Текст книги "Огонь"

Автор книги: Матс Страндберг

Соавторы: Сара Б. Элфгрен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

13

Мину смотрит, как Николаус встает. Проводит рукой по волосам. Это его жест. Но это уже не прежний Николаус.

– Вся моя жизнь, – говорит он. – Вся моя прежняя жизнь вернулась.

Он замолкает. Поворачивается.

– Мне очень тяжело…

– Вы только не волнуйтесь, – говорит Анна-Карин.

Николаус смеется. Но смех его звучит невесело.

Мину с беспокойством смотрит на него. Она, как никто другой, знает силу памяти. Вспомнить всю картину жизни за секунду – это, знаете ли… Вдруг у Николауса произошла перегрузка мозга?

– Я вам все расскажу, – говорит Николаус. – Только не здесь, здесь нас могут подслушать.

Он осторожно поднимает мертвое тельце Кота. Тихонько гладит его плешивую шерсть.

– Он хотел этого, да? – спрашивает Анна-Карин прерывающимся голосом. – Я имею в виду, он попросил вас это сделать?

– Да, – ответил Николаус. – Жизнь моего фамилиариса должна была кончиться давным-давно. Но он был верен мне. Теперь он наконец успокоился.

Николаус положил маленькое тело в могилу, взял лопату и начал закапывать яму. Мину тоже взяла лопату и, хотя руки ее не слушались, стала помогать Николаусу. Вместе с Ванессой и Линнеей они вскоре забросали могилу. Потом постарались, как могли, утрамбовать землю.

– Зря стараетесь, – сказала Ида. – За сто метров видно, что могилу раскапывали.

– Подождите, – сказал Николаус.

Он опустился на колени, погрузил пальцы в землю. Сначала ничего не произошло. Потом из земли показались маленькие зеленые ростки, Мину почувствовала запах свежей травы. Николаус дрожал от напряжения, а трава росла и росла, пока вся могила не была покрыта густым слоем свежей травы.

Умение управлять живой материей, по словам директрисы, присуще тем, чьей стихией является дерево. Таким был Элиас. И Николаус.

Чуть покачиваясь от напряжения, Николаус встал, отряхнул брюки.

«Кто же он на самом деле?» – подумала Мину.

А вдруг новый Николаус уже не будет похож на того человека, который был ей так симпатичен?

* * *

Они сидят в гостиной у Николауса. Линнея с ногами забралась на маленький диван и села по-турецки. С тех пор как они ушли с кладбища, Николаус не произнес ни слова. Сейчас он стоит и молча рассматривает серебряный крест на стене.

Линнея не читает мысли Николауса, но чувствует, что его сознание изменилось. Обрело целостность.

– Не знаю, с чего начать, – говорит он.

– Начните с начала, – предлагает Линнея.

Он поворачивается к ней.

– Я попробую. Конечно, я должен все объяснить. Вы и так слишком долго ждали ответа от вашего провожатого.

Он внимательно смотрит на каждую из своих слушательниц.

– Все началось очень давно, – говорит он. – Почти четыре века назад.

– Что вы имеете в виду? – переспрашивает Мину.

– Я родился почти четыреста лет назад и должен был бы умереть… больше чем три века назад.

В комнате воцаряется тяжелая тишина. Линнея пытается осознать то, что говорит Николаус. Нет, это невозможно. Ида первая приходит в себя.

– То есть как? – спрашивает она. – Вы вампир?

– Конечно, нет, – возражает Анна-Карин.

– А ты откуда знаешь? – накидывается на нее Ида. – Если есть ведьмы и демоны, почему не быть вампирам?

– Лучше, если Николаус продолжит рассказывать все как есть, с самого начала, – говорит Линнея.

Было бы гораздо быстрее, если бы она просто прочитала его мысли. Но она обещала этого не делать.

Он кивает, подходит к деревянному стулу, стоящему рядом с Мину, и опускается на него.

– Я родился здесь, в Энгельсфорсе. Мой отец был пастором, и это означало, что я тоже должен стать священником. Когда отец умер, я наследовал его приход. Мне нравилось то, чем я занимался. Я с почтением относился к женщине, которая была моей суженой. Ее звали Хедвига. Она была одной из нас. Я имею в виду, она происходила из семьи, члены которой входили в Совет.

– Вы член Совета? – Линнея соскочила с дивана.

Если Николаус – один из этих, она немедленно уйдет отсюда и никогда больше не будет иметь с ним дела.

– Уже нет, – ответил Николаус.

Линнея пристально посмотрела на него. Врет? Она с трудом подавила желание прочесть его мысли.

– Но когда-то я был одним из самых правоверных его членов. Тогда, как и сейчас, Совет контролировал использование магической силы. Но его основной задачей было отыскивать, оберегать и обучать Избранных. Пророки предсказывали, где следует ждать их появления. Энгельсфорс был одним из таких мест. И мне поручили найти Избранника. Он должен был появиться в следующий период магической активности.

– И когда это случилось, – сказала Мину, – как вы смогли его узнать?

Николаус потупился.

– Это была моя дочь, – пробормотал он.

Линнее показалось, что она ослышалась.

– Ваша дочь? – переспросила она.

– Матильда. Она была нашим третьим ребенком. Два первых родились мертвыми. Мы души не чаяли в Матильде. Она была умной, с сильным характером. И Хедвига, и я были ведьмами от природы, и скоро выяснилось, что у Матильды тоже есть магический дар. Но в полной мере ее силы раскрылись, когда ей исполнилось пятнадцать. Мы боялись выпускать ее из дому, потому что у нее были видения и она могла творить чудеса. Однажды она вызвала ливень у себя в спальне. Мы не могли допустить, чтобы нечто подобное произошло прилюдно. В те времена люди боялись ведьм.

Линнея посмотрела на Николауса и попыталась представить его отцом семейства, священником, живущим в семнадцатом веке. К ее удивлению, это получилось легко, без напряжения.

– Однажды мы нашли Матильду за забором усадьбы, замерзшую и грязную. Она бредила, говорила что-то про кроваво-красную луну, про лес, где она ходила и увидела свою судьбу. Мы сообщили об этом Совету, оттуда прислали людей, и после нескольких… испытаний они подтвердили, что Матильда – Избранница.

Сознание Линнеи случайно подслушало одно из воспоминаний Николауса. Крик девушки… Кровь на каменном полу… Линнея тут же закрылась – нет, она не хочет этого знать, не хочет видеть.

– Значит, они проверяли ее? Как директриса, когда она брала на анализ наши волосы? – спрашивает Мину, и Линнее хочется убить ее за то, что она так наивна.

– С тех пор Совет усовершенствовал свои методы, – сказал Николаус. – Раньше они были более… примитивны. Я должен был вмешаться уже тогда. Но я был слеп. Думал, что все делается для блага человечества. Для блага самой же Матильды. Ее магические силы становились губительны для нее.

Казалось, Николаус пытается оправдаться.

– Что вы имеете в виду? – спросила Мину.

– Вы, конечно, слышали, что у каждой ведьмы есть свой магический элемент, – продолжил Николаус. – Но Избранным подвластны все элементы. Все шесть.

– Почему директор нам об этом не сказала? – спросила Мину.

– Возможно, у нее есть основания скрывать это от вас, а может, Совет просто об этом забыл. Кстати, последнее меня бы нисколько не удивило.

– Все шесть магических элементов одновременно – от такого запросто можно взорваться! – говорит Ванесса.

На лбу у нее так и осталась грязная полоса в том месте, где она вытерла лицо рукой.

– Теоретически да, – соглашается Николаус. – Но вы сами знаете, что у Избранника есть магическая защита, которая бережет его силы и охраняет его от взглядов демонов. И все же это тяжкая ноша. Совет утверждал, что поможет Матильде справиться с ней, и я согласился.

– Но ведь могли и не соглашаться, – возразила Линнея.

– Да, – кивнул Николаус. – Я сделал свой выбор. Это будет мне вечным укором.

Горькие мысли Николауса так сильны, что пробивают защиту Линнеи. К тому же когда о вечности говорит человек, живущий четыре столетия, его слова приобретают совсем иной оттенок.

– Однажды ночью я проснулся от ощущения беды. В кровати Матильды не было. Я нашел ее в лесу, в том месте, куда она обычно ходила, будучи еще ребенком. Она была еле живая, чувствовала себя еще хуже, чем после ночи с кровавой луной. Я отнес ее домой и уже тогда почувствовал: с ней что-то не так. А когда она пришла в себя, я понял это наверняка. Ее магические силы иссякли.

– Как иссякли? – быстро переспросила Ида.

– У нее их не осталось.

– Значит, это возможно? Можно избавиться от своих магических сил? – сказала Ида.

Линнея бросила на нее раздраженный взгляд. Ни для кого не секрет, что Ида мечтает выйти из Круга Избранных. Как всегда, думает только о себе.

– Да, но я не знаю, как это произошло. Матильда не рассказала этого ни Хедвиге, ни мне. Только сказала, что это для общего блага, что у нее не было сил бороться. Потом появились посланцы Совета…

Николаус замолчал. Посмотрел на свои руки.

По спине Линнеи пробежал холодок. Она не знала точно, что произошло, но прошла с Матильдой ее путь к смерти. Другие девочки тоже пережили это – в своих снах.

– Я был глупец, – продолжил Николаус тихо. – Я должен был защитить ее, спрятать. Вместо этого я выдал ее в руки Совета. Они обвинили ее в том, что она подвергла мир смертельной опасности. Матильда сказала, что после нее родятся Избранные, которые будут сильнее ее, они победят демонов раз и навсегда. Но Совет решил, что она предала их дело. А предательство, по мнению Совета, – самый страшный грех…

Николаус замолчал.

– В то время в стране велась активная охота на ведьм. Хотя из осужденных настоящими ведьмами были только те, от кого хотел избавиться Совет. И вот Совет устроил так, что Матильду привлекли к суду. Якобы она научилась колдовству у Сатаны. И суд признал ее виновной.

Страдание Николауса было безмерно, и Линнее приходилось прикладывать все свои силы, чтобы закрыться, защититься от него.

– Я знал судью много лет, он был моим однокашником, потом занимал высокий пост в Совете. Но остальные члены суда этого, конечно, не знали. Я просил его пощадить Матильду. Он обещал оставить ей жизнь, если она признается… Мы с женой понадеялись на него…

Голос Николауса прервался.

– Обычно осужденным отрубали голову, а потом сжигали тело на костре. Но Матильду сразу повели к куче дров и привязали. Я подошел к ней и сказал, что, если она признается, ее помилуют. Она послушалась меня. Помню свое облегчение. Потом судья кивнул палачу, и я думал, что дочь сейчас отпустят. Но палач поднес к дровам горящий факел.

Слезы лились по щекам Николауса. Линнея едва могла дышать.

– Я бросился к костру. Стражники схватили меня и крепко держали. Но они не смогли удержать Хедвигу. Она бросилась прямо в пламя. Их крики…

Николаус спрятал лицо в ладонях. Линнея почувствовала запах дыма. И не знала, то ли это плод ее воображения, то ли воспоминания Николауса.

– Той же ночью я открыл Книгу Узоров и спросил, как мне искупить свою вину и как отомстить. Книга ответила на оба моих вопроса. Она сказала, что я должен жить и помогать следующим Избранникам, чтобы исправить совершенное мной предательство. Но для такой сильной магии требовалась большая жертва.

Николаус вытер слезы и продолжал:

– Матильду и Хедвигу нельзя было хоронить в освященной земле. Одна – ведьма, другая – самоубийца. Но я подкупил палача, и он отдал мне их останки. Книга приказала похоронить Матильду в лесу, в том месте, где она потеряла свою магическую силу. Это место вы теперь называете Болотные копи. Кости жены я спрятал. На казни Матильды присутствовали самые высокие чины Совета. Они задержались в Энгельсфорсе – решили провести совещание, собрались в церкви… Тут я запер двери и поджег церковь… Здание было деревянное и быстро сгорело дотла. Я начертил вокруг него круги и продлил свою жизнь за счет жизни каждого погибшего в огне члена Совета. Потом поджег свою усадьбу и инсценировал собственную смерть. Те кости, что были положены в могилу с моим именем, принадлежали моей жене.

Линнея вспомнила слова, сказанные директрисой год назад: «Церковь и дом священника сгорели в 1675 году, тогда же были уничтожены многие важные документы».

– Директриса рассказывала нам о пожаре, – сказала Мину.

– Я знаю. Если помните, я стоял тогда под дверью и все слышал. Однако вряд ли Совет до сих пор помнит, что его члены погибли в том огне. По крайней мере, это точно не известно рядовым его членам, таким как Адриана.

– Разве такое можно забыть? – удивилась Мину. – Ведь это трагедия для всей организации.

– Может, потому и забыли, – вмешалась Линнея, глядя на Николауса. – Те, кто обладает властью, не любят думать о том, что они тоже уязвимы.

– Ты права, – подтвердил Николаус. – Совет не может потерять лицо. Он старается казаться всезнающим и всесильным. Неудача с Избранницей уже сама по себе сильно била по его репутации. А тут еще пожар… Конечно, я прятался от Совета, но во время странствий до меня доходили разные слухи. Новое руководство Совета постаралось замять скандал. Те, кто помнил его, молчали, понемногу старели и умирали. Пророчество об Энгельсфорсе мало-помалу превратилось в одно из многих пророчеств. Думаю, именно поэтому Совет оказался не готов к вашему появлению. Они просто все забыли.

Линнея вспомнила, как в прошлом году прочитала мысли директрисы и вдруг поняла, что Адриана знает гораздо меньше, чем пытается показать.

– А что стало с вашей памятью и что произошло у могилы? – спросила Мину.

– Человек не предназначен жить столько, сколько живу я, – сказал Николаус. – Я знал, что постепенно моя память будет слабеть. И я забуду свое предназначение. Книга научила меня, как заколдовать могилу, чтобы однажды вернуть себе память. Остальные воспоминания я хранил у своего фамилиариса, в надежде, что, когда время придет, он покажет мне дорогу к нужному месту.

– То есть вы как бы сделали резервную копию самого себя и оставили на хранение здесь, в Энгельсфорсе? – спросила Ванесса. – И потом магия типа перезагрузила ваш мозг?

Тень прежней неуверенности мелькнула во взгляде Николауса, когда он ответил:

– Я не очень понимаю твои слова, но, да, наверно, скопировал и сохранил…

– А что вы делали эти четыреста лет? – поинтересовалась Линнея.

– Бродил по Земле, смотрел, как мир сменяется войной. Я всегда носил с собой этот серебряный крест, и он хранил меня. Иногда у меня случались озарения, и я вспоминал прошлое, свои преступления. В такое время я острее ощущал окружающих меня людей, перенимал новые привычки и обычаи, учился новому языку. Потом снова наступали периоды забвения. Несколько раз я возвращался в Энгельсфорс, чтобы оставить послания самому себе. Одно из них лежало в той банковской ячейке.

– Но… – вмешалась Мину, и Линнея почти зримо представила себе, как шестеренки ее мозга отчаянно крутятся, пытаясь решить неразрешимую задачу. – Когда вы писали письмо себе самому, вы все помнили, но боялись, что забудете снова. Почему же вы тогда сразу не пошли и не открыли могилу?

– Вот именно, – подтвердила Линнея. – Было бы гораздо проще для всех, если бы вы все вспомнили, уже тогда, когда мы прошлой осенью впервые собрались вместе.

Николаус отвернулся:

– Не знаю.

– Значит, вы все остальное вспомнили, а это – нет? – спросила Линнея.

Николаус в упор посмотрел на нее:

– Да, этого я не знаю. Но главное сейчас, что и вы, и я знаете, кто я на самом деле. Я предал дочь и жену. Я хладнокровно убил людей, предпочтя месть прощению. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь искупить мои грехи.

Вид у Николауса был несчастный, и Линнея поняла, почему он так не хотел раскапывать могилу. Он подсознательно хотел избавить себя от потрясения.

– Я очень сочувствую вам, – сказала Линнея. – И мне жаль, что вам пришлось все это снова вспомнить.

– Вы правы, мои воспоминания очень тягостны, – вздохнул Николаус. – Но я предпочитаю свет мраку, хотя свет безжалостен. Воспоминания болезненны, но я рад, что у меня восстановилась память. Моя возлюбленная Хедвига. Матильда.

Линнея кивнула и отвернулась. Она могла бы сказать то же самое об Элиасе.

– Я думаю, она простила вас, – сказала Анна-Карин. – Я имею в виду вашу дочь, Матильду. В самую первую ночь, у старой шахты, она сказала, что мы можем вам доверять.

– Не знаю, заслуживаю ли я прощения, – сказал Николаус.

Во время своего рассказа он все больше слабел, и теперь казалось, вот-вот потеряет сознание.

– Боюсь, мне нужен отдых, – проговорил он.

– Спасибо, – сказала Мину. – Спасибо, что рассказали.

– Я потерял ваше расположение, – сказал Николаус.

– Ничего не изменилось, – сказала Анна-Карин. – Мы знаем, кто вы. И относимся к вам так же, как раньше.

14

Ванесса открывает глаза и видит птицу.

Сначала она думает, что это сон, но потом понимает, что птица действительно сидит на тумбочке и смотрит на нее.

Это лазоревка, одна из немногих птиц, которых Ванесса знает. Голубая шапочка и белая головка с черной полоской на уровне глаз. Грудка желтая, как у цыпленка.

Ванесса сонно махнула рукой в сторону открытого окна, в надежде, что птица поймет и улетит.

– Кыш!

Лазоревка наклонила головку набок и продолжала сидеть, глядя на Ванессу темными глазками. Ванесса вздохнула. Ей совсем не улыбалась мысль начинать день с охоты на шальную птицу, которая обгадит ей все вещи.

Повернувшись на спину, Ванесса принялась разглядывать потолок. Ей удалось поспать не больше двух часов.

Вернувшись домой ночью, она хотела залезть в душ, но побоялась перебудить всю квартиру. Насколько смогла, она оттерла грязь полотенцем, но сейчас чувствовала себя немытой и потной, в голову лезли ночные кошмары. Могила. Рассказ Николауса. Обрывки снов, которые Ванесса видела год назад и которые, как оказалось, были воспоминаниями Матильды.

И тут же другая – не магическая, а вполне будничная боль, с которой ей пока не удалось справиться.

У меня был секс с другой девчонкой.

К горлу Ванессы подкатила тошнота, и она поспешно села в кровати. Птица взлетела к потолку, стукнулась об лампу, метнулась к открытому окну и вылетела на улицу.

У меня был секс с другой девчонкой.

Ванесса ждала слез, но их не было. Вспомнилось, как на уроке географии учитель рассказывал про высыхающее русское море, которое когда-то было одним из самых больших в мире, а теперь превратилось в лужицу посреди пустыни.

Лужица посреди пустыни. Вот кто она теперь.

Ванесса подошла к шкафу и открыла его. На глаза ей попалась светло-желтая футболка, в которой она любила спать. Футболка Вилле. Ванесса развернула ее. На груди майки был полустертый принт: бутылка кетчупа и хот-дог пожимают друг другу руку.

Разглядывая майку, Ванесса прислушивалась к себе. Взять, что ли, ножницы и изрезать футболку на куски? Или сжечь ее? Или совершить над ней какой-нибудь кровавый магический ритуал? Конечно, на Вилле надо наложить страшное заклятие. Пойти в «Хрустальный грот» и, подкупив Мону Лунный Свет, выведать у нее, как это делается. Утыкать иглами вуду гадкого мишку, которого Вилле ей подарил. Или сделаться невидимой, проникнуть к нему в комнату и разгромить ее. Или рассказать Никке о делишках Вилле и Юнте…

Но мысли о мести не вдохновляют Ванессу. Зато вспоминаются тапочки, которые так и остались валяться у Вилле под кроватью.

Ванесса не хочет оставлять у Вилле свои тапочки. И свой любимый блеск для губ. Может, купить новый блеск? Или попросить его занести тот? Нет, уж лучше купить новый. Только бы не встречаться с Вилле. Ванесса не хочет с ним больше никогда встречаться. А вдруг такой блеск для губ больше нигде не продается и этот единственный во всем мире тюбик лежит дома у мерзкого подонка Вилле, а Ванесса не может получить его обратно.

Слезы подкатили так внезапно, что Ванесса даже не успела понять, что плачет.

– Несса, будешь омлет?

Ванесса обернулась – в дверь заглядывала мама.

– Ой, девочка моя… – Мама осеклась, увидев лицо Ванессы.

Лужица в пустыне переливалась через край, превратившись в океан соленой воды.

Мама вошла и закрыла за собой дверь. Она так и стояла, протянув руку к Ванессе, словно хотела ее погладить, но не решалась.

– Что у тебя случилось?

И тут, наплевав на свою гордость и на то, что она дает маме повод произнести свое знаменитое «а что я тебе говорила», Ванесса все ей рассказала. Время от времени ей приходилось останавливаться, чтобы набраться сил и воздуха для дальнейшего рассказа.

Мама обняла ее. И не выпускала долго-долго, а Ванесса зарылась лицом в мамин халат и тоже обняла ее.

– Маленькая моя, – говорила мама. – Маленькая моя.

– Я не хотела тебе ничего говорить, потому что ты ведь и так Вилле не любишь, – всхлипывала Ванесса.

Мама гладила ее по волосам.

– Девочка моя, – сказала мама, и голос у нее был такой, будто она и сама вот-вот заплачет. – Ты же знаешь, мне можно все рассказать.

Ванесса подумала про Никке и женщину в полицейской машине. Сейчас был подходящий момент, чтобы о них рассказать. Но тогда Ванесса и мама поменяются ролями. И утешать уже придется Ванессе. И Ванесса промолчала. Возможно, это было эгоистично, но она чувствовала себя маленькой и испуганной и ей хотелось, чтобы мама была мамой.

* * *

При ярком свете лампы в ванной Мину посмотрела на свои руки и констатировала, что под ногтями до сих пор черно. Как она их ни терла щеткой, отчистить грязь до конца не удалось.

И как Мину ни старалась, она не могла до конца понять все происшедшее ночью.

Открыв кран и выдавив жидкое мыло на щетку, она снова начала тереть руки.

Ночью ей снились сны про Николауса и Матильду.

Прошлая Избранница вдруг стала для Мину реальным человеком, а не просто мистическим существом, которое навещало их в снах и говорило с ними через Иду.

А еще Мину поняла, что Матильда была ужасно одинока. В пятнадцать-шестнадцать лет на нее свалилась ответственность за весь мир. Сейчас Избранниц по крайней мере пятеро и они могут помогать друг другу.

В голове Мину крутились слова «охота на ведьм». Старинные гравюры из учебника вдруг ожили и стали историей конкретных людей. Это действительно было. Здесь. В Энгельсфорсе.

Мину до сих пор помнит, как проснулась с запахом дыма в волосах. Во сне она была в темнице вместе с Матильдой. Ехала с ней в повозке, связанная по рукам и ногам. Была вместе с ней осуждена на смерть.

Сожжена заживо.

Руки болели после ночной работы, но Мину с ожесточением терла ногти щеткой. Пальцы покраснели, однако грязь из-под ногтей так и не вымывалась.

Ночью они получили ответы на многие вопросы, но количество новых вопросов выросло.

Что случилось в ту ночь, когда Матильда лишилась своих магических сил? Почему в этот раз появилось семь Избранных вместо одного? Знала ли Матильда, что так будет? Не поэтому ли она сделала то, что сделала? Ноша, которую она несла, была слишком тяжела для одного человека. Но почему Избранных в этот раз семеро, если магических элементов шесть?

Мина терла и терла руки щеткой.

Матильда умерла, не успев остановить апокалипсис. Почему же демоны тогда не захватили мир? Почему битва была перенесена в будущее? И если их теперь осталось только пятеро, имеют ли они шанс победить?

Мину не могла избавиться от чувства, что Николаус что-то скрывает.

Выйдя в коридор, Мину наткнулась на маму. Мама была в старом красном халате, который носила с незапамятных времен.

– Через пару недель приезжает Бахар. Возможно, с ней будут Ширин и Дарья, – радостно объявила мама.

Мину эта новость не очень обрадовала. Она, конечно, любит тетю и сестер, но их присутствие бывает ужасно утомительно. А ей сейчас и так переживаний хватает.

– А разве Дарья не в Лондоне?

– Нет, она дома, работает практикантом в каком-то рекламном бюро. Но Бахар надеется, что весной она поступит в юридический. Или медицинский. Или станет Генеральным секретарем ООН.

Мама закатила глаза к потолку. Мину рассмеялась. У Бахар и ее мужа Реза всегда были наполеоновские планы в отношении дочерей.

– Собирайся, а то в школу опоздаешь, – сказала мама и скрылась в спальне.

Мину спускается по лестнице, берет рюкзак и выходит на улицу. Солнце бьет прямо в глаза, и, только надев темные очки, Мину замечает стоящую на тротуаре рядом с домом Анну-Карин.

– Привет, – говорит она Мину, и они вместе идут по направлению к школе. На Анне-Карин черная широкая футболка и, несмотря на жару, на поясе завязана толстовка, как будто надвигается неожиданное похолодание. На ногах – кроссовки. Как ей только не жарко! Даже Мину ходит в сандалиях, хотя обычно стесняется выставлять свои гигантские лапищи напоказ.

– Тебе удалось поспать?

– Не очень.

За распущенными волосами не видно лица Анны-Карин, но Мину чувствует: ее что-то беспокоит.

– Я думала про Совет… В прошлом году директриса сказала, они начали расследовать мои нарушения…

Она замолкает. И Мину вдруг понимает: история, рассказанная Николаусом, напугала Анну-Карин.

Мину хочет сказать, что теперь людей на костре не сжигают, но тут ей вспоминается то, что члены Совета сделали с директрисой.

– Это было в семнадцатом веке, – все же говорит она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно убедительнее. – К тому же мы уже почти год ничего не слышали ни про какое расследование.

– Ну да, – соглашается Анна-Карин, хотя и не очень уверенно.

– И ты не одна, – добавляет Мину. – Мы тебя в обиду не дадим.