Текст книги "Красавец Джой"

Автор книги: Маршал Саундерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава XIX
МАКЕВЕЛЬ И ГАРРИ

На Макевеле было надето легкое пальто с большими карманами. В ответ на просьбу госпожи Вуд, он похлопал рукой по обоим карманам и сказал:

– Нет, сегодня они пусты. Я их осматривал перед заседанием.

В ту минуту послышался громкий визг.

– Да это моя гвинейская свинка! – воскликнул он и вытащил пестрого зверька из кармана. – Я совсем забыл про нее. Бедный зверек, я ушиб тебя?

Он нежно приласкал крошечное животное.

Я с удивлением рассматривал Макевеля, и он мне очень понравился. У него было нежное лицо, как у девушки, обрамленное золотистыми кудрями. Вдруг я увидал какое-то странное существо, выглянувшее из его другого кармана. Я ничего подобного еще не видывал. Туловище было зеленоватое, длинное и тонкое, как тросточка, странные глаза блестели, но всего удивительнее был тоненький язычок, который двигался с быстротой молнии. Мне казалось, что язычок хочет достать меня; я заволновался и громко залаял.

– Что с тобой, Джой? – спросила госпожа Вуд. – Свинка тебя не тронет.

Я не свинки боялся. Странная тварь продолжала угрожать мне своим острым языком, но никто ее не замечал.

– Однако, скоро шесть часов, – заметила госпожа Вуд, – идемте чай пить.

Макевель засунул свинку в карман, оперся на свои костыли, и мы все двинулись домой. По дороге Макевель оставил свинку на своей квартире, а про другое животное он, очевидно, совершенно забыл.

Я все наблюдал нового знакомого. Какое у него было счастливое и оживленное лицо, несмотря на то, что он был калека! Годами он казался намного старше Лоры. Он говорил, что звери добрее людей. «Они никогда не насмехались над моей хромотой, – говорил он, – никогда не сердились на меня за мою медленную походку».

Потом они разговаривали о многом неинтересном для меня. Я перестал слушать, и весь ушел в заботу о Лоре. «Ну, как эта зеленая тварь бросится на нее?» – думал я. Самое для меня страшное заключалось в том, что я не знал, какой это был зверь.

– С Джоем что-то неладное, – заметила Лора, когда мы вошли в нашу аллею. – Что такое, старина? – обратилась она ко мне и протянула руку, которую я тотчас лизнул.

Как мне захотелось говорить в эту минуту! Иногда мне очень хочется иметь человеческий язык, а в другое время нет. Хорошенько поразмыслив, я думаю, что недурно не иметь возможности говорить глупости.

Дома нас ожидало большое удовольствие: в передней стояли сундук и чемодан, при виде которых госпожа Вуд радостно воскликнула:

– Мой милый мальчик приехал!

Гарри – это был действительно он – вышел навстречу матери и обнял ее, потом он поздоровался с Лорой и Макевелем. Все уселись на балконе, а я лег подле Лоры и рассматривал моего избавителя. Он переменился: возмужал и похорошел. Между ним и матерью была, как видно, нежная привязанность, а также между Лорой и им. Лицо его особенно сияло, когда он обращался к матери и к Лоре.

– Что это за собака? – вдруг спросил он, взглянув на меня.

– Неужели ты ее забыл, Гарри? – сказала Лора. – Ведь это «Красавец Джой», которого ты спас от молочника.

– Не может быть! – воскликнул удивленный Гарри. – Неужели из того несчастного, грязного комочка костей и кожи вышла такая славная, здоровая собака? Поди сюда, Джой! Помнишь ты меня?

Конечно, я отлично помнил его и лизнул его руку, глядя на него с благодарностью.

– Да ты, действительно, почти красавец теперь, – сказал он ласково. – И сильный, должно быть, судя по складу. Ты похож на хорошего бойца. Впрочем, Лора, верно, не позволяет тебе воевать, даже если бы ты и захотел.

Госпожа Вуд пошла готовить чай, а Лора расспрашивала Гарри об его студенческих занятиях.

– Что вы намерены делать по окончании университета, Грей? – спросил его Макевель.

– Намерен поселиться здесь, – отвечал Гарри.

– То есть быть фермером? – спросил его приятель.

– Да, а что?

– Нет, ничего, – отвечал Макевель, – но я думал, что вы выберете какую-нибудь другую службу.

– Все города переполнены, – возразил Гарри, – а в деревне нам недостает людей. По-моему, нет лучшего занятия, как деревенское хозяйство. Я не люблю города. Жара, духота, пыль, теснота, суета – от всего этого можно задохнуться. Представьте себе, что я продам свою часть земли, выручу несколько тысяч долларов и пойду на какую-нибудь службу в городе. Я не имею особенных дарований, чтобы выдвинуться вперед, не говоря о том, что это мне и не по душе. И что же вышло бы? Будучи каким-нибудь чиновником или адвокатом, я бы стал жить в глухом переулке, никогда не видя ни деревца, ни цветочка, не имея зверя, за которым я мог бы ухаживать! То и другое – недоступная роскошь в городе. Нет, я согласен с одним любимым моим писателем, который говорит, что почти никто не выигрывает от переселения в город из родной деревни. Город, конечно, представляет удовольствие для богатых людей, но я пришел к убеждению, что богатство – очень опасная вещь. Я думаю, что благоденствие страны зависит от сельских жителей, которые редко достигают богатства и также редко впадают в нищету. Мы, фермеры, стоим как раз между этими двумя разрядами людей.

– Большинство фермеров, однако, ведут трудную, скучную жизнь, – заметил Макевель.

– Это правда, – отвечал Гарри, – но дело в том, что деревенская жизнь не так устроена, как должна бы быть. Деревню можно сделать гораздо привлекательнее.

Макевель улыбнулся.

– Привлекательная жизнь в мелких хозяйственных заботах! Что-то странно, Грей! – сказал он. – Расскажите нам, пожалуйста, чем же это вы хотели украсить сельскую жизнь?

– Во-первых, – сказал Гарри, – я бы хотел искоренить из души сельского жителя то зло, которое ему вредит столько же, сколько и городскому обитателю. Весь народ наш страдает от него.

– Какое же это зло? – спросил Макевель с любопытством.

– Жажда к наживе, к деньгам, – сказал Гарри. – Фермер в погоне за золотом работает через силу, изводит себя телесно и душевно, а молодежь, видя этот способ наживания состояния, получает отвращение к сельскому хозяйству и бежит в города, надеясь так найти если не работу по своим вкусам, то приятную жизнь.

Макевель слушал с интересом речи Гарри.

– Правда, что замечается большой отток молодых людей из деревни в города, – сказал он, – но какие же меры вы предлагаете для борьбы с этим?

– Вот что я бы сделал, – сказал Гарри. – Я бы преобразил нашу фермерскую жизнь так, чтобы молодые люди и девушки не уезжали из деревни. Надо работать, много работать – слов нет. Но надо и отдохнуть и повеселиться после работы. Вот за чем стремится молодежь в города. Веселье – естественная ее потребность. И этого вполне можно достигнуть в деревне. Если бы фермеры довольствовались меньшими барышами, они могли бы строить свои дома ближе друг от друга. Их дети могли бы видаться. Можно было бы устроить общественные клубы, где молодежь могла бы получать книги в библиотеках, а в определенные дни собираться вместе, чтобы почитать, потолковать, повеселиться. Фермеру теперь, главное, недостает книги, журнала, газеты. Я бы уговорил каждого получать газеты и таким образом обновлять мысли, участвуя в общих делах, а не в своих только местных.

– Все это прекрасно! – воскликнул Макевель, смеясь. – Но я думаю, прежде всего пришлось бы починить дороги. Представьте себе, Грей, фермера с семьей, отправляющегося на вечер по теперешним дорогам после весеннего дождя! Я вижу эту картину: экипаж завяз в непроходимой грязи, а до дома осталась еще миля!

– Правда, дороги – важный вопрос, – сказал Гарри. – Знаете, как мы с отцом его решаем? Мы прежде участвовали в собраниях, обсуждающих способы исправления дорог, но там велись только нескончаемые споры о том, сколько надо купить машин для выкорчевывания пней, да сколько надо нанимать землекопов; важнее ли иметь в виду только практические потребности фермера или строить дороги по всем правилам инженерной науки. Нам надоело слушать эти толки, и мы решили сами взяться за дело. Хорошие дороги – важное условие для удобной жизни, а кроме того, они сохраняют силы наших извозных животных.

Глава XX
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ЗА ЧАЙНЫМ СТОЛОМ

Я наблюдал из-под стула Лоры за говорившими и видел, с каким одобрением Макевель смотрел на Гарри, слушая его, несмотря на то, что на словах он как будто немного посмеивался над ним.

Когда Гарри умолк, он воскликнул:

– Вы правы, Грей. Хорошие дороги, школы, библиотеки, собрания молодежи превратили бы деревню в чудесное место для всякого, и многие покинули бы город ради такой деревни. Ведь люди идут в города не только за лучшим заработком, но и за развлечениями, которые им сулит город.

– Вопрос, видите ли, не так прост, однако, – сказал Гарри, – мы невольно должны коснуться жгучего вопроса насчет капитала и труда. В Нью-Йорке, Макевель, мне пришлось работать в больницах. Там я немало видал не только немощных стариков, но и молодых людей, которых непосильная работа сломила во цвете лет. Тут были рабочие с шахт, плотники, каменщики и всякие другие люди, живущие всю жизнь тяжелым трудом. Они отдали жизненные силы на службу людям, а сами стали калеками. Перебиваясь со дня на день, оторванные от семей, они видели только труд и лишения, не имея никогда возможности уйти из этой жизни до тех пор, пока болезнь не свалила их. Нет, не так мы живем, как должны бы жить!

– Хорошо, Гарри! Я с тобой вполне согласен, – раздался за нами голос господина Вуда.

Гарри встал и предложил стул отчиму.

– Нет, спасибо! – сказал господин Вуд. – Твоя мать зовет всех к чаю. Горячие оладьи простынут и не будут вкусны.

Все пошли в столовую, и я за ними.

– Знаешь, Гарри, кто еще переселяется в город? – спросил господин Вуд.

– Кто? – спросил Гарри.

– Дан Вильсон. А он пьет и совсем обленился, опустился совсем. Я его видел сегодня. У него больная жена, и они очень бедствуют. Он сказал мне, что ему надоело рубить дрова, а в городе он надеется найти работу полегче.

Гарри задумался. Макевель заметил, что Дан Вильсон в городе совсем с голоду погибнет.

– Именно так, – сказал господин Вуд, садясь за стол и глядя на свои загрубелые от работы руки. – Я удивляюсь на нынешнюю молодежь, как она боится ручного труда. За книгами готовы сидеть до полного истощения сил; учатся, пока не станут похожи на пустую куколку, а здоровый ручной труд считают для себя старомодным, несовременным. Хотел бы я знать, как бы в здешней лесной глуши выросли все наши фермы и селения, если бы наши предки уселись на прибрежных скалах и углубились в чтение книг, придумывая способ жить, трудясь как можно меньше.

– Слушай, отец, – вступилась госпожа Вуд, – ты, кажется, нападаешь на современную молодежь. Разве Гарри сидит, сложа руки? Он такой же работник, как ты сам.

– Женское рассуждение! – воскликнул господин Вуд, смеясь. – Современное поколение в ее глазах – это сын, а прошлое – муж. Я, милая Гетти, не считаю всех нынешних молодых людей лентяями, но я спрашиваю тебя: скажи, чем будут живы все наши молодые чиновники и адвокаты, если Бог не пошлет нам побольше фермеров? Все слышишь теперь о том, что свет становится здоровее и добрее, а на самом деле мы вынуждены больше прежнего воевать и плодить преступников, должны объедаться, а то нашим студентам-медикам придется по окончании курса идти милостыню просить.

– Неужели вы против образования? – спросил Макевель.

– Нет, нет! Взгляните на Гарри, он учится изо всех сил, и я его за это хвалю. Но он останется простым фермером. Он лучше меня будет работать на земле, благодаря тому, что он больше моего знает. Образование – помощь всякому человеку. Я хочу сказать, что мы теперь слишком удалились от простого ручного труда наших дедов и отцов.

Занятые чаем и разговором никто не заметил, что я забрался под чайный стол. Я же не мог забыть моего страха и подсел ближе к Лоре, чтобы охранять ее от зеленой твари в кармане Макевеля.

Прошло не знаю сколько времени, как вдруг Лора вскрикнула. Я вскочил к ней на колени и увидал, что по скатерти ползет противное зеленое чудовище, как мне показалось прямо на Лору. Я вспрыгнул на стол, попал передними лапами в блюдо с желе, опрокинул задними тарелку с пирожками, но успел схватить зубами зеленую гадость как раз в середине ее туловища. Хвост ее застрял в молочном кувшине, а тонкий язык был угрожающе направлен на меня.

– Брось, брось, Джой! – испуганно крикнула мне Лора, между тем как Макевель ударил меня по спине, заставив выпустить врага из зубов.

Господин Вуд покатывался со смеху, госпожа Вуд с ужасом обозревала беспорядок, произведенный на ее столе. Лора велела мне сойти на пол и стала помогать тетке убирать со стола. Я чувствовал, что сделал что-то не совсем приличное, и, пристыженный, вышел в переднюю. Там Макевель сидел на диване и перевязывал спину своему любимцу полосками полотна, нарванными от носового платка. Он не знал, что хотя я схватил странное животное за спину, но старался не слишком поранить его. Макевель сердито взглянул на меня и сказал:

– Негодяй! ты исцарапал мою хорошенькую змейку.

Я так обиделся на его слова, что стал в угол, повернувшись головой к стене.

Спустя немного времени Макевель вернулся в столовую, и все собрались к чайному столу. Я слышал, как господин Вуд сказал веселым голосом:

– Послушайте, Макевель, собака поступила правильно: она хотела защитить свою хозяйку, и действительно, змеи бывают опасны. Где Джой? Джой, поди сюда!

Но я не трогался с места, пока Лора не пришла за мной.

– Милый ты мой старина! – сказала она, нагнувшись ко мне: – ты верно, знал, что змея сидит подле нас?

Ее слова утешили меня, и я пошел за ней в столовую, где господин Вуд посадил меня рядом с собой и стал угощать меня то тем, то другим кусочком. Макевель развеселился и болтал очень оживленно.

– Добрый Джой, – сказал он, – извини меня за то, что я был груб с тобой. Ты ведь не знал, что моя бедная змейка только искала что-нибудь поесть. Госпожа Вуд заколола мои карманы, и змея не выйдет больше оттуда. Знаете, госпожа Вуд, как моя змейка попала ко мне?

– Нет, – отвечала хозяйка, – вы мне не рассказывали этого.

– Прошлым летом я катался по реке и захотел отдохнуть. Я пристал к берегу в тенистой бухточке и привязал лодку. Вдруг до меня донеслись крики мальчиков из чащи деревьев. Я вышел посмотреть в чем дело. Оказалось, что несколько мальчиков, члены нашего союза, спорили с деревенским парнем, который бил змею. Они убеждали его, что есть змеи, которые не только вредны, но и полезны человеку, как истребители вредных для полей зверьков, вроде полевых мышей и других. Но парень упрямился: он говорил, что он поймал змею, что она его и что он имеет право ее убить. Я кончил их спор тем, что попросил змею себе. Мне показалось на первый взгляд, что она уже мертва. В надежде, что она оживет, я наложил травы в корму своей лодки, опустил на нее змею, после чего поплыл домой. Посредине реки я обернулся посмотреть на змею, а ее уже не было. Она выползла на борт, упала в реку и поплыла к берегу, откуда я ее взял. Я поплыл следом за ней. Видно было, что змея с трудом подвигается, поминутно высовывая голову из воды, озираясь, куда она плывет. Достигнув берега, она свернулась, выкидывая изо рта воду с кровью. Я тихонько поднял ее, привез домой и выходил. С тех пор я ее очень полюбил.

После чая госпожа Вуд и Лора помогли Адели убрать посуду. Потом все собрались в гостиную. День простоял жаркий, а к вечеру собрались тучи, и подул свежий ветер. Госпожа Вуд посоветовала затопить камин; вскоре вспыхнуло веселое пламя, вокруг которого расположились все.

Господин Макевель держал на ладони змейку перед огнем и старался завязать дружбу между нею и мной. Я, пожалуй, был готов познакомиться с ней по-приятельски теперь, когда я узнал ее историю, но она все отвертывала от меня свою смешную голову и грозила мне длинным языком.

Скоро послышался шум хлопавших об окна капель дождя. Госпожа Вуд предложила Макевелю остаться у нас ночевать.

Ему приготовили комнату рядом с комнатой Гарри.

Господин Вуд дал мне в этот вечер на прощанье вкусную баранью кость. Все разошлись спать. Я улегся на бараньей шкуре, служившей мне отличной постелью.

Не помню, долго ли я спал, но когда я проснулся, дождя не было слышно, луна ярко светила. Я выбежал во двор; было светло как днем, и можно было далеко все разглядеть. Я обошел двор и зашел с той стороны, куда выходило окно Лоры. Я каждую ночь по нескольку раз ходил дозором под ее окно. Только что я повернул в этот раз к месту моего ночлега, как увидел двигающихся по аллее двух маленьких белых зверьков.

Увидав, что я не страшен, кролик и курица прошли мимо меня – кролик впереди, а курица за ним; она была совсем сонная и еле двигалась.

Когда они подошли ближе, то я увидел, что это были кролик и курица. Мне показалось очень странным: зачем они в ночную пору забрели к нам? Ведь они были не здешние. Я выбежал на дорогу и стал перед ними.

Курица закудахтала и, раскрыв крылья, налетела на меня. Я посторонился, вспомнив мою недавнюю ошибку со змеей. Надо сказать, что по запаху зверей я догадался, что они принадлежат Макевелю. «Верно, они его разыскивают», сообразил я.

Увидав, что я не страшен, кролик и курица прошли мимо меня – кролик впереди, а курица за ним; она была совсем сонная и еле двигалась. Кролик пресмешно двигался: он то и дело останавливался, становился на задние лапы и нюхал воздух, быстро шевеля во все стороны носом.

Странные посетители обошли вокруг дома; кролик все нюхал и останавливался, пока не очутился подле комнаты Макевеля; дверь из нее была приотворена на балкон; кролик пролез в щель двери и исчез за нею. Курица постояла, постояла, потом, видя, что кролик не возвращается, вспорхнула на спинку кресла, стоявшего на балконе, и тотчас сложила голову под крыло.

Я вернулся на свою постель, уверенный, что эти звери не сделают ничего дурного.

Утром, когда я гулял около дома, я услыхал громкий смех из комнаты Макевеля. Оказалось, что он и Гарри сейчас только заметили пришедших ночью гостей. Гарри позвал мать полюбоваться на необыкновенную парочку, отыскивающую своего хозяина.

Он дразнил Макевеля, говоря, что этак, пожалуй, с ним в гости придет целый зверинец. Господин Макевель рассказывал про эту хорошенькую белую курочку, его давнишнюю любимицу: она приехала с ним из Бостона, где с ней случилось следующее происшествие. Сидела она раз с цыплятами на дворе, когда вбежал маленький кролик, преследуемый собакой; он прямо сунулся под крылья, и с тех пор они стали неразлучными друзьями, так как Макевель взял и кролика и курицу на свое попечение.

Кролик проспал эту ночь на постели Макевеля.

Госпожа Вуд говорила, что в Макевеле есть какое-то особое очарование для зверей, и я этому не удивился: мне тоже он очень нравился.

– Не знаю, почему так, – сказал он, – я, кажется, ничем не стараюсь их очаровывать.

– Вы любите их, – отвечала госпожа Вуд, – а звери это всегда понимают.

Глава XXI
СЧАСТЛИВАЯ ЛОШАДЬ

Долго боялся я лошадей на ферме господина Вуда, но у них были такие добрые морды, они так ласково на меня смотрели, что я перестал испытывать страх. Больше всего меня привлекала лошадь Гарри – Флитфут. Эта была еще совсем молодая лошадка, на положении жеребенка. Раз я пошел к ней с Гарри и Лорой. Флитфут каталась по траве в тени дерева, но, завидев Гарри, она весело заржала, подбежала к нему и начала тыкать мордой в его карманы.

– Постой, – сказал Гарри, дай мне сперва представить тебя этой барышне. Поклонись ей. – С этими словами он сделал какой-то знак, по которому лошадь наклонила голову, роя землю передними ногами.

– Прекрасно! – сказал Гарри смеясь. – Ну, теперь познакомься с ее собакой. Я хочу, чтобы вы были друзьями. Поди сюда, Джой!

В присутствии Гарри я почувствовал большую смелость и стал прямо перед Флитфут, глядя ей в глаза. Хотя она была всеобщим баловнем жеребенком и считалась всеми еще молоденькой, но это была уже взрослая статная лошадка прекрасной гнедой масти, с красивой головой и чудными карими глазами. Они смотрели на меня, как человеческие глаза. Флитфут, по-видимому, хотела узнать, добрая ли я собака или задорная, как Бруно.

Я встал на задние лапы и потянулся к ней с самым ласковым выражением; она понюхала меня и довольно тряхнула головой. С этой минуты мы сделались друзьями. Я полюбил Флитфут, как любил своих старых друзей Джима и Билли.

Гарри дал Лоре сахару и сказал ей, чтобы она на ладони протянула его лошади. Флитфут осторожно брала сахар и грызла его, внимательно разглядывая Лору.

– Как эта лошадь умно смотрит! – воскликнула Лора.

– Да, она умна, как старая лошадь. Я ее очень заботливо воспитывал. По правде сказать, она привыкла ко мне, как собака, ходит следом за мной, обнюхивает все, что я трогаю, точно хочет понять, что я делаю.

– Твоя мать рассказывала мне, – сказала Лора, – что она прошлым летом нашла вас обоих на лужайке спящими: жеребенок положил голову на твое плечо.

Гарри улыбнулся и обнял лошадь за шею.

– Мы с тобой добрые товарищи, дружище! Да? Мне делается даже стыдно подчас, до того лошадь привязана ко мне. Когда я иду в деревню, она непременно тоже отправляется за мной. Люди смеются. Ведь ей уж четвертый год пошел. Она отлично ходит в упряжке. Мы сегодня поедем на ней в кабриолете.

– Куда мы поедем? – спросила Лора.

– Недалеко. Мне нужно съездить по делу отца. Мы вернемся раньше чая.

– Я очень рада с тобой ехать, – отвечала Лора. – Пойду надену шляпу.

– А мы с тобой отправимся в конюшню, Флитфут, – сказал Гарри и пошел к конюшенному сараю.

Лошадь и я последовали за ним. Пока Гарри закладывал лошадку, я вернулся на балкон и ждал Лору. Вскоре Гарри подъехал к балкону: кабриолет и сбруя – все было новенькое и блестело. Флитфут помахивала своим красивым густым хвостом, отгоняя докучливых мух, а сама повернула голову так, чтобы видеть, кто сядет в экипаж. Я стоял подле ее ног.

Лора вышла одетая для прогулки; она села рядом с Гарри, который что-то сказал, и лошадь побежала рысью, а я – за нею вдоль аллеи. Флитфут выражала мне свое удовольствие, время от времени наклоняя голову ко мне. Я чувствовал себя вполне счастливым. Лошадь была рысистая, но Гарри не давал ей полного хода.

– Ты не любишь слишком быстрой езды? – спросила Лора.

– Нет! – отвечал Гарри. – Я нахожу, что рысистые лошади ни к чему в сельском хозяйстве. Нам нужны сильные лошади, выносливые и с большим ходом, а рысистые лошади только соблазняют молодежь участвовать в бегах.

– К кому мы едем? – спросила Лора.

– К одному англичанину, который поселился на лесном участке недалеко отсюда; он, кажется, ничего не смыслит в деле, белоручка и на нас, рабочих фермеров, смотрит с презрением. Отец кое в чем помог ему. Он говорит, что англичанину надо так же помогать, как и нашему брату, американцу.

– Да не только англичанину, – воскликнула Лора, – но и китайцу, негру и всякому человеку, все равно, кто бы он ни был! Надо стараться утверждать всеобщее братство, Гарри.

– Конечно, Лора! – отвечал Гарри, и я видел, что он с восхищением посмотрел на Лору.

– Расскажи мне про этого англичанина, Гарри, – сказала Лора, помолчав немного.

– Да о нем нечего рассказывать, – отвечал Гарри. – Он ни с кем не водит знакомства и только изредка появляется в деревне, куда он ездит за провизией. Он, как я уже сказал, на всех нас смотрит свысока.

– Отчего? – спросила Лора.

– Потому, что он считает себя барином, а нас простолюдинами. Конечно, отец не умеет так ухаживать за дамами, как этот англичанин, не умеет отвесить такого поклона, не одевается во фрак к обеду. Главное же, мы не можем ничего верного сказать про нашего прапрадеда. Подумай, можем ли мы равняться с таким родовитым господином, как этот англичанин?

Лора засмеялась.

– Как это все странно и смешно! – воскликнула она и весело взглянула на своего двоюродного брата.

– Неужели он и тебя презирает? Ведь ты немало учился! – спросила она.

– Будь в том уверена, – отвечал Гарри, вторя ее смеху.

Мы между тем миновали берег реки и луга и ехали теперь чащей леса. Дорога была плохая. Лошадь осторожно выбирала места.

– Зачем же этот важный господин поселился в такой глуши? – спросила Лора.

– Право, не знаю, – отвечал Гарри. – Отец думает, что прошлое его скрывает что-нибудь нехорошее, зачем бы он стал жить таким нелюдимом? Ведь заболей он, около него не будет живой души. Теперь уж давно его и в деревне не видали. Мы слышали о нем последний раз, когда он приезжал в банк за деньгами. Отец хотел бы с него долг получить, я за этим и еду к нему. Вот и въезд во владения англичанина.

Мы подъезжали к изгороди, вход в которой был загорожен двумя жердями.

Гарри сошел с кабриолета, снял перекладины и велел Лоре въехать. Перед изгородью стояла большая глубокая лужа, в которой Гарри замочил ноги.

– Какой плохой хозяин! – воскликнул он. – Хоть бы засыпал это болото.

Нам пришлось ехать шагом по неприглядной и дурной дороге: кругом был запущенный кустарник вперемежку с деревьями; солнце едва проникало в эту заросль. Глушью и заброшенностью веяло отовсюду.

– Можно ли до того запустить свое имение! – сказала Лора. – Берегись, Гарри, ветки исцарапают тебе лицо.

– Лень заела этого господина! – сказал Гарри с негодованием. – Ну, слава Богу, доехали!

Мы остановились на прогалине леса. Тут валялись бревна, щепки, а в нескольких шагах я увидел грубую, некрашенную постройку. Входная дверь была отперта и заложена палкой. Стекла в окнах были разбиты; весь дом выглядел грустно и уныло. Я еще никогда не видал такого невеселого места.

– Мне кажется, тут никого нет, – сказал Гарри. – Странно, где же он? Подержи лошадь, Лора, я пойду посмотрю.

Гарри подвинул кабриолет к маленькому бревенчатому сарайчику, который, видно служил здесь конюшней. Я лег подле кабриолета.