Текст книги "Валдайские колокольцы"

Автор книги: Марк Ефетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Яков Семенович Ефетов
Валдайские колокольцы

Об этой книге

Есть в нашей стране дом, с виду самый обычный, перед которым всегда почти стоят люди. Стоят днем, а случается, и ночью. Наши, советские люди и приезжие со всех концов земного шара. Просто так – стоят и смотрят на этот дом, где за окнами кто-то играет на рояле, кто-то поет колыбельную песню малышу, а кто-то, склонившись над столом, решает задачки.

Люди, приехавшие к этому дому, иногда за много тысяч километров, часто оставляют у порога цветы, а бывает, опустятся на колени, накопают земли, бережно завернут землю эту в платок и увезут с собой за моря и океаны.

Это дом, от которого войну – Великую Отечественную – повернули обратно: от Волги на Берлин. Четырнадцать шагов перед этим домом были теми последними шагами, которые фашисты не смогли преодолеть по нашей земле. Отсюда началось отступление гитлеровцев до самого Берлина.

А не сдал этот дом фашистам сержант Павлов. С горсткой бойцов отстоял он здание на Пензенской улице Сталинграда, почти два месяца обороняя его от врагов. Дом этот получил название – дом Павлова.

Во время Сталинградской битвы Яков Федотович Павлов был тяжело ранен, но вскоре снова встал в строй, получил звание Героя Советского Союза, а после войны вернулся в свой родной город Валдай, что лежит как раз на полдороге между Москвой и Ленинградом.

А город, где он стоял насмерть, не сделав ни шага назад и не дав врагу продвинуться ни на шаг, стал одним из самых прекрасных городов нашей страны. Там, в Волгограде, каждое утро ровно в восемь ноль-ноль – жара ли, снег ли, вьюга ли, мороз – к яркому пламени Вечного огня подходит, четко печатая шаг, необычный караул: мальчик и девочка. Девочка с красным флажком, мальчик с настоящим автоматом «ППШ». Такие караулы сменяются каждый час весь день – с восьми утра до восьми вечера. Ребята стоят недвижимо, смотря в огонь, и думают о том, как стояли в войну Яков Павлов и солдаты Сталинграда, в огне и в дыму, зная, что двигаться можно только вперед, думают о том, что было здесь в войну, на земле, порыжевшей от крови. И еще о том, как сделать, чтобы это никогда не повторилось.

К волгоградским школьникам часто приезжает Яков Федотович Павлов.

О том, как воевал Яков Федотович, я написал в книжках «Девочка из Сталинграда» и «Света и Камила». О том же, как он после войны жил в Валдае, рассказал в повести «Валдайские колокольцы», где Яков Федотович Павлов назван Яковом Павловичем Федотовым.

В Валдае, приехав в гости к Якову Федотову, я попал в лес, на медвежью охоту. В тот же день у меня за пазухой оказался маленький медвежонок-сосунок.

С моим соседом первоклассником Славой мы привезли медвежонка в Москву. И тут он в первую свою зиму куролесил вовсю. Но события, о которых было рассказано в «Валдайских колокольцах», оказались куда серьезнее: из-за своей любви к медвежонку Слава чуть не погиб.

Не забыть мне того лета, когда медвежонка отправили из Москвы в его родные Валдайские края. Пересказывать то, что тогда случилось, я не буду. Скажу только, что мне радостно было узнать милицейских работников города Калинина, проводника собаки ищейки, женщину-хирурга и, конечно же, коммунистов города Валдая. Все они боролись за спасение жизни маленького Славы.

В «Валдайских колокольцах» я написал все как было: о моем друге Якове Федотове, о Славике и о двух маленьких медвежатах Машке и Мишке. Правда, к концу повести они уже подросли, попали к мельнику, а затем, по слухам, одного из них – Мишку – отправили за границу, в Германскую Демократическую Республику.

Тоска по медвежонку Мишке все больше и больше мучила Славу. И он решил во что бы то ни стало разыскать своего мохнатого любимца. Случилось так, что в этом ему помог Яков Федотов, который в свое время и добыл этого медвежонка на охоте в Валдае.

Легко ли найти медвежонка, отправленного за границу в зоопарк? Нет, это не так-то просто. В книге «Звери на улице» рассказано, сколько изъездил Слава в поисках своего любимого медвежонка Мишки.

Вместе со Славой читатель побывает в Берлине, совершит путешествие по Германской Демократической Республике, посетит звериную больницу и один из самых больших в мире зоопарков.

Да, конечно же, читатель узнает и о том, как звери – дикие звери – шествовали по улице, а пешеходы и автомобили уступали им дорогу. Хотя книга эта о наших днях, но много в ней и о Великой Отечественной войне, о Берлине в те дни, когда Гитлер принял крысиный яд. А в рассказе о наших днях читатель вместе со Славой пройдет в двери, которые раскрываются сами, побывает на ярмарке и в комнате чудес… Хотя лучше об этом прочитать, чем узнать из пересказа.

Автор

1

У меня дома, в Москве, был медведь. Не плюшевый, не шерстяной, а настоящий, живой. Только совсем маленький – сосунок. Он ходил по комнатам, ноги его расползались по гладкому полу, а коготки постукивали.

Почему я говорю «медведь», а не «медвежонок»? А потому, что и маленький, он всей своей фигурой, походкой и повадками был очень похож на большого мишку – Михаила Топтыгина. Голова большая, глаза круглые, блестящие и хитрющие. Темя серебристое, а на плечах два белых пятнышка, как погончики. Лапы у Мишки между коготками были точно замшей обтянуты. Ходил он вразвалочку, как матрос, сошедший на берег после долгой качки по морям. И только слышалось: клац-клац – коготки по полу.

У моего Мишки была своя страсть – вилки проводов из штепсельной розетки выдергивать. Это было его главным развлечением. Любил он еще мой палец сосать. И при этом он урчал совсем как моторчик: «ур-ры, урры-урры». Не то чтобы там погромче или потише, побыстрее или помедленнее, а всегда совсем одинаково.

Теперь, когда я услышу вдруг, как маленький моторчик работает – у вентилятора или в бормашине у зубного врача, – я своего Мишку вспоминаю. Казалось, он мог сосать палец и урчать при этом час, два и три. Сам Мишка ни за что палец не бросит. Будет сосать, зажмурившись от удовольствия, до тех пор, пока палец у него не отнимешь. А отнимешь, тоже не обижался. Сползал на пол, оглядывал комнату, как бы соображая, что бы такое нашкодить. Подумает, подумает и пойдет безобразничать: заберется передними лапами на корзинку для бумаг. Корзинка легкая – сразу опрокидывается, и сыплются из нее всякие бумажки и коробки. А Мишка задом пятится, большой головой мотает, рычит. Можно подумать, что не он нашкодил, а его обидели.

Нахальный был Мишка, но ласковый. Попал он ко мне случайно. Вот как это произошло.

2

Прошлой зимой мне надо было поехать по делу в город Валдай, что лежит как раз посредине между Москвой и Ленинградом на возвышенности или, проще сказать, на невысокой, но большой горе. А город этот зеленый, лесистый.

Во времена наших дедов была песня с такими словами:

 
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Звенит уныло под дугой!
 

Город Валдай издавна славился поддужными колокольчиками. Было это поболее ста лет назад, когда из Москвы в Санкт-Петербург, как назывался тогда Ленинград, ездили не поездами, а на перекладных. Запрягали в Москве тройку лошадей: коренная – та, что в середине, под дугой, а к дуге колокольчик подвешен. С ним и ехать веселее, и, если в метель заблудится тройка, по звону колокольчика могут ее найти – на дорогу вывести.

В городе Валдае в те времена путешественники отдыхали, перекладывали лошадей. Уставшую тройку оставляли поесть и отдохнуть, а вместо нее в те же сани или в карету запрягали – закладывали – других, отдохнувших лошадей. От этого и выражение пошло: ехать на перекладных.

Но вот проложили из Санкт-Петербурга в Москву железную дорогу, да так, что Валдай остался немного в стороне.

Все реже и реже заливался теперь колокольчик, дар Валдая, на валдайской дороге; опустели постоялые дворы, где перекладывали лошадей, да и в домах валдайских света убавилось, потянулся народ к чугунке, как называли железную дорогу, – опустел город Валдай.

А где людей мало, там медведям приволье. Пошли как-то валдайские девушки в лес по малину. Я годы этой там хоть ведрами собирай. Набрали лукошко и слышат: навстречу кто-то по лесу идет, тоже ягоду собирает. Раздвинули кусты и ахнули: медведь! Он же лакомка – страсть как сладкое любит. А ягоды, как гребенкой, большой когтистой лапой собирает.

Девушки побросали лукошки с малиной – и бежать.

А мишке благодать: стал малину сразу двумя лапами прямо в пасть загребать – всю морду вымазал. И доволен.

На всю Россию прославился город Валдай как медвежий угол.

И то сказать, спустя сто лет ехал я этой дорогой на автомашине, вдруг, подъезжая в Валдаю, вижу – медведь. Да здоровущий какой! Вдвое выше человека. Стоит на задних лапах у самой дороги, передние поднял, пасть раскрыл – страх! Тормозить? Нет, на автомашину он не кинется. О железо зубы попортит. Чего я, в самом деле, испугался? К тому же, подъехав поближе, увидел – медведь-то каменный! Его на дороге вроде бы для украшения поставили. На других дорогах все больше статуи – девушка с мячом или там горный козел. Оно и правильно. На юге, в горах, такие фигуры чаще встречаются. А тут, в валдайских лесах, медведь не редкость. Ему и монумент поставили. Что с того, что в Валдае теперь большой молокозавод, огромный спортивный стадион, новые каменные дома и автобусная станция, через которую проходят десятки дальних автобусов? Медведей в лесах валдайских это, как видно, испугало не очень. Ведь случилось же так, что и мне вскоре после приезда в Валдай довелось встретиться в лесу с живым медведем.

3

В Валдае у меня есть друг, Яков Павлович Федотов. Он в этом городе родился, отсюда в сорок первом году колхозным пареньком воевать пошел. Бороду он еще тогда не брил – не росла. Он так воевал, что прославился на весь мир. За него, безусого паренька, во время войны фашисты обещали уйму денег, и шесть раз в их фашистских газетах появлялись сообщения: «Федотов найден. Убили Федотова».

А там, глядишь, опять советский снайпер не дает жизни фашистам. Чуть кто высунется – бац! Так метко бьет, точно как знаменитый Федотов. Что ж такое?

И оказывалось: это Федотов и есть. Зря только фашисты какому-то доносчику платили.

Несколько раз гитлеровцы набавляли цену за голову Федотова. Охоту на него устраивали. Шпионов к нему подсылали. А Федотов жив, здоров и по-прежнему бьет без промаха.

В сорок четвертом году Федотова ранили. Подлечился он в госпитале – и опять на войну.

Кто постарше, помнит, как в газетах и по радио писали и говорили про знаменитого снайпера Федотова. Был он героем фронта и, как коммунист, не уходил с самой что ни на есть передовой.

В сорок пятом году война шла к концу. Фашисты за Федотова уже столько денег обещали, что на эти деньги человек мог прожить до конца своих дней. Но вот же не смогли убить Федотова. Уже до Берлина наши дошли, Гитлер крысиный яд принял. Помощники его, что вместе с Гитлером разрабатывали план завоевания нашей страны, кто сам себя поджег и сгорел, кого за злодеяния казнил суд. А Яков Павлович Федотов, живой и здоровый, возвратился домой с Золотой Звездой Героя на гимнастерке.

«Где же теперь этот Яков Федотов?» – часто спрашивали меня. Многие люди у нас и за границей интересовались Федотовым. Ведь его и в Берлине чествовали, и в Париже поздравляли – он по всему миру своей храбростью и меткостью прославился.

А Яков Павлович, как кончилась война, сел за школьную парту. Грамотенки-то у него было до войны немного: хватало только на то, чтобы подсчитать, сколько врагов в землю уложил. Но тут он не сбивался со счета: снайпер. А дальше как быть?

Вот и пошел Яков Павлович после войны учиться. Сдал за десятилетку и дальше стал учиться в Москве. Высшую партийную школу окончил. А окончание в той школе – выпуск то есть – праздновали как положено: весело и шумно.

Уже в те дни в газетах писали, в наших и заграничных, что, дескать, знаменитый Герой Яков Павлович Федотов образование получил. Куда он теперь пойдет? Ему ведь везде честь да почет.

На выпускном вечере Якова Павловича спросили:

– В Москве останетесь?

– Нет.

– А куда же?

– Где родился, там и сгодился! – сказал Федотов.

Поехал Яков Павлович в свой родной Валдай. А через год и я туда же, как уже говорил, должен был поехать по своим делам и, кстати, хотел с другом своим Яковом свидеться.

Дело было зимой, как раз в школьные каникулы, когда мой сосед Славка без конька во дворе не появлялся. Славку этого во дворе мальчишки «очкариком» зовут. Между прочим, парень этот – будь здоров, и себя, и товарища в обиду не дает, не из трусливого десятка. Вот только очки у него с носа часто соскакивают. Но это ничего. Доктор сказал: если очки все время носить, за год-другой зрение исправится и он их потом совсем снимет.

Так вот, со Славиком этим, когда однажды я с автомашины снег сгребал, такой разговор произошел.

– Опять едете? – спросил меня Слава.

– Еду.

– Далеко?

– В Валдай.

– Интересно!

– А что – интересно?

– Города такого я не знаю. Там чего?

– Медведи.

– Ну?

– Не в самом городе, конечно, а рядом, в лесу.

– Меня возьмете?

– Зачем?

– Медведей смотреть.

– Так это же не зоопарк. Они там, в лесу, без клеток. Укусить могут.

– Не укусят.

– А ты почем знаешь?

– Мне бабушка из книжки рассказывала.

– Что?

– Надо представиться, что ты спящий. Медведь подумает, подумает и уйдет.

– Ну что ж, раз так – поедем. Только надо твою маму спросить. Пустит ли тебя Нина Васильевна?

– Пошли спросим.

– Пошли…

Назавтра мы со Славкой укладывали в машину термос с горячим чаем, корзинку с едой и чемодан.

Поехали.

4

Славке повезло. В Валдае у моего друга Якова Павловича есть сын Юрик. Он на полгода старше Славы и тоже учится в первом классе. Вот мы и порешили: будет Славке в Валдае компания.

Ехали мы без особых приключений. В городе на мостовых грязь и слякоть – снуют и скребут снегоуборочные машины, подбирая железными загребущими лапами какую-то темную жижу. А выехали за город – белым-бело вокруг. Пушистая бахрома на елках. Легкий морозец. Лес по бокам синим кажется. А там, где леса нет, – поля точно белые страницы разостланы, и по ним читать можно. Вон цепочка вокруг березки. Это сорока обошла дерево. А там заяц пробежал.

– Гляди, Славка.

– Гляжу. Только вот очки протру – запотели.

– Следы читаешь?

– Нет. Я еще только буквы складываю. А подряд читать не умею. Следы потом читать научусь… А скоро медведи будут?

– Это, брат, подождать придется. Скорее всего, до того дня, когда, вернувшись в Москву, пойдем в Зоопарк.

– Нет. Не думаю. Зачем же мы тогда в Валдай едем? Будут медведи.

Славка оказался прав. Хотя первый встреченный нами медведь, как известно, был каменный. Вокруг него тихо вился и танцевал легкий снежок, накинув на медвежьи плечи белую пушистую шаль.

Проехали мимо каменного медведя и увидели поле, а на нем, все в снегу, не то овцы, не то козы.

– Что это? – спросил Слава.

Света к тому времени поубавилось, и я не сразу мог разглядеть, что это за необычное поле. А потом понял и объяснил Славе:

– Это валуны.

– Чего?

– Камни такие. Будешь учить географию – узнаешь. Камни эти круглые видишь?

– Теперь вижу.

– Они древние-древние. Им много тысяч лет. Был такой ледниковый период. Вот они здесь на Валдайской возвышенности с тех пор и остались.

– А кто их так обкатал? – спросил Слава.

– А обкатало их время и льды. У моря камешки тоже бывают гладкими. Их тоже время обтачивает. Только там камешки маленькие, а здесь большие…

5

В Валдай мы приехали в сумерки. У самого почти города по обочинам дороги стоят темные елки, тяжело клоня книзу грузные ветки. А стройные сосны – худые и гордые – высятся голыми рыжими стволами, только на самой макушке пышная белая шапка.

Город возник как-то сразу.

Косые лучи заходящего солнца ложились на чистый снег и как бы подрумянивали его. Солнце играло красками: уйдет – и тротуары станут сиреневыми. А снеговая крыша, нахлобученная на дом как шапка, еще вся в лучах – розовая. Что же до дыма из трубы, то он золотисто-красный.

Валдай Славке понравился. Он сказал:

– Хороший город. Только песок в валенках.

Это у него ноги затекли. Ехали-то мы без малого семь часов. А приехав, зашли прямо к Якову Павловичу. Он в том доме работает, что, снеговой шапкой накрытый, на самой горе стоит. От этого дома весь город видно. И озеро. Будто большое белое блюдо с зелеными краями. Такое Валдайское озеро. Огромное. Из конца в конец взором не охватишь.

Вечерело, и Яков Павлович уже кончал работу. Пружина сильно хлопала входной дверью. Один за другим уходили сотрудники учреждения.

Мы со Славкой погрелись у печки, разогнулись, помахали руками, а в это время Яков Павлович услышал наши голоса и вышел в прихожую:

– С приездом!

Поздоровались. Познакомил я Славку с Федотовым. Яков Павлович и говорит нам:

– Вы, братцы, как? Домой ко мне поедете или тут подождете? Я скоро освобожусь.

Славка сказал:

– Тут подождем. У печки.

Ну, а я с ним спорить не стал. Тут и скамейка была. Сели.

А Якова Павловича дверь как раз напротив. Он и не закрыл ее. Нам все видно и слышно.

– Да, это я, – говорит в телефонную трубку Федотов. – Когда елка? Завтра? Понятно. А ремонт школы закончили? Понятно. Спасибо. Буду в колхозе – заеду в Броды.

Славка тянет меня за рукав и спрашивает:

– Яков Павлович учитель? А Броды – это что?

– Броды – это деревня такая, недалеко от Валдая, – говорю я.

Опять звонит телефон.

– Откуда? – спрашивает Федотов. – А, молокозавод? Слушаю.

Мне слышится, будто Яков Павлович смеется.

А он между тем говорит:

– Плохо дело. Заливают, говоришь? Вот беда!..

Потом молчит, а из трубки, которая возле уха у Федотова, аж к нам доносится: «Кар… кар… кар…»

Трубка умолкла, и снова говорит Федотов:

– Заливает вас колхоз молоком и еще больше заливать будет. Такие там доярки подобрались, что у них реки молочные так и текут. А вы не о том думайте, как этот поток сократить, а о том, как больше продукции дать… Знаю, знаю. Приходите. Обмозгуем.

В комнате Якова Павловича сумеречно. Только зеленая лампа освещает стол и его руки, большие, жилистые. Он что-то пишет, и перо быстро бежит по бумаге. Потом кричит нам в коридор:

– Не соскучились? Я сейчас!

Но «сейчас» это затягивается.

Входная дверь скрипнула и закрылась, будто хлопушка хлопнула. Какой-то бородач смахнул с валенок снег и пошел к Федотову. В руках у старика большие грабли.

– Что это? – спрашивает Славка.

Мы слышим, как сердито говорит старик:

– Это им не колокольцы отливать под дугу. Вещь нужная для работы. Смотри, Яков Павлович, как сделали. Стыд!

Славка шепотом спрашивает меня:

– Почему он сказал – колокольцы?

– Не знаю, – говорю я. – Наверное, звоночки так называются, а колокольчики – это цветы.

Старик уходит, а грабли остаются у Федотова.

Яков Павлович появляется в прихожей, и мы поднимаемся, чтобы уйти с ним, но снова скрипит и бухает дверь, и в коридор, прямо к печке, торопливо входит человек с большой круглой головой и носом – ну точь-в-точь картошка.

– Ты что, Андрей Иванович? – спрашивает Федотов. – Горит где, что ли?

– Боялся опоздать! – Большеголовый снимает шапку, вытаскивает платок, вытирает лоб и шею. – Уф! Хорошо, что застал. У нас несчастье. – Он нагибается к Федотову так, что кажется, вот-вот заденет его носом, и говорит что-то вполголоса.

– Ну?! – поражается Яков Павлович. – Медведь? Чудеса! Где тут москвич? – поворачивается он к нам.

– Я! – отзывается Славка.

– Отогрелся, путешественник?

Как Славка отогрелся, видно по его щекам. От них, как говорится, прикурить можно – пылают. А очки вспотели.

– Угу, – говорит Славка.

Видно, он чувствует, к чему дело клонится: уходить надо. Не хочется. Но виду не подает. Спрашивает:

– А где Юра ваш?

– Вот я об этом и думаю. Пора вам свидеться. Идите-ка вы, друзья, к Юре, а меня извините, я еще тут посижу. Располагайтесь дома. А там и я набегу. Договорились?

– Договорились. Пошли! – берет меня за руку Славка.

6

Как только мы вошли в дом Федотова, Славка и Юра познакомились и стали носиться из комнаты в сени, из сеней в комнату. При этом Слава ударился о косяк шкафчика, и там что-то загремело и зазвенело.

– Ой, разбили! – крикнул Слава.

– Да нет, это колокольцы. – Юрик открыл дверцу шкафчика. – Смотри – видишь?

Мы увидели на полке стоящие по росту блестящие, будто серебряные, колокольцы. Самый большой был величиной с кружку на пол-литра, какой обычно отмеривают молоко. А последний, маленький колоколец был чуть побольше наперстка. Он казался игрушечным. От толчка ровный рядок колокольцев нарушился, но Юрик двумя ладонями быстро и ловко их подровнял.

– Ну, вот и порядок! – сказал Юра, захлопнул дверцу шкафчика и ушел в сени.

– А колокольчики – это что? – спросил Слава. – Цветы? Да?

– Да! – крикнул из сеней Юрик. – Звоночки – они как хочешь: колокольцы или колокольчики. Только у нас на Валдайщине говорят – колокольцы.

Юра громыхал чем-то в сенях и притащил трехколесный велосипед:

– Давай, Слава, кататься.

– А как? – спросил Слава. – Ты или я? – Видно было, что Славке очень хотелось первому оседлать велосипед. – Знаешь что? – вдруг предложил он. – Давай играть в милицию.

– Как это? – спросил Юра.

– А так. Ты будешь главный милиционер. На карандаш, держи. Это будет милицейская палочка. Станешь тут, посреди комнаты, а я буду вокруг тебя ездить. Идет?

– Идет, – сказал Юрик.

Он был парень покладистый.

– Юрик, – спросил я, – где же твоя мама? Ты брось карандашом махать, Слава и так накатается. Отдал ему велосипед, и ладно. Ты про маму скажи.

Юра вздохнул:

– Она в Бродах. Три дня уже. И еще будет. Там молодая докторша. А мама уже семь лет лечит. А больных много. Мама поехала этой молодой докторше помочь. И обратно не едет. Плохо без мамы.

– Ну, а папа что говорит? – спросил я.

– А папа говорит: «Их там тридцать, и все больные. А нас трое, и все здоровые». А с мамой лучше… Славка, хватит ездить, дай мне…

В тот вечер мне еще довелось быть у Якова Павловича на работе. Послала меня за ним его мать, Юрина бабушка. «А то, – сказала она, – засидится там до полуночи. Он такой неуемный!»

Я пошел к Федотову. Человек с большой головой еще сидел у него. Большеголовый был без шубы, и лицо его, как недавно у Славки, было пламенно-красным.

– Садись, – сказал мне Яков Павлович, – и знакомься: Уваров Андрей Иванович, директор детского дома.

– Уваров, – протянул мне широкую ладонь большеголовый.

– Так вот, – продолжал Федотов начатый разговор, вводя меня в курс дела, – это не совсем обычный случай, чтобы медведь да вдруг корову задрал. Сколько тут на Валдае живу, один раз про козу слышал, и то коза эта из худого сарая вышла и на шатуна напала. Ты-то про шатуна и не знаешь, – обратился он ко мне. – Это такой бездомный медведь. Его зимой из берлоги спугнут, он и бродит, шатается, значит, очумелый, злой. А потом ведь и залечь на боковую тоже дело не простое. До этого надо, брат, отъесться, нагулять побольше жиру, чтобы в зимние морозы не было холодно. А «нажиреть» к зиме не всякому мишке удается. Вот и бродит он по первому снегу недовольный и голодный. Ну, попадись, на беду, коза – съел. А ведь Топтыгин – животное всеядное: хошь жука съест, хошь рожь оборвет; у нас в лесу желудями закусывает, на сладкое ягоды собирает. Но уж если на пасеку попадет – и пчелы ему нипочем: лакомка. А тут они корову перегоняли из подсобного хозяйства в город да и встретились с медведем…

– Лицом к лицу, значит, – вставил Уваров.

– …С перепугу бросили корову – и бежать. Потом вернулись с охотниками. Медведя нет, а корова…

– Можно сказать, ее тоже нет, – вздохнул Уваров. – Рожки да ножки. Может, где часть мяса и припрятал. Хозяин это любит: припрятать впрок и мхом закидать. Мясо, что попритухло, – ему вроде лакомства.

– Вот дела-то какие, – сказал Яков Павлович, – придется нам этим медведем заняться. – Он поглядел на календарь, что стоял на столе. – Послезавтра, в воскресенье, отправимся. Пойдешь? – обратился он ко мне.

– Какой из меня охотник! – сказал я.

– Какой есть. Дело нехитрое.

Уваров поднялся:

– Ну, я пошел.

– Погоди. – Федотов подошел к нему и положил руки на плечи. – А по тому делу договорились? Пойми, тут не о себе думать надо.

– Хорошо, – сказал Уваров, кивнул на прощание головой и ушел.

Было видно, что на душе у директора детдома совсем не хорошо.

Я подумал о том, почему Уваров назвал медведя хозяином. Потому, должно быть, что зверь этот шутить не любит. Ударит лапой – будь здоров. А точнее сказать: поминай как звали.