Текст книги "Жюстина"

Автор книги: Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 50 страниц)

На этом Верней закончил и вернулся к первоначальной теме.

– Стало быть, мы не делаем ничего плохого, друзья, когда подвергаем это создание всем прихотям нашей похотливости: мы ее похитили, мы стали ее господами, мы вольны делать с ней все, что захотим, раз уж природа наделила нас большей силой. Только дураки или женщины могут видеть в этом несправедливость, так как эти два сорта людей, входящих в класс слабых существ, кровно заинтересованы в этом.

– Кто смеет сомневаться, – воскликнул Брессак, восхищенный моралью своего дяди, – кто не понимает, что закон сильного – лучший из законов, единственный, который движет пружинами мира, который является причиной и добродетелей, создающих беспорядок, и пороков, поддерживающих порядок всех элементов бесконечной вселенной?

Читателю нетрудно представить, насколько подобные максимы вдохновляли персонажей нашего романа. Мадам де Жернанд, несмотря на жестокую боль, осталась в позе, в которую поставили ее злодеи, и на новой жертве, возложенной на ее тело, были испытаны различные способы кровопускания и всевозможные варианты утоления похоти. Д'Эстерваль сказал, что должно быть, приятно совокупиться с ней в это время, и тут же исполнил свое намерение; эта новая страсть заслужила ему восторженные комплименты, и все остальные захотели сделать то же самое. Верней предложил щипать, колоть, унижать ее, что и было сделано незамедлительно. Жернанд захотел, чтобы она массировала члены обеими руками и чтобы эти инструменты окрасились кровью – еще один каприз, который встретил горячее одобрение. Виктор заметил, что следует поставить жертве клистир и посмотреть, как он будет действовать одновременно с кровоизлиянием. Мадам Д'Эстерваль потребовала подвесить девочку за волосы и пустить кровь из всех четырех конечностей. Последовали новые оргазмы: их было столько, что несчастному ребенку вскоре пришлось присоединиться к Сесилии. Ее закопали рядом, и новые преступные замыслы забрезжили в голове наших канибалов. После обеда, где совершался грандиозный кутеж вперемежку с развратом, где туманились и кружились головы, и преступались все барьеры, и отвергались все условности, где непристойность возводилась в принцип, жестокость – в добродетель, аморальность – в максиму, безбожие – в единственный образ мыслей, ведущий людей к счастью, все преступления – в систему, где самая мерзопакостнейшая похоть, подстегиваемая застольными излишествами, заставила наших героев совокупляться, даже не вставая из-за стола, не переставая есть и пить, где вместе с изысканными яствами поедались экскременты, вышедшие из задниц ганимедов, смоченные их потом и кровью, так вот, после этой чудовищной трапезы Жернанд и Верней наконец решили, что кровь Сесилии и девочки, только что истерзанной, недостаточно утолила жажду богов преисподней, в честь которых был этот праздник, и что необходима еще одна жертва. Это решение потрясло женщин. Нашей несчастной Жюстине, на которую обратились все взгляды, едва не стало плохо, но тут Жернанд предложил ассамблее выбрать жертву, исходя из красоты ягодиц, и вот каким софизмом он оправдал свое мнение: обладательницей самого великолепного зада, сказал он, обязательно будет та, которая заставила нас чаще всего извергаться, если она сильнее всего возбуждала наши желания, мы должны презирать ее больше всех остальных, выходит, от нее и следует избавиться...

– Ну нет, – запротестовал Верней, – здесь есть элемент пристрастности, который мы должны исключить: пусть все решит жребий. Обратимся к Всевышнему, который уже подсказал нам ценные идеи, он назначит жертву, а нам не придется сожалеть о неверном выборе.

– Отличная мысль! – И Д'Эстерваль разразился хохотом. – Никогда не слышал, чтобы иезуитские догмы были настолько отточены. Пойдемте скорее советоваться с Богом.

На отдельных бумажках написали имена Жюстины, жен Жернанда и Вернея, Марселины, Лоретты и Розы. Шесть свернутых билетиков сложили в ту самую чашу, которой пользовались во время предыдущей оргии, и Лили поднес ее божественному изображению, которое после недолгого размышления опустило в чашу свою руку и выбросило из нее один билет. Брессак быстро подобрал его и прочитал вслух имя мадам де Жернанд...

– Я так и думал, – холодно произнес ее супруг, – я всегда считал, что небо справедливо ко мне, и счастлив, что этим справедливым выбором оно подтвердило мое мнение. Полноте, моя милая, – сказал он, подходя к своей обреченной жене, – не стоит так убиваться, радость моя. Из всех случаев, когда надо уметь без страха смотреть в лицо судьбе, это, конечно, самый важный... М-да, мой ангел, я понимаю, что это трудный момент, очень трудный, ведь мы заставим вас страдать ужасно – в этом можете не сомневаться. Но все когда-то кончается, вы преспокойно вернетесь в лоно природы, которая так любит вас, хотя предлагает вам довольно гнусный способ возвращения. Как бы то ни было, любовь моя, не стоит расстраиваться: разве не лучше умереть сразу, чем продолжать эту печальную жизнь и страдать от моих страстей? Ведь и в жизни-то вы ничего не знали, кроме бесконечных мучений, и скоро они закончатся: вас ждет вечное счастье, порукой тому служат ваши добродетели. Одно меня огорчает, дитя мое бесценное, только одно, тернистый путь, исключительно мучительный путь, который приведет вас в конце концов к неземным наслаждениям, уготованным вам.

Беспощадный супруг, возможно, продолжал бы дольше истязать свою несчастную жену, если бы нетерпеливый Верней не набросился, как хищный зверь, на жертву, чтобы, по его словам, полнее насладиться ею в таком состоянии отчаяния и ужаса. Злодей ворвался в вагину и принялся яростно долбить ее и осыпать грязными поцелуями уста, искаженные горечью и болью, уста, которым теперь суждено было открыться лишь для жалобных стонов...

– Погоди, – сказал брату Жернанд, усмиряя его пыл, – приговор мы должны вынести впятером: ты будешь сношать ее спереди, Брессак – сзади, я – в рот, д'Эстерваль и Виктор – подмышками. Подайте перо и бумагу, я начну первым.

И монстр не спеша, не переставая сношать свою несчастную супругу, то и дело поглядывая на нее, написал что-то на бумажке. То же самое сделал Виктор: так же флегматично, положив бумагу на спину тетки, он уточнил, какую пытку, более всего радующую его черную душу, он для нее приготовил. Не заставили себя ждать и остальные, и чтобы сделать эти мерзости как можно более изощренными, Жернанд, знавший привязанность Жюстины к своей госпоже, написал, что приговор произнесет наша героиня. Бедняжка начала читать ужасные слова и тут же запнулась, не в силах продолжать; ей пригрозили, что в случае отказа ее ждет такая же смерть, что ее отказ ни к чему не приведет, и она прочитала текст до конца.

Услышав приговор, мадам де Жернанд упала в ноги своему палачу. Но увы, подобные души не ведают жалости! Несчастная получила сильный пинок в грудь, сопровождаемый ругательствами, и вся компания отправилась в зал, где происходила описанные выше ужасы и где все было приготовлено для новых.

Прежде всего ее заставили попросить прощения у Господа и у поклонников злодейства за свои прегрешения. Убитая отчаянием женщина, которая вообще перестала соображать, произнесла нужные слова. Начались истязания. Каждый мучил ее сообразно своему декрету, в это время два покорных предмета возбуждали мучителя или исполняли его похотливые капризы, когда он делал короткую передышку. Вокруг хлопотали помощницы-старухи.

Церемонию начал Верней. Его обслуживали Жюстииа и Доротея. Он истязал жертву в продолжение двух часов, когда она дошла до кульминации страданий, распутник, подстегиваемый рукой д'Эстерваля, извергнулся в зад Жюстины, чью промежность в этот момент ощипывала одна из старух, чтобы ее движения были более живыми и возбуждающими.

Следующим был Виктор, сопровождаемый Лореттой и мадам де Верней: читатель уже понял, что молодой негодяй пытал свою тетю, изливая похоть на своей матери и сестре. В какой-то момент мадам де Верней обуял невыносимый ужас, и сын сразу заметил это. Монстр как раз держал в руке стальную иглу, которой колол ягодицы тетки, и он с размаху вонзил ее в обе груди матери, разразившись грязной бранью. Общество возмутилось – это было серьезное нарушение порядка; операцию прервали, чтобы наказать виновницу и по навету сына его мать тотчас приговорили к четыремстам ударам хлыстом, которые измочалили ее тело, углубив раны, полученные прежде. Флагелляцию совершили четверо опытных злодеев, а Виктор попросил оставить для него материнскую грудь, которую истерзал сам, пока Жернанд сосал ему член, а его отец сократировал его. После наведения порядка пытки возобновились. Начинающий злодей увлеченно занимался ими целых три часа и испытал за это время два оргазма: один раз, когда мастурбировал, второй, когда содомировал мать, а сестра лизала ему задний проход.

Затем жертва перешла в руки своего мужа; он изрезал ее ланцетом и сбросил сперму в рот педерасту, выколов последним ударом правый глаз несчастной женщины.

Д'Эстерваль, кажется, превзошел всех; его семя приняла Жюстина, причем он жестоко помял ей груди, едва не разворотив влагалище.

Когда дошла очередь до Брессака, у жертвы уже не оставалось сил даже на страдания. Бледное, обезображенное, когда-то красивое лицо, исполненное неземного очарования, теперь являло собой душераздирающий образ боли и смерти. Но она еще смогла пасть к ногам мужа и.слабым голосом снова молить его о прощении, но непреклонный Жернанд долго смотрел на нее в этом отчаянном состоянии и блаженно бормотал:

– Ах, черт возьми! Как приятно видеть женщину в таком состоянии! Как прекрасна она в страдании! Помоги мне, Жюстина, потри сильнее мой член о лицо твоей госпожи...

– Друг мой, – прервал его Верней, – это прекрасное лицо надо бы отхлестать хлыстом...

– Надо на него испражниться... – сказал Виктор.

– Надо осыпать его пощечинами... – сказал д'Эстерваль.

– Намазать его медом и напустить ос... – сказала Доротея.

– Терпение, друзья, – возвысил голос Жернанд, с наслаждением наблюдая смену оттенков боли на лице супруги при каждом из этих предложений, – нет никакой возможности удовлетворить вас всех сразу. Итак, каждый из вас желает сделать то, что предложил?.. Хорошо, тогда я отдаю ее вам.

Все предложенные ужасы были исполнены неукоснительно. Пятеро чудовищ обрушили на несчастную всю свою похотливую ярость, и после недолгой жизни, завершившейся одиннадцатью долгими часами самых изощренных издевательств, этот ангел небесный вознесся туда, откуда спустился только для того, чтобы на краткий миг украсить землю.

Трудно в это поверить, но истерзанное тело прекрасной женщины положили на середину стола, на котором был накрыт изысканнейший ужин.

– Вот как я люблю удовольствия! – торжествующе заявил Верней. – Такое дано испытать только тому, кто сумеет преступить все границы. Как приятно любоваться злодейством, которое ты совершил сам! Да, нет ничего сладостнее, чем порок: вкушая его плоды, наслаждаясь его последствиями... О друзья мои, до какой степени жестокость подхлестывает наше наслаждение!.. Вот она перед нами, та женщина, которая была жива час назад, которая слышала наши речи, безумно боялась и умоляла нас... Один миг, и все кончилось, и это очаровательное создание, такое нежное и кроткое, минуту назад, превратилось в бесформенную массу благодаря нашим страстям... Как они прекрасны и могущественны, страсти, которые приводят к таким безумствам! Как великолепен их порыв! Как он благороден и возвышен! Если бы Бог существовал на самом деле, разве не были бы мы его достойными соперниками, уничтожая то, что он создал? Да, да, друзья! Я еще раз утверждаю, что убийство – это самый великий, самый прекрасный и приятный из всех поступков, доступных человеку... А где, кстати, эта прекрасная душа, которую мы вырвали из этого тела? Куда она делась? Что с ней стало? Надо быть безумцем, чтобы хоть на миг допустить возможность ее существования. Разве мы наблюдали, как эта душа слабеет по мере того, как мы разрушали ее вместилище? Выходит, все это было только материей, и я вас спрашиваю, можно ли назвать .преступлением то, что приводит к деформации маленького кусочка материи?..

– Прошу прощения, – перебил Брессак, – но раз уж мы начали рассуждать на столь важную тему, я прошу позволения изложить мои мысли насчет догмата о бессмертии души, который издавна волнует философов.

– Разумеется, – сказал Жернанд, – давайте выслушаем моего племянника, я уверен, что он глубоко разбирается в этом вопросе.

– Даже в самых далеких эпохах, – продолжал Брессак, – мы, к сожалению, найдем поклонников абсурдной идеи о бессмертии души только среди народов, погруженных в болото невежества. Если поищем причины, которые привели к этому абсурду, мы увидим их в политике, в страхе и незнании, но независимо от причины нам важно понять, на чем эта система основана. Боюсь, что анализируя ее, мы найдем ее такой же химерой, как и все культы, которые она освящает. Надо отметить, что даже в те времена, когда такое мнение считалось самым авторитетным, были мужи, достаточно разумные, чтобы подвергнуть его сомнению.

Люди во что бы то ни стало стремились познать истину, но ни один из богов, воздвигнутых ими, не дал себе труда просветить свои творения. Скорее всего эта нелепость зародилась в Египте, то есть среди самого доверчивого и суеверного на земле народа. Между прочим, надо подчеркнуть, что Моисей, воспитанный в египетском духе, не говорит об этом ни слова своим евреям. Достаточно умный политик, чтобы придумать новые оковы, он не предложил этот догмат своему народу: очевидно, счел его настолько глупым, что не осмелился им воспользоваться. Сам Иисус, кумир бродяг и негодяев, образец шарлатанства, тоже не упоминает о бессмертии души, он всегда выражался как настоящий материалист, и когда он грозит людям карами, мы видим, что речь идет о их телах, и никогда и нигде – о душе {"Если ваша рука, – говорит, например, этот шарлатан, – наводит вас на грех, отрежьте ее и выбросьте подальше, ибо лучше войти с одной рукой в царствие небесное, чем с двумя попасть в ад". Что может быть материалистичнее этой заповеди? (Прим. автора.)}. Но я не собираюсь доискиваться до причин этой отвратительной сказки – я хочу лишь показать ее несостоятельность и нелепость.

Все же друзья мои, остановимся ненадолго на ее происхождении. Несчастья и беды, свирепствующие на земле, разрушительные природные явления – это, разумеется, главные причины; плохо понятые и неправильно истолкованные явления физики – вторая причина, а третьей была политика. Неспособность человека понять самого себя связана скорее не с невозможностью разгадать эту загадку, а с манерой ее изложения. Древние предрассудки настроили человека против своей природы: ему хочется быть тем, чем он стать не может, он лезет из кожи вон, чтобы оказаться в сфере иллюзий, которая, даже если бы она существовала, не может сделаться ему родной. Что же ему остается делать в таком случае? Разве недостаточно объясняется механизм инстинкта у животных идеальной комбинацией их органов? Разве опыт не доказывает, что инстинкт ослабляется в силу изменений, которые в них происходят либо в результате несчастных случаев, либо по причине старости, и что животное погибает, когда исчезает гармония, служившая основой его жизни? Как можно ослепнуть настолько, чтобы не видеть, что в человеческом организме происходит то же самое? И мы только что увидели это на примере женщины, чей труп лежит перед нами. Но прежде чем усвоить эти принципы, надо понять, что природа, хотя она единственна и едина по своей сути, изменяется до бесконечности, кроме того, не следует забывать такую первостепенную аксиому: следствие не может быть главнее своей причины, результаты любого движения отличны друг от друга, они усиливаются или ослабляются в зависимости от силы или слабости толчка, вызвавшего это движение.

Вооружившись этими принципами, вы пойдете семимильными шагами по дороге, которую указала нам природа. Первый поможет вам понять, что всюду в животном царстве есть кровь, кости, плоть, мышцы, нервы, внутренности, движения, инстинкт.

Второй принцип объясняет разницу между разными живыми созданиями природы: нельзя сравнивать человека и черепаху, лошадь и комара, надо просто определить градацию различий, где каждая тварь будет иметь соответствующее ей место. Изучение видов убедит вас в том, что сама суть везде одинакова и что различия – это лишь разные способы существования субъекта. Отсюда вы сделаете вывод, что человек стоит не выше материи, своей причинной субстанции, что лошадь тоже не выше материи, своей причинной субстанции, что если и есть какое-то превосходство одного из этих видов над другими, то оно заключается в модификациях или формах.

Третий принцип гласит, что результаты какого-нибудь движения отличаются друг от друга степенью, то есть амплитудой этого движения, следовательно, он убеждает нас в отсутствии чего-либо чудесного в человеке, если сравнить его с другими, как говорят, низшими видами животных: с какой бы стороны не посмотреть, мы увидим одну лишь материю, из которой состоят все живые существа. "Как! – скажете вы, – получается, что человек и черепаха – это одно и то же!" Разумеется, нет – форма у них разная, но причина движения, создавшего обоих, одна и та же:

"Если подвесить небольшой груз на нитке и привести его в движение, первая траектория, описанная этим маятником, будет самой длинной, вторая будет меньше, третья еще меньше и так далее, пока движение маятника не превратится в простое колебание, затем – абсолютный покой" {Мы не скрываем, что позаимствовали это ученое сравнение у весьма умного человека, поэтому взяли отрывок в кавычки. Так мы будем поступать и впредь, когда понадобится добавить к собственным мыслям чужие.}.

Проделав такой опыт, я понял, что человек есть результат самого протяженного движения, черепаха – результат колебания, но причиной того и другого является грубая материя {"Прекрасно! Скажут здесь поклонники нелепой системы божественности. Стало быть, вы признаете, что у движения есть причина. Но какова она, если это не Бог?" Отнюдь, уважаемые, ваш силлогизм беспочвенней! Я не допускаю, что у движения материи существует причина: материя заключает сама в себе принцип движущей силы, она постоянно пребывает в движении, именно это вечное движение играет роль доказательства, которое я привожу. (Прим. автора.)}.

Сторонники бессмертия души, желая объяснить феномен человека, наделяют его неизвестной субстанцией, но мы – материалисты и рассуждаем намного разумнее, поэтому рассматриваем его свойства как результат его организации. Мы признаем, что предположения разрешают многие трудности, но не снимают все вопросы. Я хочу поскорее прийти к цели и стремлюсь оперировать только доказательствами. Самое интересное в том, что ни один из этих доморощенных философов ничего не говорит о природе нематериальной субстанции, надо признать, что противоречие их ощущений может даже служить одним из моих сильных аргументов, но я не буду злоупотреблять этим, а просто подвергну анализу постулат, делающий душу сотворенной субстанцией.

Простите великодушно, друзья мои, если в своей лекции я на минутку допущу существование того химерического идола, известного под именем Бога. Надеюсь, вы понимаете, что будучи закоренелым атеистом, я вынужден сделать такое допущение, так как зачастую приходится использовать одно заблуждение, чтобы расправиться с другим. Итак, исходя из вынужденной гипотезы наличия Бога, я хочу спросить, где он взял материал для создания души? Мне скажут: он сам создал его. Но как возможно такое творение? Если бы Бог существовал, он бы занимал собой все, исключая непонятное бытие. Говорят, Бог, наскучившись небытием, сотворил материю, то есть дал небытию возможность бытия. Таким образом, все оказалось занятым, два существа заполнили все пространство: Бог и материя. Если эти два существа заполняют все, если они являются всем, не может быть и речи о новых актах созидания, ибо невозможно, чтобы какая-то вещь одновременно и существовала и не существовала. Тогда дух заполняет всю метафизическую пустоту, материя физически заполняет всю осязаемую пустоту, следовательно, не остается места для новых творений, как бы малы они ни были. И вот здесь появляется Бог: утверждается, что Бог принимает в себе самом эти новые творения. Если Бог смог вместить в духовную сферу своей бесконечности новые субстанции той же природы, отсюда вытекает, что он не обладал абсолютной и совершенной бесконечностью, коль скоро к ней что-то постоянно добавляется. Когда говорят о бесконечности, имеют в виду отсутствие всякого предела, но то, что исключает все пределы, не способно на дополнения.

Если говорят, что Бог, благодаря своему всемогуществу, несколько сузил свою бесконечную суть, чтобы дать место новым субстанциям, тогда он уже не бесконечен, так как в ходе этого сужения стал виден какой-то предел.

Когда Бог принимает в свою сферу вновь сотворенные субстанции, в этой сфере должна существовать пустота, которую эта субстанция занимает, прежде чем выйти оттуда в сферу материи и дать телу жизнь.

Если Бог постоянно заполняет пустоту, вызванную отсутствием какой-нибудь души, он должен был предусмотреть возможность уплотнения своей собственной субстанции на случай возвращения некоторых душ в его сферу, что в высшей степени нелепо, ибо такая абсолютная бесконечность, как ваш Бог, обладающая всеми бесконечными атрибутами, не может ни уменьшаться, ни расширяться.

Но если пустота, связанная с отсутствием души, не заполняется, это будет уже небытие, так как любое пространство содержит либо дух, либо материю. Другими словами, Бог не в состоянии заполнить эту пустоту ни за счет своей субстанции, ни за счет элементов материи, поскольку он не состоит из материи, следовательно, божественность предполагает небытие.

Вот здесь нашим оппонентам приходится изворачиваться. "Когда мы утверждаем, – скажут они, – что Бог сотворил человеческую душу, это означает, что он дал ей лишь форму..." Но признайтесь, что такие ухищрения с терминологией по сути ничего не меняют.

Если Бог сформировал человеческую душу, он использовал для этого какое-то вещество, которое взял либо в духе, либо в материи.

В духе он ничего не мог взять, потому что там пребывает только одно бесконечность или сам Бог, кроме того, глупо было бы предполагать, будто в душе есть частичка божественности. Было бы нелепо делать культ из самого себя, а ведь именно так оно получается, если допустить, что душа есть частичка Бога. Да и кто стал бы обрекать на вечные муки субстанцию, оторванную от самого себя? Одним словом, в этой гипотезе нет места ни для ада, ни для рая; еще раз повторяю: не будет Бог наказывать или вознаграждать частичку себя.

Но вернемся к нашему спору. Итак, Бог сформировал душу из материи, так как на свете нет ничего, кроме духа и материи? В таком случае эта душа, созданная из материальных элементов, не может быть бессмертной. Если на то пошло. Бог мог одухотворить, дематериализовать материю до такой степени, чтобы она стала неосязаемой, но никак не мог сделать ее бессмертной, ибо все, имеющее начало, должно иметь конец.

Сами деисты объясняют бессмертие Бога только его бесконечностью, а то, что бесконечно, пределов не имеет.

Будучи одухотворенной, материя становится неделимой, потому что делимость – это основное свойство материи, ее одухотворенность не меняет сути вещей: все, что может делиться, подвержено изменению, что способно изменяться, не является постоянным и тем более бессмертным.

Наши противники, прижатые к стенке такими доводами, ссылаются на всемогущество Бога. Достаточно, считают они, увериться в том, что нам дана душа духовная и бессмертная, а способ ее создания не имеет никакого значения. И добавляют: важно лишь то, что ее можно сравнить лишь с ангелами или духами.

Но разве то, что постоянно говорят теисты, прибегая к всемогуществу, не открывает дверь для всевозможных злоупотреблений? Разве не проповедуют они всеобщий мистицизм во всех науках? Ведь если всемогущее существо попирает законы, которые оно само, как утверждают, сотворило, как я могу быть уверен в том, что круг не является треугольником, если это существо может устроить так, что эта фигура будет одновременно и тем и другим.

Самые здравомыслящие из теистов, нежимая, насколько противно для разума предполагать, что душа близка божественной субстанции, утверждают, что это особая субстанция, энтелехия определенной формы, появившаяся невесть , откуда, и еще имеют дерзость добавлять, что за исключенного Бога, который в силу своей бесконечности, отрицающей всякий предел, не имеет формы, все остальное в природе должно обладать очертаниями, что, следовательно, человеческая душа имеет протяженность, составные части, способность двигаться и так далее, но в этом-то и заключается важный аргумент в нашу пользу. Мы видим, что для них душа имеет протяженность, что она способна делиться, что она состоит из частей – этого достаточно, чтобы убедиться в том, что даже адепты бессмертия души не уверены в ее духовности и что эта гипотеза не выдерживает никакой критики. Теперь пора убедить в этом вас.

Духовная субстанция предполагает некое активное проникающее существо, настолько неуловимое, что не оставляет никаких следов в теле, в которое оно проникает – вот какой изображают нашу душу! Она видит, не имея глаз, она слышит без ушей, она движет нами, сама оставаясь без движения, но такая нелепая вещь не может существовать, не нарушив общественного порядка.

Чтобы это доказать, я хочу спросить, каким же способом видит душа. Одни говорят, что души способны видеть все в божественной сущности, как будто в зеркале, где отражаются предметы; другие утверждают, что знание – такое же естественное для них состояние, как все остальные качества, коими они наделены. Разумеется, если первое из этих предположений абсурдно, таковым можно смело считать и второе: в самом деле, невозможно понять, каким образом душа может осознать все особенности бытия и все причинные связи этих особенностей. Допустим, душа обладает исходным знанием добра и зла, но это не мешает ей стремиться к одному и бежать от другого. Для того, чтобы любое существо постоянно определялось в своем отношении к этому стремлению или к этому бегству, оно должно знать конкретные проявления добра и зла, которые скрыты за этими двумя абсолютными и всеобщими образами существования. Последователи системы Скота{Иоанн Дунс Скот (1266-1308) – английский философ, выдвигал на первое место в боге волевое начало, из догмата о божественном всемогуществе делал вывод о том, что бог сообщил материи способность мыслить. (Прим. переводчика.)}, говорили, что человеческая душа сама по себе не обладала даром видения, что он не был ей дан в момент ее сотворения, что она получила свои способности при определенных обстоятельствах, в которых была вынуждена пользоваться ими.

В предыдущем случае душа, которая имеет изначальное знание зла в целом, – это бессильная субстанция, так как она видит зло и не искореняет его: выходит, действующим началом является материя, а она сама пассивна, но это же чистейший абсурд. По мнению Скота, человек ничего не может предвидеть, что тоже неверно. Если бы человек действительно был настолько слеп, он был бы ниже муравья, чья способность предвидения просто поразительна. Утверждать, что душа человека приобретает знания по мере своей нужды реализовать их, – это значит, сделать из Бога автора всех на свете преступлений, и я не удивлюсь, если эта гипотеза возмутит самых ярых сторонников Бога.

Поэтому поклонники бессмертной и духовной души обходят молчанием вопрос о том, как и каким образом душа видит и познает окружающий мир. И тем не менее они не сдаются: человеческая душа, говорят они, видит и познает точно так же, как и другие тонкие или спиритуальные субстанции одинаковой с ней природы, а вот это уже настоящее словоблудие.

Вообще для защитников этого ложного постулата трудности возрастают по мере того, как они, по их мнению, справляются с ними. Если человеческая душа неспособна проникнуть в предметы видимые, неспособна представить отсутствующие предметы, неизвестные ей, или даже хотя бы приблизительно судить о их внутренних свойствах и состояниях, если она может получать впечатления, только осязая предметы, если она судит о них только по внешним симптомам, тогда ее интеллект ничем не отличается от инстинкта примитивных существ, которые стремятся к чему-то или бегут от чего-то исходя из неизменных законов симпатии или антипатии. Если это так – о чем свидетельствует весь наш опыт, в чем не приходится больше сомневаться, тогда безумцем можно назвать того, кто считает себя созданием высшего порядка, состоящим из двух различных субстанций, между тем как животные, на которых люди смотрят свысока как на простейшие материальные агрегаты, обладают, в силу места, занимаемого ими в ряду живых существ, всеми человеческими способностями! Чуть меньше спеси, чуть больше критического отношения к себе, и человек бы понял, что он, подобно остальным, животным, имеет не более того, что положено иметь его виду в общем порядке вещей, и что любое свойство, присущее тому или иному существу, не есть щедрый дар вымышленного создателя, но одно из необходимых условий этого существа, без которого он не был бы тем, чем является.

Поэтому давно пора отказаться от глупой идеи бессмертия души, которая заслуживает не меньшего презрения, чем допущение Бога, столь же нелепого и смешного, как и она сама. Пора оценить по достоинству обе эти сказки, плоды страха, невежества и суеверия, ибо такие жуткие химеры уже не могут ослепить людей в здравом уме и рассудке. Пусть ими питается простонародье, чьи предрассудки и нравы нам не пристали. Пусть оно утешается в своей нищете призрачным будущим – мы будем счастливы настоящим и спокойны за то, что за ним последует, мы будем жить самыми изысканными, самыми чувственными страстями, угодными нашим сердцам, и только им одним будем воздавать почести и возводить храмы. Будь тысячу раз проклят тот наглый обманщик, который первым отравил людей подобными мерзостями, и самая ужасная пытка была бы еще слишком мягким для него наказанием! А вместе с ним пусть падет проклятие на тех, кто продолжает проповедовать эти гнусные заблуждения!

– Я не знаю ничего, – добавил Верней, – более спасительного для человека, чем эти системы: если доказано, что ни один из наших поступков от нас не зависит, мы не должны ни пугаться их, ни раскаиваться в них.