Текст книги "Спрут"

Автор книги: Марко Незе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Смерть полицейского

Девушка сидела на скамейке, обхватив себя тонкими, слабыми руками. На лице ее застыло выражение тоскливого страха. Де Мария поспешил подойти к ней и сразу же понял, что у его невесты что-то стряслось.

– Анна, почему у тебя такое выражение лица?

– Все из-за брата. Его перевели в другую тюрьму. В Палермо, в Уччардонскую. Он страшно испуган, хочет тебя видеть. Говорит, должен тебе что-то сказать. Ты к нему съездишь?

– Конечно. Сегодня же, – успокоил ее полицейский.

Возвратясь из Палермо, Де Мария позвонил невесте.

– Да, я с ним говорил. Это очень важно. Ты успокойся, а я сейчас же должен повидать комиссара.

В квартире Каттани зазвонил телефон. Комиссар находился как раз у аппарата и сразу же снял трубку.

– Слушаю.

И услышал, как что-то щелкнуло, словно повесили трубку. Через несколько минут вновь раздался звонок.

– Говорит Де Мария.

– Это ты сейчас звонил? – спросил комиссар.

– Нет, я только вот набрал ваш номер.

– Ну ладно. Выкладывай.

– Я ездил в тюрьму к брату Анны. – По его голосу можно было понять, что Де Мария не в силах скрыть волнения. – Я должен немедленно видеть вас, комиссар. Я нахожусь в баре на площади, в трех кварталах от вас, там, где поворачивает автобус.

– Сейчас приду.

Вешая трубку, Де Мария не заметил вошедшего в бар приземистого парня с худым лицом и пластиковым пакетом в руках. Полицейский подошел к стойке бара, парень, намеренно замедляя шаги, сзади приблизился к нему. В двух шагах от Де Марии он сунул руку в пакет и вынул оружие. Взгляд его был прикован к затылку полицейского. Он поднял пистолет и спустил курок. Тело Де Марии, ударившись о стойку, сползло на пол.

Никто не пошевельнулся. Всех парализовал ужас. Только хозяин бара, словно в истерическом припадке, стал кричать как одержимый. Киллер, схватив его за отворот пиджака, прошипел ему в лицо:

– Молчать, молчать!

Прежде чем опустить пистолет в пластиковый пакет, он снова прицелился в голову полицейского, и вновь прогремел выстрел.

Не спеша вышел из бара, свернул за угол и исчез. Как раз в тот момент, когда с противоположной стороны подходил Каттани. Комиссар уже слышал взволнованные крики посетителей бара. Они не в силах были без ужаса глядеть на мертвое тело у своих ног.

* * *

– Все это выдумки, – монотонно твердил молодой парень. Он сидел, весь скорчившись. Левая сторона лица у него то и дело подергивалась от нервной усмешки.

Каттани обвел взглядом тесную голую тюремную камеру.

– Послушай, – сказал он вполголоса увещевающим тоном, – тебя сейчас никто не слышит. Не бойся и повтори все, что ты сказал Де Марии.

– Вы что, не понимаете, что я вам говорю? Все, что он вам наболтал, – выдумки. Я ему ровно ничего не сообщал, – упрямо твердил заключенный.

– Зачем же ты просил, чтобы пришел Де Мария? О чем хотел с ним поговорить?

– Семейные дела, – пожал плечами заключенный. – Моя сестра Анна осталась одна, мы с ней сироты. И кроме меня, хоть я и попал за решетку, кто же о ней позаботится? А так как Де Мария увивался за ней, я хотел разобраться в его намерениях. Комиссар начал терять терпение.

– Этого парня убили за то, что ты ему нечто сообщил. Что-то такое, о чем ему нельзя было знать. Если ты мужчина, то должен сказать мне, в чем тут дело.

– Я, господин комиссар? – прохныкал арестованный. – Да я ведь ничего не знаю. Я хотел его спросить, собирается ли он жениться на моей сестре. Клянусь вам.

Каттани пристально на него посмотрел.

– Ну что же. Ты сделал свой выбор, – сказал он. Юноша молчал. – Но если передумаешь, дай мне знать через Анну.

* * *

Анна Карузо прибиралась в кухне, когда в дверь позвонил комиссар. Увидев его, она не выказала удивления. Молча отодвинулась, пропуская его в комнату. В черном траурном платье она выглядела старше своих двадцати лет.

– Я пришел просить о помощи, – сказал Каттани. – Мне необходимо знать, не сообщил ли вам жених какие-нибудь тайные сведения, которые узнал из разговора с вашим братом.

Девушка даже не подняла глаз.

– Мне не хочется мучить вас, – продолжал Каттани, – но я тоже был привязан к Де Марии. Если у вас есть хоть какие-то данные, они могли бы быть очень полезны.

– Я ничего не знаю, – резко ответила девушка.

– Вы должны хотя бы знать, зачем вашему брату понадобилось видеть Де Марию.

– Семейные дела, – пробормотала Анна. – Брат хотел узнать, когда он собирается на мне жениться.

– Вижу, вы тоже поете эту песенку, – взорвался комиссар. – Известно ли вам, что я могу привлечь Вас к ответственности за сокрытие улик?

Наконец Анна подняла голову. Взгляд ее был полон горя и отчаяния.

– Вы думаете, это будет иметь для меня какое-нибудь значение?

* * *

Сильный и резкий африканский ветер гнал по небу гигантские дождевые тучи. Они были желтые от песка пустынь, и все вокруг казалось нереального желтовато-серого цвета. Песчаные дожди не редкость на Сицилии – они оставляют свой след на автомобилях, покрывая их тонким слоем песчинок, и на людях, изнемогающих от жаркого дыхания Африки.

Каттани ехал на работу в самом мрачном настроении. Этот странный свет на улице еще больше усиливал его раздражение. Его стратегия, как видно, зашла в тупик. Каждый шаг ведет к неудаче. Где выход? Что теперь, черт возьми, ему делать дальше?

Он поставил машину на стоянке . полицейского управления, взял пистолет, который, когда был за рулем, всегда держал в углублении под приборной доской, и направился к своему кабинету. Следом за ним с похоронным выражением на лице шел его заместитель Альтеро.

– К сожалению, ничего нового. Известно только, что убийца Де Марии был очень молод.

Они вместе вошли в лифт.

– Мы ведем проверки во всех направлениях, – выказывая служебное рвение, добавил Альтеро, словно желая оправдаться в том, что расследование брело наугад в абсолютной тьме.

Они подошли к кабинету Каттани. Комиссар резко обернулся и взглянул на Альтеро так, словно хотел испепелить его взглядом.

– Скажите положа руку на сердце, вы ничего от меня не скрываете?

– Не знаю, почему вы меня об этом спрашиваете. – Альтеро весь напрягся, и лицо у него потемнело.

– Например, в ту ночь, когда убили Маринео, вам позвонила по телефону какая-то женщина.

– Женщина? Не припомню. Может, моя жена.

– И вы куда-то бросились сломя голову из-за звонка жены?

– Послушайте, дорогой Каттани, – с некоторой досадой произнес Альтеро, – вы пренебрежительно относитесь ко мне с первого же дня, как тут появились. И мне непонятно почему. Если к тому же вы мне теперь не доверяете, то отстраните меня от расследования. Поступайте, как хотите, но я не желаю, чтобы на меня смотрели как на врага.

– Идите, идите работайте, – выговорил, показывая, что разговор окончен, Каттани, – но не надейтесь на мое слепое доверие. Теперь я никому не доверяю, даже себе.

* * *

Паола весело бросилась ему навстречу и повисла у него на шее.

– Здравствуй, папа, иди посмотри, что нарисовала мама. Так здорово! – И потащила его за руку на террасу. – Гляди.

На мольберте стояло полотно. Какое-то абстрактное изображение, написанное нестерпимо яркими, резко контрастирующими красками. На террасу вышла и синьора Каттани.

– А, ты вновь взялась за живопись, – прокомментировал со скучающим видом комиссар. – Ты же несколько лет не держала в руках кисти. Ну что ж, по-моему, хорошо.

– Папа, разве тебе не нравится картина? – не отставала девочка.

– Конечно, нравится, очень красиво, – ответил он без всякого энтузиазма.

Жена внимательно следила за реакцией Коррадо – она глядела на него изучающим взглядом, как исследователь смотрит в микроскоп.

У Каттани была тяжелая голова, он чувствовал себя разбитым, больше всего ему хотелось, чтобы его оставили в покое. Он мучительно пытался подобрать какие-то подходящие слова.

– Я решила устроить выставку, – объявила жена, продолжая следить за каждым его жестом. – Я рассчитала, что если поднажму, то через пару месяцев у меня будет достаточно картин для выставки.

– Такая спешка? А выставочный зал?

– Ну, это не проблема, – ответила она уверенным тоном, – все организует Нанни Сантамария в одной из картинных галерей в центре города.

Каттани почувствовал, как кровь ему ударила в голову.

– А кроме того, он сделает тебе рекламу по своей задрипанной телепрограмме, и все толпой кинутся покупать твои картины, потому что ты – жена комиссара полиции.

– А может, потому, что они нравятся людям, – обиженно возразила Эльзе. Ее вдруг охватила ярость. Не в силах сдержаться, она сорвала картину с мольберта к несколько раз ударила о стену, пока та не превратилась в клочья.

– Да что с тобой? – удивился Коррадо. – Она мне понравилась.

– Видела я, как она тебе понравилась! Ты жестокий, бессердечный человек!

– Ну что тебе от меня надо? – Каттани говорил спокойно и сурово. – Разве ты не видишь, каково мне приходится? У меня убивают людей, а я не знаю, где искать виновных. Ты же выходишь из себя, если я не восхищаюсь твоими шедеврами и не сравниваю их с полотнами Пикассо.

Эльзе, казалось, проняли его слова.

– Ох, прости меня, дорогой. – Она обняла его. – Может, я просто дура, но мне так нужна твоя ласка и внимание. – Коррадо молча погладил ее по голове. – Когда ты со мной вот так ласков, я чувствую себя счастливой.

Кто-то позвонил в дверь.

– Извините, господин комиссар, что беспокою вас дома, но мне было необходимо вас срочно увидеть.

Это был священник Манфреди Сантамария – брат журналиста. Дон Манфреди приобрел в округе известность благодаря своему человеколюбию, воплотившемуся в некоторые конкретные дела, и непримиримости, с которой обрушивался в проповедях на мафию – этот «позор Сицилии». По его инициативе возник Центр по лечению молодежи – жертв наркомании,

– Я вам принес вот это, – и он протянул комиссару белую коробку.

– Конфеты? – спросил Каттани. – Кто-то женится? [В Италии существует обычаи посылать приглашенным на свадьбу белые конфеты-драже]

– Нет, – мрачно ответил дон Манфреди. – Советую вам их не пробовать. Они наполнены героином.

Каттани не смог сдержать удивления.

– Откуда они у вас?

– Их получил один парень, который находится на излечении у меня в Центре, и передал мне.

Каттани повертел коробку в руках. Вид ее не внушал никаких подозрений – на крышке красовалось название фирмы: «Премированная кондитерская фабрика братьев Капитуммо».

– Что это значит? – растерянно спросил комиссар.

– Все очень просто, – объявил священник, – это значит, что здесь действует организация по торговле наркотиками. Под видом экспорта конфет ей удается пересылать в Соединенные Штаты крупные партии героина.

* * *

– Вы хотите знать, колюсь ли я? Да все знают, что я насквозь пропиталась героином! – как ни в чем не . бывало призналась герцогиня Титти Печчи-Шалойя, сопровождая свои слова выразительным жестом.

Она сидела в машине комиссара, мчавшейся по направлению к Палермо. Каттани пригласил девушку на ужин. «В какое-нибудь местечко поспокойней и подальше отсюда», – сказал он ей. Теперь, ведя машину в розовых сумерках, он наблюдал за спутницей краешком глаза.

Комиссар еще сам толком не понимал, какого рода интерес питал к этой девушке – профессиональный или же личный. Порой он думал о ней – такой хрупкой, светловолосой – с искренней нежностью. Иногда же его мысли обращались к ней только в связи со следствием. Имя юной герцогини частенько встречалось в деле и постепенно заняло в нем не последнее место.

Каттани вел машину сосредоточенно, с таким же вниманием и вместе с тем азартом, с каким шел «по следу» в своей работе.

–Ну давайте же, – поддразнивала его девушка,– прочтите мне нотацию. «Наркотики очень вредны для здоровья, они тебя погубят».

Он искоса взглянул на нее,

– Вы уже достаточно взрослая, чтобы самой понимать это. Меня больше интересует, кто вас ими снабжает. Чиринна, не так ли?

– Почему именно он?

– Потому что я это знаю.

– В таком случае зачем же спрашивать? – Девушка отвернулась. Потом тихо добавила: – Да, он.

Смуглый мальчик на стоянке у ресторана показал им свободное место, где поставить машину.

– А теперь что вы мне скажете? – спросила Титти. – Начнете объяснять, что Чиринна опасный тип и что девушке из приличной семьи следует держаться от него подальше?

– Да, именно это я вам и хочу сказать.

Перед входом в ресторан Каттани слегка коснулся ее плеча, пропуская девушку вперед.

Ужин удался на славу. Когда Титти приподняла бокал, любуясь золотистым цветом легкого сицилийского вина, Каттани приблизил к нему свой бокал, и раздался веселый звон.

– Я пью, – сказал комиссар, – за ваше выздоровление.

Титти, казалось, тронули эти слова.

– Да, вы можете выздороветь, – убежденно продолжал он. – Вам нужно для этого не пожалеть сил и проявить выдержку. Но это вполне вам по плечу. И как первый шаг – вы должны заставить себя порвать с Чиринна.

Титти пригубила вино.

– Но вы, может быть, еще опаснее, чем Чиринна, – сказала она, хлопая ресницами.

– В каком смысле?

– Вы такой умный, смелый, с вами чувствуешь себя уверенно. Любой женщине легко потерять голову.

– Если вы боитесь довериться мне, я знаю одного священника, который разбирается в подобных вещах. Он вам может помочь по-настоящему.

– Ну вот, – усмехнулась она, – не хватало только священников!

На обратном пути у Каттани стал одерживать верх профессиональный интерес.

– Мне хотелось бы задать один чуточку нескромный вопрос, – сказал он.

– Слушаю вас.

– Комиссар Маринео бывал у вас в доме? – спросил он без обиняков.

– У нас в доме? Да, иногда...

– И он заезжал к вам в тот вечер, когда был убит?

Каттани спрашивал с таким строгим и решительным видом, что Титти даже не сделала попытки отрицать. Ее начала бить нервная дрожь.

– Ну, – еле слышно произнесла она, – посмотрим, какой еще козырь вы прячете в рукаве.

– Мой козырь – коробок спичек «Минерва» с пятнышком крови.

– Я не курю.

– Однако курил Маринео. Это его спички, и кровь на них тоже его. Когда вынесли труп, вы или кто-то из прислуги подняли коробок и положили в сигаретницу.

Заморосил мелкий дождь, и Каттани включил «дворники», шуршание которых заполнило повисшую – между ними тишину.

Потом вновь зазвучал голос комиссара:

– В тот вечер у вас в гостиной было двое мертвецов. Маринео и ваша мать. Не кажется ли вам такое совпадение довольно странным? Впрочем, если немножко подумать, это вовсе не так уж странно. – Каттани сделал многозначительную паузу. – Ведь Мари– нео и ваша мать были любовниками, не так ли?

– Хватит! – закричала Титти. – Немедленно отвезите меня домой!

Она свернулась клубочком на сиденье, повернувшись к Каттани спиной и прижавшись лбом к стеклу дверцы. И не произнесла больше ни слова.

Когда автомобиль остановился у ворот палаццо, Титти не пошевелилась. Каттани заглушил мотор.

Дождь прекратился, и в мокром асфальте мостовой отражался свет фонарей.

– Весьма сожалею, – сказал комиссар, – я был груб с вами.

Титти продолжала молчать, вся сжавшись, застыв, словно кусок льда.

– Я не знаю, как заслужить ваше прощение, – вновь попробовал он добиться примирения.

Девушка чуть приоткрыла дверцу, но не вышла из машины. От свежего воздуха она зябко передернула плечами и повернулась к комиссару. В ее огромных глазах светилась нежность. Неожиданно она схватила Каттани за руку, потянулась к нему и легко коснулась губами его губ. Потом, по-прежнему не произнося ни слова, вышла из машины и, понурив голову и глубоко засунув руки в карманы плаща, скрылась в темноте ночи.

* * *

В большом пустом доме ее шаги отзывались мрачным эхом. Она обошла все комнаты и везде зажгла свет. Но это не помогло ей развеять мрак, переполнявший сердце. Титти попыталась подбодрить себя алкоголем. Щедрой рукой плеснула виски и осушила одним глотком. Она почувствовала, как согревается все внутри, и от удовольствия прикрыла глаза. В душе у нее что-то шевельнулось. Она взяла второй бокал, налила в него немного виски и поставила рядом со своим. Бокалы звякнули, словно ими чокнулись.

Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

– Так, значит, эта полицейская ищейка еще не оставила тебя в покое! – Звонил Чиринна, вне себя от бешенства. – Чего ему было надо?

Захваченная врасплох, Титти пролепетала:

– Да ничего особенного, спросил, знала ли я его помощника, того, которого застрелили.

– И что ты ответила?

– Я сказала, нет, мне о нем ничего не известно.

– Ты ему не верь. Поняла? – Теперь Чиринна говорил покровительственным тоном. – Если что-то будет не в порядке, я позабочусь сам.

Титти слушала его через силу, прикрыв глаза. Подтянула стул, опустилась на него, с трудом следила за словами, жужжавшими в трубке.

– Может, он еще ухажера из себя строил? – вновь завелся Чиринна, и в голосе его опять зазвучало подозрение. Казалось, он и впрямь ревнует.

– Да нет, – ответила она после короткого замешательства. – Ничего похожего.

Она надавила пальцами на правый висок. Голову пронзили первые стрелы начинающейся мигрени.

– Можно, я сейчас к тебе приеду? – спросил Чиринна.

– Нет, сейчас не надо, прошу тебя. Я неважно себя чувствую.

Голос его опять зазвучал угрожающе.

– Ты от меня что-то скрываешь?

– Нет, клянусь тебе, ничего не скрываю.

Она оперлась локтем о колено и опустила голову на руку.

Но Чиринна не утихомирился:

– Послушай, госпожа герцогиня, если ты вздумаешь шутить со мной шутки, то ни черта больше не получишь. Понятно?

На другом конце провода Чиринна с садистским удовольствием слушал ее отчаянные всхлипывания. «Да, ваша идиотская светлость, ты у меня в кулаке,– думал он. – Санте Чиринна твой полный хозяин, захочет, может тебя, черт подери, сземлей смешать, а то и вовсе в порошок стереть».

Но, казалось, ему все еще мало. Чтобы превратить свою победу в полный триумф, он заговорил ласковым тоном:

– Титти, ты же знаешь, что я никогда не причиню тебе зла. Я ведь люблю тебя. А ты-то, ты меня любишь?

Помимо его воли, голос Чиринна звучал чуточку растроганно. Было ясно, что он строит из себя жестокосердного злодея, а сам без ума влюблен в эту девушку.

Он умолк, ожидая, какой эффект произвели его слова. Последовало долгое молчание. Потом из трубки донесся прерываемый всхлипами шепот:

– Да, я люблю тебя.

Он удовлетворенно ухмыльнулся и повесил трубку.

Нежелательная свидетельница

Синьора Каттани нашла в одном из ящиков старый альбом с фотографиями и, удобно устроившись в кресле, принялась его рассеянно перелистывать. Она перевернула несколько страниц с картинами своей юности – друзья, родители, дом, где она выросла. Потом задержалась взглядом на фотографии, занимавшей целый лист. На ней были изображены они с мужем. Коррадо ее нежно обнимал, выражение лица у нее было веселое и озорное, палец она наставила в направлении фотографа. У мужа лицо было совсем еще мальчишеское, несмотря на его серьезный вид. Снимок был сделан в Цюрихе через несколько месяцев после их свадьбы.

Эта фотография пробудила в Эльзе воспоминания. Первые годы пролетели в любви и согласии. Она сохранила о них самую добрую память. Потом их брак постепенно пошел под уклон. Когда-то они, проснувшись, целыми часами не вставали с постели, не разнимали объятий. Она баловала мужа, приготавливала всякие деликатесы, подавала ему в кровать. Как всему этому пришел конец, она сама не заметила. И не была •уверена, в ком из них двоих причина – в муже или в ней самой.

Когда муж вернулся домой, она еще сидела в кресле е открытым альбомом на коленях.

– Тебя видели с этой девушкой, – устало пробормотала она.

– Какой еще девушкой? – попытался возразить он. – Это главная свидетельница в следствии, которое я веду.

– И ты водишь всех своих свидетелей по ресторанам?

– Послушай, дорогая, перестань ко мне цепляться. Ты даже не представляешь, как приходится некоторых обхаживать, чтобы хоть что-нибудь из них выудить.

Она горько улыбнулась.

– Почему ты на мне женился?

– Что за вопросы? Потому что любил тебя.

– А теперь?

– Теперь, теперь... Теперь я и сам не понимаю, чего хочу. Словно попал в водоворот. И не знаю, сумею ли выбраться или разобьюсь насмерть о камни.

На следующее утро Эльзе отправилась к Сантамарии, чтобы переговорить относительно устройства выставки. С каждой их встречей журналист становился все предприимчивее.

– Дорогая синьора, – сказал он, здороваясь, – вы действительно женщина, которая может осчастливить мужчину.

Эльзе не пыталась дать отпор его авансам. Напротив, принимала их с каким-то веселым безрассудством. «Если это должно произойти, – думала она, – так и пусть произойдет».

* * *

Судя по ее телефонному звонку, Титти была в панике. Голос ее дрожал. «Мне необходимо видеть вас сейчас же», – умоляла она.

Каттани отправился к ней домой. Он был поражен, застав ее в таком жалком виде. Титти сидела на полу, прислонясь спиной к старинному деревянному ларю. Ее прекрасные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, горящие лихорадочным блеском глаза застыли неподвижно, как у куклы.

– Нет, это так не кончится, – бормотала она, разговаривая сама с собой. – Я вам всем покажу. Да, я ничего не боюсь, меня ничто не остановит. Я хочу выговориться до конца, освободиться, выкинуть из головы весь этот ужас...

Что за чертово ремесло быть полицейским! Мнишь, что помогаешь людям, спасаешь их от гибели. А вместо того каждый раз у самого вновь и вновь сердце саднит. На лице у Каттани застыло выражение растерянности, чуть ли не ужаса. Комиссар помог девушке подняться с пола, усадил в кресло и увидел у нее на левой руке синее пятно с дырочкой посередине, окруженной красноватой припухлостью.

– Где ты, комиссар? – Она пыталась пошарить вокруг себя, ноне в силах была даже приподнять руку и только еле пошевелила холодными как лед пальцами.

– Прошу вас, успокойтесь, – бесстрастно проговорил Каттани, – я здесь.

Наконец разглядев его, как сквозь туман, она сказала:

– Я хочу исповедаться. – И ухватилась за его руку, пытаясь встать на ноги.

– Не надо двигаться, – удержал ее Каттани, – прошу вас, посидите несколько минут спокойно. Вы сейчас не в состоянии разговаривать.

Титти послушно закрыла глаза. Комиссар снял ее пальцы со своей руки и отправился на поиски воды, надеясь, что глоток-другой поможет девушке прийти в себя. Он заставил ее отпить из стакана и вскоре увидел, что она постепенно оживает. Лицо ее осветила легкая улыбка.

– Не оставляй меня, комиссар, – произнесла она дрожащим голосом.

Соскользнув с кресла, она свернулась клубочком у ног сидевшего рядом Каттани. Положив голову ему на колени, она принялась осыпать его руки поцелуями.

– Я ведь тебе нравлюсь, комиссар? – еле слышно спросила она и тихонько засмеялась.

– Да, признаюсь, нравишься, – он тоже перешел с ней на «ты».

– Тогда обними меня, если не хочешь, чтобы я умерла от холода.

Он погладил ее по волосам. Потом решительно отстранился.

– Ну, так ты, кажется, начала о чем-то говорить, – осторожно сказал он.

Титти усмехнулась:

– Да, нелегко иметь в любовниках полицейского. Ты падаешь к его ногам, а он превращается в инквизитора... Ну да ладно! Ты оказался весьма проницателен, раз догадался, что Маринео и моя мать были любовниками. Ничего не скажешь: ты парень сообразительный, – она не скупилась на похвалы. – Оба они умерли тут, в доме. И тебе, наверно, хочется услышать, как это произошло, не правда ли?

Титти напустила на себя таинственный вид, словно желая подчеркнуть, какие она собирается сделать сейчас сенсационные разоблачения.

Каттани уже обдумывал некоторые гипотезы насчет побудительной причины убийства. Но, как ни ломал голову, ему не удавалось вообразить ничего другого, кроме любовной драмы. Например, кто-то из двух любовников, допустим герцогиня-мать, застрелила Маринео, а потом пустила пулю себе в лоб. Но оставалось объяснить загадку: каким образом труп Маринео оказался в машине? Кто его туда перенес и отвез далеко от места преступления? Но это казалось ему пока что не столь важной подробностью.

Первостепенное же значение он придавал тому,-что речь идет в первом случае об убийстве, а во втором – о самоубийстве. Когда же он услыхал, как было в действительности, то у него, как говорится, от удивления отвалилась челюсть. Он сидел и слушал, и у него перед глазами происходила подробная реконструкция фактов, как были убиты Маринео и герцогиня. Да, уважаемые господа, именно убиты. И оба убийства были совершены одним человеком. Вся сцена произошла на глазах у Титти, и теперь она была единственной свидетельницей, показания которой могли припереть к стене убийцу. Свидетельницей единственной и весьма нежелательной.

– Тебе грозит опасность, – сказал Каттани. – Я должен придумать, как уберечь тебя.

* * *

По вечерам Клуб интеллигенции сиял огнями. Представители местного «высшего света» прибывали туда один за другим. Сначала пропускали стаканчик в маленьком баре, потом со смехом и шутками направлялись в зал, оборудованный для карточной игры.

Велико было всеобщее удивление, когда однажды вечером увидели, как в клуб вошел Каттани с повисшей у него на руке герцогиней Титти.

– Знаешь, что они скажут? – прошептала девушка, намеренно подчеркнуто нежничая с ним. – Они скажут: бедняжка комиссар спутался с этой наркоманкой.

– Да нет, – засмеялся он в ответ, – они скажут другое: как низко пала наша аристократия – представительница знатного сицилийского рода в объятиях полицейского!

Комиссар решил выставить себя напоказ не из наглости или легкомыслия («Давай устроим небольшой спектакль», – предложил он Титти). У него был вполне определенный план, и он тщательно продумал каждый шаг. Он хотел заставить поволноваться убийцу. Испугать. Дать понять, что между ним и девушкой начался роман. Выстрел попадет в цель, думал комиссар, убийцу приведет в ужас мысль о том, что Титти могла открыть мне правду.

Провокация – вот что это было. Ловушка, опасная не только для дичи, но и для охотника. Если убийца потеряет голову, кто знает, как он будет реагировать.

Первым пришел в себя от изумления адвокат Терразини.

– Добро пожаловать! – приветствовал он парочку с терпимостью и снисходительностью человека, глубоко познавшего жизнь. – Окажите нам честь и выпейте с нами.

Банкир Равануза, со стаканом разбавленного тоником джина в руке, сказал:

– Весьма польщен, господин комиссар. Поистине очень обрадован таким приятным сюрпризом.

Потом, обращаясь к девушке, добавил с поклоном»

– Синьорина Титти, мое глубочайшее почтение.

И вновь сосредоточил все свое внимание на Каттани.

– Господин комиссар, не знаю, как вы к этому отнесетесь, но я хотел бы покаяться в одном маленьком грешке. Видите ли, тут у нас есть комната, где мы иногда делаем по мелочи ставочки на зеленом сукне, перекидываемся в картишки, совершенно невинно коротая время с друзьями. Повторяю, не знаю, как вы к этому относитесь, но если бы соизволили присоединиться, то доставили бы нам истинную радость.

Каттани старался держаться как можно сердечнее.

– Ну что за опасения, дорогой Равануза. Я тоже иногда охотно играю в покер.

Стены игрального зала были украшены росписями, изображающими сцены религиозного содержания. Гигантский святой Михаил, поражающий змея, Иона в чреве кита, какой-то кандидат на вечные муки, окруженный толпой чертенят, тащивших его на костер... В облаках табачного дыма, плывущих над головами игроков, эти росписи выглядели еще чудовищнее и нелепее.

За одним из столов сидела графиня Ольга Камастра. Она сразу же заметила Каттани и его юную даму. Комиссар перехватил ее взгляд. И прочел в нем удивление и иронию. Несколько секунд он не мог отвести от нее глаз – его восхищала ее осанка, манера держаться. Даже если одеть ее в лохмотья, подумал он, она все равно бы кружила головы.

– Комиссар, – сказала Ольга, когда он подошел ближе, – вот уж никак не ожидала встретить вас в этом вертепе.

Громко щелкнув, она раскрыла золотой портсигар и предложила сигарету.

– Мне тоже надо изредка развлечься, – ответил Каттани, поднося зажигалку графине, а потом закуривая сам.

Титти намеренно, напоказ, все теснее прижималась к нему, но Ольга Камастра не удостаивала ее взглядом,

– Комиссар, – сказала она, – если когда-нибудь вам будет нечего делать, приезжайте ко мне на стройплощадку. Я покажу вам, как вкалывает южноитальянская женщина.

Она положила сигарету на пепельницу и стала сдавать карты. Потом рассеянно взглянула на него из-за полуопущенных ресниц и добавила:

– Или вы до сих пор меня боитесь?

От графини отвлек Каттани все тот же старичок.

– Вы ведь приехали из Милана? Вы, случаем, не знакомы с Эудженио Монтале? Ах, нет? Жаль, мы с Монтале коллеги. Я – барон Платто, поэт.

* * *

В маленьком домике, рядом с церковью, дон Манфреди денно и нощно пестовал свой «сад надежды». Он давал приют наркоманам и пытался отвлечь их от болезненной потребности в наркотиках, постоянно занимая их время и мысли – главным образом при помощи труда и спорта.

– Только вы один можете ее спасти, – сказал Каттани. – Позаботьтесь о ней.

– Сделаю все возможное, – заверил его священник, – Но самый важный шаг к ее спасению уже сделали вы, дорогой комиссар, когда уговорили Титти здесь укрыться.

– Да, в конце концов мне это удалось, – вздохнул Каттани. – А для ее безопасности я поставлю у ворот парочку полицейских.

– Когда она выздоровеет, то будет вам глубоко благодарна.

– Возможно. Но мне немного стыдно, что использую эту девушку как приманку, чтобы поймать одного типа, у которого руки по локоть в крови.

* * *

В тот же вечер Каттани отправился повидать человека, с которым давно уже собирался побеседовать с глазу на глаз. Толкнув тяжелую стеклянную дверь, он вошел в салон по продаже автомобилей, находившийся на набережной. Среди сверкающих дорогих, мощных машин появилась агрессивная физиономия Сайте Чиринна. «Мафиозетто» – мелкий мафиозо, как называл его Де Мария.

Чиринна машинально застегнул пиджак и выпятил свою тяжелую нижнюю челюсть.

– Чем могу вам служить? Желаете купить новую машину?

– Нет, Чиринна, вы торгуете слишком дорогими, они мне не по карману.

Каттани не отрывал от него холодного взгляда, стараясь узнать цену этому человеку. Вдруг он почувствовал, что на него еще кто-то смотрит. Наполовину спрятавшись за машиной, за ним тайком наблюдал механик с мрачной рожей, в грязном комбинезоне. Прислонившись к бежевому «мерседесу», засунув руки в карманы пиджака, стоял, не сводя с него глаз, жуя жвачку, еще один, парень зверского вида, скуластый, одетый в просторный костюм в крупную клетку, из верхнего кармашка торчал огромный платок.

– Ну так чем же я обязан?..

Чиринна начинал нервничать. Левый глаз у него Дергался от тика и то и дело почти совсем закрывался. Сквозь узкую щелку он мрачно глядел на комиссара.

– Я по личному делу, – сказал Каттани, стараясь увести Чиринна в сторонку.

– И что же это за дело?

– Насчет синьорины Печчи-Шалойя.