Текст книги "Не ради прибыли. Зачем демократии нужны гуманитарные науки"

Автор книги: Марта Нуссбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

III. Воспитание граждан: нравственные (и антинравственные) переживания

Первое чувство ребенка есть любовь к самому себе, а второе, вытекающее из первого, – любовь к тем, кто его окружает; ибо при том состоянии слабости, в котором он находится, он знакомится с другими лишь через помощь и уход, который получает[17]17
  Перевод П.Д. Первова. Цит. по: Руссо Ж.-Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж.-Ж. Педагогические сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Педагогика, 1981. С. 223. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Жан-Жак Руссо. Эмиль, или О воспитании. Книга IV. 1762

Если демократия – это зрелость, зрелость – здоровье, а здоровье желательно, то нужно посмотреть чем можно способствовать развитию демократии[18]18
  Перевод А. Грузберга. Цит. по: Винникотт Д.В. Некоторые мысли о значении слова «демократия» // Винникотт Д.В. Семья и развитие личности. Мать и дитя. Екатеринбург: Литур, 2004. С. 235. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Дональд Винникотт. Некоторые мысли о значении слова «демократия». 1950

Образование существует ради людей. Прежде чем создавать структуру образования, нам следует определить, с какими проблемами мы сталкиваемся на пути превращения студентов в ответственных граждан демократического государства, способных размышлять об огромном количестве вопросов государственного и мирового масштаба и принимать достойные решения. Какие особенности человеческой жизни делают столь сложным поддержание демократических институтов, основанных на равенстве людей друг перед другом и перед законом, и в то же время позволяют легко опуститься до иерархий самого различного толка или, хуже того, до формирования групп, враждебных по отношению друг к другу? Какие силы заставляют влиятельные группы стремиться к управлению и доминированию? Отчего большинство повсюду унижает и клеймит меньшинство? Каковы бы ни были эти силы, именно с ними должно бороться настоящее воспитание, формирующее ответственных граждан как конкретного государства, так и мира в целом. Причем бороться с ними следует, применяя все имеющиеся в распоряжении человечества средства, накопленные в борьбе демократии против иерархии.

Нас, американцев, подчас уверяют в том, что зло – это нечто, существующее по большей части за пределами нашего государства. Вспомним хотя бы риторический конструкт «ось зла», угрожающий нашей прекрасной стране. Людям нравится думать, что они участвуют в колоссальном столкновении цивилизаций, где «хорошие» демократические страны противостоят якобы дурным религиям и культурам всего остального мира. Зачастую подобное мировосприятие подпитывает массовая культура, демонстрирующая, что проблемы у хороших людей заканчиваются со смертью неких «плохих парней». Такие пагубные мысли характерны не только для западной культуры. К примеру, индийское националистическое движение «Хиндутва» долгое время изображало Индию как страну, в которой добрые и чистые силы индуизма борются с опасными «чуждыми элементами», под которыми подразумевались мусульмане и христиане, несмотря на то, что обе эти группы являют собой коренное население Индостана в той же мере, что и собственно индусы[19]19
  История индоевропейских языков свидетельствует о том, что индийцы, вероятнее всего, пришли в Индию откуда-то еще. (Если на этой территории и существовало действительно коренное население, то им были дравиды, жители юга Индии.) Мусульмане и христиане пришли извне, позднее и в малых количествах; при этом большинство современных индийских мусульман и христиан происходят от приверженцев индуизма, обратившихся в другую веру. В любом случае, следует решительно отвергать идею о том, что дата прибытия в то или иное место – 1500 г. до н. э., например, в противопоставление 1600 г. н. э. – позволяет кому-то претендовать на более широкие права, чем у остальных граждан.


[Закрыть]. Сторонники движения «Хиндутва» в своих целях обращались в том числе и к массовой культуре: в популярных телеверсиях классического индийского эпоса его интерпретация была столь примитивной и однозначной, что «плохие» герои у зрителей однозначно ассоциировались с современной мусульманской угрозой[20]20
  См. мое обсуждение телевизионной версии «Махабхараты» и «Рамаяны» в кн.: Nussbaum M. The Clash Within… Сh. 5. Совершенно иной подход к «Махабхарате» в рамках размышлений о современном обществе см. в кн.: Gurcharan Das. The Difficulty of Being Good: On the Subtle Art of Dharma. Delhi: Penguin, 2009; L.: Penguin, 2010; N.Y.: Oxford University Press, 2010. Об авторе этой книги см.: Nussbaum M. The Clash Within… Ch. 2.


[Закрыть].

Однако подобные мифы о непорочности заведомо ложны и губительны. Ни одно общество нельзя назвать гомогенным; «столкновение цивилизаций» присуще любому из них. Во всяком обществе есть люди, готовые жить совместно с другими на условиях взаимного уважения и взаимопомощи; но есть и те, кто жаждет доминирования. Нам необходимо разобраться в том, каким именно образом можно воспитать больше граждан первого типа и меньше – второго. Ложное представление о том, что наше собственное общество безукоризненно, способно лишь вскормить агрессию по отношению к тем, кто в него не входит, и поразить слепотой тех, кто в него входит, относительно агрессии к ним самим.

Отчего люди стремятся к взаимоуважению и демократическому равенству? И что заставляет их жаждать доминирования? Чтобы ответить на эти вопросы, нам следует более глубоко изучить вопрос столкновения цивилизаций, понять, какие именно силы в каждом человеке борются против стремления к взаимоуважению и взаимопомощи, а какие выступают в поддержку демократии. Махатма Ганди, один из наиболее значимых политиков-демократов эпохи и один из создателей независимой и демократической Индии, прекрасно понимал, что политическая борьба за свободу и равенство должна стать прежде всего борьбой внутри каждого человека, и что сострадание и уважение должны побороть страх, корысть и нарциссическую враждебность. Он постоянно говорил о связи психологического и политического равновесия, утверждая, что корыстолюбивые желания, агрессия и нарциссическая озабоченность являются силами, мешающими построению свободного и демократического государства.

Внутреннее столкновение цивилизаций можно проследить во многих случаях идущей в современных обществах борьбы за равенство и доступ в какую-либо группу, в том числе в спорах об иммиграции, о примирении религиозных, расовых и этнических меньшинств, о равенстве полов, о сексуальной ориентации, о политике равных возможностей. Всегда в обществе подобные споры порождают тревогу и агрессию. В то же время в любом обществе существуют силы сострадания и взаимоуважения. Частные общественные и политические структуры оказывают значительное влияние на исход таких споров. Тем не менее работа, хотя бы экспериментальная, с нарративом, описывающим детство членов того или иного общества (а такие описания широко распространены), может дать хорошие результаты и позволит выявить источники проблем и сами проблемы, либо развившиеся в дальнейшем, либо остановленные общественными институтами и социальными нормами[21]21
  Подробные доводы в защиту этой идеи я привожу в кн.: Nussbaum M. Upheavals of Thought: The Intelligence of Emotions. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. Ch. 4.


[Закрыть]. Совокупность подробностей и точность деталей в каждом случае станут темой постоянного анализа и обсуждения; обнаружение возможных точек интервенции тоже не будет просто. Однако с чего-то следует начать, а предлагаемые многочисленные образовательные программы совершенно не объясняют психологию развития человека, и потому остается открытым вопрос о том, какие проблемы нам следует разрешать и какими средствами для этого мы обладаем.

Человеческие существа рождаются совершенно беспомощными и оказываются в мире, который они не создавали и которым не могут управлять. Самый ранний опыт ребенка предполагает резкое чередование счастливой целостности, когда весь мир будто бы вращается вокруг удовлетворения его потребностей, как в материнской утробе, и мучительной беспомощности, когда происходит осознание того, что нужных вещей не оказывается рядом в нужный момент, а сам ребенок никак не может ускорить их появление. Степень физической беспомощности, свойственная человеку, не характерна ни для каких других представителей животного царства и сочетается с крайне высоким уровнем познавательных способностей. (Например, сегодня мы знаем, что даже недельный младенец может по запаху отличить молоко собственной матери от молока другой женщины.) Понимание того, что такое «внутреннее столкновение», прежде всего требует размышлений об этих странных свойствах: о характерном для человеческих существ своеобразном сочетании познавательных способностей и беспомощности; о нашем сложном отношении к беспомощности, смертности и конечности; о нашем постоянном желании преодолеть обстоятельства, которые не может принять ни одно разумное существо.

По мере своего развития младенцы все больше и больше осознают, что именно с ними происходит; однако они ничего не могут с этим поделать. Ожидание постоянной заботы – «всемогущество младенца», которое Фрейд столь верно обозначил фразой «Его величество ребенок», – соединяется с тревогой и стыдом от понимания того, что человек на самом деле вовсе не всемогущ, а, напротив, совершенно беспомощен. Тревога и стыд порождают острое желание полноты и целостности, которое никогда никуда не уходит, даже когда дети узнают, что они являют собой лишь часть мира нуждающихся и смертных существ. Желание преодолеть стыд несовершенства приводит к значительной неуравновешенности и угрожает нравственному здоровью.

Для младенцев на столь ранней стадии окружающие люди не слишком реальны; они – лишь орудие, с помощью которого ребенок либо получает то, что хочет, либо нет. Младенцу действительно хотелось бы сделать родителей собственными рабами и, таким образом, установить контроль над силами, поставляющими ему все необходимое. В «Эмиле», своей великой книге о воспитании, Жан-Жак Руссо говорит о том, что желание детей поработить собственных родителей являет собой начало иерархического мира. Руссо не считал, что дети по природе своей злы, и, безусловно, придавал особое значение их врожденной склонности к любви и состраданию, однако он понимал, что уже сама слабость и уязвимость младенца порождают силы, которые могут затем вызвать нравственные деформации и спровоцировать жестокое поведение, если только нарциссизм и стремление к доминированию не будут направлены в более продуктивное русло.

Я упомянула стыд ребенка, связанный с его беспомощностью, с его неспособностью достичь счастливой целостности, которой он в определенные моменты жаждет[22]22
  Подробнее об исследовании стыда и отвращения см. в кн.: Nussbaum M. Hiding from Humanity: Disgust, Shame, and the Law. Princeton: Princeton University Press, 2004.


[Закрыть]. К этому стыду (его можно назвать «примитивный стыд») вскоре добавляется еще одна очень сильная эмоция: отвращение к продуктам жизнедеятельности собственного тела. Отвращение, подобно большинству эмоций, имеет врожденную эволюционную основу; но оно также предполагает научение и появляется лишь в момент, когда ребенка приучают к туалету, то есть когда познавательные способности ребенка уже вполне сформированы. Таким образом, у общества имеется множество возможностей для того, чтобы повлиять на направление, в котором будет развиваться это отвращение. Недавние исследования чувства отвращения показали, что оно вовсе не примитивно и обладает мощной познавательной составляющей, включает представления о заражении или загрязнении. Опытные психологи пришли к выводу о том, что отвращение заставляет нас считать заразными такие вещи, как экскременты, прочие отходы жизнедеятельности человеческого тела и мертвые тела, и все это – свидетельства нашей собственной смертности и принадлежности к животному царству, а значит, свидетельства нашей беспомощности в самых важных сферах. Опытные психологи, занимающиеся темой отвращения, согласны с тем, что мы дистанцируемся от отходов организма и, таким образом, управляем нашими тревогами, которые связаны с тем, что у нас имеются продукты жизнедеятельности, что мы и сами, в конечном счете, представляем собой продукты жизнедеятельности, и, как следствие, что мы – животные и мы смертны[23]23
  Об этой экспериментальной работе см. подробнее в кн.: Nussbaum M. Hiding from Humanity…


[Закрыть].

Подобное описание наводит на мысль о том, что отвращение выведет нас на верный путь, ведь неприязнь к экскрементам и трупам как простое эвристическое правило, вероятно, небесполезна, ибо может оградить от опасности. Конечно, отвращение не слишком четко развивает представления об опасности, поскольку в природе многие опасные субстанции не отвратительны, а многие отвратительные субстанции совершенно безопасны. Однако не пить плохо пахнущее молоко разумно, и к тому же это гораздо проще, чем всякий раз проверять его в лаборатории[24]24
  Эксперименты психолога Пола Розина (Paul Rozin) явно продемонстрировали наличие разрыва между отвращением и чувством опасности; см. подробнее в кн.: Nussbaum M. Hiding from Humanity…


[Закрыть]. Тем не менее отвращение в сочетании с характерным для детей базовым нарциссизмом очень быстро начинает причинять реальный ущерб. Один из действенных способов окончательного ухода от собственного животного начала заключается в том, чтобы приписать относящиеся к нему свойства (такие, как дурной запах, сочащиеся слизистые выделения) какой-то отдельной группе людей, а затем обращаться с этими людьми, как с заразными или грязными, считать их низшим классом, фактически создавать границу, или буферную зону, отделяющую обеспокоенного человека от страшных и отвратительных для него животных черт. Дети очень рано начинают вести себя таким образом: они выбирают какого-то определенного ребенка и считают его грязным или заразным. В качестве примера вспомним распространенную детскую игру: из бумаги складывается приспособление под названием «вошеловка», и с его помощью дети «ловят» якобы отвратительных насекомых, или «вшей», у своих не пользующихся любовью товарищей, которых они считают грязными и отвратительными.

В то же время дети берут пример с окружающих их сообществ взрослых людей, а те обычно направляют такое «проективное отвращение» на одну или несколько более конкретных нижестоящих групп – на афроамериканцев, евреев, женщин, гомосексуалистов, бедноту, низшие касты в индийской кастовой иерархии. В действительности, все устроено так же, как в животном мире: через принижение «чужаков» и отдаление от них привилегированная группа определяет свое положение как более высокое и даже исключительное. Обычное проявление проективного отвращения заключается в избегании телесного контакта с представителями более низкой группы и даже с предметами, которых касались представители такой группы. Психологические исследования демонстрируют, что отвращение связано с множеством нерациональных, магических представлений. Неудивительно, что расизм и прочие формы групповой зависимости опираются именно на представления о заразности.

Проективное отвращение всегда подозрительно, так как предполагает самоотречение и перенос самоотречения на другую группу, в которую входят человеческие существа, ничем не отличающиеся от самих проецирующих, однако более социально бесправные. В таком случае первоначальное детское нарциссическое желание превратить родителей в своих рабов находит свое воплощение в создании социальной иерархии. Подобная динамика представляет собой постоянную угрозу демократическому равенству[25]25
  См.: Nussbaum M. Hiding from Humanity… Сh. 2, 4. В том, что касается психологии, мое мнение во многом основано на представлениях и доводах Д. Винникотта.


[Закрыть].

Такая ситуация некоторым образом универсальна: исследования отвращения в различных обществах обнаруживают схожую динамику; и мы с сожалением вынуждены признать, что все человеческие общества создают для себя внешние группы и порицают их, считая постыдными либо отвратительными, а чаще всего – и тем, и другим. Однако существует несколько источников изменчивости, которые влияют на исход описанной ситуации, формируя отношение людей к слабости, нужде и взаимозависимости. Назовем в связи с этим индивидуальные семейные различия, общественные нормы и законы. Обычно эти три источника сложным образом взаимодействуют друг с другом, ведь родители живут в общественном и политическом мире, а значит, как раз этот мир и определяет, какие именно сигналы они будут посылать своим детям.

В силу того, что порицание является, вероятно, реакцией на тревожное состояние человека, вызванное его собственной слабостью и уязвимостью, такое выражение неодобрения нельзя сдержать, не преодолев тревогу, засевшую где-то глубоко внутри. Одна из составляющих такого преодоления, на которую обратил внимание Руссо, это обучение практическим умениям и навыкам. Дети, способные быстро освоиться в окружающей обстановке, меньше нуждаются в слугах или рабах. Но еще одна составляющая социальной реакции должна быть направлена на самую суть беспомощности, на причиняемые ею страдания. Некоторые общественные и семейные нормы обеспечивают созидательный подход к этим страданиям, сообщая молодежи, что все человеческие существа ранимы и смертны и эту сторону человеческой жизни не следует ненавидеть или отвергать, но горе и нравственную боль легче преодолеть сообща, с помощью взаимной поддержки. Жан-Жак Руссо поместил получение базовых представлений о слабости человека в центр всей своей образовательной структуры; он утверждал, что лишь знание об этой слабости делает нас социальными и гуманными существами. Таким образом, уже само наше несовершенство может стать основой наших надежд на появление достойного общества. Руссо говорил о том, что у французской аристократии не было подобного образования; у детей аристократов воспитывали представление о том, что они выше и лучше большинства людей. Их стремление к неуязвимости подпитывало стремление повелевать всем и вся.

Многие общества учат тому же дурному, чему учили французскую аристократию времен Руссо. Общественные и семейные нормы в таких обществах содержат представление о том, что совершенство, неуязвимость и власть представляют собой основные компоненты, обеспечивающие достижение успеха в зрелом возрасте. Во многих культурах такие общественные нормы имеют гендерные различия. Обзор исследований на эту тему показывает, что часто проецирование отвращения на других людей имеет сильную гендерно дифференцированную составляющую. Мужчины узнают, что успех означает преодоление телесности и связанной с ней уязвимости, а потому приучаются считать какой-либо подкласс общества (женщин, афроамериканцев) чересчур привязанным к телу и, как следствие, нуждающимся в управлении. У этой истории существует множество вариантов в различных культурах. Следует подробно изучить эти варианты, прежде чем заниматься ими в приложении к конкретному обществу. Даже если такие нездоровые нормы и не характерны для культуры в целом, отдельные семьи могут продолжать транслировать дурные посылы, способствующие, тому, например, что верными средствами достижения успеха являются безупречность и обретение повсеместного контроля. Итак, источники социальной иерархии скрыты в глубине человеческой жизни и «внутреннее столкновение» нельзя преодолеть, действуя лишь через школу или университет: нужно привлекать и семью, и общество в целом. Тем не менее, школа – это одна из самых влиятельных сил в жизни ребенка, к тому же считывать передаваемую ею информацию нам, вероятно, проще, чем те побуждения, которые исходят от всех прочих сил.

Как уже говорилось, центральной идеей патологии отвращения является разделение мира на «чистое» и «нечистое», то есть конструирование понятия «мы» как образа, лишенного каких-либо изъянов, и понятия «они» как образа, олицетворяющего отсутствие чистоты, зло и заражение. Многие критические размышления о международной политике выявляют остатки такой патологии, ведь люди всегда готовы считать какую-либо группу чужаков грязной и замаранной, и при этом представлять самих себя в ангельском обличье. Сегодня понятно, что это глубоко укоренившееся в человеческом обществе представление подпитывают многочисленные, проверенные веками детские сказки, рассказывающие о том, что все в мире пойдет своим чередом, стоит лишь убить какую-нибудь жуткую и уродливую ведьму (или чудовище) или сварить в ее же собственной печи[26]26
  Могла ли некогда любимая детская сказка братьев Гримм «Гензель и Гретель», вошедшая в моду благодаря одноименной опере Э. Хумпердинка, ученика Вагнера, желавшего воспеть чистоту немецкого народа, лечь в основу фантазий, которые позднее (вероятно, неосознанно) привели к выбору именно такого способа массового уничтожения людей? В финале оперы светловолосые немецкие дети сжигают ведьму в печи и радостно славят свое освобождение от злых чар.


[Закрыть]. Многие современные детские сказки насаждают такое же представление о мире, и мы должны быть благодарны художникам, которые показывают детям, насколько мир в действительности сложен. К примеру, фантастические, сказочные фильмы японского режиссера-аниматора Хаяо Миядзаки предлагают более сдержанный и утонченный взгляд на добро и зло, демонстрируя, что источником вполне реальной опасности могут стать необходимые взаимоотношения человека с окружающей средой. Макс из книги Мориса Сендака «Там, где живут чудовища» («Where the Wings Are») – недавно по ней был снят великолепный фильм – приручает чудовищ, олицетворяющих его собственный внутренний мир, скрытую враждебность и агрессию. Впрочем, эти чудовища не так уж и отвратительны; ведь ненависть человека к страстям, которыми он сам одержим, часто вынуждает его проецировать их вовне, на других людей. Истории, прочитанные нами в детстве, превращаются в важные составляющие того мира, в котором мы живем, уже став взрослыми.

Теперь, поговорив о проблемах; пора обратиться к способам их разрешения. Еще одной стороной внутреннего столкновения является растущая способность ребенка к состраданию и заботе, к тому, чтобы считать другого человека целью приложения своих забот, а не просто средством ее достижения. Со временем, если все идет хорошо, дети начинают испытывать благодарность и любовь к конкретным людям, обеспечивающим их всем необходимым, и научаются видеть мир глазами таких людей. Эта способность к проявлению заботы, к сочувственной реакции и к опоре на воображение является важной частью нашего эволюционного наследия[27]27
  См.: Waal Frans de. Good Natured: The Origins of Right and Wrong in Humans and Other Animals. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1996.


[Закрыть]. Считается, что на некоторую степень сочувствия способны различные приматы, а также слоны и, вероятно, собаки. У шимпанзе и, возможно, собак и слонов сочувствие сопровождается эмпатией, то есть способностью к позиционному мышлению, или способностью взглянуть на мир с точки зрения другого существа. Позиционное мышление – не необходимое и, безусловно, не достаточное условие для возникновения сочувствия; садист, например, может обратиться к такому мышлению, чтобы пытать свою жертву. Однако оно более чем необходимо для формирования благожелательных, сочувственных эмоций, которые, в свою очередь, связаны с помогающим поведением. Выдающиеся экспериментальные исследования Ч. Дэниела Бэтсона демонстрируют, что люди, которых просят со вниманием отнестись к рассказу о чьем-либо бедственном положении и при этом поставить себя на место такого человека, гораздо более склонны к сочувственной реакции, нежели те, кого в нейтральной форме просят выслушать тот же рассказ. Проявившие сочувственную реакцию респонденты стремятся помочь нуждающемуся человеку, если им предлагается такая возможность и если помощь не требует слишком крупных затрат[28]28
  См.: Batson C. Daniel. The Altruism Question. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum, 1991.


[Закрыть].

Дети, обладающие развитой способностью к сочувствию или состраданию (такая способность часто развивается благодаря их собственному перспективному эмпатическому опыту), понимают, какое влияние их агрессия оказала на другого человека, и проявляют о таком человеке все большую заботу. Соответственно они начинают чувствовать вину за собственную агрессию и действительно переживают за благополучие другого человека. Эмпатия – не то же самое, что нравственность, однако она может обеспечить основные составляющие нравственности. При проявлении заботы у ребенка возрастает желание сдерживать собственную агрессию, он начинает понимать, что другие люди – вовсе не его рабы, но отдельные существа, имеющие право на самостоятельное существование.

Подобное понимание обычно нестойко, ведь человеческая жизнь представляет собой цепь случайностей, и все мы испытываем тревогу, которая заставляет нас стремиться к большему контролю, в том числе и над другими людьми. Однако позитивное воспитание в семье, к которому позднее добавляется хорошее образование, может научить детей состраданию к нуждам других людей, приучить их к тому, что окружающие их люди обладают такими же правами, как и они сами. Если общественные нормы и доминирующие, общепринятые представления о взрослости или мужественности вступают в конфликт с таким воспитанием, то без трудностей и напряжения не обойтись, однако хорошее образование может побороть подобные стереотипы, дав детям представление о том, насколько важны эмпатия и взаимодействие.

Сострадание субъективно по своей природе. Подобно другим животным, человек обычно испытывает сострадание к тем, с кем он знаком, а не к незнакомым ему людям. Теперь известно, что даже столь простые существа, как мыши, испытывают неприятные физические ощущения в связи с физическим дискомфортом других мышей в том случае, если они ранее жили рядом с этими самыми конкретными мышами[29]29
  Cм.: Langford Dale J. et al. Social Modulation of Pain as Evidence for Empathy in Mice // Science. 2006. No. 312. P. 1967–1970.


[Закрыть]. При этом боль, причиняемая неизвестным им ранее мышам, не вызывает у них эмоциональной заинтересованности, являющейся предвестием сочувствия. Таким образом, тенденция к разделению мира на знакомый и незнакомый, вероятно, заложена где-то глубоко в нашем эволюционном наследии.

Порой мы воздерживаемся от сострадания по тем или иным, ошибочным соображениям; например, мы можем незаслуженно обвинять пострадавшего человека в его собственных несчастьях. Многие американцы считают, что бедняки сами виноваты в своей бедности, потому что они ленивы и не желают трудиться, и, как следствие (пусть даже это утверждение и не всегда верно), американцы не сострадают бедным[30]30
  См.: Clark C. Misery and Company: Sympathy in Everyday Life. Chicago: University of Chicago Press, 1997.


[Закрыть].

Отсутствие сострадания может способствовать развитию губительных чувств отвращения и стыда. Если принадлежность к отдельной подгруппе общества принято считать постыдной и отвратительной, то предполагается, что члены такой подгруппы стоят ниже остальных членов общества и разительно отличаются от них; предполагается даже, что они – животные, дурно пахнущие, грязные и заразные. Остальным членам общества оказывается легко поэтому не испытывать к ним сострадания, и, наоборот, им сложно посмотреть на мир с точки зрения таких изгоев. Белые люди, испытывающие огромное сострадание к другим белым, порой обращаются с цветными людьми, как с животными или неодушевленными предметами, отказываются взглянуть на мир их глазами. Мужчины часто обращаются таким образом с женщинами и в то же время испытывают сочувствие к другим мужчинам. Иными словами, одного лишь воспитания сострадания недостаточно для того, чтобы преодолеть силы порабощения и подчинения, ведь само по себе сострадание может соединяться с отвращением и стыдом, укрепляя солидарность элит и тем самым еще более отдаляя их от подчиненных им групп.

По мере взросления молодых людей растет влияние на них окружающей культуры. Нормы существования благополучного взрослого человека – мужчины, женщины – оказывают огромное влияние на процесс развития, так как сочувствие борется с нарциссической неуверенностью и стыдом. Если подростковая культура признает «настоящим мужчиной» человека без слабостей и потребностей, контролирующего все, что необходимо ему в жизни, подобная идея будет подпитывать детский нарциссизм и значительно ограничивать проявление сострадания к женщинам и к тем, кого считают представителями низших слоев общества или просто слабыми людьми. Психологи Дэн Киндлон и Майкл Томпсон наблюдали подобную культуру в Америке, у мальчиков подросткового возраста[31]31
  См.: Kindlon D., Thompson M. Raising Cain: Protecting the Emotional Life of Boys. N.Y.: Ballantine, 1999.


[Закрыть]. В определенной степени мужественность во всякой культуре подразумевает контроль, однако это представление особенно сильно в американской культуре, предъявляющей молодым людям в качестве образца тип одинокого ковбоя, который способен сам, без посторонней помощи, обеспечить себя всем необходимым.

Киндлон и Томпсон подчеркивают: стремление стать таким идеальным человеком предполагает создание видимости контроля над ситуацией в мире, в котором никакого подобного контроля на самом деле нет. На деле сама жизнь каждый день разрушает эту модель, и происходит это тогда, когда «настоящий мужчина» испытывает голод, усталость, тоску, а подчас недомогание или страх. И в этом случае в душе любого человека, живущего в соответствии с этим мифом, зарождается стыд: я-де должен быть «настоящим мужчиной», но на самом деле не могу контролировать не только то, что меня окружает, но даже порой и собственное тело. Если стыд, в сущности, являет собой универсальный ответ на беспомощность человека, то он обнаруживает себя гораздо сильнее у людей, воспитанных на мифе о всеобщем контроле, а не у тех, кто вырос на идеалах взаимозависимости и потребности друг в друге. Мы вновь видим, насколько важно, чтобы дети не стремились добиться контроля или неуязвимости, не считали, что их перспективы и возможности превышают перспективы и возможности обычных людей, но, напротив, учились бы наглядно оценивать способы преодоления человеческих слабостей в самой разной социальной обстановке, понимать, как различные общественные и политические меры влияют на характерные для всего человечества пристрастия.

Руссо утверждает, что воспитателю следует преодолевать нарциссическое желание Эмиля повелевать остальными, и действовать для этого нужно по двум направлениям. Во-первых, по мере взросления Эмиль должен отойти от полной беспомощности, отвыкнуть от того, что кто-то все делает за него. Узнавая о мире все больше и больше, он должен перестать испытывать младенческую потребность в других людях, с меньшей тревогой относиться к тому, что у окружающих его людей есть собственные дела, что они не находятся в его полном распоряжении. Руссо полагал: большинство школ развивают беспомощность и пассивность, представляя знания исключительно с абстрактной точки зрения, в отрыве от какого-либо практического применения. Его воспитатель, напротив, должен научить Эмиля тому, как устроиться в мире, в котором он живет, и сделать своего воспитанника полноправным членом этого мира. Во-вторых, эмоциональное развитие Эмиля должно продолжаться; многочисленные и разнообразные рассказы и наставления позволят научить его отождествлять себя с другими людьми и видеть мир их глазами, и уметь ясно представлять себе их страдания. Только таким образом другие люди, в том числе и находящиеся вдали от него, станут для него реальными и равными.

Полагаю, что нарциссизм, беспомощность, стыд, отвращение и сострадание должны оказаться в центре внимания образования, имеющего целью воспитание граждан демократического государства. Но есть и другие психологические проблемы, о которых воспитателю не следует забывать. Исследования по экспериментальной психологии обнаружили ряд пагубных тенденций, являющихся, скорее всего, общими для множества самых разных обществ. В своих известных и уже ставших классическими экспериментах Стэнли Милгрэм продемонстрировал высокий уровень подчинения авторитету у участников его исследований. Одни испытуемые в его много раз воспроизведенных экспериментах были готовы наказывать других весьма болезненными и опасными ударами током, пока руководитель эксперимента уверял их, что все, что они делают, правильно, даже если подвергаемый испытанию кричал от боли (конечно, страдания были не настоящими: на роль испытуемых нанимали актеров)[32]32
  Краткое изложение опытов С. Милгрэма и С. Аша см. в кн.: Zimbardo Ph. The Lucifer Effect: How Good People Turn Evil. L.: Rider, 2007. P. 260–275 [см. также рус. пер.: Зимбардо Ф. Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев. М.: Альпина нон-фикшн, 2013. Гл. 20. – Примеч. науч. ред.].


[Закрыть]. Еще раньше Соломон Аш показал, что испытуемые готовы отказаться от очевидно правильного ответа на вопрос, если все окружающие отвечают неправильно. Тщательное и неоднократно подтвержденное исследование Аша продемонстрировало, что для обычных людей характерна необычайно высокая степень подчинения мнению коллектива. Историк Кристофер Браунинг успешно использовал работы Милгрэма и Аша для объяснения поведения молодых немцев из одного полицейского батальона, убивавших евреев в годы правления нацистов[33]33
  См.: Browning Christopher R. Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland. N.Y.: HarperCollins, 1993.


[Закрыть]. Браунинг показал, что давление коллектива и авторитета на этих молодых людей было столь велико, что те, кто не мог заставить себя стрелять в евреев, стыдились собственной слабости.

Легко заметить, что обе эти тенденции близки к описанной мною выше динамике «нарциссизм – неуверенность в себе – стыд». Людям нравится быть солидарными с коллективом, ведь это обеспечивает им своего рода суррогатную неуязвимость. Неудивительно, что часто люди клеймят и преследуют других, выступая в качестве членов группы единомышленников. Подчинение авторитету – обычная черта жизни группы, а вера в представляющегося неуязвимым лидера – известный способ, которым хрупкое ego стремится защитить себя в небезопасной ситуации. В определенном смысле, описанные исследования подтверждают только что высказанные мною идеи.