведь подобное повторялось изо дня в день. И всякий раз я говорил ей, что все хорошо, что у нее просто расшатаны нервы, что ей приснился дурной сон, что она испугалась тени на стене. Вместо того чтобы прислушаться к ее страхам и попытаться понять их причину, я посылал за доктором. И, не считаясь с ее отчаянным нежеланием уезжать из Лондона, я продолжал готовиться к поездке в Ирландию, убежденный, что перемена обстановки пойдет Лилии только на пользу.

За это время я написал Килмойлу несколько писем. Я сообщил ему о своих планах и просил прислать мне подробное описание обновленного дома. Странно, но он не ответил ни на одно из моих писем. А когда в начале лета мы всем семейством прибыли наконец в Ирландию, он даже не встретил нас на станции, хотя я сообщил ему точную дату нашего приезда.

Домик выглядел потрясающе. Теперь он был чистенький и ухоженный, и я мысленно похвалил себя за то, что все-таки настоял на переезде сюда, несмотря на горячие возражения Лилии. Кстати, ей тоже здесь очень понравилось, и она с видимым удовольствием принялась обсуждать со мной, куда мы что поставим. Наш малыш – теперь уже полугодовалый карапуз – довольно гукал на коленях у няньки. А я был преисполнен счастливой уверенности, что теперь у нас все будет хорошо.

Еще утром я договорился на станции, чтобы после обеда к нам приехали местные грузчики – занести в дом мебель. Все как на подбор жилистые и низкорослые, эти парни отличались недюжинной силой. То, что они играючи поднимали одной рукой, я едва мог унести в двух. Командовала ими Лилия. Она же и распоряжалась, в какую комнату что нести.

Наблюдая за грузчиками, Лилия заметила, что они перед порогом приостанавливались и делали широкий шаг, высоко поднимая ноги, как будто переступали через что-то.

– Почему они так странно ходят? – шепнула мне Лилия, украдкой указывая глазами в их сторону.

– Не знаю. Спроси у них.

Лилия хихикнула:

– А что, и спрошу.

Когда грузчики вернулись за следующим предметом мебели, Лилия решительно шагнула к ним.

– А почему вы так странно переступаете через порог? – обратилась она к тому, который был помладше.

Парень лишь на мгновение поднял глаза и тут же вернулся к работе. Раздраженная его молчанием, Лилия вышла из дома и встала у двери, преграждая ему дорогу.

– Послушайте, я же вам не запрещаю. В конце концов, это ваше дело, как вам ходить. Просто мне любопытно.

Парень упорно молчал.

– Отвечайте! – Лилия топнула ногой, точно капризный ребенок.

Старший из грузчиков – угрюмый седой мужчина лет примерно пятидесяти – бросил работу и повернулся к Лилии. Все остальные последовали его примеру. Старший явно колебался, но потом все же решился:

– Здесь могила, мэм. Старик собаку похоронил.

Больше не глядя на Лилию, он подхватил гардероб с одного конца, его напарник взялся за второй. Всем своим видом они давали понять, что ждут, когда Лилия освободит проход.

Но Лилия как будто застыла на месте. А потом она вдруг побледнела, тихонечко всхлипнула и покачнулась. Мне показалось, что она сейчас упадет. Я подхватил ее под руку и отвел в глубь дома, где нянька играла с нашим малышом.

– Я наступила на могилу, – прошептала Лилия. Она вся дрожала от ужаса. Слезы текли по ее щекам.

– Ничего страшного не случилось, – шепнул я в ответ. – Это всего лишь собака.

Лилия покачала головой.

– Давай уедем отсюда. Пожалуйста!

Нянька смотрела на нее с искренним недоумением. Малыш начал плакать.

– Лилия, мы же только сегодня приехали! Подумай, как это будет выглядеть, если мы уедем, не прожив здесь и дня?!

– Мне все равно, как это будет выглядеть! Нам нельзя здесь оставаться. Ни на день, ни на час, ни на минуту. Почему ты меня никогда не слушаешь? Почему?

Тот же самый вопрос я потом задавал себе сам. И не раз. Но тогда я опять не принял страхи Лилии всерьез. Как обычно, они показались мне беспочвенными.

– Сейчас мы сядем пить чай, – уговаривал ее я. – Потом я съезжу проведать Килмойла, и у тебя будет время подумать, действительно ли тебе хочется уехать домой. И если ты не изменишь своего решения, что ж, мы это обсудим.

– Нам надо уехать прямо сейчас! – продолжала настаивать Лилия. – Давай уедем, пожалуйста!

Я даже не стал ничего отвечать на это. Увидев, что ее горячечные мольбы нисколько меня не трогают, Лилия слегка успокоилась. Я оседлал коня и поехал в замок к Килмойлу. Лилия не вышла меня проводить. Она так и осталась сидеть в кресле-качалке, держа Джорджа на коленях.

В замке было поразительно тихо. Свет не горел ни в одном из окон. Все как будто вымерло. Ни в самом замке, ни в саду я не заметил ни единой живой души. Все это показалось мне странным. Я нерешительно позвонил. Ждать пришлось долго. Наконец за дверью послышались шаги. Дворецкий, открывший мне дверь, взглянул на меня с изумлением. У меня мелькнула мысль, что гости уже давно не захаживали сюда.

– Лорд Килмойл дома? – спросил я.

– Нет, сэр.

– Досадно. А когда он вернется?

Дворецкий заколебался.

– Не знаю, сэр.

– Сегодня? На будущей неделе? – Все это уже начало меня раздражать.

– Прошу прощения, сэр, но я ничего не могу вам сказать.

– Почему?

Дворецкий нервно повел плечами. Мне показалось, что он не знает, как быстрее меня спровадить. Его колебания окончательно убедили меня в том, что здесь происходит что-то странное. И я твердо решил выяснить что.

– Послушайте, Рейнолдс… Вы ведь Рейнолдс, я не ошибся?

– Нет, сэр.

– Вот что, Рейнолдс… – Я вытащил из кармана пригоршню монет. – Мы с лордом Килмойлом давние друзья. И я уверен, он был бы рад повидаться со мной и не стал бы возражать, если бы вы мне сказали, когда он вернется. Вот, может быть, это освежит вам память… – Я пересыпал монеты ему в ладонь.

Рейнолдс замялся, нерешительно глядя на деньги.

– Вы очень добры, сэр. Но, боюсь, я ничего не могу вам сказать. По той простой причине, что я не знаю, когда он вернется. – Он отдал мне деньги обратно, и, надо признать, в тот момент я себя чувствовал очень глупо. – Видите ли, сэр, – добавил Рейнолдс после короткой паузы, – за последние месяцы у нас в замке случились некоторые перемены. И мистеру Килмойлу пришлось… – он на секунду заколебался, – уехать отсюда.

От его интонации, от того, как он буквально через силу выдавил это «уехать отсюда», меня почему-то пробрал озноб. Я даже не сразу нашелся, что ответить. Но пока я лихорадочно подыскивал слова, Рейнолдс сам сказал мне, что случилось:

– Видите ли, сэр, он сошел с ума.

– Сошел с ума? – Я не поверил своим ушам. – Килмойл? Да он же самый разумный и самый практичный из всех, с кем я знаком!

– Да, сэр. Но, к несчастью, он вбил себе в голову, что за ним охотится некий… э-э… призрак, сэр. Дошло до того, что его душевное здоровье начало вызывать некоторые опасения, и его пришлось увезти… э…

– Куда увезти? В больницу?

– Можно и так сказать, сэр. В заведение, где лечат душевнобольных. В сумасшедший дом.

Я буквально лишился дара речи.

Рейнолдс тоже молчал, скорбно уставившись в одну точку.

– Как вы понимаете, сэр, в замке сейчас неразбериха. Поэтому вам так долго пришлось ждать под дверью. Примите мои извинении, сэр.

– Да, Рейнолдс, конечно. Я все понимаю.

– Спасибо, сэр. До свидания.

Он собирался уже закрыть дверь.

– Погодите, Рейнолдс. Ответьте мне на один вопрос.

– Да, сэр?

– Этот… призрак… Что он собой представляет?

– Насколько я знаю, это собака, сэр…

Я вскочил седло и поехал домой. В душе у меня поселилась смутная тревога, которая постепенно переросла в безотчетный страх, так что, как только впереди показался мой дом, я пустил коня галопом. Дурное предчувствие меня не обмануло. Въезжая во двор, я услышал отчаянный крик:

– Собака! Опять эта собака!

Это кричала Лилия.

– Но, мэм, какая собака? – донесся до меня недоумевающий голос няньки.

Я ворвался в дом, как ураган.

– Лилия, что случилось?

– Неужели ты ничего не видел?

Огромная собака! Она вырвалась из могилы и забрала моего ребенка! Она забрала моего ребенка!

Больше я не добился от Лилии ни слова. Она опять начала кричать охваченная неизбывным горем. Я бросился в детскую. Нянька рванулась следом.

– Ничего не понимаю… Еще минуту назад он был здесь, – упавшим голосом пролепетала она.

– Вы не видели эту собаку? – закричал я вне себя.

– Нет, сэр.

Я выбежал из детской, осмотрел все комнаты и выскочил из дома. Ребенка нигде не было. Лилия продолжала кричать. У меня в голове вертелись ее слова: «Она вырвалась из могилы и забрала моего ребенка!» Я не знал, что и думать.

– Позаботьтесь о ней! – крикнул я няньке и, схватив лопату, которая валялась в саду, бросился к порогу передней двери, туда, где старик похоронил пса.

Я собирался отрыть эту чертову зверюгу. Копать пришлось долго: старик вырыл глубокую яму. У меня за спиной уже вырос немалый холм свежей земли. И вот наконец лопата наткнулась на что-то большое и мягкое, завернутое в просмоленную парусину. Я вытащил сверток и в нерешительности положил его на землю. Мне надо было собраться с духом. Лилия по-прежнему кричала. Только теперь ее крики походили скорее на вой. Нянька пыталась ее успокоить, но пока безуспешно. Скрепя сердце я развернул парусину и обнаружил… обгорелый труп собаки, который уже начал разлагаться. Моего сына там не было.

В душе у меня затеплился лучик надежды: быть может, Джорджа похитил какой-то бродяга и мы еще сможем его разыскать, если немедленно организуем поиски. Закапывая могилу, я пытался припомнить, где здесь ближайший полицейский участок.

А потом, подхватив лопатой очередную порцию земли, я увидел… Сначала я не поверил своим глазам. Но это точно был он… обрывок синего одеяльца Джорджа.

Я упал на колени, заходясь судорожными рыданиями. Где-то поблизости – совсем рядом – раздался жуткий горестный вопль. Я даже не сразу сообразил, что это кричал я сам. Мне казалось, что больше незачем жить. Мой сын мертв.

Два года прошло с того страшного дня, когда мы с Лилией лишились сына. Призрак собаки обиженного старика вершил свое жестокое отмщение. Первой жертвой пал Килмойл. Призрак являлся ему чуть ли не каждый день. Чаще всего по ночам, но случалось – и при свете дня. Истерзанные разум и тело Килмойла не выдержали. Мой друг умер.

Но что мне теперь до Килмойла!.. Вчера у меня на руках умерла моя Лилия. Почему-то проклятие затронуло не меня, а ее. Призрак ужасного пса являлся ей так часто, что я начал уже бояться, как бы она не лишилась рассудка. Впрочем, краткие просветы все-таки были. В такие дни у меня в душе вновь зарождалась надежда, что Лилия освободилась от донимающих ее кошмаров, что не все еще потеряно и мы сумеем вернуть наше былое счастье. Но вчера утром ей снова явился пес-призрак. В последний раз. Она была в спальне одна, и я услышал ее жуткий крик: «Убери от меня, убери!» – как будто кто-то напал на нее. Когда я ворвался в спальню, Лилия лежала без чувств. А вечером она умерла.

Ну что ж, теперь все закончилось. Мой друг мертв. Мой сын мертв. Моя жена мертва. Призрак-пес пощадил только меня. Почему? Я не знаю. Я уже не сомневаюсь в том, что он существует. Однако по какой-то причине я ни разу не видел его…

Но что это? Какой-то шум… Кто-то скребется в дверь… Нет, ничего. Мне показалось… Хотя погодите… Вот он опять, этот шум, и теперь… Теперь я слышу… Кто-то крадется по коридору… Вот он уже у двери… Кто-то рвется ко мне в кабинет.