Текст книги "Темные числа"

Автор книги: Маттиас Зенкель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Смена парадигм

Анакапри, 1908 год

Родион Воронин, считавшийся внучатым племянником Тетеревкина, по приглашению Горького прожил несколько недель на острове Капри. О нем говорили как о подающем надежды молодом человеке, преданном делу социал-демократии. На вилле Горького он встретился с Лениным. Воронин поделился с ним дерзким замыслом воспользоваться гениальными планами Гавриила Тетеревкина на благо рабочего класса:

– Я намерен дописать до конца chef-d'œuvre, задуманный двоюродным дедушкой Гавриилом, поэму, которая должна охватить весь мир… и у меня получится!

Ленин глотнул лимонада и только потом ответил:

– Прекрасная идея, мой юный друг. Хотя это невероятно сложная и рискованная затея. Она потребует массу времени, не говоря уж о творческих усилиях. Конечно, при желании все возможно. Абсолютно все! Вот только я не вижу, чем бы вы могли завершить подобное произведение. Действительность не дает материала для концовки. Пока. Поверьте мне, эту поэму можно будет дописать только после нашей революции.

Горький кивнул. Воронин понимал, когда лучше промолчать, но тут возражения нашлись у Александра Богданова. Он предположил, что стремление к божественному всемогуществу, отличавшее произведения Толстого и, э-э-э, Тетеревкина, – не что иное, как эстетический эквивалент иерархий прошлого века. Всезнающий рассказчик считает себя равным Вседержителю, а после революции такой перспективы не останется.

– Нам видится, что для понимания мира необходима энциклопедия, пронизанная идеями социализма.

Ленин ухмыльнулся, потеребил усы и сказал:

– На сегодня достаточно. Кто рискнет сразиться со мной в шахматы?

Юрий Андреевич Желябужский. Nº 18. В. И. Ленин в гостях у А. М. Горького играет в шахматы с А. А. Богдановым. 1908

Богданов принял вызов и выиграл у Ленина, который выглядел заметно уставшим. Рядом на корточках сидит Горький, хозяин дома. Воронин в это время пошел за холодным лимонадом – ему нравилось быть полезным и в мелочах. След его теряется в 1936 году в кремлевской столовой. В имуществе Воронина не нашли ни рецептов яда, ни стихов.

МСМП#04

Москва, 29 мая 1985 года

Мирейя помогла отрегулировать водительское сиденье, и беременная Люба смогла втиснуться за руль «москвича». Галина уселась впереди. Выехав из двора дома № 49, они повернули к центру города, преодолевая уличные колдобины: бетонно-стеклянные костяшки домино с помигивающими точками располагались совсем не по правилам игры. Когда Мирейя сказала об этом спутницам, Люба выразила горячую надежду, что никто не протянет с неба руку и не передвинет их дом:

– Довольно с нас этих глупостей.

Чем дальше ехали, тем увереннее вела себя Галина. Она показывала Любе дорогу к гаражам в районе, где они жили раньше.

– Пока Миша не получил по наследству «Волгу», он все время там торчал, возился со своей «Кометой».

Любители мотоспорта, собравшиеся у ремонтной платформы № 3, предпочитали отпускать шуточки, а не отвечать на вопросы. Люба ловко развернула машину, но перед самым выездом дорогу перегородил мотоцикл. Сидевший за спиной мотоциклиста парень в куртке с заклепками и надписью «Приди и возьми все», ухмыляясь, заявил, что противостоять обаянию беременных женщин – выше его сил.

– Попробуйте заглянуть в «Прогресс»…

– Да, Михалыч сейчас чаще там околачивается. Подлизывается к будущему начальству, – буркнул мотоциклист и завел двигатель.

Теперь Галина примолкла и только односложно указывала дорогу. Через полчаса они добрались до электростанции, из труб в ночное небо валили густые клубы дыма. Проехав по мосту через Москву-реку, свернули с набережной улицы к воротам. У предприятия пассажирских перевозок «Прогресс» стояла единственная «Волга». Увидев выкрашенные антикоррозийной краской крылья, Галина сразу безошибочно определила:

– Здесь он!

Мирейя и Люба последовали за Галиной в здание автомойки. Рядом с только что вымытыми «буханками» стоял «ситроен» с поднятым капотом. Созерцавшие двигатель таксисты хотели было выпроводить незваных гостей, но стоило Галине и Любе продемонстрировать животы, как водители мгновенно присмирели. Тощий парень с зачесанной поперек лысины последней прядью волос представился начальником ночной смены. Он отвел женщин на склад запчастей и, приподняв брезент, предъявил им троих спящих. Цвет лиц и клокочущий храп не сулили ничего хорошего. Начальник смены торжественно заверил, что это испытание на прочность имеет исключительное значение:

– Весь коллектив «Прогресса» твердо настроен выполнять постановление о вождении в трезвом виде, и Маканина никогда не взяли бы на работу, если бы он не заслуживал полнейшего доверия! Ну, и между нами: кто помешает без пяти минут отцу пропустить стаканчик? Да еще и после рабочего дня.

Галина открыла было рот, но поперхнулась словами. То ли переволновалась, то ли положенный природой срок подошел: у нее отошли воды. Начальник смены сделал шаг назад:

– Зайцев, Шлыков, Смирнов, быстро сюда. Сидоров – к радиостанции, – рявкнул он и тут же перешел к решительным действиям. Пригладив прядь волос, распорядился:

× застелить заднее сиденье микроавтобуса полотенцами;

× отвезти Галину и Любу в ближайшую больницу;

× отправить Мирейю следом на «москвиче»;

× предупредить по радио роддом;

× сунуть Маканина под душ.

От скорости, с которой таксисты выполнили три первых распоряжения, у Мирейи похолодело в желудке. Впрочем, Шлыков, который следовал на «москвиче» за несущимся на бешеной скорости микроавтобусом и по только ему ведомой причине не хотел отставать, доставил ее к воротам больницы в целости и сохранности. Мирейя отнесла в роддом дорожные сумки и ключи от машины, но ее тут же выпроводили. Она увидела Любу в коридоре перед родильными палатами и еще раз попрощалась. Там пообещала, что, как только Маканин сможет ясно соображать и членораздельно говорить, она тут же заставит его позвонить.

Шлыков и Смирнов ждали у больницы и нервно курили. Шел третий час ночи, когда они привезли Мирейю к гостинице «Космос». Заказывать в этот час переговоры с отделом международных связей в ИНДЕР не имело смысла, потому что, когда их соединят, в Гаване закатное солнце уже будет отражаться в окнах опустевшего на ночь офиса.

•

Будильник, на котором Мирейя выместила раздражение, скинув с подоконника, замолчал. Шторы открывать не хотелось, в комнате и без того было достаточно светло. Мирейя потерла глаза, больше всего желая снова забраться под одеяло. Зеркало в ванной отразило краткий итог последних часов – сколько ни три глаза, не поможет. Под душем Мирейя запела о следах, которые не читаются в темноте, где звуки и краски не те… Дальше слова она не помнила, так что просто набрала в рот воды, пробулькала мелодию и поперхнулась, потому что зазвонил телефон. Она бросилась в комнату, но звонок оборвался, прежде чем она успела ответить. Чертыхаясь, Мирейя вернулась в ванную, вытерлась. Она удовлетворенно осмотрела себя в профиль, погладила немного округлившийся ниже пупка живот, оделась. Прикрепив к воротничку чистой блузки значок кубинской сборной 1981 года, она поспешила на завтрак.

Глотать, не жуя, и контрабандой выносить из столовой добавку смысла не было, в корпусе для заседаний Мирейя узнала, что члены оргкомитета приходят примерно за четверть часа до начала соревнований. На месте, где еще вчера плакат на польском языке торжественно сообщал о вкладе информатики в борьбу за мир и социализм, уже появился другой – с изображением счетной таблицы на русском языке и призывом к умелому ведению хозяйства. Может, этот нечестный прием был призван поколебать уверенность в себе польских участников?

У игровых автоматов спорили двое юношей из ГДР. Мирейя подумала, не из-за заклеенных ли прорезей для монет они так раздраженно шушукаются, но тут же отбросила эту мысль: в коридоре, ведущем в фойе, какой-то мальчик пытался, запрокинув голову, остановить идущую из носа кровь. Мирейя отдала ему бумажные салфетки, в которые незадолго до этого завернула еду, и, жуя на ходу, прошла в столовую А.

Халина уже ждала ее у большой двустворчатой двери. Из столовой доносился гул голосов и звон посуды, но молодая полька, не обращая на это никакого внимания, затараторила, рассказывая, как вчера заняла второе место в своей возрастной группе:

– Бабаев обошел меня всего на пол-очка, но я на целых четыре очка впереди Эшера. Видела бы ты лицо его тренера, когда объявили результаты…

Худенькая Халина не очень убедительно передразнила немецкого тренера; но Мирейя все равно смогла представить себе, как сощурились глазки Клайнверта в толстых складках кожи.

– Вот увидишь, сегодня я и Бабаева сделаю. Загвоздка в том, что Венгрия сейчас в общем зачете впереди СССР. Они сильно отстали в младших возрастных группах, – трещала Халина. – И не смотри на меня так, я знаю, что еще не вечер. Кстати, про вечер: может, шепнешь на ушко, о чем это вы, взрослые, вчера после ужина так долго совещались? Меня не обманешь, ты явно не выспалась и тренеры тоже.

– Как мило, – рассмеялась Мирейя, – знаешь, я вообще сегодня с огромным трудом встала, но…

Она не договорила. Какой-то тип с бычьей шеей, одетый в костюм, подошел к ним вплотную и заговорил на кубинском диалекте:

– Мирейя Фуэнтес, меня прислали за вами из посольства. Будьте любезны пройти за мной. – Он отошел на два шага и застыл на лестничной площадке.

– Мне надо идти, Халинка, увидимся позже, – попрощалась Мирейя.

– Передавай от меня привет Хулии и Хосе! Так жалко, что вы не можете участвовать, – крикнула вслед Халина.

Соотечественник Мирейи оказался немногословным, и ей удалось вытянуть только то, что он не имеет ни малейшего представления, о каком карантине речь. Полагаясь на защиту красных дипломатических номеров, он вел машину, небрежно откинувшись на спинку сиденья. Только один раз, когда на Садовом кольце справа вдруг вынырнул грузовик, кубинец затормозил, лениво посигналил и вскоре обогнал его. Они пронеслись мимо памятника Дзержинскому, гостиницы «Россия» и Кремля, выехали по мосту на правый берег, где Большая Ордынка, подобно каменной воронке, засасывала движущийся на юг поток автомобилей; чуть не столкнулись с троллейбусом и оставили позади бледно-желтые, блекло-голубые, нежно-розовые и серые особняки, административные здания, городские усадьбы, строительные леса и бывшую церковь. Когда показался сине-бело-красный флаг, созданный Нарцисо Лопесом, Мирейя приготовилась к резкой остановке, крепко вцепившись в дверную ручку. Шофер ухмыльнулся, заметив эту предосторожность, и аккуратно затормозил у посольства Кубы.

Рамон Эспозито Мендес, как следовало из таблички на письменном столе, был атташе по вопросам культуры и спорта. Сперва у Мирейи мелькнула мысль, что шофер с бычьей шеей обогнал ее, поднявшись по черной лестнице, и успел набросить элегантный пиджак, но размышлять об этом было некогда. Атташе сразу начал говорить: она, Мирейя Лоренсо Фуэнтес, квалифицированный специалист и кандидат наук, по-видимому, совершенно забыла, что прибыла в Москву как официальный делегат, а следовательно, представляет Республику Куба и должна вести себя соответственно; вчерашнее путешествие, когда она без сопровождения уполномоченного лица отправилась в пригородные районы и в гаражном поселке общалась с сомнительными элементами, ни в коей мере не отвечает ценностям, за которые ее дедушка умер в тюрьме Батисты, а дядя погиб в борьбе за свободу Анголы; не говоря уже о дурном впечатлении, которое все это произвело на советских друзей. Все сказанные слова сопровождались приветливой улыбкой, и это поначалу ошарашило Мирейю сильнее, чем осознание, что кто-то следил за каждым ее шагом.

– Ваши задачи ограничиваются работой на соревнованиях. Отсюда следует, что все, что вы обязаны были сделать, это проинформировать нас о чрезвычайной ситуации. Разве это так трудно понять? Когда вы собирались поставить нас в известность? В заключительном отчете? Только случайно из «Советского спорта» мы сегодня утром узнали, что наша команда не выступает на Спартакиаде. Как мы будем объяснять это Гаване?

Мирейя благоразумно воздержалась от вопроса, почему посольство в деталях знало, как она провела вечер, но понятия не имело об исчезновении юношеской сборной. Она уже научилась не обращать внимания на подобные нагоняи, как на спорный дождь. Несмотря на суровый тон, атташе все еще смотрел на нее доброжелательно, возможно даже с некоторым вожделением. Впрочем, это впечатление могло быть обманчивым и создаться из-за беспокойно движущихся зрачков: Эспозито почти после каждой фразы бросал взгляд на стоявший рядом монитор – будто неумело читал подсказки телесуфлера.

– Мы немедленно займемся этим вопросом, а вы забудьте о подобных выходках и ждите указаний. Вы меня поняли? Наблюдайте за соревнованиями в «Космосе»… – Эспозито вдруг запнулся. Он моргнул, глядя на монитор, погладил усы и продолжил уже спокойнее: – Или сходите в Мавзолей. Вечером вы должны быть у себя в номере, мы проверим!

Наблюдать за соревнованиями? Эспозито, наверное, считал, что часами смотреть на размышляющих программистов очень увлекательно: четыре зала, где потные молодые люди кусают губы, грызут карандаши, украдкой вытягивают шеи, пытаясь поймать взгляд тренера, или, закрыв глаза, трясут головой. Единственное отличие от спартакиады по математике заключается в том, что здесь время от времени участники вводят строки кода, либо в отчаянии смотрят на экран, когда там вспыхивает надпись OVERFLOW или замирает курсор.

Значит, остается Мавзолей. Да, пожалуй, для всех участников это лучший выбор: соглядатай, следовавший тенью за ней по пятам, производил впечатление еще не очень опытного. Очередь тянулась через Красную площадь, вниз по Кремлевскому проезду, мимо башни Арсенала в Александровский сад, где через триста метров делала петлю и возвращалась на центральную аллею у входа в парк, сворачивая на Манежную улицу. По словам Ники, иногда очередь так растягивается, что в хвост встают москвичи, думая, что на Арбате выбросили дефицит. Пока Мирейя прикидывала, долго ли придется стоять, предполагаемое время ожидания увеличилось из-за подошедшего батальона инженерно-строительных войск. Интересно, будут ли через шестьдесят лет кубинцы из провинций и туристы из братских государств каждый день выстраиваться в Гаване в километровые очереди от набережной Малекон до площади Революции, чтобы попасть в мавзолей Фиделя?

Мирейя купила мороженое и отправилась гулять. Рыжему пареньку, который, особо не скрываясь, шел за ней от метро до Боровицкого холма, тоже наверняка понравится в Кремле. Он и в самом деле с интересом разглядывал Царь-пушку, а потом продолжил следовать по пятам за Мирейей: от колокольни Ивана Великого через ГУМ до бронзового Пушкина, погруженного в мысли и созерцавшего собственную туфлю, покрытую голубиным пометом. Эту позу рыжий освоил в совершенстве. Мирейя решила завлечь соглядатая на Патриаршие пруды, к памятнику Крылову в Ермолаевском переулке и направить к трамвайным путям: «Турникет ищете, гражданин?» Однако, когда она снова оглянулась, рыжий уже пустился вслед за другой женщиной и исчез в сутолоке на Тверском бульваре. Мирейя внезапно почувствовала себя невероятно уставшей, а тут еще и желудок заурчал.

•

– Быстро же вы забыли меня, сеньора.

Считая этажи гостиницы «Космос» и определяя, где окно ее номера, Мирейя прошла мимо Шлыкова, не заметив его. Однако звонкий голос мужчины она сразу узнала. Таксист стоял, прислонившись к крылу светло-серой «Волги».

– Такая уж судьба у всех, кто работает в ночную смену, я так думаю. Но я не жаловаться приехал. Меня Маканин прислал. Передает, что матери и дети в добром здравии, а ваша команда лежит в Ховринской больнице, это в Ленинградском районе, – сообщил он и вызвался отвезти туда Мирейю. – Может, днем вы меня лучше запомните.

– Мне сначала нужно позвонить в посольство.

– Вот это да, неслабо. Тогда остановимся по пути у телефона-автомата…

В посольстве трубку взяла секретарша Зайас. Судя по старомодной и изысканной манере выражаться, ей было лет девяносто:

– Не будете ли вы столь любезны оставаться на линии?

Мирейя услышала стук, с которым трубку положили на что-то твердое, шорох ластика и карандаша, потом секретарша снова заговорила:

– Повторите, пожалуйста, с кем вы хотите переговорить?.. Атташе Эспозито?.. Эспозито Мендес?.. Это, должно быть, недоразумение. Сегодня утром?.. Мне невероятно жаль, но это совершенно исключено. Должность атташе уже продолжительное время свободна… Не нужно отчаиваться, моя дорогая. Со следующей недели доктор Тамайо имеет честь взять на себя эти обязанности. Войдя в курс дела, он будет рад подробно ответить на все вопросы. Разумеется, нужно будет предварительно записаться.

Мирейя не собиралась отступать. Она хорошо пообедала и теперь, когда точно знала, откуда начинать поиски Эдуардо и участников Спартакиады, совсем не чувствовала усталости.

– А с кем я могу поговорить сейчас? Речь о местонахождении нашей юношеской сборной…

– К сожалению, я не уполномочена давать информацию о гражданах нашего государства. Если вы будете так добры еще немного оставаться на линии…

Секретарша отложила трубку, и Мирейя услышала, как она на русском спросила: «Шура, плутоническая порода, восемь букв, в середине К-О? Как же так, голубушка, ты же всегда все знаешь… Подожди минуточку!»

Секретарша снова перешла на изысканный испанский, который не был похож ни на один диалект, гласные она не глотала, а звук «л» произносила как «л»:

– Могу я вам еще чем-то помочь, дорогая?

– Лакколит.

– Что, простите?

– Плутоническая порода, восемь букв. Лакколит.

– Ни за что бы не догадалась. Огромнейшее спасибо.

– Не за что. Но скажите, пожалуйста, к кому мне все же обратиться?

– Вопросами культуры и спорта временно занимается лично господин посол Сото.

– Будьте так добры передать ему, что наша юношеская сборная находится в Ховринской больнице.

– Разумеется, дорогая. Хотя в его графике я не вижу ни малейшей возможности для выездной встречи. Он сейчас проходит лечение на Кавказе. Однако не сомневайтесь, мы желаем нашей сборной скорейшего выздоровления и отправим букет цветов для поднятия духа.

•

– А в «Войне и мире» я играл барабанщика. В Бородинской битве меня с барабаном видно немножко с краю экрана. А через три года, когда я был знаменосцем, нашу группу отправили на съемки Ватерлоо. Не в Бельгию, конечно, а в Ужгород, в Закарпатье. Полторы тысячи километров в фильме погоды не делает, парочку холмов убрать, лесок добавить, и готово… Когда мы выстроились в линию и двинулись вперед, я иногда даже камеру не видел, только порох и красные солдатские мундиры вокруг. Как путешествие во времени. Только все погибшие и раненые потом воскресают…

Все это и многое в том же духе Шлыков рассказывал, пока они ехали в больницу. Через тридцать три минуты он указал вперед:

– Вон, громадное здание, это она и есть.

Больницу освещало полуденное солнце. Мирейя чихнула, прикрыла глаза ладонью. Фасад десятиэтажного здания был выложен белой плиткой до самого парапета кровли. Мирейя заметила, что в выходившей на улицу стороне здания нет дверей и окон. Шлыков поджал губы и остановил такси на обочине.

– Маканин дал этот адрес. Наверное, карантинное отделение с другой стороны. Но я на своей колымаге туда не проеду, днище разобью.

Мирейя вышла из машины. Грунтовая дорожка, по краям которой лежали кучи грунта и песка, вела к домику-коробке и дальше к больничному корпусу. Он тоже не был достроен. Сквозь оконные проемы Мирейя разглядела неоштукатуренные кирпичные стены, трубы и лестничные пролеты. Рабочих и в помине не было, как будто сигнальный гудок позвал всех строителей на обед в какое-то скрытое от посторонних глаз место. Царила тишина, только несколько воробьев затеяли потасовку среди цветов аконита и чертополоха, да галька хрустела под ногами. Мирейя неуверенно семенила на каблуках: если бы знала, что ее ждет, надела бы туфли на плоской подошве.

– Стой, девушка. Ты знаешь, куда идешь? – раздалось из металлического домика-коробки, который издалека походил на очень большую собачью будку. Из полустертых, написанных краской букв Мирейя мысленно сложила слово «Диспетчерская № 2». Надпись у двери, сделанную недавно голубой краской, расшифровать оказалось сложнее, потому что трафарет художника не совпадал с профлистом: то ли 33 К ГП, то ли ЭЭ К ПП. Из домика вышел охранник. Прищурившись, он окинул Мирейю взглядом. Ребристые отпечатки на левой щеке и виске говорили, что он долго сидел, прислонившись лицом к стене. Он внимательно выслушал вопросы Мирейи, но, очевидно, следуя инструкции, ничего не ответил и потребовал: «Документы!»

Его голос отдавал металлом, а запах изо рта побудил Мирейю отступить на шаг назад. Истолковав это движение как нежелание показать документы, охранник костяшками пальцев постучал по голубым буквам. Стук эхом отозвался среди выложенных плиткой стен и спугнул стайку воробьев. Мужчина тем временем разъяснил, что значат буквы в акрониме:

– Вы незаконно проникли в закрытую зону. Не усугубляйте положение!

Он тщательно осмотрел обложку ее документов, потом подверг детальному изучению каждую запись, водя по строчкам пальцами с давно не стриженными ногтями.

– Мирейя Фуэнтес. Кубинка, – заключил он наконец. Мирейя не поняла, зачем он сообщает ей о своих глубоких выводах. Она кивнула, показала значок на воротнике блузки и еще раз объяснила, что, будучи официальным представителем кубинского Национального института спорта, физического воспитания и отдыха, хочет навестить юношескую сборную, которая находится здесь на карантине, или хотя бы поговорить с лечащим врачом.

– Или я опять приехала не в ту больницу?

Охранник старался не смотреть ей в глаза и внимательнейшим образом изучал печать на пропуске в гостиницу. Подобное определенно не было прописано в инструкции, и у Мирейи сложилось впечатление, что он не знает, как поступить. Она тоже не знала, продолжать ли настаивать или развернуться и уйти. Раздавшийся в домике звонок стал выходом из патовой ситуации. Охранник поспешил внутрь, дважды сказал: «Есть!» и скрипуче рассмеялся. Выйдя из домика, он показал Мирейе самый безопасный путь к карантинному отделению.

Дойдя до конца тропинки, она очутилась у отдельно стоявшего невысокого здания. Наружные стены тоже были выложены молочно-белой плиткой с серыми щелями. В рассеянном свете здание выглядело как созданное с помощью компьютерной графики. Мирейя зажмурилась, преобразуя пиксели в твердую материю. Хотя ступенек у входа не было, только наклонная площадка, здание производило впечатление более достроенного, чем главный корпус: окна и двери уже были на местах. Два бритоголовых вахтера сидели в каморке перед портативным телевизором и без звука смотрели что-то, где был счет ноль-ноль – так, во всяком случае, гласила надпись на экране. Мирейя набросила бледно-голубой халат и надела бахилы, вахтеры пропустили ее в коридор. Она прошла семь шагов, когда ее оклинули и пояснили:

– Если хотите пообщаться, воспользуйтесь переговорным устройством слева.

Телефон висел на стене между двумя кое-как закрепленными кусками ткани.

– Отодвиньте чуть-чуть шторы! Только осторожно, иначе сами потом будете вешать!

Смотровое окно, должно быть, установили совсем недавно. Строительный раствор издавал кислый минеральный запах и, похоже, еще не совсем затвердел – или это запах дезинфицирующих средств? За двойным стеклом Мирейя увидела палату провизорного отделения. Мебель, по-видимому, привезли из детской больницы или детского сада: выкрашенные разноцветной краской кроватки, столики и стульчики, на которых, сильно согнувшись, сидели подростки. Они ложечками ели маленькие пирожные с тарелочек, постепенно открывая нарисованные на них картинки со сказочными персонажами. Выглядели они здоровыми и бодрыми, только насчет тренера у Мирейи не было уверенности: он лежал на животе на трех сдвинутых кроватках. Мирейя осторожно сняла трубку и нажала кнопку вызова. В коридоре звонка не было слышно, но ребята в палате отреагировали: Эктор, Иван и Хосе показали ложками на окошко. Мирейя по губам Онелиоса прочитала, что он произнес ее имя. Педро, Рамон и Сатурнино замахали руками, Маноло и Феликс заулыбались, показав вымазанные шоколадом зубы. Резвость, с которой Эдуардо вскочил и бросился к переговорному устройству, обнадежила Мирейю. Лихорадки, озноба, ломоты конечностей или других жалоб у него явно не было. Или еще не прошел инкубационный период? Вот только инкубационный период чего?

– Если бы мы сами знали, – донесся из трубки сквозь помехи голос Эдуардо.

– Вы что, не смогли поговорить с врачом? Ты же немного знаешь русский!

– Был бы еще врач, с которым говорить. Сначала мы целую вечность ждали в аэропорту в крохотной каморке, потом пришел кто-то в костюме космонавта, такой дутый защитный костюм, ну, ты понимаешь. Он просто заглянул нам всем в рот, а потом еще один в дутом защитном костюме привез нас сюда на микроавтобусе. Вчера и сегодня приходили только медсестры. Глухонемые, судя по всему. Сегодня они хотя бы пришли без защитных костюмов. Может, все не так уж страшно. Но эти гадюки взяли у нас столько крови, что можно подумать, будто Красная армия планирует наступление и пополняет запасы крови. По крайней мере, еда… калорийная.

– А где Хулия?

Эдуардо пожал плечами:

– А остальные мальчики в соседней палате, нам слышно их через стену.

– Я поищу врачей. Может, мы вас вытащим до окончания Спартакиады.

– Да что там, поезд ушел.

– Не говори так! Вы можете хотя бы изменить общую картину результатов. Это вопрос чести. И потом, я собираю все ваши талоны на еду. Вы же не хотите, чтобы к концу недели я превратилась в моржа, goo goo g' joob[37]37
  Из песни «Beatles» I am the Walrus.


[Закрыть], – засмеялась Мирейя, повесила трубку и вернулась на шесть шагов к вахтерам. Те, не отрываясь от экрана, объяснили, что девочка Фернандес находится в женском отделении, но там еще не подключены переговорные устройства, а через шлюз может проходить только персонал. Нет, и главврач, и завотделением сейчас заняты, они позвонят Мирейе вечером в гостиницу.

Похоже, все хотели, чтобы она сидела в «Космосе» сложа руки. Впрочем, может, это и правильно: вернуться в гостиницу и ждать у телефона. Ситуация складывалась так, что теперь ИНДЕР должен вести переговоры с местными инстанциями.

Вернувшись к переговорному устройству, Мирейя рассказала команде о промежуточных результатах первого дня соревнований, передала привет от Халины и получила приветы из Гаваны. Посылку от матери придется подождать, она в чемодане Хосе. Услышав это, Эдуардо велел снова дать ему трубку и заговорил о своем багаже…

Мирейя впервые услышала о тренерском соревновании (и члены команды тоже, судя по тому, как они навострили уши). В этом, пусть и неофициальном соревновании, Куба еще может победить, потому что присутствие Эдуардо не обязательно. Самый большой из двух его чемоданов до отказа набит носителями информации, а на них записана программа, с которой он собирался участвовать. Мирейя должна убедить Совакова и тренеров других команд, что имеет право принять участие в тренерском соревновании в качестве представителя Эдуардо. Ей нужно только подключить носитель информации к конкурсному компьютеру и запустить программу: «RUN». Сказав это, Эдуардо написал команду указательным пальцем на стекле. От вертикальной палочки буквы «R» остался след. «Вопрос чести!»

– Хорошо, хорошо, я попробую, – сказала Мирейя и вытащила тетрадку из-под халата. Записав слово в слово просьбу Эдуардо к коллегам, инструкции по управлению программой (одну команду) и шифр кодового замка от чемодана, она осознала проблему.

– Что такое?

Носители информации, к счастью, не нужно передавать через санитарный шлюз, чемоданы не помещали в карантинную зону. Проблема в том, что ни Эдуардо, ни вахтеры не знали, куда отправили багаж членов команды. В Ховринской больнице его точно нет. Может, автобус, который должен был отвезти сборную в гостиницу, доставил чемоданы в «Космос»? Или багаж, чего доброго, до сих пор в аэропорту?

Шлыков подремывал на заднем сиденье. Когда Мирейя его разбудила, он испуганно подскочил и потянулся.

– Само собой, я могу отвезти вас и в Шереметьево-2. Но я не думаю, что они что-то отдадут. Скорее всего, багаж еще на таможенном складе, тут ваши товарищи из посольства должны подключаться. В любом случае, самое позднее в половине шестого меня призовет долг, – сказал он и показал на таксометр с нулями.

•

В «Космосе» жизнь бурлила. Толпы возбужденных участников Спартакиады устремлялись из корпуса для заседаний к столовым, а кураторы шикали, расширяя частотный диапазон. Мирейя не испытывала ни малейшего желания фильтровать и демодулировать исходящие сигналы: кто сколько очков набрал, каким приемом решается такое-то и такое-то задание, что будет вечером, ЕСЛИ… И ВОТ… ЕЩЕ… КАНАЛ… – все сливалось в неясный шум. Крепко прижимая локтем сумку, Мирейя пробиралась к стойке регистрации.

– Нет, – ответила администратор, – багаж кубинской сборной не доставляли… Повторите еще раз имя… Нет, никаких сообщений для вас тоже не передавали… С кем переговоры?.. Гавана? Ориентировочно через два-три часа соединим с вашим номером.

Мирейя как раз собиралась войти в лифт, когда из-за багажной тележки вдруг вынырнул Радионцев. Было заметно, как вымотал долгий конкурсный день помощника председателя оргкомитета: голова, казалось, держится на плечах только благодаря туго завязанному галстуку.

– Хорошие новости, – хрипло сообщил Радионцев. – Мы наконец узнали, в какой больнице ваша команда; надо признать, все получилось несколько своеобразно, не нашлось свободного карантинного отделения, которое могло бы вместить всех, так что пришлось решать на ходу, не хотелось ведь разлучать ребят, это было бы жестоко, вдали от дома, одни, в больнице, разве можно, а завтра утром мы им цветы…

Мирейя перебила его:

– Эдуардо Пиньера попросил меня срочно передать одну просьбу председателю Совакову.

– А, так вы уже общались с тренером, – сипло сказал Радионцев. Без ущерба для головы он развязал галстук, доказав, что еще сохранил запас прочности. – Отлично, отлично… Просто камень с души. Но ваша просьба сейчас некстати, начинается внеочередное совещание тренеров, которое…

– Отлично! Просьба Эдуардо Пиньеры касается именно этого совещания.

Тут голова Радионцева все же слегка опрокинулась набок. Он искоса посмотрел на Мирейю снизу вверх и, видимо, понял, что она понимает, что он понимает, что она понимает, что необходимые решения будут приниматься на другом уровне.

– Пойдемте, – вздохнул он и пропустил ее в кабину лифта. Неуклюже ткнув ключиком в панель управления, он запустил механизм, и кабина двинулась вниз, на цокольный этаж, для которого на панели не было кнопки.