Текст книги "Хасидские истории. Поздние учителя"

Автор книги: Мартин Бубер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Рабби Менахем-Мендл из Риманова отличался от рабби из Апты и характером, и историей своей жизни. Он унаследовал от своего учителя способности к организации и упорядочиванию, хотя и применял эти способности на практике в значительно более ограниченной степени. Окружение цадика обычно составляют ученики, община и «случайные посетители», и из этих трех кругов рабби Менахем-Мендл основное внимание уделял второму, то есть общине. Он устанавливал для своей общины законы, как если бы она была государством, – но его община и была для него государством. Он не брал на себя смелость полагать себя справедливым – он просто следил за тем, чтобы соблюдался справедливый порядок для всех членов его общины. Когда возникала необходимость осудить кого-либо из членов общины, то его порицание было и уместным, и строгим. Когда надо было поддержать установленный порядок или воспротивиться нарушению традиций, то он – обычно воплощение сдержанности и спокойствия – мог подняться до высот архаического величия. Это происходило в тех случаях, когда он, дабы взбодрить и зажечь свою общину (если те – как это нередко случается – пребывали в состоянии безразличия), обращался к ним, словно назначенный самим Господом Богом провозвестник, освобождая их от ограничений, предписываемых Торой, и давая им свободу заново сделать свой выбор. А благодаря своему умению владеть «словом» он всегда служил образцом для своих учеников, поскольку каждое высказывание рабби Менахема-Мендла отражало присущее ему чувство ответственности.

Рабби Цви-Ѓирш из Риманова (ум. 1846), ученик рабби Мендла, ставший его преемником, среди цадиков второго периода был одним из тех немногих, кто всеми своими успехами обязан самому себе. В юные годы он был в учениках у портного, потом стал слугой в доме рабби Мендла. Он выполнял свои обязанности слуги с таким искусством и умом, что цадик вскоре оценил его как редкий человеческий сосуд, способный к восприятию обучения. Рабби Мендл взял юного Ѓирша в ученики, но тот не прекратил выполнять обязанности личного слуги цадика. После смерти цадика он в течение двенадцати лет продолжал учебу, а потом, ко всеобщему изумлению, сам стал цадиком.

Он был вскоре признан другими цадиками и занял влиятельную позицию особого рода. Хотя временами он вел себя заносчиво и надменно, в глубине души он был очень скромным человеком и частенько говорил о своих незамысловатых и вместе с тем проникновенных проповедях, что он лишь повторял то, что ему велено было сказать; порой он действительно не мог припомнить только что прочитанную им проповедь.

Следует также заметить, что он частенько запрашивал немалые деньги у людей, обращавшихся к нему с различными просьбами. В таких случаях он называл точные суммы, причем цифры, несомненно, имели некий мистический смысл. С другой стороны, у него было обыкновение раздавать неимущим все деньги, имевшиеся в его доме. По сути дела, он таким образом осуществлял перераспределение средств в своей общине, полагая, по-видимому, что в этом также заключается его миссия: передавать нуждающимся членам общины часть избыточных средств, накопившихся у других членов общины.

Рабби Шломо из Карлина, известный великой силой своей молитвы, стал основателем школы экстатической молитвы.

Самым известным его учеником, который унаследовал это обыкновение молиться до полного изнеможения, был рабби Ури из Стрельска (ум. 1826), по прозвищу ѓа-Сараф (Серафим). В общине рабби Ури экстатическая молитва была принята и для цадика, и для его хасидов. Почти все хасиды Стрельска были бедняками, но никто из них не обращался к своему рабби с просьбой о материальном благополучии. Все, чего они хотели, это молиться вместе с ним, молиться так, как молится он, отдавая молитве все свои силы.

Чудесные моления рабби Ури определяли и отношение к нему со стороны его хасидов, которые прославляли его как провидца и в самом буквальном смысле считали его серафимом. Один хасид говорил, что у рабби несколько лиц, другой – что видел, как рабби на его глазах становится все выше и выше, достигая небес. Хасиды рассказывали, что однажды, когда синагога была осквернена нечистыми молитвами саббатианцев, то силой его молитвы она на следующий день сгорела до основания. Они также рассказывали, что для них новая неделя начиналась лишь после того, как рабби Ури совершал церемонию ѓавдалы на исходе субботы и отпугивал силы зла и нечестия.

Перед своей смертью рабби Ури благословил рабби Йеѓуду-Цви из Стретина (ум. 1844) унаследовать его место, возложив на него руки свои, – что напоминает Моше и Йеѓошуа [2]2
  Втор.34:9


[Закрыть].

Легенда гласит, что рабби Йеѓуда-Цви тоже получал на субботу ключи от ада, но к этой легенде добавляются дополнительные подробности: ночью после исхода субботы некий хасид видел, как рабби стоял у открытого окна в субботних одеждах и держал в руке ключ, который он никак не решался отложить в сторону. И все это время духи зла тучами кружились над ним в ожидании утра, когда его силы начнут ослабевать.

Рабби Йеѓуда-Цви обычно совершал ритуальное омовение в загородной речке, и говорили, что он не выходит из воды, пока не прочтет всю Книгу псалмов.

Самой известной особенностью его учения было утверждение относительно единства атрибутов Бога, единства Божественного суда и Божественного милосердия.

Сын рабби Йеѓуды-Цви, рабби Авраѓам из Стретина (ум. 1865), оставил нам свое важное учение о человеческом единстве, согласно которому человек в состоянии достигнуть такой гармонии между своими чувствами, что его органы чувств могут заменять друг друга и каждый орган может принимать на себя функции всех остальных.

У рабби Шломо из Карлина, помимо рабби Ури из Стрельска, был еще один выдающийся ученик – рабби Мордехай из Ляховичей (ум. 1811), который добавил к учению о молитве до полного изнеможения еще ряд положений: он, в частности, говорил, что молящийся должен отдавать всего себя Господу с каждым произносимым им словом, и ссылался на известную притчу о птичке, которая пела хвалебные песни с таким восторгом, что он разорвал ее тело. Человек должен вкладывать всего себя в каждое слово молитвы, да так, чтобы буквально «воспарять над землей». Согласно преданию, рабби Мордехай умер от разрыва легких во время самозабвенной молитвы.

Однако его отношение к жизни было в целом радостным. Лишь в радости душа может воистину вознестись к Господу, и «тот, кто хочет служить Богу в сиянии Божественного света, преданно, радостно и охотно, должен иметь душу пылкую, ясную, чистую и тело, полное жизни».

Сын рабби Мордехая, рабби Ноах из Ляховичей (ум. 1834), придерживался в жизни отцовских правил, хотя его взгляды и были более мирскими. Впрочем, и в высказываниях внука рабби Ноаха, рабби Шломо-Хаима из Койданова (ум. 1862) мы все еще находим отголоски страстного учения рабби Шломо из Карлина.

Школа рабби Шломо из Карлина достигла своего расцвета при рабби Моше из Кобрина (ум. 1858), который был учеником сначала рабби Мордехая, а затем рабби Ноаха. Я не колеблясь назову имя этого недостаточно хорошо известного человека в числе тех немногих великих имен, которые дал хасидизм в середине периода своего упадка. Он, возможно, не способствовал обогащению учения хасидизма, но его жизнь и его высказывания, а особенно единство его жизни и его высказываний, придали хасидизму особую жизненность и естественность.

Достаточно привести три высказывания, чтобы составить представление о сущности его философии: «Ты станешь жертвенником пред Господом Богом», «Нет в мире ничего, что не содержало бы заповеди!» и «Как не имеет пределов Бог, точно так же нет пределов и службе Ему».

Его высказывания вкупе с его жизнью, служащей для них и примером, и отражением, порой напоминают первых учителей хасидизма. Все же остальное, что сказано в книге об этом человеке, не нуждается ни в пояснениях, ни в дополнениях.

Рабби Хаим-Меир из Могельницы (ум. 1849), внук Магида из Козниц, принадлежал к числу самых выдающихся учеников этого святого человека и страдальца, который пророчествовал из глубин своего страдания. В числе учителей рабби Хаима-Меира, помимо его деда, были также рабби из Апты и Провидец из Люблина; он был в добрых отношениях с другим учеником Провидца, Йеѓудой из Пшисхи, человеком, имевшим столь много врагов. Рабби Хаим-Меир знал многие учения, но был далек от эклектизма, поскольку, не будучи глубоким и самостоятельным мыслителем, он обладал сильной и независимой душой, благодаря чему мог переплавить все полученные извне знания в своем тигле чувств и опыта.

Вот два высказывания, достаточно хорошо характеризующие его: «Зачем мне ступени духовного развития, если душа не облачена в телесную оболочку» и «Мне нужно только то, что я могу получить своим трудом». Он умел проникать в глубины своей души и любил рассказывать хасидам о своем душевном состоянии. Он вообще любил поговорить на разные темы и всегда охотно вступал в беседу.

Отношения между ним и его хасидами отличались особой близостью; достаточно было одного его жеста, чтобы произвести на хасидов необходимое впечатление, и они повиновались ему с любовью. Наиболее значительным было влияние рабби Хаима-Меира на его ученика рабби Иссахара из Вольбужа (ум. 1876).

Далее в этой книге говорится о школе Люблина и о школах, на которые она оказала воздействие, – в том числе о школах Пшисхи и Коцка. Развитие этих школ проходило под влиянием школы Люблина, и особенно под влиянием исполинской личности Провидца, – но также и в борениях с ними.

В томе «Хасидские истории: первые учителя» идет речь о десяти учениках Магида из Межерича; в этом томе – о девяти учениках Провидца из Люблина (хотя их было, разумеется, значительно больше). Имена этих учеников: рабби Давид бен Шломо из Лелова (ум. 1813), рабби Моше Тейтельбойм из Уйхея (ум. 1841), рабби Иссахар-Бер из Радошиц (ум. 1843), рабби Шломо-Лейб из Лиссы (Лешно) (ум. 1843), рабби Нафтали из Ропшиц (ум. 1827), рабби Шалом из Белз (ум. 1855), рабби Цви-Ѓирш из Жидачева (ум. 1831), рабби Яаков-Ицхак, известный как Йеѓуди (ум. 1813), и рабби Симха-Буним из Пшисхи (ум. 1827). (С учетом соображений внутренней логики я привожу их имена не в хронологическом порядке; кроме того, в списке нет рабби Менахема-Мендла из Коцка, который, хотя и был некоторое время учеником Провидца, при каждом удобном случае подчеркивал, что принадлежит к школе Пшисхи, а не к школе Люблина.)

Давид из Лелова – это одна из самых привлекательных личностей за всю историю хасидизма. Мудрый и в то же время по-детски непосредственный, с открытым сердцем и с тайной в глубине души, чуждый греху, но при этом защищающий грешников от преследований.

Рабби из Лелова – достойный всяческого внимания пример цадика, который никак не мог стать самим собой до тех пор, пока истина хасидизма не освободила его от аскетического мировоззрения. И обязан он своим освобождением рабби Элимелеху.

Следующим его учителем был Провидец из Люблина, верность которому он хранил всю свою жизнь, хотя они расходились – да и не могли не расходиться – по целому ряду основных вопросов; при этом в конфликтах между Люблином и Пшисхой рабби Давид со всей искренностью поддерживал своего друга Йеѓуди.

На протяжении длительного времени рабби Давид отказывался принять статус цадика, несмотря на то что у него было множество ревностных сторонников, которые сравнивали этого скромного человека с царем Давидом – имея на это, возможно, больше оснований, чем в случае с другими цадиками. Немалое время он держал свою маленькую лавочку и при этом нередко отсылал покупателей к другим торговцам, которых он считал беднее себя. Ему нравилось странствовать по окрестностям, встречаться с незнакомыми местечковыми евреями и утешать их сердца братским словом. В маленьких городках он собирал вокруг себя детей, возил их на прогулки, приглашал для них музыкантов. На рынке он мог, подобно рабби из Сасова, задать корм оставленным без присмотра лошадям или напоить их. Он очень любил лошадей и с горячностью объяснял, насколько бессмысленно бить их. И еще он полагал, что недостоин быть цадиком потому, что его преданность своей семье была более сильной, чем преданность всему человечеству.

Он полагал, что его самая важная миссия – поддерживать согласие между людьми, и вот почему – так гласит легенда – ему был ниспослан дар мирить враждующих своими молитвами. Он утверждал, что вернуть человека на истинный путь можно не посредством назиданий и нравоучений, а благодаря дружескому общению и умиротворению смятенных чувств, и тогда любовь приведет его к Богу. Именно таким образом он вернул на путь истинный многие заблудшие души. (Самым известным был случай с видным врачом, д-ром Бернхардом, которого рабби из Лелова привел к Провидцу, и в конечном итоге доктор стал хасидом, достигшим весьма высокой духовной ступени.)

Вся жизнь рабби Давида была убедительной иллюстрацией к его учению. «Все, что он ни делал – ежедневно, ежечасно, – говаривал рабби Ицхак из Ворки, учившийся с ним в течение некоторого времени, – было по Закону и по слову Торы».

Подобно тому, как рабби Элимелех освободил рабби из Лелова от оков аскетического мировоззрения, точно так же ученик рабби Элимелеха, Провидец из Люблина, освободил рабби Моше Тейтельбойма из Уйхея от гнета непомерной учености, которая только изолировала рабби от всего мира. Провидец обнаружил в его душе истинный огонь, которому недоставало лишь подходящего топлива; всякий, в чьей душе горит такой огонь, уже хасид в сердце своем, даже если он и противится хасидскому пути.

К вступлению на хасидский путь рабби Моше подготовило многое, и не в последнюю очередь его необычные сны, о которых нам известно по воспоминаниям, порой относящимся к годам его юности. В своих снах – а снилось ему разное, в том числе и учителя каббалы минувших веков, которых он наблюдал за их тайной работой, – он научился понимать, сколь мало могут быть полезными добрые дела, если совершающий их человек не предан Богу всей душой, а также что в человеческой душе есть место и раю, и аду.

В это время он стал учеником Провидца, который обучил его истинной хасидской радости, хотя достигнуть такого состояния ему было нелегко. Говаривали, что в душе рабби Моше живет искра души пророка Иеремии. Всю свою жизнь он глубоко скорбел о разрушении Храма и о судьбе народа Израиля. Когда он постиг радость, его надежда на приход Машиаха возобладала над его скорбью, поскольку эта надежда была чрезвычайно эмоциональной. Насколько мы знаем, ни у кого из цадиков не было столь безграничной веры в приход Машиаха на всем протяжении своей жизни.

Рабби Иссахар-Бер из Радошиц был повсеместно известен как чудотворец. Особенно он прославился своими чудесными исцелениями, и прежде всего – изгнанием дибука, злого духа, из одержимых; его даже стали называть «маленький Баал Шем». По-видимому, он обладал такими свойствами с юных лет, но только долго не мог решиться применить свои внутренние силы, будучи человеком кротким и застенчивым. Известен такой случай из его юности: он сопровождал рабби Моше-Лейба из Сасова в поездке и посоветовал рабби Моше его собственные чудодейственные методы, о которых он сам тогда еще не был осведомлен.

Но еще более странным выглядит то обстоятельство, что рабби Иссахар-Бер, переходя от одного цадика к другому и уйдя от Провидца, в конечном итоге пристал к общине Йеѓуди, сохраняя при этом благоговейное отношение к чудесам, – при том, что самый воздух вокруг Йеѓуди, казалось, был наполнен неприязнью к чудотворцам. Нам, однако, известен рассказ о том, что, когда ребенок Йеѓуди опасно заболел, тот обратился к рабби Иссахару-Беру, прознав, по всей видимости, о скрытых целительных способностях рабби Иссахара-Бера и решив их пробудить. Сам не веря в наличие у себя такого дара, но осознав крайность ситуации, рабби Иссахар-Бер взял ребенка на руки, потом положил в колыбельку и начал его укачивать с молитвой. И ребенок выздоровел.

Рассказывают, что много лет спустя, когда от школы Пшисхи отделилась школа Коцка, последняя из значительных хасидских школ, с ее общей атмосферой трагичности, и хасиды в обоих лагерях, Коцке и Радошицах, превратились в две противостоящие группы, рабби Иссахар высказал парадоксальную мысль, суть которой сводилась к следующему: Коцк отказывается от своей воли, уступая воле Бога, а Радошицы поступают по своей воле, которая также определяется волей Бога. Буквально парадокс звучал следующим образом: «Если ты не в состоянии сделать это, то ты, тем не менее, все равно обязан сделать это». Сторонники рабби из Коцка, однако, утверждали, что у себя в Коцке они приближают свои сердца к Отцу Небесному, тогда как в Радошицах, напротив, приближают Отца Небесного к сердцам евреев. Сказанное означало, что вместо того, чтобы стремиться к Богу во всем Его величии и строгости, в Радошицах пытаются сделать так, чтобы Он сам приблизился к людям, – путем совершения чудес.

Это напоминает сказанное некогда рабби Иссахаром. Когда один из многообещающих учеников рабби спросил у него, почему он творит чудеса и не лучше ли было бы стремиться к чистоте души, тот ответил, что послан на землю, дабы «сделать Божественное известным миру».

Рабби Шломо-Лейб из Лиссы (Лешно) также был непохож на других цадиков, хотя и в ином плане. Его превозносили за особую чистоплотность, которая была принципом его образа жизни. Говорили, что он не дотрагивается до денег и даже не глядит на них, что он никогда не принимает ничего и ни от кого – даже когда цадики, его учителя (рабби Мендл из Риманова, Провидец из Люблина, Йеѓуди), предлагали ему лакомый кусок со своей тарелки (знак высшей милости по отношению к самым любимым ученикам), что он никогда не сказал ни единого пустого слова и слушать не желает праздных речей.

Известен комментарий, сделанный им еще в юные годы, на стих псалма «Сердце разбитое и угнетенное, Всесильный, не презирай»: [3]3
  Пс. 51:19


[Закрыть]«И все-таки сердце не должно быть разбитым». Характеризует рабби Шломо-Лейба и то, что всякий раз, говоря о приходе Машиаха, он подчеркивал, что преобладающим в народе станет тогда чувство великого стыда. Его святость, хотя и отрешенная от мира сего, но благоволящая ко всем живым существам, делала его одним из воплощений страдающего Машиаха. Как-то он сказал, что Машиах из колена Иосифа не погибнет в сражении с врагами Израиля, а умрет от страданий народа Израиля.

У рабби Шломо-Лейба было немало недругов среди цадиков. Человек, возглавлявший борьбу против рабби Шломо в тот период, когда он сохранял верность школе Пшисхи, отличался от него во всех отношениях. Это был рабби Нафтали из Ропшиц, учившийся сначала у рабби Элимелеха из Лежайска, а потом у четырех его великих учеников – рабби из Апты, Магида из Козниц, рабби Мендла из Риманова и, что самое существенное, у Провидца из Люблина.

Вряд ли существовал другой такой цадик, в чьей душе сочеталось столько противоречивых свойств. Но если мы рассмотрим все их в совокупности, то должны будем признать, что они отнюдь не хаотичны или противоречивы, но, напротив, характеризуют живого и здравомыслящего человека. В мире хасидизма он был фигурой, нередкой среди интеллектуалов нашего времени: смесь иронии и страстных желаний, скептицизма и веры, честолюбия и смирения.

С юных лет он обожал шутки, и особенно язвительные, а также розыгрыши, причем некоторые из них были далеко не безобидными. В молодости он рассуждал о своих умственных способностях с величайшей гордостью, а в зрелые годы высказывал на этот счет сомнения, граничащие с отчаянием. Однажды он отметил, что его учитель, рабби Мендл из Риманова, был святым человеком, но не имел представления о том, что такое истинный ум, и присовокупил: «Так разве он в состоянии понять, что я собой представляю?» В другой раз, когда Провидец из Люблина, выведенный из терпения его бесконечными шутками, напомнил ему стих из Писания: «Непорочен будь пред Богом, Всесильным твоим» [4]4
  Втор. 18:13


[Закрыть], добавив: «Сказано: непорочен будь – а не умничай», Нафтали ответил ему смело, но абсолютно вопреки фундаментальному принципу хасидизма: «Надо немало ума, чтобы быть непорочным пред Богом».

Но после того как он сам стал рабби, о нем уже рассказывают совсем другое. О переменах, происшедших и происходивших в его душе, свидетельствуют такие истории, включенные в эту книгу, как «Сторож», «Утренняя молитва», «Вождь и поколение» и особенно «Желание» – рассказ о том, как он пожелал в следующей жизни стать коровой.

На основе его разговора с рабби Меиром из Стопницы можно сделать вывод, пусть даже самого общего характера, к которому рабби Нафтали пришел, осмысливая свой жизненный опыт. Встретившись с рабби Меиром, своим бывшим соучеником, который в тот момент стал в некоторой степени наследником Провидца из Люблина, он сказал ему, что теперь хасидам следует сидеть дома и учиться, а не думать о статусе цадика. На это рабби Меир ответил: «Не беспокойся – Бог обо всем позаботится! Если мы окажемся не в состоянии возглавить общину, найдутся другие, более пригодные к тому люди». Заметим, однако, что последующие события показали необоснованность этого ответа.

Говоря о рабби Нафтали из Ропшиц, мы не можем не вспомнить его ученика, рабби Хаима из Цанза (ум. 1876), который – по-видимому, единственный из всех выдающихся знатоков Талмуда среди хасидов, – продолжал старую традицию занятий и, пользуясь его собственным своеобразным выражением, перелицовывал уже лицованную однажды одежку, да так, чтобы стала видна изначальная лицевая сторона. Не следует, однако, предполагать, что здесь имела место попытка синтеза, неоднократно испробованная на ранних этапах хасидского движения. Этот синтез, судя по всему, давно уже был отвергнут, поскольку хотя рабби Хаим и подчеркивал, что в конечном итоге учеба и «служение» – это одно и то же, но вместе с тем он и допускал, что, по его мнению, в учебе нет ничего, кроме Торы, а в молитвах – ничего, кроме служения.

Он был искусен как в талмудических дебатах, так и в экстатическом служении и не менее известен своими благими делами, равно как и глубоким познанием человеческой природы, но ему не хватало ряда свойств, необходимых для великого цадика, – в частности, цельности души, а также цельности тела и души.

О многих из числа великих в последующих поколениях говорилось, что они обладают всем, кроме единства основных своих свойств. Живым примером, опровергающим эту тенденцию, был рабби Йехезкель из Сенявы, сын рабби из Цанза. О нем говорилось, что он не желает основывать свои проповеди на всех текстах Писания, а ограничивается одной только Торой. Он говаривал про своего отца, что у рабби Хаима – душа Авеля, а о себе он говорил, что его душа содержит добрые элементы души Каина. Приведем еще одно из дошедших до нас высказываний рабби Йехезкеля: в числе приверженцев каждого цадика есть люди, более преданные его идеям, чем он сам, только эти люди сами об этом не знают.

При всей обширности имеющегося в моем распоряжении материала, я все же не в состоянии нарисовать достаточно подробный (насколько мне хотелось бы) портрет рабби Шалома из Белз, известного цадика и основателя «династии». Однако некоторые из его свойств настолько замечательны, что я не могу не сказать о них хотя бы немного.

Упомянем в этой связи два аспекта. Один – это идея исповеди. Рабби Шалом настаивал на том, чтобы его хасиды рассказывали обо всех «странных мыслях», приходивших им в голову, то есть обо всех искушениях и фантазиях, отвлекавших их во время молитвы. Он слушал все их признания с неослабевающим вниманием, и это способствовало еще более полному воплощению идеи освобождения, свойственной хасидизму.

Другой аспект – это его отношение к браку. Общеизвестно, что в кругах набожных людей само по себе присутствие женщин, и даже законных жен, расценивалось как «отвлекающий» фактор. Это связывалось не с природой женщины как таковой, а с идеей первородного греха, неотъемлемо связанного с женщиной. Но похоже, что для рабби из Белз первородный грех был не страшен, поскольку его часто видели сидящим рядом с женой, как Адам и Ева в раю перед грехопадением, когда женщина все еще была «помощницей» [5]5
  Быт. 2:18


[Закрыть]; исходное состояние после сотворения мира было восстановлено.

Новая и достаточно необычная ситуация сложилась в случае с рабби Ѓиршем из Жидачева, чьими учителями были Провидец из Люблина, а также рабби из Сасова и рабби из Козниц. Все братья и племянники рабби Ѓирша составляли большую семью, которая вместе с тем была общиной, главой которой рабби Ѓирш и являлся. Между братьями существовала очень тесная внутренняя связь, и когда, как гласит легенда, рабби Ѓирш, старший из братьев, очень серьезно заболел, то один из его младших братьев, объявив, что рабби Ѓирш «нужнее здесь, на земле», предложил небесам себя в замену, и его жертва была принята.

Рабби Ѓирш был самым истинным каббалистом из всех учеников Провидца из Люблина, в том числе и в своей повседневной жизни. Он не мог поднести стакан воды к губам без каваны, не сосредоточившись на каббалистическом значении действия в момент его совершения. Не будучи уверенным в себе, он опасался, даже в возрасте старше сорока лет, что может попасть под власть планеты Венера, в сфере которой перемешано добро и зло. Подозрения вызывало у него и то обстоятельство, что к нему в ученики шли так много хасидов – он опасался, не замешан ли тут Сатана. Сомнения терзали его потому, что он слишком серьезно относился ко всему на свете, включая и связь между внешней и внутренней помощью, которую он ощущал себя обязанным предоставлять каждому из своих хасидов. Ведь как же ему уделять личное внимание каждому из них в такой толпе?

Его неприятие верховенства в любой форме или каких бы то ни было притязаний – либо для себя, либо для другого цадика – имело непосредственную связь с его общими воззрениями. Он был твердо убежден, что хасид, считающий своего рабби единственным истинным рабби, на деле является идолопоклонником; все же, что нужно хасиду, это найти себе рабби, который соответствовал бы его потребностям и складу характера, такого рабби, который мог бы оказывать ему помощь сообразно его личным надобностям.

Рабби Йеѓуда-Цви из Роздола (ум. 1847), племянник рабби Ѓирша, развивал взгляды своего дяди относительно статуса цадика с учетом собственного неверия в свои силы. Он осознавал, что не обладает могуществом цадиков былых времен, которые были в состоянии изменять мир. Принципом, определяющим состояние его души, была уступка своего пространства, сдача своих позиций. Он определял свой принцип как «ничто», или «несущественность» и полагал, что его подход также необходим для существования этого мира.

Рабби Ицхак-Айзик из Жидачева (ум. 1873), также племянник рабби Ѓирша, не уделял особого внимания статусу цадика, но при этом подчеркивал положительный фактор взаимоотношений цадика со своими хасидами, которые, во-первых, основываются на принципе взаимных уступок и, во-вторых, должны интерпретироваться с учетом зачастую неверно понимаемого авторитета, которым цадик пользуется у хасидов и который не является независимым фактором, но обусловлен религиозными воздействиями, равно как и является составным элементом таких воздействий.

В целом мы можем утверждать, что школа Жидачева внесла существенный вклад в дело критической оценки всей сферы взаимоотношений, существующих между цадиком и хасидами, и способствовала их новому и более точному определению.

Школа Пшисхи, возникшая в Люблине, и школа Коцка, начала которой зародились в рамках школы Пшисхи, представляли собой крупные, независимые общинные структуры. Но невозможно должным образом осознать всю значимость этих школ, не познакомившись с их основателем, известным под именем Йеѓуди.

Йеѓуди звали, как и его учителя, Яаков-Ицхак, но поскольку считалось неподобающим кому бы то ни было использовать имя учителя в его присутствии, то его и стали звать просто Йеѓуди, то есть Еврей (на иврите). Это прозвище настолько привилось, что со временем даже цадики стали называть рабби из Пшисхи просто Святой Йеѓуди, то есть Святой Еврей. Имя это, однако, весьма символично и соответствует непростому характеру этого человека. Еще мальчишкой Йеѓуди отказывался молиться в установленные часы и в компании других хасидов. Не помогали ни упреки, ни взбучка. Но потом его отец заметил, что после наступления темноты мальчик забирается на крышу дома молитвы и молится у чердачного окна – и так день за днем. В более старшем возрасте он пристрастился молиться в амбаре, где его никто не мог видеть. Уже тогда он пользовался репутацией знатока Талмуда, но никто не имел даже представления о том, как он служил Богу в сердце своем. Считалось, что он не бывает в микве, поскольку никто не видел его в компании тех десяти или более человек, которые спускались на глубину девяноста ступеней, чтобы окунуться в ледяную воду. Они ходили группами, чтобы не так боязно было спускаться по бесконечным скользким ступеням, а также чтобы раздуть огонь и хоть немного согреть воду. Но Йеѓуди ходил в одиночку, окунался, не разводя огня, потом так же тайком возвращался домой и принимался за изучение каббалы. Случалось, что на рассвете молодая жена Йеѓуди находила его лежащим без чувств, лицом на книге.

Родители его жены жили в городе Апты, и в то время там же жил рабби Моше-Лейб из Сасова. Молодой хасид заинтересовал рабби, потом он ему понравился, а потом рабби оказал огромное воздействие на чувствительную и скрытную душу Йеѓуди. Вскоре величие души Йеѓуди стало известно и рабби Авраѓаму-Йеѓошуа Ѓешелю из Апты. На протяжении многих лет он учил детей в окрестных местечках. Тогда он исполнился влечением к смерти, которую считал высшей ступенью бытия. Правда, он не был уверен, являлось ли это стремление божественной истиной или самообманом. Он принялся искать опору и наставника; рассказывают, что именно тогда рабби Давид из Лелова и привел его к Провидцу из Люблина.

Рассказывают также, что в Люблине его приняли как долгожданного сотоварища, и на его душу снизошло успокоение. Если вспомнить беспокойные годы его юности, то становятся понятными его слова, что только в Люблине он научился засыпать с наступлением ночи. Однако Провидец из Люблина был не таким, как его прежний учитель, Магид из Межерича. В нем не было той великой ясности, которая вызывает безграничное доверие учеников. Магид из Межерича помогал своим ученикам построить здание своей жизни, причем для каждого выбирался подходящий строительный материал. А Провидец жил в мире своих собственных духовных побуждений, величайшим из которых было его «провидение». Его смирение – хотя и смирение его было страстным, под стать всем прочим свойствам – побуждало его время от времени искать компромисс между личным миром и окружающим миром, хотя он так и не мог до конца понять ни людей вроде Йеѓуди, ни особенностей их характера, поскольку был лишен одного важного свойства человеческой натуры: умения в глубине души доверять душе другого человека. Йеѓуди же, в свою очередь, так и не смог осознать наличие у Провидца этого недостатка. Вот почему отношения между этими двумя людьми были одновременно и близкими, и отстраненными.