Текст книги "Опаленные страстью"
Автор книги: Марша Кэнхем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
– Я ни для кого не хочу быть обузой, даже в последние годы жизни. – Флоренс промокнула уголки глаз кружевным платочком. – Доктора говорят, что будет чудом, если я доживу до дня Святого Михаила, это меньше двух месяцев. Они лечат меня пиявками, когда я бываю парализована, но это приносит только временное облегчение.
– Парализована? – с тревогой спросил Энтони.
– Да, – печально кивнула Флоренс. – И я тогда совсем плохо соображаю. Это случается в самый неожиданный момент.
– Понимаю. Ну, маме я могу отправить сообщение и объяснить сложившуюся ситуацию. – Он осмотрел комнату, ветхую мебель, темные стены и вздрогнул. – Естественно, – добавил он, не пытаясь скрыть отвращение, – я тоже останусь и помогу чем смогу.
Флоренс опять заулыбалась.
– Конечно, оставайся. Здесь не меньше дюжины комнат, которые вот уже несколько лет пустуют. Ту, где ты поселишься, можно хорошенько убрать, и она будет в полном порядке. Дождей сейчас нет, и вам, джентльмены, здесь будет удобно. Летучие мыши, как выяснила моя внучка, не проблема, если держать шторы закрытыми и стелить коврики на подоконники. А вы, сэр, извините, запамятовала ваше имя?..
– Бэрримор, – подсказал маркиз, придя от услышанного в еще больший ужас, чем Энтони.
– Я знала одного Бэрримора. Не то мясника, не то мусорщика. Он таскал апельсины из детских рождественских корзин. Это было так давно, что даже лицо его стерлось из памяти. Он был, разумеется, старше вас – пожалуй, ровесником вашего прадеда. А ваш прадед наверняка не был мусорщиком, не так ли?
– Нет, мадам, он не был мусорщиком. Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством в такое смутное время. Фэрчайлд, можно тебя на минуту? – обратился он к Энтони.
Энтони вскочил с места.
– Конечно. Дамы, вы нас простите?
Он слегка поклонился, и они с Барримором отошли к окну.
Аннели наклонила голову и едва слышно произнесла:
– Извините, бабушка, но ничего другого я не могла придумать.
– Все ясно, – так же тихо ответила Флоренс. – Насколько я понимаю, этого Бэрримора мама и прочит тебе в мужья?
Аннели вскинула голову. Ее огромные синие глаза блестели.
– Она уверяет, что он для меня блестящая партия.
– М-м. Он, несомненно, богат, знатен, красив. И она полагает, что ты должна быть благодарна судьбе за то, что он обратил на тебя внимание?
– Это она мне говорила тысячу раз, – мрачно сказала Аннели.
– А ты тысячу раз отказывалась… Поэтому она и прислала тебя сюда? В наказание? – Флоренс сжала ее руку. – Только скажи – и я прикажу Уиллеркинзу принести охотничье ружье.
– Мне… нужно время, чтобы подумать, – ответила Аннели.
– Подумай и прими мудрое решение. Все предусмотрено. – Флоренс подмигнула ей, явно наслаждаясь конспирацией. – Этот старый дурак однажды чуть было не прострелил себе ногу, пытаясь почистить пистолет Брума.
Аннели, взволнованная создавшимся положением, не забывала и о другом «госте».
– Мистер Олторп очнулся, бабушка, – тихо сказала она. – Мы успели немного поговорить, и… – она бросила взгляд через плечо, желая убедиться, что мужчины их не слышат, – и он сказал, что ничего не помнит.
– Даже то, как очутился на берегу?
– Вообще ничего. Ни где он находится, ни кто он; не помнит, чем занимался перед тем, как его выбросило на берег.
– Как странно. Никогда о таком не слышала. Нет, вообще-то слышала: как-то один моряк сказал, что потерял память после тяжелой лихорадки в море. Но я думаю, это случилось из-за того, что его жена в Плимуте узнала о его другой жене, в Портсмуте. Значит, он ничего не помнит?
– Ничего. Даже своего имени.
– Очень странно, – пробормотала Флоренс, откинувшись в кресле, когда мужчины вновь присоединились к ним.
– Бэрримор предложил блестящий вариант, который должен всех устроить, – сообщил Энтони. – Он говорит, что в Торки, где он часто бывал по делам, есть отличная вилла с видом на бухту, всего в пяти милях отсюда. Мы можем там поселиться. Если понадобится, успеем прийти вам на помощь, но не будем докучать своим присутствием. А я немедленно отправлю маме письмо, объясню ситуацию и попрошу подождать еще несколько дней.
Флоренс ответила радушной улыбкой.
– Вам ведь не нужно уезжать прямо сейчас? Вы останетесь на обед, не так ли? Поскольку у меня почти не осталось зубов, я могу есть только пюре из репы и суп. Но Милдред может поймать ржанку и приготовить на обед.
– Ах… – Энтони поймал взгляд Бэрримора. – Нет. Нет, спасибо, бабушка. Мы довольно плотно позавтракали. И нам еще нужно заехать на почту отправить маме письмо.
Флоренс протянула Энтони руку для поцелуя и улыбнулась лорду Бэрримору.
– Было очень приятно познакомиться с вами, милорд. Надеюсь, мы еще встретимся.
Он взял ее руку, но целовать не стал.
– Буду ждать с нетерпением, мадам.
– Аннели, не будешь ли ты любезна проводить нас к выходу? – попросил Энтони.
Аннели поднялась. Мужчины поклонились Флоренс и вместе с Аннели спустились по парадной лестнице.
– Надеюсь, ты понимаешь, что свое недовольство мама выместит на мне, – сказал Энтони. – Кстати, что ты слышала об этой истории с Олторпом?
– То же, что и ты. Разыскивается злодей, ростом в семь футов!, ее шрамом над глазом.
– В предательстве, мисс Фэрчайлд, нет ничего смешного, – с каменным выражением лица заметил Бэрримор. – Впрочем, как и в остальных его преступлениях.
– А разве я сказала, что это смешно? – вскинулась Аннели, повернувшись к Бэрримору. Только сейчас она заметила, какие холодные и прозрачные у него глаза. Она давно хотела узнать, умеет ли он смеяться, а сейчас подумала, что он и улыбаться-то вряд ли умеет. Она представить себе не могла, что Бэрримор дрожит от прикосновения ее руки или улыбается, рассказывая ей о том, что в его воображении ангелы – это красавицы с темными волосами и глазами цвета штормового моря.
Поглощенная мыслями об Эмори Олторпе, Аннели не слышала, о чем спросил ее брат, и попросила повторить вопрос.
– Ты уверена, что с тобой ничего не случится? А то мне как-то не по себе, что я оставляю тебя одну.
– Пока причин для беспокойства нет, но, если хочешь, оставайся. Бабушка будет рада.
– В грязи и с летучими мышами? Нет уж, спасибо. Просто не понимаю, как ты все это терпишь.
– У меня хорошая комната, и я ни в чем не нуждаюсь.
– Нет. – Энтони покачал головой. – Эта обстановка не для меня, и я вряд ли переварил бы пюре из репы.
Аннели улыбнулась. Впервые за время пребывания здесь Энтони и лорда Бэрримора.
– Ты еще не видел Этель, от которой всегда пахнет курами. Или повариху Милдред, уверенную, что в кухне поселилось привидение, пробует ее стряпню и говорит, что надо в нее добавить – соли или сахара. Ты не встречался с Брумом, огромным, словно гора, который носит в кармане ручную мышь. И с Трокмортоном…
– Хватит! – взмолился Энтони, остановив ее жестом. – А то, чего доброго, заколдуешь меня и я останусь.
Подошел Уиллеркинз, держа наготове шляпы и перчатки.
– Со мной ничего не случится, – заверила брата Аннели, чмокнув его в щеку. – И с остальными тоже Ты не хуже меня знаешь, что папа и сам охотно приехал бы сюда посмотреть на прибытие Наполеона в порт. Представь, в какой восторг придут лондонские дамы, узнав, что ты был на причале в тот момент, когда «Беллерофонт» бросил якорь.
Энтони немного повеселел, зато Бэрримор стал еще мрачнее.
– Неужели вам не любопытно увидеть самого Бонапарта в качестве заключенного? – обратилась Аннели к Бэрримору.
– Лучше бы я находился сейчас в парламенте, помогая довести это дело до конца, – недовольным тоном ответил Бэрримор.
– Жаль, что я доставляю столько хлопот, – пробормотала Аннели, краснея.
– Надо поторопиться, если мы хотим успеть к утренней почте, – сказал лорд, обращаясь к Энтони, и повернулся к Аннели:
– Не могли бы мы поговорить с вами, мисс Фэрчайлд, немного позднее? Не обязательно сегодня, можно и завтра. Речь пойдет о личном деле, которое мы уже обсудили с вашим отцом и которое я хотел бы решить до возвращения в Лондон.
Все ясно. Он собирается сделать ей предложение. Но какой сухой и официальный у него тон! Ни капли романтизма. Впрочем, ничего другого Аннели и не ждала от Бэрримора. Оказывается, он уже все обсудил с ее отцом! Аннели была потрясена.
Она посмотрела на лорда и встретила его холодный взгляд.
– Да, конечно, ты можешь заехать к Аннели, – сказал Энтони. – А сейчас поспешим, пока французские паломники не заняли все комнаты в Торки.
– Я пришлю свою карточку, – сказал Бэрримор, кланяясь.
Аннели стояла под портиком, пока сверкающий черный экипаж не скрылся из виду и не затих стук колес. Она смотрела в сторону отливающего синевой моря. Оно было таким широким, бескрайним… Вдруг она почувствовала, что ей не хватает воздуха.
– Мисс Аннели?
Она обернулась и увидела Уиллеркинза.
– Миледи велела передать вам, что собирается нанести визит еще одному нашему гостю – Спасибо, Уиллеркинз. Пойду помогу ей.
– Нет необходимости, мисс. Она бегает не хуже зайца.
Глава 6
Кошмар не отступал. Все его тело было в поту. К неприятному специфическому запаху гавани примешивался еще какой-то, не то кислый, не то сладковатый. В кромешной тьме ничего нельзя было разглядеть, кроме сверкающего ножа с резной рукояткой. И каждый раз, как лезвие касалось тела, холод пронизывал его, после чего кожу словно обжигало огнем. Рука, орудующая ножом, была явно натренированной. Она резала таким образом, чтобы боль была долгой, невыносимой.
Эмори Олторп рванулся вперед, пытаясь освободиться от веревок. Широко открыв глаза, он бился на кровати, судорожно комкая одеяло. Из горла вырвался низкий гортанный звук, хотя он поклялся себе не кричать, как бы глубоко ни врезался нож в тело. И все же он выругался, чем крайне смутил стоявших у кровати женщин.
Пожилую, в длинном черном платье из бомбазина, с кожей, желтой, как пергамент, глубокими морщинами и седыми волосами под кружевным чепцом, стянутыми в узел, и молодую, можно сказать – юную. Очнувшись, он сразу узнал эти темно-каштановые волосы и бездонные синие глаза.
Это был его ангел-хранитель. Он помнил, что у нее прохладные ладони и мягкий голос, что она сидела рядом с ним и улыбалась, а он хотел утонуть в ее глазах.
– В следующий раз, – сказала пожилая дама, – не стану тебя будить. Я не хотела, извини. Но надо было узнать, не поднялся ли у тебя жар.
Сердце у Эмори стало биться ровнее, дыхание успокоилось, ночной кошмар отступил, унося с собой воспоминания о невыносимой боли.
– Мне, наверное, что-то приснилось, – сказал Эмори.
– Наверное, – заметила пожилая дама, указывая на скомканное одеяло.
И тут он увидел, что одеяло сползло ниже пояса.
– Простите, – пробормотал он, натянув его до самого подбородка.
– За что? – усмехнулась дама. – Ты превратился в прекрасного мужчину, Эмори Олторп. Когда я видела тебя в последний раз, ты был тощим щенком и понятия не имел, как пользоваться бритвой.
– Вы, должно быть, Флоренс. – Он посмотрел на своего ангела, но девушка стояла, опустив глаза.
– Ты звал меня тетушкой Лэл, но Флоренс тоже сойдет. Тебе лучше, Рори, дорогой? Аннели вчера сказала, что у тебя что-то с памятью.
– Вчера? – Эмори сдвинул брови. – А разве не сегодня утром?
– Видимо, она перестаралась с опием, – сухо произнесла Флоренс. – Мы просидели весь день в надежде, что ты очнешься, но, увы, ты проспал всю ночь. И это очень расстроило твоего брата, который накануне вечером надеялся увидеть тебя в полном здравии.
– Мой брат… – Эмори бросил взгляд на своего темноволосого ангела. Девушка ни разу на него не взглянула. – Стэнли?
– Да, – просияла Флоренс. – Ты вспомнил?
– Нет. Ничего, кроме имени.
– О Боже! Я так надеялась, что, отдохнув за ночь, ты хоть что-нибудь вспомнишь, что даже не сказала ему о твоих осложнениях.
– У меня в памяти ничего не осталось, как на доске, с которой все стерли. Какие-то расплывчатые образы, обрывки картин. Но я не могу все это связать воедино.
– А ты не голоден? – заботливо спросила Флоренс. – Ты пролежал больше трех дней без еды, только пил воду, которой тебя поила Аннели.
«Аннели», – подумал он. Она сказала ему свое имя вчера и почему-то была перепугана.
– Я бы чего-нибудь съел. – Он слегка улыбнулся.
– У тебя хватит сил подойти к столу или принести тебе еду в постель?
– Попробую встать, – сказал он. – Если вы мне дадите какую-нибудь одежду…
Она указала тростью на стул:
– Вот рубашка, бриджи, носки. Ты был в одних кальсонах. А это мы собрали тебе с миру по нитке; каждый дал что мог. Мы с Аннели выйдем, а ты пока оденься. Потом мы вернемся и выпьем чаю, а ты подкрепишься.
Флоренс, держа за руку Аннели и стуча тростью, направилась к двери. Эмори поймал быстрый взгляд неземных синих глаз, но не успел на него ответить – дверь за дамами уже закрылась. Она не сказала ни слова, даже головы не подняла. Поправляя постель, Эмори думал о ночном кошмаре.
Потратив немало времени на то, чтобы утихомирить демона, стучащего железным молотом внутри головы, он ощупал затвердение чуть выше шеи. Боль все еще была острой, но он уже мог ее контролировать. Перед глазами проносились какие-то лица, предметы, места. Он силился что-нибудь вспомнить, но не удавалось. Эмори не знал, был ли ночной кошмар отражением каких-то реальных событий в его жизни или все это ему просто привиделось. А если не привиделось, то почему он оказался привязанным за руки к трубе и почему кто-то наносил ему ножевые ранения? Проснувшись третьего дня, он помнил только воду. Нынешней же ночью явственно ощутил боль. Только не знал, откуда она и была ли вообще в его жизни.
Эмори потрогал плечи – кожа была гладкая. А вот на спине он нащупал тонкие рубцы. Он снял повязки, продолжая ощупывать и осматривать тело. Все на месте, недаром скромная молодая девушка так краснела. Порезы на руках, ногах, животе и ребрах, а также многочисленные шрамы появились, вероятно, в результате насилия. На бедре был застарелый рубец – вероятно, от удара саблей. На руке и на ягодице тоже были шрамы. Но где и когда он получил все эти ранения, Эмори не помнил.
Кожа его была загорелой и грубой – видимо, он привык к жаркому солнцу и морскому ветру. Его руки и ноги были сильными и мускулистыми. Все это говорило о том, что он не вел праздную жизнь, веселясь и танцуя.
Чувствуя, что с головой снова что-то неладно, он, поборов страх, ухватился за деревянный столбик кровати и осторожно поднялся на ноги. Перед глазами все поплыло, но он, шатаясь, продолжал стоять, придерживаясь лишь кончиками пальцев за столбик.
От этой маленькой победы его бросило в жар, и ему стало хорошо при мысли, что все в его теле не только присутствует, но и функционирует. Он осмотрел пол возле кровати и, найдя горшок, облегчился. Затем принялся разглядывать одежду, сложенную на стуле.
Эмори натянул на себя длинную белую рубашку из грубой домотканой материи. Она была на несколько размеров больше, чем ему нужно, и доходила до ягодиц – он догадался, что ее пожертвовал огромный мужчина, стороживший его, словно пес. Бриджи, наоборот, доходили до колен и едва на него налезли. Еще он увидел носки и кожаные туфли на тонкой деревянной подошве. На умывальнике нашел щетку и причесал свои непокорные волосы. Бритвы не обнаружил. Потер подбородок – он оказался гладким. Кто-то его побрил, то ли опасаясь, как бы он не порезался, то ли боясь доверить ему лезвие. Он пожал плечами и перевязал волосы черной лентой.
Рассмотрев серебряных лебедей, украшавших повернутое к нему обратной стороной овальное зеркало, он пробежался по ним пальцами, минуты две смотрел на них, затем наконец решился повернуть зеркало к себе, И тут увидел свое отражение. Ощущение было странное. Из зеркала на него смотрел совершенно незнакомый мужчина с высоким лбом, гладкими темными бровями, квадратным подбородком, прямым носом и карими глазами, почти такими же темными, как обрамлявшие их ресницы. В панике Эмори Крепко сжал металлическую ручку и с криком, вырвавшимся из самой глубины души, швырнул зеркало в противоположный конец комнаты, где оно разлетелось на блестящие осколки.
Аннели между тем, стоя в коридоре, пыталась стереть из памяти образ Эмори, с которого сползло одеяло. Сползи оно еще на дюйм или два, и ей открылось бы то, что она всеми силами пыталась забыть с того самого дня, как нашла его на берегу. И теперь она не могла смотреть ему в глаза, опасаясь, что он заметит ее смущение, все поймет и сочтет ее бесстыжей. Впрочем, он скорее мог подумать, что для Аннели он самый привлекательный мужчина из всех, кого ей довелось видеть за всю свою жизнь. Красивый, опасный и, как сказала бы ее сестра Беатрис, способный погубить любую женщину, поддавшуюся его чарам.
У Аннели буквально подкосились ноги, когда она услышала донесшийся из-за двери душераздирающий крик и звон разбитого стекла. Флоренс, привыкшая к ударам в гонг в самое неожиданное время, отвернулась от окна и подняла бровь.
– Господи Боже мой! Может, ему не понравился завтрак, который мы приготовили?
– Бабушка, подожди, не ходи туда, – сказала Аннели, увидев, что Флоренс уже собирается открыть дверь. – Давай лучше позовем Брума!
– Почему, дитя мое? Из-за разбитой тарелки? Аннели прикусила губу. Флоренс решительно открыла дверь, Аннели последовала за ней. Не оставлять же бабушку один на один с этим ужасным человеком. У двери лежали осколки зеркала. Эмори Олторп стоял у умывальника, уперевшись руками в стену и опустив голову.
– Кажется, ты встретил еще одного незнакомца? – мягко спросила Флоренс.
– Это была проверка?
– Проверка?
– Да. Проверка. Вы хотели узнать, действительно ли я потерял память или же притворяюсь. Не знаю только, зачем вам это понадобилось.
Когда он повернулся к ним, обе заметили, как изменилось выражение его лица. Смущение и растерянность уступили место недоверию и злобе.
– Никакая это не проверка, Рори, – осторожно сказала Флоренс. – Просто я хотела помочь тебе вернуть память.
Холод и недоверие в его глазах стали постепенно таять, как свеча от пламени. Он расслабил плечи, опустил руки, напряжение спало.
– Я л, я сожалею, я просто не… не могу…
– Сядь и поешь, – сказала Флоренс, перебив его. – Когда в желудке пусто, голова плохо работает. Поешь, и потом поговорим, попробуем как-нибудь выбраться из этого лабиринта.
Он развел руками.
– Наверное, у меня скверный характер.
– Ты просто не любишь дураков и дурацких поступков, – заметила Флоренс. – Можно сказать, с самого детства. Ну а теперь поешь.
Бабушка дважды стукнула тростью об пол. В комнате было всего два стула. Эмори пододвинул их Аннели и Флоренс, а сам сел на подоконник, рядом с которым стоял стол. Сел спиной к солнцу, и волосы его теперь блестели как вороново крыло, а сквозь рубашку просвечивал мощный торс.
Аннели не знала, как избавиться от этого наваждения. Она сидела напротив Эмори, скромно сложив руки на коленях, не поднимая глаз, чтобы не видеть его широкой груди, видневшейся из-под расстегнутой рубашки. В то же время она не могла не заметить, что он то и дело останавливал на ней взгляд. Лицо у нее горело, во рту пересохло, и она нервно облизывала губы. То в одной, то в другой части тела у нее возникали какие-то странные ощущения. Соски затвердели, внизу живота заныло. Аннели даже боялась дышать.
Флоренс постучала тростью по ножке стола.
– Что будем пить, чай или сидр? Лучше сидр, я думаю. Он бодрят, согласны?
Аннели, по-прежнему не поднимая глаз, почти на ощупь взяла кувшин и наполнила три стакана сладким яблочным сидром, которым славился Уиддиком-Хаус. Флоренс тем временем уговаривала Олторпа отведать холодных закусок: тонко нарезанной ветчины, баранины и сыра. Сначала он отказывался, поскольку на столе стоял только один прибор, но после того, как отведал нежной розовой ветчины, буквально набросился на еду и съел все до последней крошки.
Пока он ел, Флоренс рассказывала ему о членах его семьи, о поместье в Уинзи, о годах, которые он провел в Торбее. Аннели тоже внимательно слушала, стараясь не смотреть на Эмори. При каждом движении его волосы перевивались, озаренные солнечным светом, и Аннели не могла не залюбоваться его сильной шеей и благородным профилем. Глядя на его руки с длинными сильными пальцами, Аннели вспомнила, какими они были теплыми, когда, она поила его водой, и по телу побежали мурашки.
В этот момент на нее упал солнечный луч, она невольно подняла голову, и сердце ее взволнованно забилось. Флоренс что-то ему сказала, он рассмеялся, и Аннели уже не могла оторвать глаз от его губ, вызвавших у нее грешные мысли. Она заметила, что опускает глаза все реже и реже и подолгу задерживает на нем взгляд. В конце концов Аннели до того осмелела, что даже улыбнулась Эмори в ответ на его улыбку.
В то же время Аннели не могла не думать о том, что над ее головой сгущаются тучи.
– Священник, – говорила Флоренс, – очень хочет поговорить с тобой.
– Так хочет, – сказал Олторп, – что оставил меня здесь, на вашем попечении, вместо того чтобы забрать домой?
– Когда мы нашли тебя на берегу, мы не знали, в каком ты состоянии, и решили, что не стоит перевозить тебя в другое место, что тебе лучше какое-то время спокойно полежать.
– И это единственная причина?
Лицо Флоренс оставалось невозмутимым.
– Что ты имеешь в виду?
Эмори выпил четвертый стакан сидра, отодвинул его и сказал:
– Память я потерял. Но я не потерял способности видеть и соображать. Вы и ваша внучка сидите как на иголках. Боитесь, как бы я не задал неудобный для вас вопрос или не заговорил на неудобную для вас тему. И потом – эта комната. Она ведь в пристройке, не так ли? Неужели у вас не нашлось в доме другой? Ведь вы говорите, что я – друг семьи. К тому же возле моей двери постоянно дежурит охранник, – Брум? Нет, Брума нельзя…
– Полагаю, его приставили ко мне либо для того, чтобы я не мог выйти, либо чтобы сюда никто не вошел. Скорее всего первое. Поскольку парень он крепкий и носит за поясом пистолет.
– Ты не прав, Эмори. Никто тебя здесь не держит. Можешь выходить, когда пожелаешь.
Он пристально смотрел на Флоренс, желая понять, правду ли она говорит, затем перевел взгляд на Аннели. Она не умела уклоняться от прямых ответов, как это делала бабушка, не умела лавировать и, не успев отвести глаза, почувствовала, что краснеет. Аннели попала в умело расставленную им ловушку и уже ничего не могла сделать. Он словно прочел ее мысли и снова повернулся к Флоренс.
– Поскольку я волен уходить, когда пожелаю, то первым дело, что мне хотелось бы отправиться в Уинзи – разумеется, если вы дадите мне лошадь. Может быть, дом, в котором я когда-то жил, вызовет у меня хоть какие-нибудь воспоминания. Поездка в Бриксгем, Пейнтон или Торки тоже пошли бы мне на пользу. Если, как вы говорите, я проводил много времени на причале и в гавани, там наверняка кто-нибудь знает, что со мной случилось три дня па-зад. Я мог бы заплатить за полученные сведения.
Флоренс скривила губы и вскинула бровь.
– Ты все продумал, – выдохнула она, – однако мудрым твое решение не назовешь. Не думаю, что ты можешь заплатить за нужные тебе сведения больше, чем королевские судьи за сведения о твоем местонахождении.
Он смотрел на нее несколько долгих минут, потом медленно скрестил руки на груди и прислонился к окну.
– Я совершил преступление?
– Не знаю, но именно в этом тебя обвиняют, – сказала Флоренс. – Правда, доказательств пока нет никаких, а без доказательств я не поверю ни одному обвинению, выдвинутому против тебя.
– Ни одному? – тихо спросил он. – Вы хотите сказать, что их много?
Флоренс раздраженно махнула рукой, и с одного пальца у нее свалилось кольцо.
– Эти обвинения, как выяснил твой брат, не имеют под собой никакой почвы. Все они построены, можно сказать, на песке. Тебя обвиняют в заговоре с врагом, в измене родине, даже в том, что ты помог Наполеону бежать с острова Эльба.
Эмори наклонился, чтобы поднять кольцо, но При упоминании имени Бонапарта замер, обхватив голову руками. Какие-то неясные картины поплыли перед глазами.
Вот он подносит к пушке запал, раздается выстрел. Пушка откатывается назад, и в воздух поднимается густое облако белого едкого дыма. Он затыкает уши, как и все остальные. Земля содрогается под ногами, и после дюжины выстрелов он чувствует сильное головокружение. Мужчины закатывают пушку обратно на борт. Он дает команду, и опять все начинается сначала: один чистит дуло, другой загружает порох в холщовых мешках, третий забивает заряд, в то время как четвертый закатывает в жерло ядро весом в тридцать два фунта. И так не меньше сотни раз: надо научиться выпускать два смертоносных шара за минуту.
– В чем дело, Эмори? – прорвался сквозь дым и туман взволнованный голос Флоренс. – Что случилось?
Эмори открыл глаза. Он обнаружил, что стоит на коленях, а Аннели держит его за плечи, чтобы он не упал на пол. Ее лицо было так близко! Он взял его в ладони, не в силах оторвать взгляд от ее синих глаз, от нежных, чувственных губ.
– Эмори? – снова прозвучал голос Флоренс. Но Эмори продолжал смотреть на своего темноволосого ангела. Аннели была единственной ниточкой, связывавшей его с реальностью.
– Оружие, – прохрипел он. – Я видел пушки на борту корабля. Мы стреляли из них. У меня были обнажены руки, ладони в мозолях. Вокруг было много мужчин, они кричали, лиц я не мог разглядеть из-за дыма. Я видел пламя. Нам нанесли ответный удар, ядро попало в порох, и раздался взрыв.
Он осекся, не в силах рассказать о том, как рядом с ним замертво упал человек. Моряк из команды на его корабле. И он занял его место у пушки. Моряка звали Шеймас.
– Шеймас?
Озадаченный, Эмори посмотрел в ясные синие глаза Аннели.
– Что вы сказали?
– Вы произнесли имя… Шеймас.
Запах пороха уже не бил в нос, улетучился, и крики стихли. Он повернул голову, пытаясь удержать образ, прежде чем тот растворится, но не успел. Все исчезло. Яркая вспышка света смешалась с мраком. Кто-то невидимый снова стучал молотом у него в голове.
– Что, черт возьми, происходит? – прошептал Эмори.
– Наверное, я сказала что-то такое, что вызвало у тебя воспоминания, – предположила Флоренс.
– Вы сказали, я помог Бонапарту бежать? – Он надеялся, что на него снова нахлынут воспоминания, но этого не произошло.
– Ты знаешь, кто такой Бонапарт?
– Бонапарт был императором Франции, – пробормотал он. – Герцог Веллингтон одержал над ним победу под Ватерлоо.
– Как странно, – задумчиво произнесла Флоренс – Такие подробности ты помнишь, а собственное имя забыл.
Эмори неохотно отнял ладони от лица Аннели, только сейчас заметив ее смятение… Он и сам, черт возьми, был в смятении.
– Я сожалею… я… – Голос его дрогнул, но тут ему на помощь снова пришли ее глаза. Они притягивали его, словно магнит, успокаивали, как прикосновение к горячему лбу прохладной ладони. В какой-то момент ему до боли захотелось привлечь ее к себе, обнять и не отпускать до тех пор, пока обоих снова не охватит смятение.
– Позвольте, я помогу вам встать, – пробормотала она. Чувствуя себя беспомощным, как ребенок, он был благодарен Аннели за участие. Она помогла ему подняться на ноги и отошла в сторону. Но даже на расстоянии Аннели ощущала жар его тела, запах его кожи, его дыхание. Она вся напряглась и на какой-то миг почувствовала себя столь же беззащитной, как Эмори, когда он стоял на коленях. На этот раз он не смог прочесть ее мысли. Зато она поняла, что он потерял сам себя и как утопающий хватается за соломинку, пытаясь выбраться на берег…
