Текст книги "Small World"

Автор книги: Мартин Сутер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Не пройтись ли нам немного? – спросила Эльвира. Гости за ее столом поднялись. Томас подал ей руку. Они медленно двинулись по празднично убранному парку.

– Что тебя гнетет?

– Да ничего, а почему ты об этом спрашиваешь?

– Ты все время напряженно размышляешь.

– Ну, когда единственное дитя женится… Эльвира улыбнулась.

– Это больно только в первый раз.

Теперь уже и Томас улыбнулся. Они сели на скамейку, стоявшую несколько в стороне.

– Мы в детстве были в Венеции? Кони, я, ты и Анна?

Эльвира насторожилась.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Кони написал из Венеции. Он вспомнил, как я погнался на площади Сан-Марко за голубем и разбил себе колено. Анна перевязала мне рану в ресторане салфеткой, а тебе от этого стало плохо.

– Что за глупости, – сказала Эльвира.

Свадьбу играли допоздна. Когда стемнело, в парке зажгли лампионы и факелы. «Pasadena Roof Orchestra» играла вальсы-бостоны и фокстроты, и пары танцевали на большой террасе. Возле маленького павильона в рододендроновых кустах кто-то пел под гитару голосом Донована, и неудивительно, потому что это он и был, а в большой палатке за роялем сидел Джордж Бейл и играл из «American Songbook».

В одиннадцать часов устроили такой грандиозный фейерверк, что люди в городских кафе на бульваре внизу в восторге хлопали в ладоши. После фейерверка гости начали расходиться.

Урс до полуночи всех угощал и здорово напился. Симона пыталась скрыть свое разочарование, и понадобилось незаметное, но энергичное вмешательство Эльвиры, чтобы новобрачные сели наконец в дожидавшийся их лимузин «Just married!» (Новобрачные (традиционная надпись на свадебном автомобиле; англ.)).

Около двух часов ночи Томас Кох, крепко подвыпив, уселся рядом с Джорджем Бейлом за рояль и начал «лабать» «Oh when the Saints» (Хит Луи Армстронга «Когда святые маршируют».), ему любезно аккомпанировал пианист, чей гонорар составил в этот вечер восемнадцать тысяч франков, «исполнение» было восторженно встречено самыми стойкими из гостей-

В три часа ночи ушли последние. Выдохшийся персонал погасил лампионы и еще долго потом дымившиеся факелы.

Томас Кох взял в свою комнату пиво. Когда он сел с пивом на край постели, взгляд его упал на записку, написанную почерком его жены.

«Не могли бы мы завтра поговорить? Предлагаю встретиться после обеда в библиотеке. Элли».

На следующий день уже с утра Эльвира, охваченная нетерпением немедленно увидеть письмо Конрада Ланга, направилась по дорожке вверх – от «Выдела» к вилле. Палатки уже убрали, и все следы праздника исчезли.

Томас занимал одну часть дома, Элли другую, а Урс жил наверху.

Войдя в холл, Эльвира увидела, как Элли вышла из библиотеки; помахала ей и стала подниматься по широкой лестнице на второй этаж.

На пороге библиотеки показался Томас.

– Элли! – позвал он и тут заметил мачеху. – Она хочет развестись. Ты можешь это понять?

Эльвира пожала плечами. Она не понимала, как можно разорвать такой брак, но это ее не удивило. Она знала, что жить с Томасом очень тяжело и что женщина, решившаяся однажды на развод с ним, встретит в суде понимание. Значит, бороться придется только за ограничение материальных потерь. У Эльвиры были для таких дел хорошие адвокаты. Она знала Элли как разумную и трезвую женщину, с которой можно разговаривать. Этот развод сам по себе будет вполне управляемым. Трудно будет только с Томасом из-за его ущемленного самолюбия.

Она прошла с ним в его «холостяцкую» комнату, выслушала все жалобы и причитания, разделила с ним его возмущение и даже поддакнула по поводу Элли, пока ее быстро улетучивающееся терпение еще позволяло ей это. Затем заговорила о письме Конрада Ланга. Томас не мог вспомнить, куда дел его, знал только, что видел его перед самым обедом. Эльвира прикинула, что к чему, и нашла письмо смятым в кармане его шлафрока. Она разгладила его и внимательно прочла. Потом опять смяла в кулаке.

– Он фантазирует.

– Да, но он перестал пить и пишет об этом!

– И ты веришь?

– Но про поворотный момент в жизни он, к сожалению, не врет.

Эльвира положила смятое письмо в большую хрустальную пепельницу, стоявшую рядом с ее креслом на приставном столике.

– А почему бы тебе не поехать с ним куда-нибудь? Это отвлечет тебя от твоих мыслей.

– Я же не могу сейчас разлучать его с возлюбленной.

– Ну уж пару недель они как-нибудь друг без друга выдержат.

– Не знаю. Похоже, что ему сейчас очень хорошо.

– А тебе не очень. И я считаю, что за ним должок.

– Ты так думаешь?

– Да хотя бы Корфу. Эльвира взяла зажигалку и подожгла письмо Кони.

Появление Томаса Коха на Танненштрассе вызвало переполох. Его шофер заехал на темно-синем «мерседесе-600» класса S двумя колесами на тротуар и помог Томасу выйти из машины. На сей раз помощь не была только соблюдением этикета – хозяин сегодня нетвердо держался на ногах. Несколько турецких ребятишек с цветными ранцами на спине окружили машину, разглядывая ее. Трамвай тоже проехал медленнее обычного, и лица в окнах оборачивались к лимузину, которому явно было не место в этом квартале. «Возможно, одна из тех акул по продаже недвижимости, что сдают предназначенные на слом коробки за бешеные бабки проституткам», – сказал молодой человек своей подружке.

Из окна на втором этаже выглянула пожилая женщина. Она положила на подоконник подушку и оперлась на нее своими полными руками.

– Вам кто нужен? – крикнула она Томасу Коху, увидев, что он звонит во второй раз.

– Ланг.

– Его сейчас здесь почти не бывает. Приходит только иногда забрать почту.

– А вы не знаете, где его можно найти?

– Наверное, дворник знает.

Томас Кох нажал на кнопку и стал ждать.

– Долго будете звонить. У него сегодня ночная смена.

Через какое-то время на третьем этаже задвигалась занавеска. Вскоре после этого раздался зуммер. Томас Кох вошел.

Отмар Брухин, работавший штабелеукладчиком в одном из монтажных цехов заводов Коха и дворником в этом частном доме, принадлежавшем пенсионной кассе концерна Кохов, никак не мог успокоиться и без конца рассказывал одно и то же: как он прямо с постели, небритый, в тренировочном костюме открывает дверь, а там стоит, «не сойти мне с этого места, Кох собственной персоной» и спрашивает адрес одного жильца. «И если хотите знать, от него тоже порядком разило».

Когда шофер уже помогал Томасу Коху опять сесть в машину, дворник спохватился и назвал ему адрес Розмари Хауг.

Конрад сидел с Розмари на террасе и играл в триктрак, когда раздался звонок. Он обучил ее этой игре во время их путешествия по Италии, и с тех пор они играли в нее с неослабевающим азартом и страстью. Отчасти из-за честолюбия Розмари, еще ни разу не выигравшей у него, и отчасти из-за сентиментальных воспоминаний о первой совместной поездке.

Розмари встала и направилась к домофону. Она вернулась удивленной.

– Томас Кох. Хочет знать, здесь ли ты.

– И что ты сказала?

– Что – да. Он поднимается.

На протяжении почти всей жизни Томас был важнейшей фигурой в жизни Конрада. Хотя в последнее время все чаще отступал на задний план. В Венеции он, правда, вспомнил про него. Однако газетные репортажи о свадьбе Урса с удивлением для себя прочел без особого интереса. Но вот сейчас, когда Томас с минуты на минуту должен был войти, он занервничал. И снова почувствовал себя словно новобранец на плацу – как всегда, когда Томас был поблизости.

Розмари заметила в нем перемену.

– Надо было сказать, что тебя здесь нет? – спросила она, откровенно забавляясь.

– Нет, конечно нет.

Они направились к двери. На площадке остановился лифт.

Затем послышались шаги.

– Что ему теперь надо? —г пробормотал Конрад, больше обращаясь к себе, чем к Розмари.

Когда в дверь позвонили, он вздрогнул.

Изящный тонкий нос странно смотрелся на мясистом лице Томаса Коха. На нем был блейзер и кашемировая водолазка вишневого цвета, из-за чего короткая шея Томаса казалась еще толще. Его близко посаженные глаза блестели, и от него пахло алкоголем. Он коротко кивнул Розмари и обратился прямо к Конраду:

– Я могу с тобой поговорить?

– Конечно. Проходи.

– Желательно наедине.

Конрад вопросительно посмотрел на Розмари:

– Вы можете побыть в гостиной?

– По мне было бы лучше, если бы мы куда-нибудь пошли.

Томас не допускал никаких сомнений, что его слова не будут восприняты просто как пожелание.

Конрад бросил на Розмари взгляд, полный мольбы. Она, сбитая с толку, наморщила лоб. Томас ждал.

– Я только надену пиджак.

Конрад исчез в спальне. Розмари протянула Томасу руку:

– Меня зовут Розмари Хауг.

– Томас Кох, очень приятно.

И они стали молча ждать, пока Конрад выйдет из спальни. Он повязал галстук и надел к летним брюкам льняной пиджак.

– Идем, – сказал он и направился за Томасом к лифту.

– Чао, – крикнула ему вслед Розмари не без издевки в голосе.

– Ах, да! Чао! – Конрад остановился, казалось, ему хотелось вернуться и попрощаться как следует, но, заметив, что Томас уже стоит у лифта, он пошел за ним.

Розмари еще увидела, как он открыл перед Томасом дверцу лифта, пропустил его вперед и услужливо нажал кнопку. Лифт закрылся. Конрад даже не оглянулся.

Томас с усмешкой вздернул брови, когда Конрад заказал «Perrier» со льдом и лимоном. Сам он потребовал двойное «Tullamore Dew» без льда и содовой – обычный его drink в состоянии депрессии. Шарлотта поприветствовала Конрада с легким упреком: «Снова в Швейцарии?», но сразу все поняла по его заказу. Она уже многих повидала на своем веку, кто пробовал завязать. Это проходило у них как болезнь. В «Des Alpes» Томаса привела память прежних лет и, кроме того, отель располагался неподалеку от их дома. В баре было пусто, если не считать сестер Хурни. Роджер Уиттакер пел «Don't cry, young lovers, whatever you do» (Не плачьте, влюбленные, что бы вы ни делали (англ.)). За столиком в нише Томи произнес свой монолог, Кони молча выслушал. .

– Ты же знаешь, когда у них кто-то появляется, они просто расцветают. Кони кивнул.

– Я ничего не имею против, если она время от времени подцепит кого-нибудь. Ты ведь знаешь, я тоже не очень-то… Кони кивнул.

– Но она обращается со мной как с дерьмом последним. Вызывает меня в библиотеку на ковер. И сообщает, что хочет развестись. Кони кивнул.

– Нет, не сообщает – она ставит меня в известность. Кони кивнул.

– Не то чтобы говорит, что хочет развестись. Нет – она разводится! Точка! Томас Кох опрокинул в себя виски и принялся разглядывать стакан на свет.

– Как ее тут зовут? – спросил он.

– Шарлотта, – прошептал Кони.

– Шарлотта! – крикнул Томи.

– Чтобы я не узнал Этого уже от адвоката!.. Шарлотта!

Барменша принесла еще виски. Даже не взглянув на нее, Томи протянул ей пустой стакан.

– Ты бы хотел, чтобы с тобой так поступали? Кони затряс головой. Томи отпил глоток.

– Я тоже нет, но это, скажу я тебе, уже чересчур. Ты бы только посмотрел на нее! Кони кивнул.

– Особенно сейчас. Когда у них есть кто-то другой, они всегда выглядят во сто раз краше. Нарочно. Чтобы доконать тебя. Кони кивнул.

– Так я ее тоже доконаю. Я ее доведу! – Томас махнул пустым стаканом в сторону бара.

Когда Шарлотта принесла виски, он спросил:

– Ты еще катаешься на лыжах?

– Собственно, нет, после Аспена я это оставил.

В 1971 году во время своего душевного кризиса после второго развода Томас вытащил Конрада из небытия и улетел с ним на реактивном самолете в Аспен. Там он его заново экипировал и снабдил горными лыжами. Оба они обучались раньше у одного и того же инструктора, и Конрад за несколько зимних сезонов в Санкт-Морице стал вполне сносным горным лыжником (хотя и несся всегда по трассе со страхом). Тогда он уже через несколько дней снова обрел спортивную форму, но это было четверть века назад.

– Этому нельзя разучиться, как и езде на велосипеде. Да и лыжи с тех пор настолько усовершенствовались, что ты сможешь спускаться даже лучше, чем тогда. Томи опять опрокинул виски.

– Мы отправимся в Барилоче, – объявил он. – Это отвлечет нас от наших мыслей. Кони не кивнул.

– Все, что тебе нужно, мы купим там. Проверь, не кончился ли у тебя паспорт. Мы полетим в воскресенье. Кони не кивнул. Томи поднял свой пустой стакан. Когда появилась Шарлотта, он сказал:

– Принеси и ему тоже.

– Лучше не надо, – сказал Кони. Но не настолько громко, чтобы это услышала Шарлотта, уже направившаяся к стойке.

– Мне почему-то кажется, что я ее уже где-то видел.

– Шарлотту?

– Нет, ту, у которой ты живешь. Могу я ее знать?

– Она вдова Роби Фриса.

– Ах, вдова Роби Фриса? Но тогда ей наверняка уже стукнуло пятьдесят. Как минимум.

– Я ее не спрашивал.

– Но она еще очень даже ничего. Кони кивнул.

– Поэтому ты и не пьешь?

– И поэтому тоже.

Шарлотта принесла два стакана. Томи поднял свой.

– За Барилоче. Кони кивнул.

Конрад Ланг так и не появился, и незадолго до полуночи Розмари Хауг, забыв про свою гордость, набрала его номер. Занято.

После полуночи она попробовала еще раз. По-прежнему занято.

Когда и в час ночи тоже все еще было занято, она позвонила в службу повреждений на линии и получила справку, что у абонента неправильно лежит трубка.

Если бы он не хотел, чтобы я ему звонила, он выдернул бы шнур из розетки, сказала себе Розмари и заказала такси.

В третий раз Отмара Брухина выдергивали из постели из-за Конрада Ланга. На сей раз у него была утренняя смена, и будильник должен был зазвонить только через полтора часа. Взглянув на него, он сразу понял, что вставать еще рано, но уже слишком поздно, чтоб заснуть снова.

Входную дверь внизу он открыл в соответствующем настроении.

Женщина, стоявшая перед ним, была из тех, кого его отец имел обыкновение величать «дама» – это он разглядел даже при слабом освещении в подъезде. Она казалась несколько смущенной, но все же не настолько, как можно было бы ожидать в подобной ситуации. Довольно уверенно она потребовала проводить ее в квартиру Ланга. Она позвонила несколько раз, но никто не открывал.

– Может, его дома нет, – буркнул Брухин.

– Там горит свет.

– Может, он забыл его выключить. И может, он спит.

– Телефонная трубка лежит неправильно.

– Может, не хочет, чтобы его беспокоили. Такое бывает, – предположил Брухин. Чем-то эта женщина не нравилась ему.

– Послушайте, я беспокоюсь, не случилось ли чего. Если вы мне не откроете и с ним что-то случится, я обвиню вас и возложу на вас ответственность.

Тогда Брухин впустил ее в дом и повел на четвертый этаж.

Они звонили и стучали, колотили руками и ногами, кричали и звали, пока не сбежалось полдома. Конрад Ланг не реагировал. Брухин отправил бы всех по квартирам спать, если бы не фортепьянная музыка. Именно из-за нее он дал себя уговорить и пошел за отмычкой.

Ключ в замочной скважине не торчал. Брухин и женщина вошли в квартиру и онемели от ужаса: Конрад Ланг лежал наполовину раздетый на полу гостиной – одна нога на кресле, рот и глаза полуоткрыты. На столе недопитая бутылка виски, рядом пианола, извергающая одни и те же аккорды левой руки в темпе вальса: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… В комнате воняет алкоголем и блевотиной.

Розмари опустилась на корточки.

– Кони, – прошептала она, – Кони, – и пощупала его пульс.

Конрад Ланг застонал. Потом приложил палец к губам и произнес: – Тесс.

– Если вы спросите меня, я скажу, что он пьян, – изрек Брухин и пошел к двери. Жителей дома, в тревоге стоявших за порогом квартиры, он успокоил:

– Все в порядке. Надрался.

Конрад Ланг проснулся. То, что он лежит в собственной постели, он понял, еще не открывая глаз: он узнал уличный шум – машины, тормозящие перед светофором, вот они замерли и ждут, когда можно ринуться дальше; трамваи, звонящие на остановке. У него раскалывалась голова, во рту пересохло, и правую руку он не чувствовал – должно быть, отлежал. На душе скверно, видимо, придется оправдываться, а в чем – он, хоть убей, не мог вспомнить. Он медленно открыл глаза. Окно распахнуто, но занавески задернуты. Уже наступил день. И голова у него трещит с похмелья. Что еще?

«Да ведь я не пью!» – пронзило его вдруг. Он снова закрыл глаза. Что же еще-то?

Томи! А что же еще?!

Из кухни донесся шорох. Затем он услышал шаги. И голос:

– Тебе помогает Alka Seltzer? Розмари!

Он опять открыл глаза. Розмари стояла возле кровати со стаканом, в котором бурлило и шипело.

Конрад откашлялся.

– Три. Три таблетки немного помогают.

– Здесь и есть три. – Розмари протянула ему стакан. Он приподнялся на локте и залпом выпил. Барилоче!

– Я поеду теперь домой. Если хочешь, приходи, когда тебе будет лучше.

– В дверях она задержалась. – Нет! Пожалуйста, приходи, как только тебе станет лучше.

Когда Конрад Ланг во второй половине дня вышел из дома, ему повстречался Брухин, возвращавшийся с утренней смены.

– И что только женщины находят в вас, – произнес он удивленно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Такой пьяный, весь в блевотине, а они все равно к вам рвутся.

– В блевотине? – Конрад не мог припомнить на себе никаких следов.

– С головы до пят. Та еще картина.

Кони остановил такси возле цветочного магазина и купил огромный букет неоранжерейных роз всех цветов, благоухавших, пожалуй, даже слишком для его еще не окрепшего желудка.

Розмари улыбнулась, увидев его в дверях с цветами.

– Мы оба не можем обойтись без банальностей.

Потом она приготовила ему бульон с яйцом, села рядом с ним за стол и смотрела, как он осторожно подносит дрожащую руку ко рту. Когда он с этим справился, она унесла бульонную чашку и вернулась с бутылкой «бордо» и двумя бокалами.

– Или тебе сейчас лучше пиво?

Конрад затряс головой. Розмари наполнила бокалы, и они чокнулись.

– Черт, – сказал он.

– Да, дело дрянь, – согласилась она. И они отпили еще по глотку. Тогда Кони рассказал ей все про Барилоче. Они налили себе уже по третьему бокалу.

– Только на десять дней, – произнес он.

– А если потом ему захочется еще махнуть и в Акапулько, ты сможешь сказать ему нет?

– Факт!

– Нет, ты этого не сделаешь. Я видела тебя, когда он приходил. Ты не скажешь ему нет. Никогда и ни за что на свете! Конрад не посмел возразить.

– Ты и сам знаешь. Конрад крутил в руках бокал.

– В этом твоя жизнь.

Вот теперь он взглянул на нее.

– А я-то думал, это наша общая жизнь.

Розмари ударила ладонью по столу. Он вздрогнул и сжался.

– А ты думаешь, я так не думала? – закричала она на него.

Глаза Конрада мгновенно наполнились слезами. Розмари обняла его. Он положил голову ей на плечо и горько заплакал.

– Прости, – всхлипывал он, – старый человек, а плачу как ребенок. Когда он успокоился, она посоветовала:

– Скажи ему нет.

– Я же живу за его счет. Розмари снова налила ему.

– Тогда живи за мой счет. Конрад не ответил.

– Деньги у меня есть. Он отпил глоток.

– Это не должно тебя огорчать.

– Меня это никогда и не огорчает. К сожалению.

– Ну, тогда все в порядке.

– Да. Но что я ему скажу?

– Поцелуй меня…

Томас Кох сидел в своей спальне среди полусобранных чемоданов и сумок и пил холодное пиво. На столике С телефоном стоял поднос, а на нем две полные бутылки пива. Он был в бешенстве. Только что звонил Кони и сообщил ему, что не едет в Аргентину.

– Как это ты не поедешь? – спросил он с насмешкой.

Конрад Ланг ответил не сразу. Томас услышал, как он набрал в грудь воздуха.

– Мне не хочется с тобой ехать. Не рассчитывай на меня.

– Я же тебя приглашаю. Снова пауза.

– Знаю. Я отказываюсь от приглашения. Большое спасибо.

Томас начал злиться.

– Скажи, ты в своем уме?

– Я свободный человек. И имею право отклонить любое приглашение, – сказал Кони. Но это прозвучало уже менее уверенно. Томи засмеялся.

– Ну ладно, пошутили и хватит. Завтра в девять. Я пришлю шофера. В аэропорт поедем вместе.

На какое-то время наступила полная тишина. Потом Кони сказал:

– Поцелуй меня в …! – И быстро положил трубку. Томас тут же позвонил ему. Ответила вдова Роби Фриса.

– Дайте мне Кони, – приказал он.

– Ланг, – ответил Кони.

– Не смей бросать трубку! – взревел Томас.

– Поцелуй меня в …! – сказал Кони и снова положил трубку.

Томас Кох налил себе еще пива и кинулся вниз. Он набрал внутренний номер Эльвиры.

– Он отказался!

Эльвира сразу поняла, кого он имеет в виду.

– Но этого он себе просто не может позволить.

– Он – нет, зато может вдова Роби Фриса! Он живет теперь на ее содержании.

– Это тебе точно известно?

– Да. Я был в ее квартире. Он даже к ней перебрался.

– А то, что он не пьет, это тоже правда?

– Пока я не появился, не пил. – Томас засмеялся. – Но когда я уходил, он уже был пьян, как всегда.

– И тем не менее отказал тебе?

– За этим стоит наша вдовушка.

– И что ты теперь сделаешь?

– Полечу один.

– Как же он смеет так бесцеремонно поступать с тобой после всего, что мы для него сделали. И продолжаем делать.

– Сколько это составляет в сумме?

– Цифры у Шеллера, хочешь узнать их?

– Да нет, лучше не надо, я только еще больше обозлюсь. Через десять минут позвонил Шеллер.

– Вы хотите узнать по статьям или общую сумму?

– Лучше общую.

– Ровно сто пятьдесят тысяч шестьсот франков в год.

– Сколько, простите???

– Может, вы все-таки хотите знать ежемесячные затраты?

– При такой сумме – да.

– На питание – тысяча восемьсот; на квартиру – тысяча сто пятьдесят; страховка и больничная касса – шестьсот; одежда – пятьсот; разное – пятьсот; на карманные расходы – две тысячи. Все суммы даны в среднем, и притом округлены.

– Две тысячи на карманные расходы?! – воскликнул Томас.

– Госпожа Зенн увеличила сумму с марта. До этого она составляла тысячу двести франков.

– Она упомянула, в связи с чем?

– Нет, этого она не говорила.

Томас положил трубку и налил себе пива. В дверь постучали.

– Войдите! – крикнул он раздраженно. В комнату вошел Урс.

– Я слышал, ты уезжаешь?

– Как ты думаешь, почему Эльвира увеличила в марте карманные расходы Кони, подняв их с трехсот до двух тысяч в неделю?

– Она сделала такое?

– Шеллер только что мне об этом сказал.

– Две тысячи! Да на них столько шнапса можно купить!

– Просто до смерти упиться!

Урс вдруг что-то вспомнил и улыбнулся про себя.

– Чего ты ухмыляешься?

– Может, для этого она и увеличила сумму? Томас не сразу сообразил.

– Думаешь, чтобы он… нет, ты же не считаешь, что она на такое способна?

– А ты думаешь – нет?

Томас задумался. Потом тоже улыбнулся.

– Да, пожалуй что – да!

Отец и сын сидели посреди разбросанных вещей и чемоданов и ухмылялись.

Через два часа Томас Кох стоял в дверях «пентхауса» Розмари Хауг.

– Я могу поговорить с тобой наедине? – спросил он Конрада, не удостоив Розмари даже взглядом.

– У меня нет тайн от госпожи Хауг.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

– Могу я войти?

Конрад посмотрел на Розмари.

– Можно ему войти?

– Только если будет вести себя как положено. Конрад провел Томаса в гостиную.

– Что вам предложить, господин Кох? – спросила Розмари.

– Пиво.

Она принесла пиво для Коха и минеральную воду для них обоих. И села на софу рядом с Конрадом.

Томас бросил на нее несколько растерянный взгляд, но тут же решил, что ее лучше проигнорировать.

– За тобой долг, и потому ты должен со мной поехать.

– Какой долг?

– Корфу, например.

– О том, что случилось на Корфу, я очень сожалею. Но тебе я все равно ничего не должен.

– А сто пятьдесят тысяч в год? Или сто пятьдесят тысяч для тебя тоже ничего?

– Это для вас они ничего. А для меня они не главное, чтобы бросить все и бежать за тобой, как только ты свистнешь.

– Ты еще узнаешь, что такое они для тебя не главное!

– Тут я тебе помешать не смогу.

– И станешь жить за ее счет? Думаешь, ей доставит удовольствие кормить старого пьяницу?

Конрад Ланг взглянул на Розмари. Она взяла его за руку.

– Мы с Конрадом собираемся пожениться.

На какое-то мгновение Томас Кох лишился дара речи.

– Роби Фрис перевернется в гробу, – нашелся он наконец. Розмари встала.

– Полагаю, будет лучше, если вы уйдете. Он посмотрел на нее, не веря своим ушам.

– Вы меня выгоняете?

– Я прошу вас уйти.

– А если я не уйду?

– Я вызову полицию. Томас Кох схватил пиво.

– Она вызовет полицию! – засмеялся он. – Ты слышал, Кони? Твоя будущая половина хочет вышвырнуть из квартиры с помощью полиции твоего лучшего друга. Ты слышишь это?

Конрад молча встал и последовал за Розмари, она уже стояла у открытой двери и ждала.

Томас грохнул пивной банкой об низкий столик, вскочил, кинулся к двери и застыл в угрожающей позе перед Конрадом.

– Значит, ты не поедешь, и это твое последнее слово? – выкрикнул он.

– Да.

– Из-за нее?

– Да.

– Ведь ты без меня до сих пор ишачил бы на хуторе, или ты уже позабыл? Конрад вдруг неожиданно обрел полный душевный покой. Он посмотрел Томасу в глаза.

– Поцелуй меня в .. Томас Кох отвесил ему звонкую пощечину. Конрад Ланг ответил ему тем же.

Потом он вышел на террасу и стал ждать. Он увидел, как Кох вышел внизу из подъезда. В руках он держал носовой платок и сморкался в него.

– Томи! – позвал его Конрад.

Томас остановился и поднял глаза. Конрад беспомощно пожал плечами. Томас ждал. Конрад помотал головой. Томас отвернулся и ушел.

Конрад почувствовал на своем плече руку Розмари. Он улыбнулся ей и обнял ее.

– Печальное расставание.

– Но разве это еще и не освобождение для тебя? Он задумался.

– Когда кто-то, кто был пожизненно осужден, выходит из тюрьмы, это для него к тому же еще и расставание.

Весь день Конрад был тихим как никогда. Вечером он без всякого аппетита поклевал холодный ужин. Затем поставил Шопена и попробовал читать. Но из этого ничего не вышло, он никак не мог сосредоточиться. Его мысли снова и снова возвращались к Томасу Коху и той безобразной сцене, которая положила конец их переменчивой дружбе. Около десяти вечера Розмари поцеловала его в лоб и предоставила ему полную свободу терзаться в одиночестве.

– Я скоро приду, – сказал он.

Но вместо этого принялся беспокойно бродить по квартире, не раз выходил на террасу, смотрел на гладь озера и на тоненький серпик месяца над затихшим городом. Пару раз он был близок к тому, чтобы налить себе чего покрепче из бара в гостиной у Розмари

Было уже почти два часа, когда Конрад нырнул в постель.

Розмари сделала вид, что спит.

Когда на следующее утро Конрад открыл глаза, Розмари давно уже встала. Он поднял занавески. В ярко-голубом небе за окном солнце стояло уже высоко. Стрелки показывали час дня, на сердце у него было легко, и он не знал отчего. Стоя под душем, он снова вспомнил сцену с Томасом. Но боль, которую он испытывал еще вчера, ушла. Он ничего не ощущал, кроме неописуемого облегчения. Одевшись особенно тщательно, он отломал розу из букета, стоявшего на туалетном столике Розмари, вдел ее себе в петлицу летнего пиджака.

Розмари сидела на террасе и читала утреннюю газету. Розовый отсвет от солнечного тента был ей очень к лицу. Она озабоченно взглянула на него, услышав шаги. Но, увидев счастливое и радостное выражение лица Конрада, улыбнулась.

– Ты спал,сном младенца.

– Именно так я себя и чувствую.

Он завтракал, и они ни слова не проронили про Томаса Коха. Только сказав: «Сегодня я приготовлю для нас сказочный бефстроганов», Конрад еще добавил: «Чтоб отпраздновать этот день».

Конрад отправился в супермаркет, расположенный в десяти минутах ходьбы, и накупил, как всегда, всего слишком много. На обратном пути он заблудился. Решив спросить прохожих, как ему пройти к дому, он обнаружил, что забыл адрес Розмари. Нагруженный пакетами, он беспомощно стоял на тротуаре в каком-то совершенно незнакомом ему месте. Вдруг кто-то взял у него два пакета, и мужской голос сказал:

– Боже мой, ну и нагружены же вы, господин Ланг. Подождите-ка, я помогу вам донести все это до дому.

Это оказался Свен Коллер, адвокат, живший этажом ниже в одном доме с Розмари Хауг.

До дома было не более ста метров.

Конрад Ланг снова бросил пить.

Для алкоголика это занятие на целый день. Среди всего прочего он возобновил игру в теннис. Теннис входил в систему образования Томи, и следовательно, Конрад научился этому тоже. Розмари была членом клуба, куда она брала его с собой через день в качестве гостя. «Теннис – пожизненный вид спорта, – изрек тренер, – а когда стареешь, то ведение счета еще и хорошая тренировка памяти».

Он пошутил, не предполагая, сколь необходима Конраду тренировка памяти.

С того злополучного дня, когда он не смог найти дом Розмари, хотя практически стоял рядом, с ним уже не раз случалось нечто подобное. Просто какие-то идиотские вещи: например, он нажал в лифте кнопку «подвал», вышел и только по чистой случайности нашел дорогу назад к лифту. И даже опасные: он поставил вскипятить чайник (в своих беспомощных поисках заменителей алкоголя он остановился на чае, какого сорта – без разницы) и включил не ту конфорку. По закону подлости на ней стояла деревянная салатница. Придя через полчаса в кухню (чтобы взять чайник!), он обнаружил, что салатница обуглилась, а рулон кухонных бумажных полотенец рядом с плитой уже загорелся.

Он потушил пламя и ликвидировал улики. Розмари он до сих пор так ничего и не сказал. Он не хотел ее беспокоить напрасно, поскольку не думал, что речь идет о чем-то серьезном. Помутнение разума тогда на Корфу он отнес на счет перебора алкоголя. А провалы памяти и мелкие неприятности последнего времени казались скорее результатом воздержания. Если не брать их во внимание, все у него складывалось просто великолепно.

Розмари – это самое лучшее, что приключилось с ним за шестьдесят пять лет. Она самоотверженно поддерживала его во время курса самостоятельного отвыкания от алкоголя, не строя из себя при этом медицинскую сестру. Она умела внимательно слушать и была замечательной рассказчицей. Могла стать нежной, и если оба были в настроении, то и очень желанной. Конрад Ланг и Розмари Хауг являли собой привлекательную пару: галантный пожилой господин и холеная элегантная дама. Они показывались в теннисном клубе, иногда на концертах и время от времени в излюбленных ресторанах. А в остальном они вели замкнутый образ жизни. Конрад, зарекомендовавший себя вскоре как более удачливый повар, частенько готовил роскошный ужин, к которому они шутки ради облачались в вечерние туалеты. Иногда они вместе садились к роялю и почти каждый вечер играли в триктрак.

Конрад Ланг провел самое счастливое лето в своей жизни.

Когда подкралась осень, он не чувствовал себя одиноким. Пожалуй, впервые в жизни.

Эльвире померещилось что-то неладное. Вернувшись от Конрада ни с чем, Томас только и произнес: «С этой минуты ни раппена». Больше из него ничего нельзя было вытянуть. И сразу после этого он улетел в Аргентину.

Эльвира Зенн тут же хотела дать соответствующие распоряжения Шеллеру, но потом решила с этим повременить. Пока не узнает, что произошло между обоими при последней встрече, она рисковать не будет. Она не рискнула загонять без нужды Конрада в угол. Кто знает, какова будет его реакция. И тогда она поручила Шеллеру немедленно собрать информацию о Конраде. Шеллер привлек одно агентство, с которым сотрудничал иногда, когда приходилось выполнять подобные поручения.