Текст книги "Красная площадь"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Аркадий вышел через черный ход и прошел через заросший двор к проложенной позади мастерских узенькой тропинке, которая вывела его на улицу. Отсюда мотоцикл был виден с другой стороны. Обернувшись на свой дом, он увидел, как Минин нажимает кнопки кодового замка.

«Судзуки» покоился на подставке, переднее колесо было повернуто в сторону. Голубой пластмассовый корпус мотоцикла от козырька до выхлопной трубы имел стремительные формы, словно обтекатель реактивного двигателя. К выхлопным трубам вела очень узкая щель, но уж если туда сунуть что-нибудь… Аркадий лег плашмя на землю и почувствовал, как лопнула корка пореза на спине. Выхлопная система «Судзуки» устроена по схеме «четыре-две-одна» и заканчивается глушителем. Он встряхнул бутылку с водой и побрызгал на глушитель. Трубы зашипели. Хотя он вылил на них всю воду, они все еще жгли пальцы, когда ему удалось наконец затянуть проволоку достаточно крепко. Яак был бы доволен его работой.

Когда Аркадий поднялся на ноги, Минин с Кимом исчезли. Он вытер руки о пиджак, вскинул холщовую сумку на плечо и двинулся вслед за ними к дому. Он увидел, как зашевелились занавески на его окне.

Минин ухмыльнулся. Он дал возможность Аркадию войти в квартиру и закрыть за собой дверь, потом уже выскочил из спальни с огромным пистолетом-пулеметом Стечкина, которым когда-то размахивал у квартиры Руди. «Стечкин» был похож на «скорпион», но был не таким уродливым. По существу, это была самая приятная на вид часть самого Минина.

За спиной Аркадия открылась дверца стенного шкафа, и оттуда вышел Ким. Лицо круглое, как у пикового валета, в руках «малыш», тот самый, которым когда-то, уже так давно, он охранял Руди. Должно быть, он прятал его под кожаной курткой. На Аркадия все это произвело впечатление. Все равно, что противостоять артиллерии.

Минин сказал:

– Давай сумку.

– Нет уж.

Минин повторил:

– Давай сюда или убью.

Аркадий прижал сумку к груди.

– Картина в сумке стоит миллионы долларов. Ты не станешь делать в ней дырки: вещь нежная. Если даже я на нее упаду, от нее останется тряпье. Как будешь объясняться с прокурором города? К тому же, Минин, мне не хочется подрывать твой авторитет, но я не могу представить ничего более глупого, чем поставить мишень между двумя автоматами. А ты можешь? – спросил он Кима.

Ким отошел в сторону.

– Последний раз предупреждаю, – сказал Минин.

Прижимая сумку к груди, Аркадий открыл холодильник. Бутылка с кефиром заросла чем-то похожим на мох. Из нее дурно пахло. Он захлопнул дверцу.

– Интересно, Минин, каким образом овладение этой картиной будет служить гарантией выполнения почетного задания партии?

– Картина принадлежит партии.

– В какой-то мере да. Так будете нажимать на спусковой крючок или нет?

Пистолет-пулемет повис на груди Минина.

– Неважно, убью я тебя или нет. Сегодня ты уже мертвец.

– Работаешь вместе с Кимом? Не смущает, что приходится разъезжать вместе с убийцей-маньяком? – Минин не ответил, и Аркадий обернулся к Киму: – А тебя не смущает, что катаешься вместе со следователем? Одному из вас должно быть неудобно, – Ким улыбнулся, а Минин даже вспотел от злости. – Я всегда спрашивал себя, Минин, что ты против меня имеешь? Что тебе не нравится?

– Твой цинизм.

– Цинизм?

– В отношении партии.

– Ну и ну, – оказывается, у Минина была своя точка зрения.

– Я думал: «Старший следователь Ренко – сын генерала Ренко». Думал, ты станешь героем. Считал честью работать плечом к плечу с тобой, пока у меня не открылись глаза и пока я не увидел, какая ты продажная тварь.

– Каким же образом?

– От нас требовалось расследовать дела преступников, а ты всегда направлял расследование против партии.

– Так получалось.

– Я следил, не получал ли ты денег от мафии.

– Не получал.

– Верно, не получал. Но раз тебе наплевать на деньги, от этого ты еще продажнее.

Аркадий сказал:

– Я теперь другой, и мне нужны деньги. Зови Альбова.

– Кто такой Альбов?

– Или я уйду с картиной и плакали ваши пять миллионов долларов.

Минин промолчал. Аркадий пожал плечами и направился к двери.

– Погоди, – сказал Минин. Он подошел к висевшему в прихожей телефону, набрал номер и вошел с трубой в комнату. Аркадий обследовал книжную полку и снял с нее «Макбета». Пистолет, который должен был находиться позади Шекспира, исчез.

Наконец-то Минин испытал удовлетворение.

– Я заходил сюда, когда ты был в Германии. Все обыскал.

Кто-то, видимо, подошел к телефону, потому что Минин скороговоркой объяснял в трубку, что Аркадий упирается. Потом поднял глаза:

– Покажи картину.

Аркадий достал картину из сумки и наполовину вытащил ее из пластиковой обертки.

– Тут ошибка, – сказал Минин в трубку. – Это не картина, а холст. Он красный, – у него вдруг полезли вверх брови. – Это она? Вы уверены? – он протянул трубку Аркадию, который взял ее только после того, как убрал полотно обратно в сумку.

– Аркадий?

– Макс! – ответил Аркадий таким тоном, словно они не виделись много лет.

– Я рад слышать ваш голос и, разумеется, очень доволен, что вы привезли картину с собой. Мы говорили с Ритой, она очень расстроена и уверена, что вы собирались передать ее немецкой полиции. Вы бы могли остаться в Берлине. Что заставило вас вернуться?

– Я бы попал в тюрьму. Полиция разыскивала меня, а не Риту.

– Верно. Боря действительно вас подставил. Уверен, что и чеченцы очень хотели бы знать ваше местонахождение. Вы очень умно сделали, что вернулись.

Аркадий спросил:

– Где вы находитесь?

Макс ответил:

– Положение нынче такое, что мне не хотелось бы широко сообщать об этом. Откровенно говоря, я беспокоюсь за Родионова и его друзей. Надеюсь, им хватит решимости быстрее покончить с этим делом, потому что чем дальше они будут выжидать, тем больше прольется крови. Ваш отец уже давным-давно смел бы защитников Белого дома, верно?

– Верно.

– Насколько я понял, вы хотите договориться насчет картины… Что-что?!

– Билет до Лондона на самолет «Бритиш Эйруэйз» и пятьдесят тысяч долларов.

– Многие хотят уехать. Я могу дать вам сколько угодно рублей, но с валютой в данный момент туго.

– Передаю трубку Минину.

Передав трубку, Аркадий тут же достал из шкафчика у раковины зазубренный нож. В то время как о каждом его действии Минин сообщал по телефону, он раскрыл окно и достал из сумки завернутое полотно. Пузырьки пластика начали с треском лопаться под ножом.

– Стой! – крикнул Минин и снова передал Аркадию трубку.

Макс смеялся:

– Мне все понятно. Ваша взяла.

– Где вы находитесь?

– Минин вас привезет.

– Пусть едет впереди. У меня машина.

– Давайте я лучше с ним поговорю, – сказал Макс.

Минин мрачно выслушал и повесил трубку на место.

– Можно меня не сопровождать, – сказал Аркадий. – Скажи только, где он находится.

– Ночью будет комендантский час. На всякий случай лучше нам ехать всем вместе.

Ким расплылся в ухмылке, показав себя во всей красе.

– Поторапливайтесь. Мне еще надо вернуться и разыскать ту девку на мотороллере, – он впервые открыл рот. Аркадий услышал не то, что ему бы хотелось.

– Мы видели Полину, – вставил Минин. Он говорил безразличным тоном, хотя голос еле заметно дрожал. – Ну и видок у тебя. Словно по земле катался. Не слишком-то нежно обошлись с тобой в Германии.

– В поездке всегда утомительно, – сказал Аркадий. Перекладывая сумку из одной руки в другую, он снял испачканный пиджак. Рубашка на спине была черной от запекшейся крови и красной от свежей. Ким шумно втянул в себя воздух. Аркадий выбрал в шкафу помятый, но чистый пиджак, тот, что надевал на кладбище. Вынул из кармана фамильную ценность – отцовский наган – старинный револьвер с курком и кривой деревянной ручкой. В кармане лежали толстые, как серебряные самородки, четыре патрона. Повесив на руку сумку, он открыл барабан и зарядил его, сказал при этом:

– Эх, Минин! Сколько раз я тебе говорил: осматривай не только шкафы, но и одежду.

Ким пошел за мотоциклом, а Минин с Аркадием остались ждать во дворе. Небо было темным. Свет от фонарей и дождь подчеркивали золото церковных куполов и придавали окнам дома пастельную нежность.

«Интересно, не выступает ли сегодня по телевизору гипнотизер», – подумал Аркадий. А вслух сказал:

– Одна моя соседка забирает для меня почту и кладет в холодильник продукты. Дома не было ни почты, ни продуктов.

– Может быть, она знала, что ты уехал, – ответил Минин.

Аркадий как бы не заметил неосторожную оговорку. Водосточные желоба на церкви были, как обычно, забиты грязью, и потоки воды лились мутными струями. Помолчав, он заметил:

– Она жила как раз подо мной. Всегда слышала, как я ходил по квартире. Вероятно, услыхала и тебя.

Выражение глаз Минина под шляпой невозможно было разглядеть.

– Что же, даже не выразишь сожаления? – спросил Аркадий. – У нее было больное сердце. Может быть, ты не хотел ее напугать?

– Она сама влезла.

– Не понимаю.

– Она перешла все границы. Она знала, что больна, но я же не знал. Поэтому не несу никакой ответственности за последствия ее действий.

– Хотите сказать, что сожалеете?

Минин приставил ствол «стечкина» к тому месту, где сумка прикрывала сердце Аркадия.

– Хочу сказать, чтобы ты заткнулся.

– Считаешь, что тебя бросили? – спросил Аркадий, сбавив тон. – Что из-за меня ты в стороне? Что у них там революция без нас с тобой?

Минин старался держать язык за зубами, но ревностному оруженосцу было невтерпеж.

– Когда начнется дело, я буду там.

На мотоцикле подъехал Ким и последовал за ними через низкую подворотню в переулок. Минин уселся в машину на переднее сиденье.

– Больше ты от меня не улизнешь. И я больше не собираюсь ехать вместе с сумасшедшим.

Аркадий обдумывал возможные компромиссы. Если он откажется ехать, то не найдет Альбова. В то же время он старался, сколько мог, прижать Минина.

– Переложи пистолет в левую руку, – сказал он.

Когда Минин выполнил приказание, переключатель режима стрельбы оказался у него поверх костяшек пальцев. Аркадий протянул руку, переключил пистолет с автоматического режима на предохранитель и сказал:

– Держи левую руку так, чтобы я ее видел.

Затем положил холщовую сумку у левой ноги, а наган на колени.

Ким вел их по Тверской, держась осевой – правительственной – линии. Дождь разогнал публику с тротуаров. От Пушкинской площади в направлении парламентских зданий шествовала со знаменами толпа людей. Было много подростков, но еще больше людей того же возраста, что и Аркадий, или старше, мужчин и женщин, которые во времена Хрущева были детьми и успели хоть как-то познать вкус недолговечных реформ, но которые смолчали, когда советские танки оккупировали Прагу, и с тех пор испытывали чувство стыда. В этом заключалась сущность предательства. В молчании. Шерстяные шапочки прикрывали их редеющие волосы, но чудесным образом вдруг обнаружилось, что у них прорезался голос.

На площади Маяковского движение задержали танки, двигавшиеся к зданию парламента по Садовому кольцу.

– Таманская дивизия, – одобрительно сказал Минин. – Самые стойкие. Покатят прямо по ступеням парламента.

Но Москва была такой огромной сценой, что большинство людей, казалось, не слыхало ни о каком путче. Рука об руку в кино спешили парочки. Открыл свои ставни киоск, и, не обращая внимания на дождь, тут же образовалась очередь. На блестящем дорожном покрытии, переплетаясь, мелькали следы машин. Тверская перешла в Ленинградский проспект, тот, в свою очередь, в Ленинградское шоссе. Ким мчался впереди. При такой скорости Аркадий, по крайней мере, не опасался, что Минин станет стрелять.

– Едем в аэропорт? – спросил он.

Минин ответил:

– Опаздываем. Я не хочу пропустить фейерверк.

В районе Химкинского водохранилища внезапно наступила тишина, городские огни прерывались тенями, стал слышен монотонный шум дождя. Возникла еще одна линия узких лучей – медленно двигались танки. За ними виднелась горизонтальной дымкой кольцевая дорога.

Мотоцикл стал оставлять позади себя искры, как будто волок по дороге глушитель. Баллон, который Аркадий прикрутил проволокой к выхлопным трубам, на одну треть был наполнен пропаном, который при нагревании расширяется в две тысячи сто раз. Воспламенившись, облако пропана увеличилось в размерах и стало похожим на огненный выхлоп реактивного двигателя. Пламя перекинулось на пластиковые бока, а из отверстий оно выбрасывалось поверх заднего колеса, подобно реактивным струям, толкавшим мотоцикл вперед. Аркадий видел, как Ким смотрел в зеркальце, где, видимо, стал заметен огонь, затем начал оглядываться по сторонам и наконец посмотрел вниз, где пламя, словно метеор, охватило весь пластмассовый кожух и лизало уже ему ноги и сапоги. Мотоцикл пошел зигзагом. «Сейчас Ким должен попытаться сбить огонь», – подумал Аркадий. Хотя здесь шоссе пересекало рукав водохранилища и некуда было свернуть, Ким выскочил на обочину.

– Стой! Останови машину! – Минин ткнул пистолетом в голову Аркадия.

Мотоцикл коснулся бордюра и покатился огненным клубком. На всем длинном спуске Ким был единым целым с мотоциклом. Потом движение огненного шара прекратилось, он закружился на месте, и из него выкатился горящий шлем. Аркадий на полной скорости промчался мимо, Минин нажал спусковой крючок. «Стечкин» не выстрелил. Он вспомнил о предохранителе и поменял руки, но Аркадий поднял наган и направил на него.

– Убирайся! – он снизил скорость до пятнадцати километров – достаточно для того, чтобы Минин, выпрыгнув, не устоял на ногах. – Прыгай!

Аркадий наклонился, открыл правую дверцу и вытолкнул Минина. Но дверь широко распахнулась, и Минин, уцепившись за нее, повис на внешней стороне, прижавшись к стеклу. Он разбил пистолетом стекло, просунул локти и прицелился. Аркадий резко затормозил. Минин выстрелил, и позади Аркадия разлетелось боковое стекло. Дверцу дернуло – у Минина слетела шляпа. Далеко позади горел мотоцикл. Впереди показались огни эстакады кольцевой дороги. Аркадий снова ударил правой ногой по дверце, а левой до отказа нажал на акселератор. Из-за веса Минина и сопротивления воздуха дверца качнулась обратно. Как только она вернулась в первоначальное положение, Минин снова открыл стрельбу, вдребезги разбив задние и боковые стекла. Аркадий направил машину в сторону обочины и ударил об угол эстакады.

Под эстакадой было необычайно темно. Когда «Жигули» выехали на свет, правая дверца болталась, как сломанное крыло. Минина не было.

У Аркадия не осталось ни одного проводника, но теперь он был абсолютно уверен, что возвращается в знакомые места. Он смахнул осколки с сумки. Ветер свистел сквозь висевшую дверцу и разбитые окна.

Аркадию вспомнилось, что советские автомобили постоянно совершенствовались, избавляясь от излишней роскоши.

У него была новая модель.

38

Когда Аркадий в первый раз проезжал через эту деревню, женщины на обочине торговали цветами. Теперь все было иначе. Деревня казалась покинутой, окна без света, словно сами дома хотели укрыться от людских глаз. Под дождем вздрагивали подсолнухи. Испуганная светом фар, с огорода удирала корова.

Колеи на дороге были заполнены водой. Танки измесили грязь до жидкого состояния. Там, где они двигались по два в ряд, остались поваленные заборы и поломанные фруктовые деревья. Аркадий ехал на своих «Жигулях» на малой скорости, словно в лодке.

С другой стороны деревни поля были поровнее и дорога попрямее, хотя и более изъезжена. В полукилометре правая сторона дороги разрушена гусеницами, въезжавшими со стороны поля. Грязь лежала пластами – свидетельство того, что танки маневрировали на дороге, вращаясь на одной гусенице. «Похоже на военный парад, – подумал Аркадий, – если не считать, что он проходит на картофельном поле и при малом стечении зрителей».

Дальше дорога была ровнее. Аркадий обходился ближним светом. Поля чередовались разноцветными полосами – от серого до черного, и дорога под дождем казалась дамбой между двумя водоемами.

На этот раз не было костров, служивших ему ориентирами. Въезжая по инерции между огороженными выпасами во двор колхоза «Ленинский путь», он разглядел оставленные, словно театральные подпорки, ржавеющие трактора и уборочный инвентарь, гараж, где он тогда нашел машину генерала Пенягина, скотобойню и сарай, набитый всевозможными товарами. Яма с известью посреди двора, в которой он обнаружил Яака и Пенягина, была доверху заполнена водой.

Аркадий вышел, засунул револьвер сзади под ремень, держа сумку на уровне груди. С каждым шагом ботинки все больше пропитывались белесой жижей – раствором гашеной извести в дождевой воде.

В дальнем конце двора, позади хлева и сарая, светились огни фар. Подойдя поближе, он узнал знакомый «Мерседес» и увидел, что свет направлен на фигуру человека, выбиравшегося из одного из командных бункеров, одного из тех, которые были заперты во время его первого визита. Боря Губенко шатался под тяжестью плоского прямоугольного деревянного ящика. Ботинки его были облеплены грязью, пальто из верблюжьей шерсти тоже было измазано. Он поставил ящик в кузов грузовика, принадлежавшего «Ленинскому пути», того самого, с которого Яаку продали коротковолновый приемник.

Стоя в кузове, Макс подвинул ящик поближе к другому, стоявшему вертикально.

– Мы чуть не разминулись, – обратился он к Аркадию. – Укладываемся и уезжаем.

Боря, видно, был меньше обрадован. Он вымок до нитки, волосы прилипли ко лбу, словно целый день в отвратительную погоду был на футбольном поле. Он поглядел вслед Аркадию.

– Где Ким?

– Ким с Мининым застряли на дороге, – ответил Аркадий.

– Так и знал, – сказал Макс. – Я бы удивился, если бы они добрались. Во всяком случае, я знал, что ты приедешь.

– Нужно еще, – Боря тяжким взглядом окинул Макса с Аркадием и снова потащился в бункер.

На только что погруженном ящике виднелись поблекшие печатные буквы: «Только для справок. Секретно. Материалы архивов Министерства внутренних дел СССР».

– Как Ирина? – спросил Макс.

– Прекрасно.

– Забыл сказать, что Ирину тянет на подвижничество. Разве она могла устоять перед вами? – казалось, Макс был погружен в свои мысли, немного рассеян. – У меня не было возможности как следует попрощаться в Берлине, потому что Боря очень цепляется за своих проституток и игральные автоматы. Хочет перековаться, но преступный ум ограничен. Русских не переделаешь.

– Где Родионов? – спросил Аркадий.

– Координирует действия Прокуратуры с Комитетом по чрезвычайному положению. В ГКЧП собрались такие партийные бездари и откровенная пьянь, что Родионов на их фоне просто блеск. Комитет, конечно, победит, потому что народ всегда послушен щелканью кнута. Беда в том, что этот путч так не к месту. Все могли разбогатеть. Теперь снова станем считать крохи.

Аркадий кивком указал на ящики.

– Это не крохи. Зачем же вывозите, если ГКЧП собирается взять верх?

– При малейшей неудаче люди по следам танков доберутся сюда очень быстро. Как только они будут здесь, они направятся прямо в бункеры, и тогда мы потеряем все.

Аркадий посмотрел в ту сторону, куда ушел Боря.

– Хочу взглянуть.

– Почему бы и нет? – Макс, готовый услужить, спрыгнул с грузовика.

Места в бункере было очень мало для двенадцати человек, которые, истекая потом, как обезьяны, отсиживались бы здесь во время ядерного удара у вонючего движка, предназначенного для общения по радио с поджаренными на поле войсками. Трясущийся, как «Траби», движок служил источником питания для красных аварийных лампочек. Боря заворачивал в клеенку какую-то картину.

– Тесно, – сказал Макс. – Нам и так пришлось выбросить радиационную защиту. Да она все равно не работала.

Он посветил вокруг фонариком. Глаз способен представить подземную выработку с выступающими из земли прожилками малахита, лазурита или золота. Здесь было еще великолепнее. Некоторые картины были упакованы, но большинство открыто. Луч освещал полотна, покрытые примитивными мазками Матюшина, но такими свежими и яркими, будто они были положены только сегодня. Макс провел лучом по пальме Сарьяна, по врубелевским лебедям, лучезарным солнцам Юона. Великан Лисицкого частично закрывал эротические этюды Анненкова. Поверх калейдоскопа Поповой веером распушил перья дерущийся петух Кандинского… Аркадию казалось, что он вступил в подземную выработку, полную образов, словно здесь была похоронена культура.

Макса раздувало от гордости.

– Это – величайшая коллекция русского авангарда в мире, если не считать Третьяковскую галерею. Разумеется, в министерстве и не знали, что они конфисковали, потому что милиция невежественна. Но люди, у которых они воровали, знали толк в живописи, и именно в этом-то все и дело. Сначала революция конфисковала все частные коллекции. Самим революционерам были нужны наиреволюционнейшие картины. Потом Сталин провел чистку среди своих соратников, и милиция собрала второй урожай великого искусства. И продолжала собирать урожай при Хрущеве и при Брежневе, пряча его в запасниках МВД. Вот так создаются великие коллекции. Воздадим должное Родионову, потому что, когда ему поручили расчистить архивы министерства, он узнал «Красный квадрат», а это привело его ко всем этим полотнам, представляющим видные произведения искусства, но несколько иного ранга, чем «Красный квадрат». Ему также хватило ума понять, что, хотя он сам и в состоянии нелегально вывезти картину, ему нужен более искушенный человек, который бы не только вывез, но и на законном основании выставил бы ее на рынке. Картина у вас с собой?

– Да, – ответил Аркадий. – А билет и деньги у вас?

Боря огляделся опытным глазом человека, знающего, какими сложными бывают сделки.

– Здесь тесно. Нужно больше места.

Макс направился на бойню. Фонарь выхватывал из темноты колоды для рубки мяса и высокие котлы для сала. Свиная туша по-прежнему висела на крюке, распространяя страшную вонь.

Макс угостил всех сигаретами.

– Меня не удивляет, что вы здесь. Чему трудно поверить, так это тому, что вы хотите договориться. Это на вас просто не похоже.

– Тем не менее, я здесь, и вот картина, – ответил Аркадий.

– Это ваши слова. Думаю, пятьдесят тысяч долларов довольно большая сумма, особенно если принять во внимание, что вам больше некому ее сбыть. У вас нет ни документа о происхождении картины, ни обрешетки Кнауэра.

– Вы же согласились.

– Сегодня ночью, как никогда, трудно набрать денег, – сказал Макс.

Боря смотрел, как идет дождь.

– Забирай картину.

– Ты всегда торопишься, – ответил Макс. – Мы можем договориться, как интеллигентные люди.

– Что вы тут замышляете? – спросил Боря. – Что-то я никак не пойму.

– У нас с Ренко особые отношения. Практически мы уже партнеры.

– Как прошлой ночью в Берлине? Когда ты вышел из дома, то сказал, что Ренко и девки там нет. Я начинаю думать, что мне надо было туда подняться. Если как следует подумать, то всю работу сделал я.

– Не забывай Риту, – напомнил ему Аркадий. – Ей, должно быть, пришлось завалить Руди.

Боря пожал плечами и улыбнулся.

– Руди хотел быть с нами в деле с картинами, ну мы его и приняли. Он думал, что кто-то приедет из Мюнхена с потрясающей картиной, а он установит ее подлинность. Он не знал, кто такая Рита, потому что не шибко занимался сексом.

– В отличие от Бори, – вставил Макс. – Некоторые считают Борю неразборчивым. По крайней мере, двоеженцем.

– Так что Рита привезла ему картинку, – продолжал Боря. – Ее намалевал Макс. Он назвал ее «особым эффектом», как в кино.

– Ким добавил к этому свою немыслимо топорную бомбу, – сказал Макс, – так как Боря требовал, чтобы в машине сгорело все дотла.

– Ким может что угодно изготовить из крови.

– Такая богатая жизнь была у Бори, – сказал Макс. – Рита и Ким. «ТрансКом» был предприятием, которое могло стать настоящей многонациональной компанией, если бы мы держались подальше от азартных игр и шлюх. Прямо как в Комитете по чрезвычайному положению. Они могли бы стать настоящими миллионерами, если бы с терпением отнеслись к малейшей реформе. Это все равно, что иметь партнера в последней стадии сифилиса, когда болезнь уже затронула мозг. А теперь спасаем, что можем.

– У меня был друг Яак, сотрудник угрозыска. Я нашел его здесь в машине. Что произошло? – спросил Аркадий.

– Неудачное совпадение, – сказал Боря. – Он случайно наткнулся на Пенягина. Генерал проверял связь в соседнем бункере, а ваш сыщик стал расспрашивать, откуда на поле батальон танков и пехоты. Он подумал, что повторяются события в Эстонии, что готовится переворот, и собрался в Москву поднимать тревогу. Хорошо еще, что я оказался под рукой. Я следил за отправкой партии видеомагнитофонов в сарае и остановил его, не дав добежать до машины. Но Пенягин был в панике.

Макс сказал:

– Боря не любит, когда его отчитывают на публике.

– Пенягин считался начальником уголовного розыска. Думаешь, он до этого хоть раз видел жмурика? – спросил Боря.

– Он был кабинетным работником, – ответил Аркадий.

– Я так и думал. Так или иначе, а предполагалось, что следствием займется Минин, но тут вылез ты, – Боря глазел на яму с известью. Как человек, который не верит в удачу, он добавил: – Не могу поверить, что ты вернулся.

– Где Ирина? – спросил Макс.

– В Мюнхене, – солгал Аркадий.

– Давайте я скажу, где она, как я опасаюсь, находится, – сказал Макс. – Боюсь, что она прилетела с вами и направилась в Белый дом, где, по всей вероятности, ее отравят газом или убьют. Возможно, ГКЧП – это сборище партийных ничтожеств, но военные свое дело знают.

– Когда штурм? – спросил Аркадий.

– В три часа, глубокой ночью. Пустят танки. Работа будет быстрая, но грязная, и они не пощадят репортеров, даже если бы и хотели этого. Знаете, что действительно было бы смешно? Если бы на этот раз я спас Ирину, – Макс на мгновение замолчал. – Ирина здесь. Не отказывайтесь. В вас все еще есть что-то мужское. Ирина не отпустила бы вас одного.

Удивительно, но Аркадий был не в состоянии отрицать, хотя ложь пошла бы на пользу. Будто слово помогло бы ей исчезнуть.

– Теперь ты знаешь все, что хотел? – спросил Боря Макса. Тот кивнул. – Давай поглядим картину, – он вырвал сумку и открыл ее, а Макс стал водить фонариком по пластиковой обертке. – Все, как говорила Рита.

Макс вытащил картину.

– Тяжелая.

Боря запротестовал:

– Та самая картина.

Макс развернул обертку.

– Это дерево, а не холст. И цвет не тот.

– Она же красная, – сказал Боря.

– Только и всего, что красная, – метнул в его сторону взгляд Макс.

Аркадий подумал, что это было одно из самых удачных творений Полины – полный жизни малиновый оттенок вместо мрачного темно-бордового, да и мазки более плотные.

– Думаю, что подделка, а как по-вашему? – Макс направил луч прямо в глаза Аркадию.

Боря подсечкой сбил Аркадия с ног и, не теряя инерции, ударил ногой в грудь. Аркадий перекатился в темноту. Лежа на боку, он достал из-под ремня наган. Боря оказался проворнее и выстрелил из пистолета в пол, осыпав Аркадия крошками цемента.

Выстрелил и Аркадий. Макс, стоя в темноте, светил фонарем. Теперь он держал белый фосфоресцирующий щит, своим блеском освещавший всю бойню. Вспыхнуло пробитое пулей полотно Полины, и Боря зажмурился, ослепленный пламенем. Когда до него дошло, что случилось, он повернулся к Аркадию и в бешенстве выпустил четыре пули.

Аркадий выстрелил, и Боря опустился на колени, подмяв под себя полы своего пальто. На груди у Бори появилась яркая розетка. Аркадий второй раз выстрелил в то же место. Боря зашатался, поднялся на ноги и прицелился. Глаза его дрожали. Опрокидываясь назад, он, все еще сжимая пистолет, уперся руками в стол, пытаясь остановить бешено вращающийся мир. Голова его поникла, он обмяк и в полный рост грохнулся на пол, словно пытаясь удержать пенальти.

Брошенный на землю холст горел белым пламенем, которое внезапно превратилось во взлетевший до потолка клуб ядовитого дыма. У Макса загорелся рукав. На миг он промелькнул в дверях – человек-факел. Потом выскочил прочь, и в дверях снова стало темно.

Помещение заполнило ядовитое облако. У Аркадия щипало глаза. Пламя растеклось по желобам для стока крови. Грудь саднило, но это не причиняло большого беспокойства. А вот Борин удар по ногам вывихнул колени, и ноги онемели. Он пополз, отыскал пиджак и Борин пистолет – маленький «ТК» без патронов. Дополз до двери, подтянулся, чтобы встать, шатаясь, вышел наружу и оперся о стену, пока ноги вновь не обрели чувствительность.

Снаружи было темно, только из бойни пробивались отблески огня да светились фары машины. Казалось, что поверхность ямы с известью кипела. Правда, это можно было отнести на счет дождя. Не видно было ни Макса, ни следов дыма.

Свет фар «Мерседеса» поднялся вверх, и тень Аркадия метнулась к яме. Он отскочил назад и стал скользить, пока не оперся о твердую землю; затем в последний раз выстрелил из нагана, хотя его ослепило так, что он едва видел свою руку, не говоря уже о машине. Лучи фар резко свернули в сторону, пробежали по двору и переметнулись на дорогу, ведущую к деревне. Задние огни замелькали вдоль изгородей, пока не исчезли из виду.

Аркадий с трудом вскарабкался на ступеньку грузовика. Коленные чашечки все еще были не на месте. Расстегнув рубашку, он увидел, что живот испещрен цементом, словно дробью. Хотелось курить.

Он застегнул рубашку, натянул на себя пиджак, вынул из грузовика ключи зажигания и запер задние двери. Затем, прихрамывая, направился к бункеру и закрыл от дождя двери.

В последних отблесках пламени Аркадий заковылял через двор к «Жигулям». С зияющими окнами и помятыми крыльями машина выглядела брошенной развалиной. Макс стартовал первым. Однако у Аркадия было преимущество: «Жигули» предназначались для русских дорог.

39

Приемник молчал, будто бы Аркадий пересекал Антарктику. Но в Антарктике он мог бы разглядеть больше: снег отражал свет, картофельные же поля его поглощали. Человеку не надо искать черные дыры во Вселенной, когда на это есть картофельные поля.

К тому времени, когда Аркадий выехал на шоссе, нога до того онемела от Бориного удара, что он не знал, включено ли сцепление.

Кольцевая дорога виделась линией огней. Над городом небо пестрело точками трассирующих пуль. Он снова включил радио. Конечно же, Чайковский. И предупреждение, что комендантский час остается в силе. Аркадий выключил радио. Свист ветра в разбитых окнах создавал впечатление, что он возвращается из космоса на Землю.

На Ленинградском шоссе проход для пешеходов был закрыт. Их останавливали у выстроившихся в ряд бронетранспортеров. Машинам разрешали ехать дальше, но их было довольно мало. Аркадий пересек огни прожекторов на кольцевой дороге, по которой медленно двигались военные грузовики. На «Жигули» с погнутой дверью и выбитыми стеклами никто не обращал внимания.

…Метро не работало, автобусы не ходили, но люди стали появляться из темноты поодиночке и группами человек по десять-двадцать, двигаясь в южном направлении.