Текст книги "Красавец Джой"

Автор книги: Маршал Саундерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Глава XXIV
ПОЖАР

Бывал я уже на пожарах с мальчиками и знал, что там всегда бывают шум и суета. У нас в доме показался свет в окнах; верно, мальчики вставали.

Мы с Джимом ждали у подъезда, что будет. Через несколько мгновений дверь из дома отворилась, и господин Морис быстро пошел по направлению зарева. Мы побежали за ним, по дороге нам встречались другие люди, спешившие на пожар; некоторые даже не успели захватить своих шляп.

Между тем зарево становилось все больше и ярче. «Где горит?» – слышались крики. «Должно быть, в Думе или в большой гостинице», – отвечали голоса. Когда мы добежали до главной улицы, мы увидели, что, действительно, горела новая большая гостиница – то самое здание, в котором помещались ученые звери.

Кругом толпился народ; среди густых облаков дыма вырывались языки пламени, ярко сверкавшие высоко в небе. Гул голосов, сутолока людей были невообразимые, и мы не отставали ни на шаг от нашего хозяина, боясь потерять его в толкотне. Пробившись ближе к горевшему строению, мы увидали пожарных, таскавших лестницы, веревки, топоры; другие пожарные кричали и распоряжались; из гостиницы выносили разные вещи; из окон верхних этажей непрерывно сыпались узлы с вещами. Одно зеркало ушибло руку господина Мориса; тяжелый узел платья чуть не придавил его, но он не обращал на это никакого внимания. Я слышал по его голосу, что он чем-то сильно озабочен, хотя я в тесноте не мог видеть его лица, – я боялся взглянуть вверх, чтобы меня не отделили от него, как это уже случилось с Джимом.

– Все ли вышли из гостиницы? – услышал я громкий вопрос господина Мориса.

– Я посмотрю, – отвечал чей-то тоже очень сильный голос.

– Это пожарный Ватсон отправляется на разведку, кричали в толпе. – Не ходи, Ватсон! Больно сильно горит, погубишь себя.

Но, кажется, пожарный не слышал этих криков: он удалился с лестницей в руках.

– Где семья Монтачью? – снова крикнул господин Морис. – Не видал ли их кто?

– Господин Морис, – раздался около нас испуганный голос Чарли Монтачью. – Где папа?

– Не знаю, – отвечал господин Морис. – Где ты его оставил, Чарли?

С этими словами он взял за руки мальчика и притянул его к себе.

– Я спал с папой в нижнем этаже. Вдруг кто-то отворил нашу дверь и крикнул: «Пожар в гостинице, одевайтесь скорей и выходите!» Папа велел мне одеться, а сам побежал наверх к маме.

– Где же была мама?

– Мама перешла наверх, подальше от шума, в тихий номер, недалеко от комнат прислуги. Она ведь была нездорова, и ей нужен был покой.

Господин Морис побледнел, услыхав слова Чарли.

– Мне жарко! Здесь так шумят! – жаловался Чарли и расплакался. – Я хочу пойти к маме!

Господин Морис лаская бедного мальчика, отошел с ним в сторону от пожара и толпы.

Вдруг послышался раздирающий крик. Я узнал голос итальянца. Он умолял помочь ему отстоять строение, где находились его звери; огонь уже угрожал и ему.

– Жизнь людей – дороже! – отвечали ему с разных сторон. – Надо прежде всего спасать людей!

Но были и другие голоса, кричавшие: «Стыдитесь! Надо спасать и несчастных зверей!»

В эту минуту кто-то объявил, что в верхнем этаже остались люди. Из одного окна слышны были вопли служанки. Огонь и дым между тем усилились. Воздух накалился. Я не удивился тому, что с Чарли сделалось дурно; он упал бы, если бы господин Морис не подхватил его на руки и не унес подальше.

Он положил его на боковой дорожке и побежал к трубе за водой. Спрыснув Чарли, он расстегнул ему ворот, и мало-помалу мальчик пришел в себя. Он был нежный ребенок, не привыкший все переносить, как наши мальчики.

Господин Морис содрогался каждый раз, как раздавался чей-нибудь крик с места пожара; лицо его было смертельно бледно.

– Господи, помоги несчастным! – повторял он то и дело.

Но вот до нас донеслись такие ужасные крики, которые не походили на человеческие, то ревели звери. Видно, огонь добрался и до них. Господин Морис хотел бежать туда, но опять опустился подле мальчика и крепко прижал его к себе.

– Ужасно, ужасно! – проговорил он.

Я не боялся огня: мальчики приучили меня тушить лапой горящую бумагу. Мне показалось, что я могу чем-нибудь помочь зверям, и я побежал за угол в ту сторону, где находилось их помещение; меня поразили жалобные стоны, которые слышались оттуда: несчастные звери звали своего хозяина, голоса их напоминали отчаянный плач детей в смертельной муке.

Я весь задрожал и, не будучи в состоянии смотреть на такое мучение, побежал назад к хозяину. Мне что-то попалось под ноги. Я посмотрел и увидел, что это был большой попугай, похожий на Беллу; он казался мертвым, но он был только ошеломлен дымом. Я вспомнил, что, как говорили, у итальянца в зверинце был ученый попугай. Я схватил его в зубы и принес к господину Морису. Он завернул его в носовой платок и положил подле себя.

После этого я сидел не шевелясь около хозяина; я дрожал всем телом. Никогда я не забуду этой страшной ночи. Казалось, что прошли многие часы с тех пор, как мы здесь, но на самом деле прошло еще немного времени. Скоро вся гостиница стояла в огне; дыму было очень мало. Все внутри выгорело, пламя не находило больше пищи.

Пожарные и публика отступили и смотрели теперь молча на огромный пылающий костер. Кто-то медленно подошел к нам. Это был господин Монтачью.

Я раньше видел его; это был господин всегда очень хорошо одетый и тщательно причесанный. Теперь лицо его было черное от сажи; волосы спереди совсем обгорели, платье висело на нем лохмотьями. Господин Морис, увидев его, вскочил.

– Где ваша жена, Монтачью? – воскликнул он.

Господин Монтачью ничего не ответил, он только указал на горевший дом.

– Не может быть! Нет ли ошибки? Ваша молодая жена! Это невозможно!

Господин Морис трясся как в лихорадке, говоря это.

– Сомнений нет, – тихо возразил Монтачью, – она сгорела. Дайте мне мальчика.

Чарли опять упал в обморок. Отец взял его на руки и повернулся, чтобы идти.

– Монтачью! Мое сердце разрывается за вас, – сказал мой хозяин. – Не могу ли я в чем-нибудь помочь вам?

– Нет, спасибо, – отвечал господин Монтачью и ушел с сыном.

Я только собака, но и я понял, каким отчаянием звучали его слова.

Глава XXV
БИЛЛИ И ИТАЛЬЯНЕЦ

Ждать нам было больше нечего; мы отправились домой. Хотя уже было за полночь, госпожа Морис не ложилась спать; она отворила дверь, и я, совсем измученный впечатлением пожара, вошел с хозяином в дом.

– Не шуми, – сказала госпожа Морис мужу. – Лора и мальчики спят. Я нарочно их не будила. Ну что, сильный пожар? Гостиница горит?

Господин Морис опустился в кресло и закрыл лицо руками.

– Что с тобой, Вильям? – воскликнула его жена тревожно. – Говори, пожалуйста! Ты не получил ушибов?

Она поставила свечку на стол и села подле мужа.

Он открыл лицо. По щекам его текли слезы.

– Десять жизней человеческих погибло, – сказал он, – в том числе и госпожа Монтачью.

– Неужели, Вильям? Как это ужасно!

Госпожа Морис была сильно потрясена известием. Муж ее не мог сидеть на месте, он заходил взад и вперед по комнате.

– Зрелище было ужасное, Маргарита, – сказал он. – Не дай Бог когда-нибудь увидеть подобное. Помнишь, как я восставал против этой безобразной постройки. Настоящая мышеловка! Кругом просторные улицы, невысокие дома. К чему они возвели эту вавилонскую башню? За это Богу ответят люди. Подумай об этой бедной женщине. Какая ужасная смерть!

– Где она была? Как это случилось? А ее муж и Чарли спаслись? – спрашивала госпожа Морис упавшим голосом.

– Да, Чарли и господин Монтачью успели благополучно выскочить из гостиницы. Мальчик переживет несчастье, у него вся жизнь впереди, но бедный Монтачью – конченный человек. Ты знаешь, как он любил жену. О, Маргарита, когда люди перестанут быть дураками? Подумай о всех остальных жертвах пожара. Эти люди были так же дороги кому-нибудь, как и госпожа Монтачью своему мужу и ребенку. Сколько горя, сколько страданий, оттого, что люди нелепо устроили свою жизнь!

Бедный господин Морис казался совершенно измученным и больным; жена его не стала больше говорить о пожаре, но занялась растопкой камина и заварила чашку горячего чая. Потом она уговорила мужа лечь на диване и сама с ним просидела до зари. С наступлением света она убедила его лечь в постель.

Я ходил по пятам за хозяйкой. После всего виденного, после страха, который я испытал, было особенно отрадно чувствовать себя в хорошем доме с добрыми людьми. От удовольствия я тыкался мордой в колени хозяйки. Она раз наклонилась ко мне, взяла мою голову в руки и сказала:

– Милый Джой, жизнь наша полна горя и всяких испытаний.

Утром, до чая, мальчики ходили в город и вернулись оттуда со всеми подробностями о пожаре. Загорелось, говорят, наверху, где веселая компания подвыпила за картами и опрокинула лампу. Вместо того, чтобы сейчас же позвать ближайшую помощь, они побежали за прислугой вниз, а в это время огонь разошелся и скоро перешел в передний фасад, туда, где находились госпожа Монтачью и женская прислуга гостиницы. Господин Монтачью прибежал спасать жену, но в коридоре было уже столько дыму, что он не смог дойти до ее двери, сколько ни старался, и его вытащили сверху в полубессознательном состоянии. Несчастный, говорят, заперся с сыном в квартире, которая имелась при конторе, и никого не пускает к себе. Когда он снова появился среди людей, его нельзя было узнать: он весь поседел и вдруг совсем состарился.

Почти все лошади, принадлежавшие гостинице, сгорели; только немногих удалось вывести с завязанными глазами.

Итальянца мальчики нашли сидящим на пустом ящике; он молча смотрел на дымящиеся развалины гостиницы; слезы текли по его щекам. Он оплакивал своих друзей: лошадей, гуся, обезьян, коз и собак. У него остались одни птицы, благодаря тому, что ему было разрешено держать их в своем номере. После целой жизни трудов и лишений бедняк очутился в полном разорении. В конце разговора выяснилось, что и попугая итальянец считает сгоревшим, а эта птица, по его словам, умела отвечать на сорок вопросов, и кроме того, могла узнавать время на часах.

Джек Морис объявил ему, что попугай спасен и находится у них в доме, что он вполне невредим, но отчаянно ссорится с их домашним попугаем Беллой. Услыхав эту добрую весть, старик, говорят, немного ободрился.

Мальчики скоро выведали, что он еще ничего не ел; тогда они сходили в ресторан и принесли ему завтрак, чем необыкновенно тронули старика. Говорят, у него слезы капали в чашку с кофе. Он рассказывал, как у него сердце разрывалось, когда его дорогие звери ревели, а он не мог их спасти.

Мальчики после чая ушли в школу, но Лора весь день сидела дома, грустная и молчаливая. Она ни за что не могла приняться. И родители ее тоже все разговаривали о пожаре; они не могли привыкнуть к мысли об ужасной смерти госпожи Монтачью.

Вечером господин Морис пошел в город, чтобы устроить итальянца на ночь. Вернувшись оттуда, он сказал, что узнал настоящие годы итальянца. Оказалось, что он вовсе еще не так стар, и когда господин Морис обнадежил его, что можно будет в городе собрать для него денег, он очень обрадовался, говоря, что в таком случае приобретет новых зверей, конечно, не так много, как прежде, и обучит их всяким фокусам, что даст ему кусок хлеба на будущее время.

– Мы не можем серьезно помочь ему деньгами, – сказал господин Морис в заключение, – чем же мы можем поддержать его? Мы можем пожертвовать ему кого-нибудь из наших любимцев, например, Билли. Собачка прерасторопная и еще очень молодая. Итальянец скоро сделает из нее ученую собаку.

Дети Морисы молчали. Все они очень любили маленького Билли, и мысль о разлуке с ним не пришлась им по сердцу, но после довольно долгого молчания Лора, наконец, сказала:

– Пожалуй, мы в самом деле должны отдать Билли итальянцу. Человек он добрый, нашему милому Билли не будет плохо жить у него; мы все видели, как его любили все его звери. Пусть Билли поможет бедному итальянцу. Трудно будет нам расстаться с ним, но делать нечего.

Морисы долго обсуждали этот вопрос, но кончилось тем, что Билли перешел к итальянцу, который приходил за ним к нам и долго благодарил семью Морисов за их подарок. Наш Билли отнесся очень благосклонно к своему новому хозяину, который с ним особенно ласково обошелся. Стараниями господина Мориса было собрано довольно много денег в Ферпорте в пользу погорельца. Он не знал, как выразить свою глубокую благодарность и обещал писать о том, как Билли обживется на новом месте.

Глава XXVI
КОНЕЦ МОЕЙ ИСТОРИИ

Хотел я рассказать по порядку все, что со мной случилось год за годом, но теперь вижу, что это невозможно. Мне пришлось бы написать такую длинную книгу, которая надоела бы моим молодым читателям. Я не стану говорить о том, как выросли и возмужали Лора и ее братья: я только остановлюсь на последних происшествиях моей жизни, а потом уйду в свою корзину спать. Я теперь старик и скоро устаю.

Прошло двенадцать лет с тех пор, как меня, годовалого щенка, принесли в дом к Морисам. Теперь я больше не живу в доме Морисов, а – у моей дорогой Лоры, которая вышла замуж за Гарри Грей четыре года назад и поселилась с мужем в Лощинной ферме вместе с господином и госпожой Вуд. Ее родители тоже переехали сюда и занимают небольшой дом подле самой фермы. Господин Морис состарился и больше не служит. Мальчики разбрелись по белому свету. Джек женился и тоже в нашем соседстве хозяйничает на ферме. Его жена ворчит на сельскую жизнь, но я думаю, что она говорит это несерьезно, потому что вид у нее совершенно довольный и счастливый.

Старые друзья Морисов посещают их; в том числе я вижу иногда господина Монтачью и его сына Чарли с любимой собакой Бриском, сделавшейся еще более дряхлой, нежели я. Мы с ней часто греемся на солнышке на нашем большом балконе и слушаем как Морисы вспоминают прошлое. Нас веселят эти воспоминания, от которых нам кажется, что мы молодеем.

Летом все мальчики приезжают сюда, и тогда у нас становится шумно и весело. Господин Макевель тоже заглядывает к нам каждое лето.

Несколько лет назад нашу деревню посетил итальянец Беллини с новой труппой ученых зверей: их было меньше прежнего, но они оказались такими же искусными актерами. Лора и ее друзья отправились на представление, и Лора потом рассказывала, как ее до упаду смешил маленький Билли со всеми своими фокусами.

Итальянец баловал Билли больше всех остальных зверей. Он пришел к нам на ферму и привел с собой Билли, который не очень чванился с нами, старыми его друзьями – с Джимом и со мной – несмотря на избалованность и общий успех. Пробыв недолгое время в наших местах, итальянец уехал со своим зверинцем, и мы до прошлой зимы имели о них только хорошие вести.

Но прошлой зимой Лора получила письмо от сестры милосердия из больницы в Нью-Йорке, извещавшей ее о том, что итальянец серьезно болен и поручил написать госпоже Грей, что зверей своих он распродал всех, кроме Билли, которого он после смерти завещал ей. Он просит передать ей и ее семье его неизменную благодарность за сочувствие и помощь, некогда оказанные ему.

Вскоре затем к нам привезли нашего Билли. Он страшно похудел и все тосковал по хозяину. Однажды Лора прочла вслух известие о смерти Беллини. Лора заплакала, говоря это, а Билли, вскочивший при имени хозяина, опять свернулся на своем месте. Он отлично понял, что сказали, и с той минуты больше не прислушивался, словно ожидая кого-то. Он еще протосковал несколько дней, а потом тихо кончил жизнь. Его похоронили в нашем саду, и Лора часто вспоминает о нем.

Белла жива до сих пор и такая же веселая птица, как была и прежде. Я слышал, что попугаи живут очень долго; некоторые достигают, говорят, столетнего возраста. Когда я хожу к бывшим моим хозяевам, попугай подтрунивает над моей старостью: он заметил, что я стал плохо видеть и вообще слаб.

– Не робей, Джой! – кричит он, завидев меня. – Держи голову высоко. Не надо выходить в тираж!

Кто научил его этим странным прибауткам? Все в семье заметили, что после каждого посещения Неда Мориса попугай нам говорил особенно задорные словечки.

Я очень рад, что доживаю последнее время жизни в деревне Риверсдэли: в Ферпорте было хорошо, но не так привольно, как здесь. Каждое утро я гуляю на солнышке, хожу к коровам и лошадям или смотрю на кур, как они клюют зерно. Здесь счастливый уголок, и я надеюсь, что моя дорогая хозяйка Лора будет еще долго жить в этом счастливом уголке после того, как я уйду из него.

Мало что беспокоит меня. Поросята иногда обижают меня тем, что вырывают кости, которые я закапываю с осени, но, впрочем, это пустяки. Мне дают столько хороших костей, что я мог бы поделиться ими со многими городскими голодными собаками.

Еще ручная белка Гарри дразнит меня; она знает, что ноги у меня одеревенели, и нарочно прыгает совсем близко от меня, чуть не задевая хвостом по носу; она знает, что я не могу за ней погнаться, но я не очень-то на это обижаюсь.

Кошка Мальта еще жива, а крыса Дэви умерла; мой старый приятель Джим тоже исчез из нашего семейного кружка. В один прекрасный день прошлым летом его не могли нигде найти. Морисы сделали объявление, обещая хорошую награду тому, кто его приведет, но он так и не явился. Я думаю, что он почувствовал близость смерти и, не желая огорчать Лору, скрылся где-нибудь, чтобы не видели его последних минут. Джим отличался всегда заботливостью.

Не скажу того же про себя: я бы не мог удалиться от Лоры, хотя бы с целью умереть незаметно. Мне представляется, что страдания и тяжесть последних минут покажутся мне легче, если в это время нежное лицо Лоры наклонится надо мной.

Лора так же мягка по отношению ко всем и ко всему на свете, как бывала прежде.

Однако, пора кончить. Прощайте, девочки и мальчики, которые читали историю моей жизни!

Я думаю, что и собака может пожелать вам всего, всего лучшего на свете. Если мне удалось показать вам, насколько звери привязываются к своим хозяевам и забывают себя, служа им, тогда я могу сказать себе, что не напрасно рассказал про себя.

Еще одна последняя просьба:

Мальчики и девочки, будьте милостивы к зверям не потому только, что это ничего не стоит, а потому, что так надо.

Ведь их создала та же всемогущая рука Творца, которая дала жизнь всем тварям на земле!