Текст книги "Имя Бога"

Автор книги: Марк Вайс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Марк Вайс
Имя Бога (готичный детектив)

«По сообщению нескольких русскоязычных блогов, костариканский художник Гильермо Варгас Абакук подобрал на улице бездомного пса и привязал его к стене в художественной галерее, чтобы посетители выставки могли воочию наблюдать, как пес умрет от голода и жажды. Это произошло в Galeria Codice в Никарагуа.

В поимке пса помогали дети, которые получили от «художника»-убийцы деньги за помощь. Некоторые посетители просили освободить пса, но им отказали.

Узнав об этой «художественной акции», возмущенные люди призвали растерзать самого художника дикими псами и собрали в Интернете более миллиона подписей протеста. Однако вскоре выяснилось, что это газетная утка, и пес вовсе не умер. Более того, даже не голодал. И привязан был не весь день, а только три часа в сутки, а остальное время проводил во внутреннем дворике галереи. Всё это время художник кормил его собачьей едой. В конце концов, пёс неожиданно для сторожей выскользнул через главную дверь и успешно сбежал. А проект художника был посвящен проблеме бродячих собак, о чем и сообщила галерея Codice. Тем не менее…»

Ноутбук, который еще полчаса назад честно предупредил меня, что аккумулятор разряжается, подмигнул на прощание и отключился. Я раздраженно прихлопнул крышку. Интересно, кто-нибудь вообще думает, что пишет? Конечно, как журналист я верю в свободу слова, только… Впрочем, сейчас дело не в этом, а в том, где бы найти что-нибудь почитать.

Ни одна из вагонных розеток с устрашающими молниями и заманчивой надписью 220 V не работала, и я заозирался в поисках какого-нибудь томика поувесистей, но в нашем купе все спали. А я опять мучился от бессонницы. Ну дайте же хоть что-нибудь почитать, а?

И как только я додумался не взять с собой хоть самого завалящего детектива или пары-тройки толстых журналов… Не хотелось тащить – вот в чем дело. Только лучше уж тащить, чем вот так маяться: мало того, что невозможно уснуть, так еще и здоровая любовь к чтению, которую тщательно прививали мне родители, превратилась у меня в манию. Я читаю постоянно, все, что попадется на глаза, даже руководства к средствам для чистки унитаза и надписи на заборах – кстати, среди них встречаются совершенно гениальные.

И да, конечно – нужно было лететь самолетом. Только дело в том, что я их не выношу. Как и разговоры об аэрофобии, которая, по-моему, явление того же рода что и история с несчастным псом. У меня лично никакой фобии нет, однако я терпеть не могу зависеть от кого-то и чувствовать свою неполноценность. Моя мама считает, что странно слышать это от человека, который совсем скоро разменяет четвертый десяток, но положа руку на сердце: разве вы чувствуете не то же самое, когда сначала умираете от боли в ушах, потом висите на высоте 10000 метров, истово надеясь на алкоголика-пилота, а под занавес блюете в пакеты, любезно предоставленные компанией в обмен на ваши денежки?

Почти все, кому я это говорю, со мной соглашаются, и только мама твердит, что в сыновья ей достался инфантильный, себялюбивый и удивительно склочный экземпляр хомосапиенса.

Я громко откашлялся – как всегда, когда накатывает злость. Над этой привычкой смеются все мои знакомые – даже те, которые сами грызут ногти или без конца тянут в рот все что ни попадя, от ручек до галстуков. Ну и пусть, привычно подумал я, кашлять гораздо изящнее, чем, допустим, ковыряться в носу.

Однако моя соседка на полке напротив была бы, наверное, другого мнения, если бы проснулась окончательно. Но она, услышав резкий звук, только приподняла на секунду тяжеленные ресницы, вздохнула и заснула опять. Удивительно красивое создание, сотый раз подумал я. Ее даже антураж не портит – разнокалиберные полные и початые бутылки, подозрительно пахнущие свертки и тапки, а также сосед с верхней полки, похожий на ехидну в гибернации.

Рельсы, рельсы, змеи, шпалы

В поезд я вскочил в последнюю минуту, и к себе в купе поначалу даже не заходил – пришлось, сунув купюру проводнику, обосноваться в рабочем тамбуре: все, кто мог, позвонили мне на мобильный и педантично выносили мозги до тех пор, пока трубка, наконец, не села. Тогда я облегченно вздохнул и ритмично ударяясь обо все вертикальные поверхности, побрел в вагон-ресторан. Состав несся на всех парах, и это было удивительно приятно: передвигаться по земной поверхности со сверхъестественной скоростью. Хотя если смотреть с самолета, наш поезд наверняка похож на огромную, неторопливую, хорошо отдрессированную змею…Я вспомнил Ромку Цыганенка, крошечного, смуглого и страшно замурзанного мальчишку из огромного частного дома, щедро обвешанного жестяным кружевом – сколько раз я с завистью щурился на эту причуду архитектурной мысли с пятого этажа нашей скучной госплановской новостройки!

Цыганенок умел рассказывать совершенно невероятные байки. Сейчас, наверное, стал как все – важным пузатым дядькой из Ассоциации Ромов1 Молдовы, но тогда… тогда он с гордостью носил свое прозвище, а вечером, когда наша компания – я, Борька Шейнфельд, Коля Володько, Гешка Петров и похожая на киношную Золушку Наташа Чебан – усаживалась вокруг жутко смердящего костра, который мы упорно разводили в старом ведре от битума, и Ромка рассказывал свои сказки. Больше всего нам нравилось про змея:

– … и была у того Лекса мама – не простая цыганка, а сербиянка, и был у нее брат одноногий. Все называли его Стефан, но и все знали, что это имя – не его, а одного цыгана мертвого. Стефан убил его из-за одной красавицы, а имя себе забрал. А красавица все равно от горя умерла. А этот Стефан ездил в Румынию, в горы, к старому колдуну, и вернулся с корзиной квадратной. Говорят, там сидел змей, которого дал ему колдун, и этот змей мог убить любого, кто встанет Стефану поперек дороги. За этого змея Стефан отдал колдуну свою душу, чтоб тот мог отнести ее черту. А другие болтали, что сам Стефан научился превращаться в змея…

– Ромка, ну как же это может быть? – в ужасе шептала Наташа.

– А вот как: из ноги у него вырастал толстый хвост, и весь он становился страшной невидимой анакондой…Так, видно, и было, потому что этот Стефан всю семью кормил ихнюю, хотя сам и не работал, и не воровал, и не просил. Говорили, ночью он делался змеем, душил кого хотел, а его богатства себе отбирал. А душа колдуну доставалась…

– Эй, осторожней! – на очередном повороте в очередном тамбуре я упал в объятия бородатого мужика

– Прости, друг, – от души повинился я, но мужик посмотрел недоверчиво и прощать меня, похоже, не захотел.

Ну и черт с тобой, подумал я, распахнул дверь и наконец увидел ряд твердых от крахмала скатертей.

– Пивка? – понимающе улыбнулся парень в белом халате.

В общем, так и вышло, что когда я дошел до своего купе, там все уже спали.

Конечно, никто не заставлял меня ехать в этот пресс-тур, однако поездку в Прагу я пропустил, пока был в Питере, а тупо сидеть в офисе и смотреть на помеченные мировым финансовым кризисом лица коллег совершенно не хотелось; к тому же, на носу было бабье лето, и меня неудержимо тянуло на свежий воздух. Поэтому, когда все с ужасом стали отбрыкиваться от поездки на нашумевший археологический раскоп в братской Молдове, я схватился за командировку обоими руками. В прямом смысле слова.

Шеф аж опешил – не ожидал от меня такого рвения.

– День вина там только через четыре недели, – заметил он.

– Ну, значит, придется там жениться и застрять до тех пор. А хоть на медовый-то месяц отправите меня в какое-то приличное место?

– Приличное тебе место… – привычно завел шеф – он считал себя страшно остроумным.

Но я уже бежал в бухгалтерию. Все формальности уладились как никогда легко и быстро, и вот теперь я сидел в купе и глазел на свою попутчицу, которая была похожа на Одри, Анжелину и Синди Кроуфорд одновременно. Причем грима на ней не было ни грамма – уж в этом-то я разбираюсь. И она преспокойно спала на жесткой вагонной полке, укрывшись клетчатым казенным одеялом и ворохом каштановых локонов – просто невероятно, как только ее угораздило оказаться в нашем дрянноватом лязгающем и вибрирующем от старости поезде? Золотая карета с парой дюжих молодцев на запятках была гораздо больше в ее формате и отлично подошла бы под браслет – массивный, на пряжке, отделанный камнями. Такой могла бы носить царица Медной горы или древний воин-мародер. Единственным изъяном мисс совершенство была, на мой вкус, ее старомодная бледность. Хотя, может, все дело в освещении? Еще и луна сегодня полная, потому-то мне и не спится.

Тоска.

Того, кто придумал бессонницу, следовало бы похоронить заживо. А потом вбить в него кол, а потом… я с упоением колесовал длинного, вялого, липкого, извивающегося изобретателя бессонницы, потом четвертовал его, потом сжег на медленном огне, однако все это никак не помогало мне справиться с жаждой мести. К тому же, этот гад упорно не желал подыхать. Тогда я решил взглянуть ему в глаза – узнать, чего он по-настоящему боится, и всматриваясь в неуловимые, постоянно меняющиеся черты врага, вдруг понял, что держу за горло самого себя. Это было мое лицо, и это было чудовищно, дико, невыносимо, поэтому все вокруг начало с грохотом рушиться, оглушительно лопаться и хохотать разнокалиберными голосами.

Я проснулся, аккуратно отодвинул физиономию от черных резиновых тапок с надписью «Адидос», поднялся и сел. В окно купе светило солнце, девушка напротив меня от души смеялась, ехидна с верней полки очнулась от спячки и тоже подвывала, а тот, кто ночевал надо мной, спустил голову вниз, и, изо всех стараясь не ржать конем, проревел:

– Братишка, помощь надо?

Не дожидаясь ответа, громила повалился на спину. Купе тряслось от его конвульсий.

Девушка тем временем связала свое чувство юмора крепким узлом – это было видно невооруженным глазом.

– Простите, – сказала она, – у вас был такой забавный вид, когда вы кого-то задушили и сразу свалились на пол. Простите, не обижайтесь, ладно?

Я постарался не обижаться, потому что голос Анджелины-Одри вполне соответствовал всему остальному – и хрупким пальцам со свежайшим френчем, и узким длинным лодыжкам, и странно горькому изгибу губ, который не совпадал по смыслу с озорными зелеными бликами в светло-карих, окольцованных серым, глазах. Она больше не казалась мне бледной, наоборот: я чувствовал себя, как гаммельнская крыса, которую зовет смертельная флейта – погибал с восторгом. Однако в голове все равно оставалось место для мыслишки образца то ли раннего неолита, то ли среднего пубертата: ну и рожа будет у Кристи, когда он увидит меня с этой чиксой!

…С Кристи мы знакомы столько, сколько я себя помню, и конечно, он встречает меня. И конечно, не упустит случая сунуть нос в купе, чтобы узнать с кем я ехал. Кристи, безусловно, крутой парень – это он сам про себя так говорит, – житель европейской столицы и всякое такое, но от этого его тотальное любопытство – или, может, неистребимая любознательность? – никуда не девается.

Что поделаешь, любая европейская столица – в прошлом вполне провинциальный городок, где все друг друга знают и не ленятся с утра до вечера носить туда-сюда сплетни, как свежие, так и столетней давности. Кишинев не исключение, к тому же он такой крошечный, что здесь просто не может быть иначе. Компактность – его фирменный знак, как и то, что здесь хронически, раз за разом, повторяется классическая история: либерте-егалите-фратерните, Марсельеза, independance – и потом, лет через пятьдесят, все сначала. Одним это нравится, а других пугает. Моих предков, например, напугало. Поэтому когда Молдова очередной раз стала независимой2, и кишиневские заборы запестрили популярным в те годы «Чемодан-вокзал-Россия!», отец уехал в Израиль. А мы с моей мгновенно состарившей мамой эвакуировались в столицу покрупнее.

Я несколько месяцев не мог поверить, что все это – один населенный пункт. И даже Химки, и Долгопрудный, и Ромашково – тоже Москва. Мне казалось нелепым устраивать такое огромное поселение – ведь можно было поделить его на несколько штук поменьше? Честно говоря, эта детская мысль мелькает у меня и сейчас, особенно на обратном пути из командировок. И хоть я искренне полюбил наш странный город и, как мне кажется, проникся его несокрушимым духом – в Кишиневе мне гораздо комфортнее. Просто физически удобнее – все близко, никто никуда не несется сломя голову, а водители привычно уступают дорогу пешеходам. Наверное, потому и народ тут не такой агрессивный: не от чего уставать.

Последние 15 часов пролетели как одна минута. Вот что значит – повезло с соседями: и ехидна, и коняга с верхних полок, и Анджелина (когда я услышал, что ее зовут Элеонорой, то пропал окончательно: мне ли не знать, каково это – жить с необычным именем!), да и я сам как будто прошли тщательный кастинг, чтобы собраться в одном купе. В жизни не видел настолько гармоничной компании, хотя трудно представить более разношерстное общество: инженер-проектировщик, водила-гастарбайтер, журналист и историк – во всяком случае, так она сказала.

Когда паровоз последний раз свистнул, я с сожалением посмотрел на опустевший столик и отчужденные, упакованные в полиэтилен адидосы.

Но тут в вагон ворвался Кристи.

1. Рома – западная ветвь цыган (в ед. числе – ром), проживающих на территории бывшего СССР и в Восточной Европе. 7

2.27 августа 1991 года Парламент Республики Молдова принял Декларацию о независимости, а 29 июля 1994 года была подписана новая Конституция РМ

Гербы в шкафах

Южный темперамент – это приговор. Не тому, кому такой темперамент достался, а тому, кого он накроет. Я как-то забыл об этом, когда собирался хвастаться перед другом своей попутчицей. И даже не понял, как вышло, что спустя полчаса мы втроем уже стояли перед картиночного вида белоснежной гостиницей со стрельчатыми окнами, коваными решетками и траурно-фиолетовыми петуниями на крошечных балконах – похожие здания, стилизованные под старину, заполнили чуть не все бреши старого Кишинева (разбомленного в сороковые на две трети) и местного законодательства (писанного в угаре свежеприобретенной независимости). Впрочем, город от этого только выиграл: Бернардацци3, который подарил столице неповторимый барочный шарм, был бы доволен архитектурными достижениями новых русских и новых же молдаван…

Элеонорин рюкзак смотрел из сверкающего окна холла и, наверное, тоже недоумевал, как это вышло – что я за всю дорогу не удосужился расспросить его хозяйку почти ни о чем, а Кристи за десять минут узнал и куда, зачем, и главное, к кому она приехала.

А я лишь неловко сунул в прохладную узкую ладонь свою визитку с роуминговым номером, десятый раз намекнул Кристи, что девушка устала, а ей еще заполнять кучу бумажек, и мы распрощались.

Старый центр Кишинева занимает едва ли больше четырех квадратных километров, а после восьми вечера пробок здесь почти нет, так что через 15 минут мы с Кристи сидели у него на кухне, плавно переходившей в лоджию, и молча потягивали зеленоватое ледяное шардоне, глядя на огни Ботаники4. Кухню Кристиан устроил просто шикарную – все есть и ничего лишнего, разве что кривовато висящее гендрево в огромной застекленной раме. Несколько лет назад мой друг всерьез увлекся генеалогическими изысканиями, и как я понял, этот настенный шедевр был его собственной художественно изображенной родословной.

Наверное, Кристиан уже и герб себе придумал, только пока не показывает, потому что около года назад он просто замучил меня очередным своим бзиком – гербоманией, и, чтобы хоть ненадолго отвязаться, я сказал ему, что на генеалогию согласен, а на герб – нет. И точка. Через месяц Кристи прислал мне по почте – настоящим заказным письмом, а не по электронке – задокументированную правду о моем происхождении. Я тогда не знал, смеяться мне или плакать: теперь можно больше не отвечать, когда меня очередной раз спросят, что у меня за имя такое странное. Можно просто развернуть бумагу: вот, видите? Праправнук немецких евреев по отцу и потомственный сибиряк по матери (помешанной, к слову сказать, на Шагале). И что посоветуете с этим делать? Выкрасть мумию Ленина, расчленить и вручную разбросать по всем континентам? Чтоб знал, каково это – родиться в СССР, где одних ссылали в Молдавию, а других в Красноярский край, так что в конце концов стало уже непонятно, где у нас каторга. И кто кому сибиряк. Хотя если говорить про Молдову, так тут всегда была настоящая мешанина из ссыльных русских, беженцев из Польши и Германии, опальных прорумынских националистов, и еще – бедняков, сельхозмагнатов, старьевщиков, виноделов, зеленщиков, вшивой в прямом смысле слова интеллигенции, вдохновенных гениев коммерции и бастардов Петровских гвардейцев: в тридцати километрах от столицы даже есть село, где чуть не все жители – Михайловы, и, говорят, так вышло потому, что неподалеку был слишком долго расквартирован Михайловский батальон5. Однако если вернуться к вопросам генетики, все оказалось к лучшему: даже 90-летние деды в этой деревне – густогривые красавцы гренадерского роста…А евреи – что евреи? Их только в Кишиневе было почти пятьдесят процентов на селения, а в штетле Бэлць6 – все восемьдесят: дядя Осип, папа Борьки Шейнфельда, постоянно говорил, что Израиль устроили совсем не в том месте, где надо было. Так что теперь, когда молдаване – или русские, или украинцы, или гагаузы7, или кто угодно из той сотни национальностей, что давным-давно обосновались здесь – говорят «еврейский», это значит «самый лучший». И если так рассуждать, то выходит что я – самый лучший сибиряк.

Осушив очередной фужер, Крис сцепил руки на коленях и с искреннем удивлением сказал:

– На черта ей сдался этот замок Манук-бея? Это ж утиль, там давно все растащили, и никого нет, кроме сторожа! Да и вообще, зачем нужны лишние тридцать кило по такой жаре? Лучше бы поехала с нами в «Боярскую вольницу», а потом нашла все что нужно в библиотеке – или в Археологическом, он там через дорогу.

Я промолчал.

– И чтоб меня покрасили – пилить в такую даль на занюханном поезде только для того, чтобы проверить пару строк из пыльной книжонки! Она чокнутая, эта твоя Леонора. Интересно, а как ее мама называет?

С самого детства Кристи отличался удивительной последовательностью мышления – поэтому я промолчал снова.

– И вообще – почему она не замужем за каким-нибудь крутым перцем? Такая цаца, и уже не девочка совсем, и одна? Наверное, больная или еще что-то такое.

– Например?

– Да все что хочешь может быть! Приехала на поезде потому что типа не переносит полеты – а может, она что-то везла такое, что на самолете не пронесешь? Наркоту или рыжье? Или какой-нибудь черепок за миллион баксов, или чип – ну, как в кино, знаешь? Какую-то информация за кучу денег. Или она скрывается – тогда поездом точно проще. По железке ведь кто ездит?

– Я.

– Ну, ты отдельная история, и вообще – ты мужик. Если припрет, и на телеге прикатишь. А она? Нет, что-то здесь не так.

В этом я был с Кристи совершенно согласен. Но тут, слава богу, зазвонил телефон, и мир лишился остальных гипотез моего друга.

А я полез в Сеть, потому что понятия не имел, что это за замок, ради которого Элеонора (действительно: как же ее мама называет?) приехала сюда совсем не в золотой карете. Википедия сообщала:

«Дворец Манук-Бея Мирзояна построен в 1812 году архитектором Бернардацци. Там били фонтаны, и был небольшой пруд, уже исчезнувший. Все строения усадьбы соединялись с дворцом стеклянными галереями. Ходят слухи, что под галереями были и подземные ходы».

Так, посмотрим, кто ж такой сам Манук-бей. Ага, вот: «Служил при дворе турецкого султана в должности драгомана. Принимал активное участие в подготовке Бухарестского мирного договора 1812 года, подписанного в его дворце. После этого был обвинен турецкой стороной в предательстве и остался жить в той части Бессарабии, которая отошла к Российской империи». Шпион, значит.

Я снова полез в Гугль – разобраться в перипетиях турецкой войны, но тут Крис заорал мне в самое ухо, чтоб я бросал это гиблое дело и собирался в кучу, потому что мы едем «кушать мититей8». Все мои аргументы – уже заполночь, я с дороги, завтра ехать через всю страну, и заранее ясно, чем закончатся эти митетеи – он преспокойно пропустил мимо ушей, кинул мне под ноги мокасины, зашнуровал кроссовки и веско сказал:

– Я тоже устал, брат. А что делать.

Крыть было нечем, и я с отвращением поплелся за Кристи.

В такси царили Den Adel и Within Temptation9, и немедленно почувствовал себя покинутым всеми, кого только знал когда-нибудь. Я снова затосковал по адидосам. И еще мне пришло в голову, что я больше никогда не увижу Элеонору.

Так же как тогда, когда мы с мамой насовсем уезжали из залитого солнцем белоснежного Кишинева, я мучился от липкого ужаса: даже сиав могущественнейшим существом на свете, я все равно буду терять то, что мне действительно дорого. Ведь пока я успею вернуться, догнать, все изменится непоправимо, навсегда – и для меня не окажется места рядом.

3. Александр Осипович Бернардацци (1831-1907) – русский архитектор, работал над благоустройством Кишинёва; в настоящее время все здания, спроектированные им, взяты под государственную охрану и почти все реставрированы.

4. Название одного из микрорайонов Кишинева

5. Михайловский крепостной батальон принадлежал к числу войсковых частей, имевших более чем 100-летнее старшинство и был сформирован из трёх рот Екатеринбургского мушкетерского полка, нижних чинов трёх гарнизонных батальонов и рекрут Мингрельского мушкетерского полка. В 1807 г был отправлен на театр военных действий в Молдавскую армию

6. Город на севере Молдовы, северная столица республики

7. Народ, живущий на юге Молдавии. Историки считают их либо отуреченными болгарами, которые сохранили христианство либо потомками турков, частично перенявшими славянскую культуру. Гагаузский язык относится с тюркской группе

8. Колбаски-гриль из рубленой говядины

9. Здесь и далее упоминаются группы и исполнители музыки стиля Gothic