Текст книги "Ген Химеры Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Маша Храмкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вот и правильно, – одобрительно кивнул тот. – Накажи его.

Сати была на грани. По ее мертвенно-бледному лицу Ойтуш видел, что безупречная роль оказалась близка к краху. Встретившись с девушкой глазами, он едва заметно кивнул ей, как бы говоря: «Ты сможешь, мелкая».

Но Сати медлила.

– Всего пара добросовестных ударов, – подстегивал ее Лидо. – И твой уборщик тотчас же получит сыворотку. Разве ты не видишь, что он умирает от дот-вируса?

Мальчик достал из внутреннего кармана шприц-ручку и небрежно положил его на стол. Чутье подсказывало Сати, что он блефует, но узнать правду можно было только путем невероятной боли. На кендо их учили драться и делать удары, но лишь в противника, который может обороняться. То, что происходило сейчас, было унижением и пыткой для них обоих.

Сати вскинула дубинку для первого удара, и Ойтуш инстинктивно зажмурил глаза, приготовившись испытать боль.

Секунда, две, три… Время шло, а Сати так и стояла замахнувшись. Прошла наверное, целая вечность, прежде чем в гробовой тишине химического склада раздались радостные хлопки Лидо. Все было кончено.

Двое полицейских беспрепятственно сцепили руки Ойтуша наручниками. Затем, грубо схватив его за волосы, заставили опуститься на колени.

– Теперь этот кусок дерьма будет догнивать в одиночной камере, – с презрением сказал интуит, вновь встречаясь глазами с Ойтушем. – Ну что, мистер Эвери, страшно тебе умирать?

– Да, – не нужна была одаренность, чтобы догадаться об этом.

– А жить хочется? Вместе с любимой?

– Да, – хрипло произнес Ойтуш, поднимая глаза на Сати.

– Вот ничтожество, – усмехнулся мальчик, – Посмел думать, что девушка из Первого класса ровня тебе.

Размахнувшись своей маленькой ладошкой, Лидо отвесил ему пощечину.

Сати отреагировала меньше чем за долю секунды. Дубинка, что по-прежнему была в ее руках, проехалась по лицу интуита, превращая нос и губы в кровавую кашу. Полицейские метнулись было к ней, но девушка оказалась проворнее. Молниеносным движением Сати схватила со стола шприц-ручку с сывороткой, но уже в следующее мгновение неведомая сила подняла ее к самому потолку.

Из тени вышла еще одна фигура, которую Ойтуш вначале принял за девушку-полицейского. Длинные трубки торчали из его головы наподобие волос, темно-коричневая кожа была испещрена символами, словно компьютерная плата, а глаза имели цвет красного вина. Но самая ужасающая часть его облика заключалась в грубых швах, что скрепляли вместе растянутые в улыбке губы. Это был аниматус – искусственно созданное существо, наделенное по заказу протектория нечеловеческой силой.

Невидимыми руками он приковал хрупкое тело Сати к стене, а инъектор в ее руках взорвал, словно мыльный пузырь. Ойтуш в ужасе подумал, что этому творению не составит труда также же легко взорвать и ее голову. Темная кровь потекла по бледным пальцам Сати, капая на пол. Где-то в углу комнаты тихонько завывал Лидо, пересчитывая оставшиеся молочные зубы. Теперь, когда на сцену вышел аниматус, его способности были больше не нужны.

– Сати Лаллеман, именем протектория, вы арестованы, – огласил приговор голос полицейского.

Глава 4

В комнате для допросов было большое одностороннее зеркало. Сати избегала смотреть в него, потому что знала: с той стороны за ней наблюдают те, кто привел ее сюда.

Она сидела на жестком стуле, облокотившись на блестящий металлический стол. Грязновато-белые стены, глазок видеокамеры прямо под потолком – за целую, казалось бы, вечность заключения Сати досконально изучила все детали своего временного изолятора.

Часов в комнате не было, поэтому Сати не могла знать, сколько времени прошло с момента, как дознавательная группа доставила ее сюда: это могло быть и тридцать минут и три часа. К ней несколько раз заходили люди протектория; они задавали общие вопросы о ее учебе, отношениях с одноклассниками, родителях, которых она никогда не знала, и о других ненужных вещах. Затем, удостоверившись, что она больше не в состоянии оказывать сопротивление, полицейские сняли с Сати наручники. Но никто не мог дать ей ответа, сколько еще, а главное, чего ей ждать; оставленная наедине со своим отчаянием, девушка ждала приговора.

Она хотела выручить Ойтуша, а вместо этого напала на гражданина Первого класса, одаренного, члена группы дознания. Какое изощренное наказание протекторий изберет для нее – оставалось загадкой. Все могло быть иначе, если бы Сати смогла совладать со своим гневом и молча проглотить все издевательства Лидо. Теперь же ей никого не удастся спасти: ни Ойтуша, ни себя.

Ненависть к интуиту отравляла ее изнутри даже сейчас, перемешиваясь с невыносимым чувством вины. А ладонь, в которой взорвался инъектор, словно в подтверждении ее чувств, горела огнем. Бинты насквозь пропитались кровью, и девушке было страшно представить, насколько уродливы раны под повязкой.

Сати допускала возможность, что Ойтуш был уже мертв, хоть Ройсс и вопил своим окровавленным беззубым ртом, что он будет гнить в тюрьме еще долго. Если жив, то без лекарства все равно долго не протянет. Неужели протекторий окажется настолько бесчеловечным, что вылечит его, а затем заморит голодом в карцере? От таких мыслей, у Сати начинала бешено кружиться голова, а тошнота подступала к самому горлу.

Изувеченная рука невозможно горела, и Сати, вопреки здравому смыслу, решила размотать бинты. Каково же было ее удивление, когда под алой от крови повязкой она обнаружила розовую, как у младенца, без единой царапины кожу! Ее глубочайшие раны зажили без следа, всего за несколько часов.

Изумленная, на ватных ногах, Сати медленно поднялась из-за стола. Она протянула выздоровевшую руку навстречу объективу видеокамеры и несколько раз помахала ей. Они должны были увидеть то, что видела она: не чудо и не божественное исцеление, а ее пробудившуюся одаренность.

Сати принялась бегло вспоминать свою жизнь. Она росла обычным ребенком, вот только почти никогда не болела. Раны и ссадины заживали как у всех, ничего сверхъестественного. Должно быть, мощный стресс последних часов запустил в ее организме какие-то реакции, и одаренность, на которую Сати никогда не рассчитывала, очнулась ото сна.

Шло время, но ничего не происходило. Полицейские, должно быть, уснули, там, за зеркальным стеклом. А может, приговор уже вынесен, и даже такая вещь, как одаренность не сможет ничего изменить?

Прошла еще пара часов, прежде чем Сати окончательно выбилась из сил, размахивая руками и прыгая, как сумасшедшая. Скрипя зубами и едва не плача от бессильной злобы, она опустилась на пол. На что она рассчитывала? Исчезнувшие порезы вовсе не означали, что если один из аниматусов оторвет ей голову, то вместо нее вырастет новая. И уже тем более никто не начнет носить ее на руках, даже если у девушки появится по запасной руке и ноге.

Протекторий строг к тем, кто нарушает законы Метрополя, к тем же, кто перешел дорогу представителям власти лично – жесток до несправедливости. Лидо никогда не позволит ей выйти сухой из воды, будь она хоть трижды одаренной.

А еще Сати вовсе не была уверена, что если травмируется снова, все заживет также же быстро. Может быть, ее одаренность работает только на пике эмоций? Осмотрев свое бедро, там, где она порезала себя прошлой ночью, девушка убедилась в своей теории: старые раны заживали с обычной скоростью.

И все-таки надо было что-то делать. Время шло, и Сати приняла решение выбираться отсюда. Собрав в кулак всю свою ярость, она изо всех сил ударила в стекло: слой кожи тотчас же пластом сошел с костяшек ее пальцев. Закричав от боли, Сати тем не менее повторила свой удар. Зеркало оставалось нетронутым, но с ее руками происходило невероятное: кисти горели так, словно девушка засунула их в печь, а раны затягивались буквально на глазах. Рыча от гнева, Сати продолжала молотить зеркало, но все было безрезультатно. Кожа на нее руках самообновлялась, дымясь, как сырые поленья в костре, но на стекле не было ни трещинки. Нужна была более мощная атака.

Разбежавшись, насколько позволяло пространство маленькой допросной комнаты, Сати ринулась на пуленепробиваемое окно головой вперед. Последнее, что она услышала перед тем как провалится в темноту – это звон разбитого стекла и хруст собственных шейных позвонков.

***

– Имя? – снова те же вопросы.

– О… Ойтуш, – хрипло сказал парень, сплевывая сгусток крови. На этот раз ему было не до шуток.

– Фамилия?

– Эвери.

– Возраст?

– Двад… цать.

Лампа светила прямо в глаза, и Ойтуш не видел лица того, кто допрашивал его. Сильно мутило, а перед глазами плясали разноцветные круги.

– Ты понимаешь, что проведешь здесь остаток своей жизни? – все так же бесстрастно спросил голос: наверняка ему нередко приходилось задавать этот вопрос.

Ойтуш не ответил. Последнее, что он помнил, было чревом черного мешка, что надели ему на голову. Потом он провалился в вязкое беспамятство, и очнулся уже здесь, в месте, которое должно было стать его последним приютом.

– Мистер Эвери, ты понимаешь, что я тебе говорю? – повторил вопрос бестелесный голос.

Вместо ответа, Ойтуш согнулся пополам, и его стошнило прямо себе под ноги.

– Он в терминальной стадии дот-вируса, – произнес из темноты еще один голос. – Больше трех дней точно не протянет. Давай в одиночку его, и дело с концом.

Двое людей в защитных масках с отвращением подхватили Ойтуша под руки. Он не сопротивлялся: куда уж там, когда еле стоишь на ногах. В грязной комнате с кафельными стенами и полом, плохо промытым от следов чьей-то крови, Ойтуша небрежно бросили на пол. Разрезали одежду, не желая возиться с пуговицами и застежками, а затем долго мыли под струей вонючей воды из шланга. Обстригли волосы на голове, облачили в грубую брезентовую робу, а запястье промаркировали тюремным номером.

Ойтуш реагировал на все манипуляции с энтузиазмом куклы-марионетки. С того момента, как его выгнали из университета, парень не понаслышке знал, что смерть стоит где-то за левым плечом, но всегда сопротивлялся ей, убегал, не давай себя поймать. Дот-вирус забирал у него все: волю, ощущение реальности, контроль над своим телом. На этот раз смерть дышала парню в лицо, и слова о том, что ему не протянуть и трех дней, были не пустым звуком.

Одиночная камера была маленьким, почти лишенным света местом. Здесь не было кровати; лишь унитаз и непонятно зачем торчащий из-под потолка кусок трубы. Пахло сыростью, а откуда-то сверху доносились приглушенные звуки метрополитена. Тюрьма была под землей, хотя, вполне возможно, что воспаленный мозг Ойтуша лишь дорисовывал картину подземки, собирая ее из случайных звуков.

Очутившись в камере, парень упал на холодный камень и почти сразу же заснул, точнее, впал в состояние, что при дот-вирусе называют «радужными снами». Галлюцинации между сном и явью, такие яркие, что не можешь понять, где правда, а где вымысел твоего агонизирующего мозга. Ойтуш был уверен, что уже не проснется. Через пару часов его разбудили – принесли первый паек. Это были два герметичных пакета, которые Ойтуш с трудом разорвал зубами. В одном оказалась чуть теплая безвкусная каша, во втором питьевая вода. Выпив только воды, Ойтуш вновь отключился.

Несколько раз его водили куда-то вглубь тюрьмы: брали анализы, проводили психологические тесты. Все это время Ойтуш был словно в бреду, он даже не мог быть уверенным на сто процентов, что эти экскурсии по бесконечным, плохо освещенным коридорам не были частью его радужных сновидений. Так это было или иначе, ученые быстро оставили его в покое: умирающий человек ничем не мог пригодиться науке, равно как и тощий больной скот на мясобойне.

Практически все время Ойтуш спал просто потому что был неспособен на что-то еще. Каждый раз, закрывая глаза, он не надеялся проснуться, но каждый раз просыпался. Чип в его голове не давал ему потерять счет времени, сообщая дату и последние новости. Таким образом, парень знал, что провел здесь уже три дня.

Самое интересное началось на четвертые – пятые сутки. Вопреки прогнозам тюремщиков и здравому смыслу самого Ойтуша, парень почувствовал, что пошел на поправку. Он понял это, когда впервые вместо тягостных кошмаров, прерывающихся на полуосознанную блевоту, он шесть часов проспал без всяких снов. После этого, он в первый раз за все время пребывания здесь полностью съел принесенный, точнее, закинутый в дверное окошко, суточный паек.

Он заметил, что перестал харкать кровью, ломка стала сходить на нет, а мысли стали более ясными. Биологическое сканирование тела подтвердило это: температура пришла в норму, а самочувствие достигло пяти баллов из десяти.

К концу первой недели его камеру решили помыть, пустив воду из той самой трубы под потолком. Она покрыла весь пол, а затем поднялась сантиметров на пять. Вода постояла немного, а потом камень в полу раздвинулся, обнаруживая скрытые пустоты для водостока. Они словно поры впитали в себя и грязь, и кровь, и другие унизительные симптомы болезни. Постояв под этим своеобразным душем, Ойтуш почувствовал себя гораздо лучше, и следующие пять часов снова спал без снов.

Но вместе с прежними силами пришло и гнетущее осознание того, что их с Сати история закончилась. Ойтуш никогда не надеялся прожить счастливую жизнь, но тем не менее те несколько лет, проведенных с ней были просто сказкой. У него не было право что-то менять в своей жизни, но была крыша над головой и любимая девушка, не испорченная идеями о социальном неравенстве.

Сейчас Ойтуш впервые в жизни был предоставлен самому себе: не нужно было выполнять служебные обязанности, идти на работу, разделывать трупы, даже микропроцессор можно было отключить и поспать еще немного. Вот только идти было некуда, поговорить – не с кем. Все, что у него осталось – это воспоминания о минувшей, и, как оказалось, довольно-таки счастливой жизни.

Что будет теперь? Своя судьба не особо волновала парня, но вот судьба Сати… Если ей сохранили жизнь, то уже через полгода она станет сиделкой. В одном из своих радужных снов Ойтуш видел, как ему в морг приносят ее маленькое изуродованное тельце, как у того мальчика, которого накормили бритвами. Думать об этом было все равно что загонять раскаленные иголки себе под ногти.

Наш мир был далек от идеала, но Ойтуш не жалел о том, что Сати рисковала жизнью ради него: это был ее выбор. Рано или поздно протекторий все равно схватил бы их – Ойтуш не жалел и о годах, прожитых вне закона. Единственная, по-глупому упущенная возможность, была для парня действительно непоправимой вещью: он так и не решился сказать Сати: «Люблю».

Так прошло ровно десять дней его заключения.

Глава 5

– Есть еще один, очень деликатный момент, мистер Такер, – здесь мужчина в непримечательном костюме-тройке немного замялся и машинально поправил очки. – Официально Сати еще не достигла возраста самоопределения…

– Что?! – Такер вытаращил глаза.

– Постойте, постойте, – жестом остановил его агент корпорации. – На это есть особое разрешение служителя Ройсса из группы дознания, который лично участвовал в ее задержании. Он уверовал нас, что мисс Сати нуждается в перевоспитании. К тому же ждать осталось всего полгода, потом ее чипируют.

Такер продолжал недоверчиво смотреть на интенсивно потеющего мужчину. Тот пытался выглядеть спокойно, но Такер подметил, что его маленькая нижняя губа то и дело начинала дрожать.

– «Няня Момо» – крупнейшая корпорация, наша репутация идеальна. Никто и никогда…

– Не начнет копать под вас? – перебил его Такер.

– Так тоже можно выразиться, – натянуто улыбнувшись, сказал представитель компании.

Звучало убедительно, не случайно богатый предприниматель и отец двоих очаровательных детей обратился именно туда.

– Стало быть, мистер Спин, и девчонку никто проверять не будет?

– Совершенно верно, – агент улыбнулся, обнажая ряд имплантированных блестящих как жемчуг зубов. – Вы можете делать с ней все, что пожелаете.

– А что за имя такое «Сати»? – недовольно произнес Такер, подтягивая ремень брюк, над которым нависал большой живот. – Ее можно будет переименовать?

– Это девочка из бедной и неблагополучной семьи, – мистер Спин правдоподобно изобразил сочувствие. – Она будет только рада новой жизни и новому имени.

– Хорошо, я согласен, – вздохнул Такер. – Давайте контракт.

Мистер Спин протянул ему графеновую карту размером с визитку:

– Приложите большой палец и повторяйте за мной: я, Виг Такер, принимаю условия соглашения. Здоровье и безопасность изделия гарантирую.

Такер сделал все, что от него требовалось, и агент удовлетворенно спрятал карту во внутренний карман пиджака.

– Теперь, когда все формальности улажены, пара слов о препаратах, – сказал он, аккуратно открывая кейс.

– В смысле, о наркотиках?

– О препаратах, мистер Такер, – осторожно поправил его Спин. – Мистер Ройсс рекомендовал давать ей комбинацию не ниже А2С2.

В кейсе с логотипом “Няня Момо” лежало два десятка ампул и столько же одноразовых шприцев.

– Этого вам хватит на первую тестовую неделю, – сказал Спин. – Если потребуется более высокая доза, наши агенты…

– Стоп, вы ничего не путаете? – вытаращив глаза, Такер рассматривал маркировку А2С2. – У нас уже есть одна девочка, она получает А5С4…

– Особое распоряжение служителя Ройсса, – спокойно повторил мужчина в очках. Беспокоится было не о чем: контракт уже был у него в кармане, все остальное – это не его проблемы.

– Она что, буйная? – нахмурился Такер. – Почему такие сильные нар… препараты?

– Не буйная, отнюдь. Просто невосприимчивая, – пояснил агент. – С нашими изделиями не бывает проблем.

– Ладно, – устало произнес полный мужчина, отмахнувшись от мысли, что ему только что впихнули сомнительный товар. – Когда я получу ее?

– Она уже здесь, мистер Такер, – улыбнулся Спин, кивком указав на небольшую капсулу, стоящую в дверях.

– Давайте ее сюда. Надеюсь, она такая же, как в анкете? Моя дочь обожает фиолетовый цвет.

– Она еще прекраснее, чем в анкете, – заверил агент, вводя код на дисплее капсулы.

Крышка приоткрылась с мягким шипением, обнаруживая внутри не что иное, как самую настоящую куклу. Дизайнеры «Няни Момо» поработали на славу, облачив девушку в сияющее, в тон волосам, платье, а на голове сконструировав нечто, напоминающее гору взбитых сливок. Изысканный макияж, скрывающий следы почти что недельного заключения и допросов, коротко остриженные аккуратные ногти, а за правым ухом маленький штамп собственности корпорации. Сати Лаллеман была неузнаваемой.

Одаренность, попытка сбежать из комнаты для допросов, а затем бесконечное падение в черноту – это последнее, что она помнила о своей прошлой жизни. Однако, это было далеко не все. Там, за разбитым ею пуленепробиваемым стеклом, произошло еще кое-что, до смерти испугавшее теперь уже служителя Лидо Ройсса, а заодно и весь протекторий. Сати убила аниматуса. Задушила голыми руками. Потребовалась целая неделя «воспитательных разговоров» и манипуляций с ее сознанием, прежде чем Сати забыла о нечеловеческой силе, на которую была способна.

Держать ее в тюрьме до достижения шестнадцатилетия было опасно, поэтому Лидо, используя всю свою власть, настоял на том, чтобы Сати немедленно отдали в одну из семей с самой плохой репутацией. Он назвал это «программой перевоспитания».

Сиделки, получающие сильные наркотики, живут не больше двух-трех лет, и к моменту своей смерти почти полностью утрачивают волю к жизни. С таким раскладом юная особа, уничтожившая аниматуса – что, вообще-то, считалось невозможным – больше не представляла опасности.

***

– Ты мой подарок? – спросила маленькая рыжеволосая девчушка.

Происходящее категорически отказывалось помещаться в гудящую и тяжелую, словно свинцовый шар, голову Сати. Пышная кровать с балдахином, в изголовье которой лежало около десятка подушечек, полки с игрушками, трюмо, ажурные шторы, воздушные шары… Сати однозначно находилась в детской комнате. Интерьер был выдержан в тошнотворной розово-фиолетовой гамме, исключением из которой были ярко-рыжие волосы большой куклы, что сидела в углу комнаты.

– Ау, ты меня слышишь? – повторила девочка, вновь раздражающе вторгаясь в поле зрения Сати.

– Ты кто? – вместо ответа хрипло спросила она. Жутко хотелось пить, а еще больше – закрыть глаза и не видеть всего этого безобразия.

– Я – твоя хозяйка, и меня зовут Лагуна, – гордо представилась девочка. – Папа подарил тебя мне на день рождения.

«Хозяйка? Подарил?!» У Сати больше не оставалось сомнений: из нее сделали сиделку.

Раньше срока, в обход закона. Тут не обошлось без влияния мелкого ублюдка Лидо. Слезы обиды тотчас же навернулись на глаза Сати, но титаническим усилием воли она заставила себя успокоиться. Пусть на смену слезам придет старая добрая ненависть к протекторию и всему Метрополю – с ней Сати уже научилась уживаться.

– Папа сказал, что я могу придумать тебе новое имя, – продолжала Лагуна.

– Имя? – тупо повторила Сати. Мысли шевелились в голове со скоростью ржавых шестеренок, с телом дела обстояли еще хуже: под действием препаратов каждая клеточка словно налилась свинцом.

– Ты глупенькая, да? – с сочувствием спросила рыжеволосая. – Ничего это пройдет. С Шанталь тоже так было, но брат научил ее быстро соображать.

Сати вдруг захотелось ударить эту болтливую девчонку, но руки не слушались ее. К тому же стоило для начала немного присмотреться к обстановке, прежде чем затевать ссоры.

– Сейчас я покажу тебе свою комнату, а потом мы будем играть, – прощебетала Лагуна, беря Сати за руку.

Девушка ухватилась за маленькую веснушчатую ладошку, чтобы не потерять равновесие. Не так-то просто ходить, когда твои ноги словно превратились в две огромные свинцовые колонны.

Закончив показывать Сати свой киберзверинец и коллекцию косметики, которая девочке пяти лет вообще-то и не нужна, Лагуна подвела ее к трюмо. Заглянув в него, Сати потеряла дар речи: в большом овальном зеркале отражалась самая настоящая кукла. Ее кожа сияла изнутри и блестела от ярких страз, волосы были уложены в причудливое и немыслимое «птичье гнездо», как она мысленно назвала его, а фиолетовое платье с завышенной талией и изобилием рюшечек и вовсе превращало Сати в маленькую фарфоровую куколку. Она растерянно хлопала пушистыми ресницами, раза в два длиннее ее собственных, и только выражение изумления на лице, говорило о том, что это все-таки живой человек.

– Ты красивая, правда? – улыбнулась Лагуна, глядя на отражение Сати.

– Бывало и хуже, – отозвалась девушка, кончиками пальцев касаясь своей кожи. Кожа была холодной и какой-то чужой, словно над ней изрядно потрудились пластические хирурги. Хорошо хоть грудь не прибавили на пару размеров.

Сквозь зеркало Сати взглянула на лицо Лагуны. Она не была похожа на избалованного ребенка, хоть и росла в семье богатых родителей. Рыжая и веснушчатая до невозможности, девочка пользовалась косметикой: ее маленький с горбинкой нос был аккуратно замазан тональным кремом. Вырастет – будет делать замену кожи, ведь в нашем обществе веснушки были малопривлекательным рудиментом, от которого было принято избавляться. В углу комнаты послышалось копошение, и Сати повернула голову на звук. Шевелилась та самая рыжая в человеческий рост кукла. Или не кукла вовсе?

– Познакомься, это Шанталь, – сказала Лагуна. – Еще один папочкин подарок.

Все ясно, другая сиделка. Лицо Шанталь было маскообразным, застывшем в выражении радостного удивления. Она была рыжей и веснушчатой, как и сама Лагуна, и если бы не антураж живой игрушки, вполне могла сойти за ее старшую сестру.

– Шанталь, познакомься – это… ммм… Тюльпан, – немного подумав, сказала Лагуна.

«Тюльпан?! Что еще за чушь?»

– Очень приятно, Тюльпан, – в знак приветствия Шанталь слегка качнула головой. Сати поразил ее голос: он был бесцветный и напоминал шуршание бумаги.

– Как давно ты здесь? – спросила она.

– Сегодня будет ровно два года, – ответила Шанталь, и Сати заметила, что она еще ни разу не моргнула.

Неужели через два года она будет выглядеть точно так же, как этот безвольный манекен с лицом-маской? От этой мысли Сати передернуло от отвращения. А Лагуне тем временем стало скучно.

– Хватит болтать, давайте уже поиграем! Шанталь, ты будешь служанкой, а мы с Тюльпан высокопочтенными гостями.

– Я не буду играть с тобой, Лагуна, – сказала Сати.

– Почему? – искренне удивилась девчонка.

– Меня не должно быть здесь. Это незаконно, – ответила она, догадывалась, что такое слово не знакомо пятилетней, не знающей отказа Лагуне.

– Если ты не будешь играть со мной, брат тебя накажет. Он очень, очень строгий! – испуганно сказала Лагуна.

– Лучше тебе сделать, как она хочет, Тюльпан, – послышался бесцветный голос Шанталь.

Вот оно что. Значит, есть некий старший брат, который держит Лагуну в ежовых рукавицах.

– Ты боишься брата? – спросила Сати.

– Очень, – ответила девочка, закатывая рукав своей водолазки. Сати ужаснулась: ее предплечье было покрыто волдырями, какие бывают после ожога горячей водой.

– Это он сделал с тобой?

Лагуна молчала.

– А родители знают об этом?

Снова молчание. Видимо, даже благополучные семьи не обходятся без скелетов в шкафу.

– За что же он тебя так? – спросила Сати.

– Я разбила аквариум с золотой рыбкой, – виновато сказала Лагуна. – Рыбка погибла.

Не то чтобы Сати было жалко девочку, находящуюся во власти жестокого старшего брата, скорее, ей надо было знать, на что способен неуравновешенный тип, что обварил сестре руку из-за разбитого аквариума.

– Но я все равно не буду играть с тобой, Лагуна, – сказала Сати. – Как зовут твоего брата?

– Николас.

– Давай договоримся: ты оставишь меня в покое, а я сделаю так, что Николас тебя больше не тронет.

– Ты обещаешь, Тюльпан? – Лагуна доверчиво посмотрела Сати в глаза.

– Обещаю, – сказала она и улыбнулась.

Окончание дня было спокойным. Лагуна и Шанталь играли с киберзверинцем, а потом вместе с куклами “пили чай” из розовой посуды. Предоставленная сама себе, Сати получила возможность осмотреть дом, насколько позволило ее накаченное наркотой тело.

Это была богатая квартира, раз в пять больше той, что Сати снимала для отвода глаз. Она передвигалась медленно, держась за стены, усиленно стараясь не потеряться в этом дворце. За час скитаний Сати обнаружила пять комнат для гостей, кухню и спортивный зал. Еще одна комната была заперта; из-за нее доносился плач грудничка и тихий женский голос. Еще один ребенок? Неужели совесть позволила им рожать столько детей, зная, что одаренными становятся лишь десять процентов? Сати ухмыльнулась, представив, что тиран Николас через несколько лет может оказаться на ее месте. Влезет в долги, заимеет проблемы с полицией… скатиться с пьедестала очень легко, и тогда даже богатые родители не смогут помочь.

Впрочем, это было не ее дело. Все, что нужно было Сати – сбежать отсюда и попытаться найти Ойтуша… если это еще имело смысл. Однако в таком состоянии она не только бегать, но и двух шагов без стенки пройти не могла. Прежде всего нужно было очистить организм от действия наркотика.

***

– Лежи тихо, изделие.

За окном светало. Крупный потный мужчина склонился над Сати и, зажав одной рукой ее рот, сделал инъекцию в шею. Через несколько секунд та же процедура повторилась с Шанталь. Сати запоздало поняла, что произошло. Этот толстяк, наверняка отец Лагуны и Николаса, вколол ей очередную дозу. Пока дети спят и ни о чем не подозревают. Ненависть и отвращение обуяло Сати, но наркотическая дрема была сильнее. Она обволакивала словно теплое душное одеяло. Шанталь так и не проснулась: наверняка привыкла к подобным манипуляциям. Она спала в маленькой детской кроватке, ссутулившись и поджав под себя ноги, словно младенец. Изо рта Шанталь стекала тягучая слюна.

“А отец хитер”, – подумала Сати. Скрывает свои манипуляции под покровом ночи, чтобы не пугать детей и не разрушать их веру в сказку. Пусть думают, что его “подарочки” неповоротливые и глупенькие от природы.

Еще через пару минут она отрубилась.

Пробуждение было кошмарным. Детскую комнату сотрясал осипший, надрывный вопль, как если бы глухонемой человек вздумал кричать. Это была Шанталь. Девушка металась по кровати, тряся головой из стороны в сторону, словно в припадке. Сати не сразу поняла, что происходит, а затем заметила двух маленьких мышей-роботов, что терзали ее веки. Рядом, обливаясь слезами, стояла Лагуна.

– Это Николас! – сквозь слезы сказала она. – Шанталь не хотела вставать, и тогда он приказал мышам разбудить ее.

Вот ведь чертов психопат…

– Где он?! – спросила Сати, вываливаясь из своей кроватки.

Вытирая ручьи слез, Лагуна неопределенно махнула на дверь. Дети любят наблюдать за своими шалостями, и если он прячется за дверью, Сати успеет его схватить.

Но за дверью детской девушку ждал лишь пустой коридор. Вернувшись в комнату, она застала совершенно иную картину: Лагуна больше не плакала, а кибермышки спокойно сидели на ладони Шанталь. Лишь только кровавые отметины на ее веках говорили о том, что пару секунд назад здесь происходило нечто ужасное.

– Он отозвал мышей, – ответила Лагуна на немой вопрос Сати.

Животные-роботы были запрограммированы подчиняться только командам хозяина. Если Николас натравил их на Шанталь, то только он мог отменить команду. Однако в таком случае он должен был быть невидимкой… или же мальчик по-прежнему прятался в комнате.

– Лагуна, не хочешь умыться? – любезно поинтересовалась Сати. – Твои глаза покраснели и распухли.

Всхлипнув напоследок, девочка убежала в ванную комнату, оставляя двух сиделок наедине.

– Шанталь, где Николас? – тихо спросила Сати, подходя к девушке.

Та молчала, заботливо качая на ладони мышат, которые только что причиняли ей боль.

– Ты слышишь меня? – чуть громче повторила Сати, но маскообразное лицо Шанталь оставалось безучастным.

– Бестолочь, – вполголоса констатировала девушка, тщательно осматривая комнату. Все сиделки необратимо деградируют. Исчезают как личности, опускаясь до уровня базовых рефлексов и простейшего набора слов. Должно быть, с Шанталь происходило то же самое: лишенная права выбирать, права иметь личные вещи, она все больше сливалась с окружающим интерьером, превращаясь из человека в атрибут богатства и роскоши. Раньше существовал закон об эвтаназии сиделок, но пару лет назад и его отменили, забирая у них единственное право – умереть, когда они захотят.

Передвигаясь по комнате, Сати почувствовала, что под действием адреналина, влияние препаратов на ее организм несколько поубавилось: мысли стали более ясными, а тело подвижнее. Она шла, словно в воде или как в кошмарном сне, когда за тобой гонятся, а ты никак не можешь убежать от преследования, но опора в виде стен была ей больше не нужна.