Текст книги "Москва силиконовая"
Автор книги: Маша Царева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Боюсь, что ты ошибаешься, мудрая старшая сестра, – Челси издевательски ухмыльнулась. – Потом его посадили. О нет, не за совращение малолетних, даже не надейся. Он спер в магазине электродрель. И вот он мне писал. Все эти два года. Писал, что у него такой горячей сучки сроду не было.
– Отвратительно. Ты даже не представляешь, насколько отвратительно выглядишь.
– По крайней мере, я не синий чулок, – она показала язык. – И не встречаюсь с прилизанными скучными типами.
– Федор не «прилизанный скучный тип», а преуспевающий бизнесмен, и многие находят его красивым, – вяло огрызнулась я.
– Даш, неужели ты умудрилась прожить на свете тридцать четыре года и не почувствовать разницу между «красивый» и «смазливый»? Нет, я серьезно. Неужели он и правда тебе нравится, или это все-таки от безысходности?
– Иди к черту.
– Значит, от безысходности, – вздохнула Челси. – Все равно ты его бросишь. Он тебе совсем не пара… А знаешь, почему я не ответила ни на одно письмо того соседа?
– И знать не желаю.
– Как раз потому, что понимала: у нас нет будущего. Ему было сорок, мне – двенадцать. А потом у меня была первая настоящая любовь, – она мечтательно улыбнулась. – А потом вторая настоящая. А потом третья еще более настоящее, чем первые две. А потом… Потом я переехала сюда, в этот скучный город, и сижу здесь одна, как сыч, чахну и вяну. Попутно наблюдая, как моя сестра растрачивает последние денечки молодости на какого-то козла.
– Во-первых, Москва не более скучный город, чем Майами, – то ли меня раздражала Челси во всех ее проявлениях, то ли во мне неожиданно проснулся патриот. – Во-вторых, тридцать четыре – это тебе не «последние денечки молодости», а как раз самое начало настоящей жизни. А в-третьих…
– Можешь не утруждать себя, – сестра демонстративно зевнула. – О том, что драгоценный дядя Федя не козел, я слышала уже тысячу раз.
* * *
Моя давняя приятельница Эмма большую часть жизни прозябала учительницей литературы в одной из окраинных московских школ. Все ее считали неудачницей, даже я. Не из-за возмутительной нищеты (Эмка честно жила на мизерную зарплату, штопала чулки и делала вид, что никто этого не замечает, питалась черт знает чем и в наше время потребительского разврата продолжала пользоваться польской пудрой за тридцать четыре рубля, похожей больше на штукатурку). Нет, я и сама умела довольствоваться малым, правда, об этом почти никто не догадывался. Эмма была из презираемой мною породы вечно недовольных трудоголиков. То есть всю себя без остатка она отдавала делу, которое ненавидела. Причем это была странная ненависть, горячая, острая и на грани мазохизма. Она могла часами рассказывать, как некто восьмиклассник Иванов путает Тургенева с Чеховым, но все равно считается первым парнем на деревне, потому что его отец – миллионер-банкир. А некто десятиклассница Козявкина на уроках красит ногти в ядовито-малиновый цвет. И плевать она хотела на Достоевского с его болезненной рефлексией, потому что самое болезненное, что есть в ее собственной никчемной жизни, – это заусенцы.
– Эм, но почему ты продолжаешь это делать? – недоумевала я. – Ты вечно жалуешься на тупых учеников и их не менее тупых родителей? Давно могла бы уволиться и пойти каким-нибудь менеджером в какой-нибудь офис.
– Ты не понимаешь, – грустно вздыхала Эмма. – На самом деле я мечтала об этом с детства. Я поступила в педагогический не потому, что туда было проще поступить. А потому, что верила: я могу что-то изменить. Что-то дать людям. Помочь им понять самое важное. Научить их чувствовать. Сначала чувствами других людей, гениев: Пушкина, Маркеса, Толстого. А потом нащупать собственное «я». Но я была идеалисткой. Выяснилось, что либо я бездарность, либо современных подростков не интересуют чувства. Если это, конечно, не чувство зависти к новой шубе подруги.
– Не думаю, что все дети такие. Может быть, тебе перейти в другую школу?
– Я меняла школу уже четыре раза. Но вот в чем беда. Есть гимназии и лицеи, куда берут не всех подряд, где ученики каждые два года должны сдать сложнейшие экзамены, чтобы завоевать право учиться дальше. Там и у учителей зарплаты другие. Но то ли мне не хватает напора, то ли способностей, то ли там все по блату. В общем, берут меня только в окраинные обычные школы, где в ожидании звонка дети под столом читают «Пентхаус», а меня за глаза называют Главной Мымрой Микрорайона.
Несколько лет назад все изменилось. Разочарованной Эмме улыбнулась удача, заточенная в откормленное к пятидесяти годам тело некоего предпринимателя по имени Борис Борисович, который однажды в дождь обратил внимание на уныло стоящую на автобусной остановке Эмму. Ее намокшее белое платье красиво прилипло к стройным ногам. Сама она в таком контексте о себе давно не думала, и мокрый подол был для нее скорее первопричиной насморка, чем возможным эротическим аксессуаром. Тем не менее она с радостью согласилась сесть в авто вежливого незнакомца, а потом уже скорее с удивлением приняла его приглашение как-нибудь встретиться и сходить в кино. Естественно, она не была идеалисткой-девственницей, время от времени у нее случались романы. Но, как правило, все происходило по-другому, более по-деловому, что ли. В последнее время Эмма пристрастилась к знакомствам по Интернету, чего немного стеснялась в глубине души. Она писала мужчинам, разместившим анкеты на сайте www. missing hearts.ru, с некоторыми встречалась, как правило, ничего при этом не чувствуя. Она, с пеной у рта рассказывавшая ученикам о книжных страстях и трагедиях, малодушно утешала себя тем, что в жизни все не совсем так, и ей под сорок, и у нее морщинки и варикоз. И куда ей мучиться и кусать от ревности подушки, ей бы пахнущего блинами и борщом спокойного семейного счастья, ну или хотя бы изредка выпадающих на ее долю приятных ужинов, которые заканчиваются вяловатым, но обязательным для гормонального баланса взрослой женщины сексом.
А тут вдруг такое. Борис Борисович вел себя как мальчик. Дарил ей цветы – свежие садовые тюльпаны и пахнущие томительной ранней осенью сиреневые ирисы, заточенные в стеклянные колбы с пестицидами заморские орхидеи и просто сорванные где-то в парке ветки душистой сирени. Он приносил ей милые безделушки, любимые ею шоколадки с апельсиновой нугой, дорогие шариковые ручки, которыми она привычно ставила трояки и двойки. Он делился заинтересовавшими его книгами и журналами, водил ее на выставки и премьеры, однажды приготовил ей такую пасту с морепродуктами, что она потом неделю пила мезим форте, но остановить обжорство не могла. В общем, это был настоящий роман.
Эмма расцвела, заняла по подружкам денег, купила туфли на платформе и молодежные джинсовые сапоги, сделала мелирование, записалась в маникюрный бар. Некоторые из ее подруг честно радовались привалившему счастью, а некоторые – затаились в ожидании, когда лопнет розовый мыльный пузырь идеальных отношений, и выяснится, что Борис Борисович – уголовник и альфонс, или что у него есть беременная жена, или что на самом деле он влюблен в одну из Эмминых учениц, и вот таким странным образом пытается к вожделенной Лолите подобраться.
Но ничего подобного не случилось. И даже наоборот – идеальный роман пришел к идеальному развитию, и однажды Борис подарил ей кольцо с трехкаратником. А потом начались и вовсе чудеса. Детей Борис Борисович не хотел – у него было двое взрослых сыновей от первого брака. Но чтобы сделать будущей супруге приятное, он подарил ей другое «детище» – арендовал помещение в центре, зарегистрировал частную школу, сделал ремонт и в день свадьбы торжественно вручил Эмме ключи.
А вот я вовремя об этом вспомнила. Хорошо быть общительной, среди многочисленных приятельниц непременно найдется та, которая поможет выпутаться из любой неприятной ситуации.
– Эмчик, привет! – с некоторой опаской поздоровалась я.
С опаской, потому что многие мои знакомые, добившись определенного успеха, перешагивали через старых друзей, считали их кем-то вроде тухлого болота, из которого им удалось вырваться.
Но Эмма мне искренне обрадовалась. Мы немного поболтали о том о сем, пока я наконец не решилась завести разговор о наболевшем. Она выслушала меня молча, иногда сокрушенно причмокивая.
– Даш, но ведь твоя сестра просто не сможет у нас учиться… – наконец осторожно сказала она. – Во-первых, разные системы образования, во-вторых… У нас такой конкурс, я беру лучших из лучших… Даже если я ее зачислю, она будет себя неловко чувствовать, у нее разовьется комплекс…
– Эм, но у меня просто нет другого выхода. Ты права, она по-русски еле пишет. Ее, по-честному, вообще ни в одну нормальную школу не возьмут. Но мне бы хоть неофициально ее куда-нибудь пристроить. Чтобы просто она не отсвечивала у меня дома целыми днями, чтобы у нее было какое-то занятие.
– Не знаю, не знаю. У меня укомплектованные классы, в каждом строго по пятнадцать человек!
– Эмма, а помнишь, как четыре года назад тебя бросил какой-то хмырь и ты две ночи подряд рыдала на моей кухне?
– Ну и что? – насторожилась она.
– Помнишь, какую я придумала для тебя моральную компенсацию?
– Ну… Ты подарила мне шаль.
– Не просто шаль, свою самую лучшую шаль! – возопила я. – Единственную дорогую шаль, которая у меня была. Она мне, можно сказать, весь гардероб делала, но я ее не пожалела, потому что тебе тогда было нужнее.
– Хочешь сказать, что подаренная шаль равнозначна месту в одной из лучших гимназий Москвы?
– Хочу сказать, что если твой друг попал в беду, надо его выручать, вот что! – гаркнула я.
Видимо, я все-таки сумела найти правильные слова. Помявшись не более четверти часа, Эмма наконец сдалась.
– Ладно, черт с тобой. Пусть твоя Челси приходит в понедельник. Но учти, если она будет много прогуливать или хамить учителям, отчислю!
– Она будет ангелом! – пообещала я.
* * *
Перед тем как запустить в штормовое море московской реальности ветхое суденышко по имени «Великовозрастная лузер богемно-романтической направленности становится акулой малого бизнеса», мне решили еще раз продемонстрировать работу безупречного боевого тарана. На этот раз я сопровождала Алену – менеджера с внешностью порнозвезды. Атаку на размягченные глянцевым давлением женские мозги она решила провести в… раздевалке школы восточных танцев.
– А почему именно там? – удивилась я. – Ты с кем-то там заранее познакомилась? Тебе там назначили встречу, да?
– Вообще-то обычно я не выдаю своих секретов, – нехотя промурлыкала она. – Но раз уж сама Инесса попросила тебя натаскать… Тем более в этом городе не так и много belly-dance курсов. И большинство уже охвачены мною. Поэтому смело могу признаться: это идеальный полигон. Больше половины контингента – наши жертвы.
– Ты так их называешь? – ухмыльнулась я. – Жертвами?
– Ну это я так, образно, – спохватилась Алена. – Посмотри на меня, у меня самой стоят имплантаты Luxis, неужели я похожа на жертву?
«Если только на жертву лоботомии», – беззлобно подумала я, решив не ввязываться в непродуктивный конфликт.
– А почему ты вообще решила, что танцовщицы belly-dance хотят силиконовую грудь?
– Включи логику, подружка, – снисходительно улыбнулась Алена. – Зачем тетки идут заниматься экзотическими танцами?
– Ну… Чтобы похудеть? – предположила я.
– Для этого есть старая добрая аэробика. Гораздо эффективнее, к тому же менее затратно. Они же вынуждены покупать дорогостоящие костюмы, дополнительно платить за семинары. Но эти танцы дают им кое-что большее, чем подтянутое тело. Они учатся быть сексуальными. Часто туда приходят закомплексованные, побитые жизнью тетки за своим последним шансом! Понимаешь?
– Нет, – честно призналась я. – И в чем заключается этот последний шанс?
– Научиться как следует вертеть жопой. – Алена пожала плечами, словно ответ напрашивался сам собою.
– Видимо, я живу в другой системе координат, – примирительно улыбнулась я.
Алена посмотрела на меня, прищурившись. Словно пытаясь навскидку определить мою рыночную стоимость. Некомфортный взгляд, в его прицеле захотелось съежиться, подтянуть колени к груди и обнять их руками.
Странная девушка.
– Ошибаешься, – наконец протянула она. – На планете Земля нет другой системы координат. Если только ты не собираешься эмигрировать в индейскую резервацию или тропическую деревушку Руанды, куда не доезжает даже Красный Крест. Невозможно жить в мегаполисе и отгородиться от него собственной моралью. Ты – молодая московская женщина, а это значит, что ты тоже стоишь на полке магазина в ожидании удачи.
– Любопытная теория.
– Это не теория, это жизнь. Все мы покупаем и продаем друг друга. Курсы belly-dance – это аргумент для воображаемого мерчандайзера. Ставки повышаются, цена растет, тебя перекладывают на полочку повыше. Знаешь, что самая престижная полка в магазине – та, что находится на уровне глаз?
– Это лекция по маркетингу?
– Скорее попытка спасения твоей души. Потому что если будешь продолжать в том же духе, закончишь старой девой с кошками, кактусами и набором для макраме. Хотя изначально у тебя неплохие данные. Фигура, вкус… Личико невзрачное, но в целом с тобой можно работать.
– Чтобы я стала такой же, как ты? – не выдержала я.
– Хотя бы. Наверняка ты считаешь, что моя внешность – это набор шовинистских стереотипов. Но на самом деле это беспроигрышный вариант, двадцать одно очко, – помолчав, она не к месту добавила: – А позавчера я была в салоне Hummer на Дмитровке.
– И что?
– И то. Мне машину покупают, понятно? Я хочу розовый, как у Бритни Спирс… А сама я родом из Волгограда, и моя мама – воспитательница в детском садике.
– У силиконового робота сбой программы? При чем тут твоя мама и розовый Hummer? – обычно я не позволяла себе столь прямолинейного хамства, но у этой Алены была до того тяжелая энергетика, что у меня даже заломило виски.
– При том, что я родилась свинаркой, но вовремя усвоила правила игры. И вот теперь я – успешная работающая женщина с феноменальной даже для этого города зарплатой, двумя актуальными любовниками, один из которых и дарит мне Hummer. А моя мама рассуждает примерно как ты. Свобода есть, свобода пить, свобода самой выбирать условия. В итоге она наела задницу пятьдесят второго размера, упустила двух мужей и увлеклась разведением кроликов. А ей всего сорок восемь лет.
– Может быть, она счастлива.
– А может быть, от одиночества она рыдает по ночам, – равнодушно пожала плечами Алена. – Не знаю, ведь мы уже два года не общаемся. Но мы отвлеклись от темы. Наши потенциальные клиентки – те, кто едва-едва усвоили правила игры. Решили искусственно повысить себестоимость. Начали с малого – пошли на курсы японского, или любительского стриптиза, или вот танца живота. Это самые отчаянные, которым настолько не хватает секса, что они готовы три часа подряд учиться рисовать бедрами восьмерки и круги.
– Знаешь, одна моя подруга занимается танцами живота, – возразила я, – и с сексуальной жизнью у нее точно полный порядок.
– Такие тоже есть. Но… Впрочем, ты и сама сейчас все увидишь.
Диктатура плоти – вот так лаконично можно было описать раздевалку belly-dance студии. Молочно-розовой и окутанной рыжей дымкой солярийного загара, наглыми складками выпирающей из шифоновых юбок и анемично поджарой, стыдливой улиткой заползшей в расшитый бисером лиф.
Два десятка приятно взволнованных женщин упаковывали свою плоть в роскошные восточные костюмы. По их оживленному щебетанию я поняла, что знакомы они не первый день, что чувствуют себя командой, даже сектой – сектой стопроцентной женственности посреди равнодушной Москвы. Уютный птичий гомон банального бабского трепа – о мужиках и шмотках, о подтяжке лица и последней книге Улицкой. Щедрое изобилие взаимных комплиментов – ах, твоя прическа, ах, твой педикюр, ох, дай же телефон своего стоматолога.
Но все это длилось ровно до тех пор, пока на сцену не вышла она.
Прима.
Дьяволица.
Алена принесла с собою костюм – белоснежные шелковые шаровары и миниатюрный бюстгальтер с золотым шитьем. В аккуратной раковине ее пупка эффектно поблескивала жемчужинка на золотой шпажке, десятки тонких золотых браслетов обнимали запястья и щиколотки. По сравнению с другими пришедшими на занятие женщинами она смотрелась звездой, гаремной королевой, любимой наложницей. Естественно, она завоевала все любопытные взгляды и с хозяйской бесцеремонностью присвоила все заспинные шепотки.
Даже я, одиноко притулившаяся в углу, готова была склонить голову перед ее талантом. Томной пластикой сытой кошки, бессмысленной ленивой улыбкой, она умудрилась привлечь внимание всех вокруг. Она всего лишь втирала в живот золотистое масло, а женщины смотрели на нее, как на восьмое чудо света.
Между тем Алена вела себя ненавязчиво, без свойственного рекламным агентствам хамоватого панибратства. Она не пыталась к кому-то обратиться, завязать разговор, напроситься в компанию, просто занималась своим делом, ждала, пока верноподданные сами к ней придут.
Так и вышло.
Первой не выдержала упитанная коренастая женщина в парчовом тюрбане, который смотрелся на ней так же нелепо, как соломенная обивка на диване в стиле ампир. У нее было серое лицо офисной труженицы, бледные руки с некрасиво выступающими фиолетовыми венами, растяжки на животе, которых она явно стеснялась и пыталась хоть как-то закамуфлировать слоем тонального крема. Она выглядела такой несчастной и неприкаянной, что в ее присутствии даже как-то неудобно становилось.
– А вы новенькая? – робко обратилась она к Алене.
– Да, – обезоруживающе улыбнулась та. – Но я немного стесняюсь. Боюсь, что ничего у меня не получится.
С точки зрения элементарной психологии это был грамотный ход – дурнушка почувствовала себя лидером, оттаяла и даже почти простила Алене ее вызывающую красоту.
– Ну что вы, это на самом деле очень просто. Вы вообще никогда не занимались восточными танцами?
– Не приходилось, – Алена помотала головой. – Хочу доставить удовольствие своему мужчине. Говорят, танец живота очень полезен для… ну, вы понимаете.
– Точно! – в разговор вступила другая женщина, долговязая, субтильная, с нелепыми чересчур длинными конечностями. – Я когда только пришла сюда, была коряга корягой, а сейчас… – Она до того нелепо вильнула почти отсутствующим задом, что я не смогла сдержать улыбки.
– Вот так? – Алена аппетитно оттопырила круглую попу, изобразив сложносочиненный виток – сразу становилось понятно, что в танцевальном классе она проводит не один час в неделю.
У женщин удивленно распахнулись рты. Теперь все они, уже не стесняясь чужака, обступили Алену плотным кольцом. Вопросы посыпались, как горох из дырявого мешка.
– Вы уверены, что никогда этого не пробовали?
– Должно быть, вы спортсменка?
– Вы ведь понимаете, что у вас настоящий талант?
– Хотите заниматься belly-dance профессионально?
Алена довольно улыбалась – первая стадия переговоров прошла на ура. Она вызвала всеобщий интерес, впоследствии мне не раз приходилось убедиться, что это самый трудный этап.
– Просто мне все удается, такая уж я, – самодовольно вздернула подбородок она, но не успели женщины неприязненно переглянуться, сбавила обороты. – Хотя раньше я была вполне обычной.
Ключевой вопрос последовал незамедлительно, его авторство присвоила дебелая рыжая женщина, полнота которой лет пятнадцать назад наверняка вписывалась в рамки сексапильной аппетитности:
– Что же заставило вас измениться?
Гол.
Стопроцентное попадание.
Овечки и сами не заметили, как любопытной гурьбою пришли в волчью яму.
Алена расцвела, приосанилась и, нарочито стесняясь, рассказала о волшебных талисманах, которые вот уже шесть лет носит в груди. А также о своих страхах и сомнениях, о том, как отговаривали ее родственники и подруги (у барракуды тоже есть подруги – вот так новость), как от страха она чуть не сбежала прямо из операционной и какой феноменальный happy end был у всей этой остросюжетной истории. Она почувствовала себя другим человеком. Новым. Сильным. Способным на все. Она гордо расправила плечи и научилась себя уважать. И делать так, что другие, в особенности мужчины с олигархическим антуражем. Они пляшут макарену под ее дудку.
Мне было запрещено вмешиваться. Перед тем как войти в раздевалку, Алена строго предупредила:
– Вякнешь хоть слово, и работы тебе не видать!
Поэтому я сидела в углу, качала головой и недоумевала: ну неужели хоть кто-нибудь из них, хоть одна, не заметит ловушки? Неужели они и правда настолько не уверены в себе? Рикошетом отскочив от безупречно прокачанного загорелого живота Алены, их комплексы больно бьют их по лбу.
Через пятнадцать минут Алена вручила свою визитку пятерым раскрасневшимся от волнения дамам. Показательное выступление прошло на ура. Играя роль до конца, Алена отправилась на занятие.
Ну а я покинула танцевальную студию в состоянии глубокой задумчивости и по дороге домой разорилась на бутылку кальвадоса. В сердце медленно оседала прохладная свинцовая пыль, и от этого гадкого ощущения некуда было деться.
* * *
– Мы не виделись уже неделю, – сообщил из телефонной трубки мрачный голос моего любовника Федора.
– Знаю, – вздохнула я. – Но что я могу поделать, если это чудовище…
– Перестань, – в тот момент я не видела его лицо, но готова была поклясться, что он брезгливо поморщился, – если бы ты хотела…
– Я устроила ее в школу. Теперь нам будет проще. Маленькая мисс «я-шокирую-вас-рассказами-об-анальном-сексе» будет зубрить геометрию и историю с восьми пятнадцати до четырнадцати ноль-ноль.
– Замечательно! Можем теперь встречаться по утрам. Свидание с половины восьмого до десяти – очень романтично. И главное, неизбито.
– Не обижайся. Я тоже соскучилась. Только представь, в каком я стрессе. Завтра мне придется сделать это самой. Я иду в клинику пластической хирургии. Возможно, у меня будет первая продажа, начало будет положено.
– Да ничего ты не продашь, – фыркнул он. – Ты сама-то в это веришь? То, что ты рассказывала об этих Денисе и Алене, просто отвратительно! Ты же понимаешь, что они подло манипулируют людьми? Выбирая самых слабых?
– Понимаю, – вздохнула я. – Но я никогда не собираюсь становиться такой же, как они. Я так не хочу.
– А по-другому не получится, – твердо сказал Федор. – Это не твоя жизнь. И если так уж приспичило ею жить, придется сломаться. Тоже стать наглой, подлой, беспринципной. Тоже ловить несчастных женщин на крючок. Обманывать. Уговаривать их сделать операцию, которая им совершенно не нужна.
– Но ведь полно женщин, которые сами мечтают именно об этой операции! – в отчаянии воскликнула я. – Я буду искать их! Они и так лягут под нож, я просто продам им Luxis, от этого никто не проиграет.
– Поступай, как знаешь, – его голос был холоднее балтийского февраля, – но на твоем месте я бы оставил эту шарашкину контору шакалам. Даш, переезжай ко мне, ну сколько можно, в самом деле?
– Я… – я нервно сглотнула. – Наверное, мне просто важно решить эту проблему самой.
* * *
Какая-то ерунда.
Почему в наш век технического прогресса, возведенного в добродетель цинизма, декаданской тяги к болезненному самокопанию, антиглобализма, осознания теории мирового заговора и так далее мы по-прежнему настолько подчинены первобытным инстинктам, настолько управляемы биологией? Томно закатив глаза и живописно углубив интеллектуальную межбровную морщинку, мы готовы рассуждать об архетипах, символах, экзистенциальной тоске, мазохизме как выборе современного поколения очаровательных одиночек и прочей лжефилософской мутотени. А потом с первобытной самочьей гордостью выпячиваем грудь и, как карасей на хлебный мякишек, ловим на нее таких же философски настроенных мужчин. Почему все на самом деле так просто, так чудовищно примитивно? Почему темная ложбинка в смелом декольте так газирует мужскую кровь – о, они могут рассуждать об утонченном влечении к аристократичным хрупким запястьям, нежным ступням, мягким светлым волосам, инфантильным ямочкам на щеках и беззащитным лопаткам, но на самом деле противопоставленная этому гурманскому набору хорошая крепкая грудь становится тем самым роковым аргументом. Почему мужчины хвастаются друг перед другом размером груди своих любовниц? Сколько раз я это слышала, сидя в кафе с приятелями, с которыми была до такой степени дружна, что они давно не видели во мне женщину, только своего парня, партнера по спонтанным бытовым скетчам. «Посмотри вон на ту брюнетку! Какие сиськи!» И речь идет не о карикатурном воплощении мультипликационного Бивиса, а об успешном одиноком мужчине, художнике, барде.
Я пробовала с ними спорить – бесполезно.
Пробовала хотя бы выяснить причину: ну откуда эта ребячливость, неужели у всех мужчин есть пресловутый эдипов комплекс?
– Ну почему ты так о ней говоришь? Это унизительно.
– Прекрати вести себя как истеричка, – обиделся бард. – Это забавно. И потом, если бы ей не нравилось, что ее обсуждают в таком контексте, она не носила бы такое глубокое декольте.
– Может быть, она доктор математических наук. А ты вот так…
– Значит, она доктор математических наук с великолепными сиськами! – рассмеялся он.
И пошел к гордой обладательнице фетишей знакомиться.
И ведь познакомился, гад.
(Забегая вперед, могу сказать, что они встречались три с половиной недели, после чего она ненароком разбила розовые очки и перестала мириться с его спонтанным алкоголизмом и бытовым разгильдяйством. Расстались они друзьями. И он до сих пор часто о ней вспоминает: «Вот в прошлом марте случилась у меня любовница, и вы бы видели ее грудь!»)
* * *
Я не могла в это поверить. Все было словно во сне. Я шла, старательно чеканя квадратными каблуками каждый шаг. Шла вперед и даже будто бы улыбалась с уверенностью человека, который знает, что делает. А в висках торжественной барабанной дробью пульсировали вопросы: «Неужели это правда?», «Неужели ты на это согласилась?», «Неужели ты собираешься продавать силиконовые имплантаты?», «Но ты хотя бы понимаешь, что ничего не получится?», «Что ты не создана для торговли и не сможешь выглядеть убедительной?» Единственный ответ разбавлял яркую артериальную кровь черным облачком адреналина: дура, дура, дура!
Но со стороны я смотрелась совершенно спокойной. Я даже улыбалась, и на мне был новый белый пиджак, а к лацкану я приколола самодельный шелковый цветок. И длинноногая фея с reception клиники пластической хирургии «Романович & Романович» не заподозрила во мне инопланетянку; она вежливо улыбнулась, предложила травяной чай и проводила в приемную главного врача, он же владелец клиники, он же мой первый потенциальный клиент.
Успокаивая дрожащее дыхание, я листала журналы. В основном рекламирующие пластику как несомненный рецепт счастья. С глянцевых страниц улыбались безупречные куклы – с миниатюрными прямыми носами, пухлыми губами, надутыми грудями и ровной полированной кожей. Это было невероятно, поразительно, гротескно! Вот он, идеал красоты XXI века. Девушка, словно обработанная фотошопом. Киборг.
А в конце девяностых все еще посмеивались над так называемым героиновым шиком, навязанным модельерами-геями! Над тем, что у женщины, символизирующей красоту эпохи, должны быть широкие плечи и крепкие узкие бедра, что чем более мужеподобна ее фигура, тем больше заинтересованных взглядов ей достанется. Да, это было смешно, да, это было нелепо. Но мужчина в качестве идеала женской красоты – это хотя бы понятно, мужчина ведь человеческое существо, в отличие от персонажа компьютерной игрушки Лары Крофт, изображение которой моя знакомая по имени Марианна принесла хирургу со словами: «Удалите мне нижние ребра, потому что я хочу такую же талию, и вставьте двойные имплантаты, потому что я хочу такую же грудь!»
Идеальная неестественность – вот образ красотки начала XXI века. Ее полная грудь должна сражаться с законом всемирного тяготения и вопреки логике торжественно победить; ее зубы должны быть белее отчищенной «Кометом» раковины; ее скулы должны быть четко обозначены под приятно присмугленной кожей (для создания этого эффекта есть два пути: либо удалить по четыре жевательных зуба с каждой стороны, либо вырезать так называемые жировые комки Биша). Ноги можно вытянуть с помощью аппаратов Илизарова – подумаешь, два года мучений и отвратительные шрамы, зато фигура будет, как у Барби. Верхний слой кожи снять с помощью едкого пилинга, волосы и ногти – нарастить, лишний жир – отсосать, цвет глаз – облагородить линзами, ресницы – завить, контур губ – вытатуировать.
В результате наиболее впечатлительные горожанки живут от операции до операции. Только выйдут из наркоза и чуть-чуть придут в себя, как выясняется, что новая грудь – это еще не гарант социального успеха, а вот если убрать жирок над коленями – вот тогда дрессированная птица счастья и опустится на твое плечо. И все начинается по новой.
– Такой интересный журнал? – раздался приятный мужской голос над моей головой.
От неожиданности я вздрогнула. Я всегда была задумчивой, с самого детства. Люблю, нацепив воображаемое дайверское оборудование, погрузиться в самые глубины собственных мыслей.
А он был красивым мужчиной, известный хирург Роман Романович. Высокий, атлетически сложенный, брюнет. Насмешливые темные глаза, руки пианиста. Впечатление, пожалуй, немного портил безвольный круглый подбородок, но остальные черты прославленного пластика были настолько безупречны с точки зрения тестостероновой мужественности, что это почти не бросалось в глаза.
– Вы собираетесь исправить кривизну ног с помощью имплантатов в голень? – светски поинтересовался он.
Я захлопнула журнал и на всякий случай одернула юбку. Хотя мои ноги никак нельзя было назвать кривыми.
– Пластические хирурги всегда начинают разговор с очаровательной бестактности? – И важно представилась: – Меня зовут Дарья, я – представитель компании Luxis.
– Никогда не слышал. Обычно я не встречаюсь с дилерами мелких компаний, но вы были так настырны, что просто захотелось на вас взглянуть. Пройдемте в мой кабинет. Учтите, у меня есть всего двадцать минут.
Его кабинет идеально соответствовал обстоятельствам – обстановка располагала к тому, чтобы расслабиться и успокоиться. Нежно-персиковые стены, бамбуковые жалюзи, антикварный стол из темного дерева, ничего лишнего, каждая деталь играет на пользу образа спокойного и уверенного в себе профессионала.
Романович рассматривал меня так пристально, что я смутилась, нет, мне был не в диковинку мужской интерес и скромностью я никогда не отличалась, просто он ведь был пластическим хирургом, и я сразу заподозрила, что он автоматически выискивает недостатки в моем лице.
– Знаю, у меня довольно крупный нос, – наконец не выдержала я. – Но представляете, это никогда мне не мешало. Более того, я считаю, что в этом моя изюминка.
