Текст книги "Гайджин"

Автор книги: Марк Олден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Глава 27

Гонолулу

Август 1983

Эрика Стайлер сидела в офисе антикварного магазина, принадлежащего Полу Анами и Саймону. Саймон работал над ее лицом, изо всех сил стараясь превратить девушку в нечто абсолютно неузнаваемое. Он сказал, что ее внешность должна измениться абсолютно и, по-видимому, добился немалых успехов, поскольку Пол Анами, едва взглянув на Эрику, поспешил принять свои успокаивающие таблетки.

Для того, Чтобы похищение марок состоялось, Эрике было необходимо через два часа войти неузнанной в двери отеля Луахала. Иначе шансы на успех были бы у Саймона более чем скромные. Шансы на встречу с Раймондом Маноа и Майклом Марвудом у него также были бы ничтожные. Интересно знать, что испытывает Эрика, прекрасно сознавая, что Саймон должен убить их? Да ничего. Марвуд и Маноа принадлежали к тем людям, которые увели с собой Молли, и ел было совершенно наплевать, что сделает с ними Саймон.

Новый имидж. Эрике необходимо обмануть всех: Фрэнки, репортеров, стремившихся поболтать с Марвудом, якудза, которые располагали ее фотографиями, странствующих игроков в покер, которые случайно могут узнать ее. Самое же главное – Эрике следовало проникнуть в номер Марвуда, а значит пройти мимо его телохранителя по имени Алан Брюс.

Было ли ей страшно. Страх в прямом смысле клубился вокруг нее, он был настолько материален, что она могла бы разгонять его палкой. «Обволакивающая липкая дрянь» – так называл страх, сродни ее нынешнему, отец Эрики. Тошнотворное чувство, пронизывающее существо человека от пяток до затылка. Оно вызывает спазмы в желудке, головную боль, потливость рук и нервное истощение. Саймон почувствовал его тоже и прекратил работу. Он взял ее руки в свои и сказал, что вся шутка в том, чтобы бояться, но продолжать делать дело.

– Как поступала Алекс? – спросила Эрика.

– Да, как поступила Алекс, – кивнул Саймон.

Эрика была настолько тронута заботой Саймона о матери, что на некоторое время позабыла про Молли. Вчера вместе с Полом Анами она уехала из долины Нууану, и они направились на Маунт-Танталус – домой к Саймону, чтобы забрать там кое-какие вещи, которые, по словам Саймона, могут ему понадобиться в ближайшие несколько дней. Эрика видела, как, добравшись до дома на Маунт-Танталус, Саймон зашел в комнату Алекс и некоторое время молча ходил по ней, дотрагиваясь рукой до бюро, до платяного шкафа, брал со стола фотографию, на которой были изображены они с Алекс, рассматривал медаль, которую он когда-то получил и подарил матери. Потом Эрике стало трудно продолжать наблюдения: к горлу подступили слезы, и она отвернулась, чтобы скрыть их от Саймона.

Они с Саймоном чрезвычайно близки. Даже Пол это заметил. Иногда ей казалось, что у них с Саймоном одно сердце на двоих. Его боль она чувствовала, как свою собственную.

Уезжая из дома, Саймон прихватил фотографию матери.

Саймон решил, что лучше всего будет, если они проведут ночь у него в оздоровительном клубе. Там они поели фруктов и овощей и легли спать в офисе менеджера. На рассвете Саймон разбудил Эрику и Пола и сказал, что им надо уехать пораньше – пока клуб не открылся для посетителей, и на улицах нет ни души. Перед тем, как уехать из клуба, Саймон позвонил в свою нью-йоркскую квартиру, а потом в дом Пола, но никаких новостей от Алекс не оказалось. Ни Полу, ни домой к Саймону она не звонила.

В офисе антикварного магазина Саймон работал над лицом Эрики, одновременно слушая пленку, на которой был записан разговор Раймонда Маноа и Фрэнки Одори, они обсуждали план, как лучше и быстрее ликвидировать Алекс. Пленка нервировала Эрику – она даже хотела попросить Саймона, чтобы он выключил магнитофон, но ей не пришлось. Саймон сделал это сам, а потом включил радио, по которому передавали новости. Прошло еще пять минут, и Эрика поняла, что новости совершенно не интересуют Саймона. Его интересовало только одно – любая информация об Алекс.

Изменение имиджа. Эрика следила в зеркале за тем, как ее кожа постепенно меняла цвет. Саймон добился этого, постепенно втирая в ее кожу состав, который он именовал «нежной смазкой» и представлявший из себя слегка жирный наощупь крем темного оттенка. Крем он наносил на щеки и шею Эрики, припудривая затем обработанное пространство, приглушая блеск, что позволяло ее коже сохранить естественный вид. Затем он сбрил ей часть бровей и с помощью коричневого косметического карандаша придал им совершенно иную форму. Тени, положенные под глазами, прибавили Эрике возраст, а более темные, нанесенные на подбородок, придали ему другие очертания. Кусочки губки, проложенные Саймоном между губами и деснами Эрики, чрезвычайно изменили очертания рта.

Саймон все еще продолжал трудиться над ее ртом. С помощью карандаша он увеличил его размер, а пространство между границами природными и нарисованными замазал алой губной помадой, которую прихватил на туалетном столике Алекс. Крошечное пятнышко красноватого оттенка, нанесенное Саймоном на нос, придало Эрике вид женщины, которая не прочь опрокинуть рюмку-другую. Нос тоже приобрел иную форму – он стал казаться длиннее и тоньше благодаря умелой комбинации светлого и коричневого тонов, наложенных Саймоном.

Следующим номером шли накладные бедра и груди. Потом Эрику облекли в длинный, до пят голубой с белым шелковый костюм, и все это сооружение увенчал парик из натуральных волос длиной почти до талии. Саймон слегка посеребрил искусственные локоны. Пол отослал своего служащего за туфлями на платформе, которые увеличили рост девушки на несколько дюймов. Когда Эрика взглянула на себя в зеркало, то чуть не потеряла дар речи. Впечатление было грандиозное. Она выглядела, словно Квазимодо, наширявшийся наркотиками. Ее внешность можно было описать тремя словами – неприличная, отталкивающая и вульгарная. К тому же, она казалась куда старше своих лет – Господи, и намного старше. Да, следовало признать, что Саймон постарался от души. Чем больше Эрика вглядывалась в свое отражение, тем больше она поражалась изменениям в себе. Особенно ее развлекли новые длинные волосы. Пол сказал, что она похожа на польскую королеву, возвращающуюся на родину.

– И еще одно, – сказал Саймон, обращаясь к Эрике. – Повтори все то, что тебе придется говорить о себе в отеле «Луахала», если тебя спросят, кто ты и зачем там находишься.

Эрика прикрыла глаза, вызывая в памяти инструкции, которые ей дал Саймон еще до начала переодевания. Когда она закончила, Саймон похвалил ее и повернулся к Полу.

– Планы изменились, – сказал он. – Тебе придется уехать с Гавайских островов.

Японец коснулся пальцами мальтийского креста, висевшего у него на шее. Нервный тик, который время от времени заставлял подергиваться его левый глаз, начался снова.

– Я не понимаю, о чем ты? Я думал, тебе понадобится мое присутствие здесь, хотя бы на тот случай, если позвонит Алекс.

Саймон опустил глаза и стал изучать паркет у себя под ногами. Тогда Эрика поняла, что Саймон уже не надеется найти свою мать в живых.

– Когда Маноа умрет, поднимется такой шум, что будет лучше, если ты уедешь.

Он улыбнулся Полу:

– Ты, наверное, и представления не имел, что на себя навлекаешь, когда выловил меня из океана?

Они обнялись.

Эрика, помня о гриме, делала все от нее зависящее, чтобы не расплакаться и побороть подступившую дурноту.

* * *

Часом позже Саймон стоял у дверей роскошного номера в гостинице «Луахала»; одетый в полицейскую форму. Кроме формы, на нем был рыжий парик, а под носом красовались такие же рыжие усы. Фуражку он надвинул глубоко на лоб, так что козырек касался края его зеркальных солнечных очков. В руке он держал предмет, напоминавший очертаниями портативный магнитофон, а у его ног стоял черный атташе-кейс. Саймон взглянул сначала направо, а потом перевел взгляд налево. Справа по всей длине коридор был пуст, но слева были люди. К счастью, они стояли в самом дальнем конце и не обращали на него никакого внимания. Он постучал в дверь еще раз – уже четвертый – но, как и раньше, никто не ответил. Очень хорошо.

Теперь замок. Он был по-настоящему хорош и снабжен панелью электронной сигнализации. Кроме того, у него стоял цифровой код, поэтому, чтобы войти в номер, нужно было или набрать код, или отключить сигнализацию. Очень удобно. Никакой возни с ключами, которые, к тому же, можно потерять. Знаешь код – проходи, не знаешь – стой у двери. Саймону следовало выяснить код за считанные секунды.

То, что он держал в руке, было небольшим компьютером-селектором, который был в состоянии просчитать всевозможные комбинации и обнаружить необходимую. Саймон снова бросил взгляд влево, увидел парочку, все еще дожидающуюся лифта, и решил рискнуть. Обслуживающий персонал и агенты безопасности могли появиться каждую минуту, чтобы убедиться, что такой важной птице, какой считался Марвуд, оказаны все возможные виды гостеприимства. Гавайские острова славились этим.

Саймон подсоединил провод, тянувшийся от компьютера, к панели электронной сигнализации, а затем, нацелив селектор на панель, нажал большими пальцами на две кнопки, располагавшиеся на селекторе. Он не сводил теперь глаз с крохотного дисплея на селекторе, на котором с огромной скоростью замелькали цифры. Что-то вроде игрального автомата. Сначала на дисплее загорелась цифра 5 в левой его части и там осталась. Снова замельтешили цифры и неожиданно рядом с пятеркой появилась и осталась на месте двойка. Через пятнадцать секунд в распоряжении Саймона оказался пятицифровой код, с помощью которого замок запирался. Не теряя времени, он набрал код, перевернул ручку, и дверь открылась. Быстро отсоединив провод от электронной системы замка, он вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Достав из заднего кармана черные перчатки, Саймон тщательно надел их на руки.

Роскошно. Высокие потолки, хрустальные бра, рояль и маленький бар в гостиной. Другой бар в комнате для заседаний. Отдельная кухня, две спальни на двоих каждая, две ванные комнаты, в одной устройство для искусственного загара. Просторная веранда-лоджия с видом на два бассейна и лагуну с соленой водой внизу. Марвуд любил хорошо пожить. Это было очевидно. «Луахала» был одним из новейших отелей, расположенных на берегу океана. Розовое двадцатипятиэтажное здание доминировало над окрестностями и было окружено буйной тропической растительностью. С крыши открывался великолепный вид на пик «Алмазная голова» и океанские дали, а стеклянный лифт за несколько секунд мог доставить постояльца в ресторан, считающийся одним из самых дорогих в Гонолулу. Еще один небоскреб, закрывающий солнце – так Алекс отзывалась о новой гостинице.

Саймон тщательно обследовал каждую комнату. Такую же работу должен будет проделать телохранитель Марвуда Алан Брюс, когда высокие гости займут роскошный номер. Такая уж у Брюса работа. Он станет всюду совать нос, расспрашивать о том, насколько надежна местная прислуга, а главное – обшарит номер комнату за комнатой, чтобы убедиться, что здесь не скрывается злоумышленник, способный причинить зло его хозяину. Когда такой квалифицированный телохранитель, как Брюс, по-настоящему занимается делом, тут уж не скроешься под кроватью или в шкафу. Саймон должен спрятаться в номере, но так, чтобы его не нашли. Он вышел на открытую лоджию и взглянул в северо-восточном направлении на горы Коолау. Горы приковали к себе его внимание – и надолго. Его охватила странная необъяснимая грусть, от которой он постарался отделаться как можно скорее. Через секунду он уже обнаружил место, где можно укрыться. Вряд ли даже Алан Брюс станет его там искать.

* * *

Сэр Майкл Марвуд стоял, повернувшись лицом к Раймонду Маноа, на открытой лоджии роскошного номера отеля «Луахала» и, потягивая джин с тоником, изо всех сил старался поддерживать светский разговор. На Марвуде был костюм фирмы Дживс и Хаукиз, рубашка от Турноболла и Ашера, подаренная ему женой на шестидесятишестилетие, и голубой шелковый галстук из дорогого лондонского магазина «Сулк». Дипломат выглядел усталым и подавленным. Перелет из Гонконга доконал его, чему немало способствовала старая американская кинокомедия, которую демонстрировали во время полета. Фильм изобиловал устаревшими непристойными шутками самого дурного свойства, от которых Марвуда просто тошнило.

Несколько минут назад Марвуд, наконец, избавился от назойливых визитеров, желавших приветствовать английского дипломата на гавайской земле. Это была весьма пестрая компания из работников посольства, представителей гостиничного менеджмента и журналистов. В конце концов, он здесь не для того, чтобы решать судьбы мира, а для того, чтобы немного отдохнуть и расслабиться. Кроме того, ему необходимо выполнить поручение, данное гайджином, и чем скорее он сделает это, тем раньше его оставят в покое. Оставшись в одиночестве, он примет наркотик, ставший уже привычным и необходимым злом, сыграет парочку этюдов Шопена и пообедает здесь же, на лоджии. Алан Брюс находился в одной из спален, разбирая багаж. Он распаковывал чемоданы, предварительно отложив в сторону чемоданчик с марками, которые Маноа желал осмотреть лично, и, конечно же, искал надежное местечко, чтобы припрятать запас героина, принадлежавшего Марвуду. По этой причине Марвуд вышел на балкон и увлек с собой местного детектива Маноа, чтобы они могли вместе полюбоваться роскошным видом на океан и горы.

Большой опыт, который накопил Марвуд за столом переговоров во множестве стран, научил его обращать внимание даже на малейшие нюансы человеческого поведения. Что он мог сказать по поводу Маноа? Да ничего утешительного. По мнению англичанина, тот находился на одной из самых ранних ступеней человеческой эволюции. Для всякого, обладавшего минимальной наблюдательностью, это было бы ясно с первого взгляда. Грубые черты лица, холодные, немигающие, словно у кобры глаза, жадность, с которой детектив заглатывал пищу – все говорило в пользу подобной характеристики. В этом человеке ощущалось полное отсутствие сострадания к другим людям, что явствовало из его равнодушия, с которым он повествовал об убийстве Алекс Бендор. Вероятно, Маноа вообще не свойственны нормальные человеческие чувства. Цивилизованный человек не стал бы упоминать о таком неприятном эпизоде вовсе.

Само воспоминание о том, как Маноа появился у него в номере, заставил англичанина содрогнуться от отвращения. Гавайец обращался с людьми, как начинающий политик самого дурного толка. Его манеры были ужасны: похлопывание по спине, пожимание рук, необыкновенная улыбчивость. Ему ничего не стоило обнять совершенно незнакомого человека за плечи и справиться о его самочувствии. Другими словами, худшее, едва ли не гротескное копирование провинциальных американских политиканов. Маноа, как и они, готов на все, лишь бы заручиться поддержкой широких масс и найти союзников среди влиятельных людей. Потом он добрался и до Марвуда, грубо схватил его за локоть и сразу же стал шепотом рассказывать о том, как он разделался с Алекс Бендор три дня назад. Он говорил об этом, пыжась от гордости. Что и говорить, достойное деяние.

Когда они вышли на лоджию, Марвуду удалось сменить тему разговора. Он спрашивал детектива об отеле, в котором остановился, об уровне преступности в Гонолулу, задавал вопросы о ресторане, находившемся на крыше, наконец, о семейной жизни самого детектива. Все, что угодно, только бы не возвращаться к истории с убийством. В свою очередь, Маноа рассказал о местных достопримечательностях – о горе «Алмазная голова», о Перл-Харбор, а также о новом отеле, воздвигнутом усилиями де Джонга совместно с братьями Ла Серрас.

Детектив ткнул пальцем в восточном направлении:

– Горы Коолау. Там я и закопал миссис Бендор.

Марвуд закатил глаза:

– Господи, дружище. Неужели вы не можете позабыть об этом хотя бы на время? Пусть она покоится с миром.

– Как же, успокоилась бы она, если бы ей не помогли! Это была весьма крутая старуха, братец. Вот, взгляни. Это ее рук дело. – Маноа указал на припухлость, которая начиналась рядом со скулой. – Ударила меня, понимаешь, своими же собственными наручниками. Я после этого чувствовал себя, как оплеванный. Ты меня понимаешь?

– Конечно же, я вас прекрасно понимаю. – Марвуд одним глотком допил джин в своем стакане. Затем он повернулся и посмотрел на горы Коолау. – Я знал ее много лет. Очень много лет. Весьма сильная женщина. Она теперь там, высоко?

– Ага. Только найти ее – так никто не найдет. Пусть ищет хоть сто лет. Там есть один заброшенный храм древних гавайцев – неподалеку от старой сахарной плантации...

– Лучше бы вы избавили меня от деталей. Я бы предпочел ничего о них не знать.

– Есть много всего, о чем ты даже не подозреваешь, братец, – Маноа снова изобразил на лице улыбку Чеширского кота.

– Например?

– Например, гайджин намеревается съездить в Америку. Ты знаешь об этом?

Марвуд коснулся перил рукой, чтобы справиться с неожиданной слабостью в ногах:

– Чушь. У него нет ни единой причины туда ехать.

Гордость Маноа по поводу своей осведомленности переполняла сердце:

– А ты когда-нибудь слышал о женщине по имени Касуми?

Он рассказал Марвуду о японке, живущей ныне в Лос-Анджелесе и бывшей замужем за одним из старых приятелей гайджина еще со времен мировой войны. Этого человека зовут Артур Кьюби.

Марвуд почувствовал безмерное удивление:

– Так ты говоришь, что именно Алекс обнаружила местопребывание Касуми? Вот, поистине удивительная женщина.

– Все это в прошлом, братец. В прошлом. Теперь это уже часть истории. Я не говорил тебе, что собираюсь заняться политикой? Так вот, мне хотелось бы у тебя спросить, что ты предполагаешь предпринять по этому поводу?

Марвуд отошел от детектива. Итак, Алекс Бендор мертва, а вместе с ней умерла и частица самого Марвуда. Трудно думать об Алекс в прошедшем времени. Она была такой живой, такой энергичной. Одна из немногих женщин, которых Марвуд уважал. Ему не нравилось, что Маноа постоянно напоминает о ее смерти. Что же касается политических амбиций мистера Маноа – то его, пожалуйста, увольте. Марвуд ушел с лоджии, поскольку ни секундой более не мог терпеть общество этого кретина, этого почти первобытного дебила. Войдя в гостиную, Марвуд громко позвал Алана Брюса.

* * *

Саймон висел под лоджией. Он лежал в импровизированном гамаке, который изготовил на скорую руку, обвязав один конец веревки вокруг талии, а свободный конец и тот, который охватывал талию, но болтался свободно, подвязал к обоим сторонам балкона снизу. Кроме того, он сделал веревочную петлю, которая бы облегчила ему подъем вверх. Саймон очень страдал. Руки, ладони, плечи – все его тело буквально горело от боли: не очень-то удобно висеть на веревках на расстоянии девятнадцати этажей от земли. На лбу и на шее Саймона выступили вены. Его трясло от усилий, которые он прилагал, чтобы не выдать своего присутствия напряженным дыханием: на расстоянии нескольких дюймов от него стояли два человека и вели неспешную беседу.

Но Саймон их слышал. Каждое слово.

Он моргал, стараясь стряхнуть слезы, наполнившие его глаза. Ему не хотелось верить в то, что он только что услышал о судьбе своей матери. Неожиданно веревка, на которой он висел, лопнула. Он успел ухватиться за веревочную петлю и теперь висел только на ней одной, изо всех сил стараясь побороть подступившую панику. Только две тонких веревки, образовывавшие петлю, еще немного – и он выпустит веревки из рук и полетит к земле навстречу смерти.

Неожиданно один конец веревки, образовывавшей петлю, отвязался и соскользнул вниз. Петли больше не было. Хотя Саймон крепко привязал оба конца веревки, но тяжесть его тела оказалась слишком велика, и один узел не выдержал. Веревки, которые должны были помочь ему подняться наверх, оказались слишком тонки. Саймон висел теперь только на одной-единственной тонкой бечевке, но и она, как он почувствовал, была готова отвязаться в любой момент.

Уставшие ладони начали скользить, и Саймон стал постепенно съезжать вниз. Тогда последним усилием заставив себя не думать о боли в руках и вызвав в душе образ умершей матери, который один – и только один – мог подхлестнуть его стремительно уменьшающиеся силы, он покрепче уцепился за веревку и рывком подтянулся, ухватившись кончиком пальцев за металлическое основание лоджий. Вот и второй конец тонкой бечевки отвязался, и она полетела вниз, но Саймон уже держался за металлическое основание лоджий двумя руками. Затем левой рукой он ухватился за низ ограждения лоджии и, еще раз качнувшись в воздухе, подтянулся к верху перил. Закинув ногу за перила, он следующим усилием уже перелезал через них. Оказавшись на лоджии, он укрылся за большой пальмой. Отдышавшись, он мысленно поблагодарил мать, а затем связался по радио с Эрикой.

– Сейчас, – произнес он единственное слово в радиопередатчик, приблизив его к губам.

Он снова прикрепил коробочку к поясу, посмотрел в сторону начинавших затягиваться туманом вершин Коолау и кончиками пальцев смахнул слезы, стоявшие в глазах.

Заглянув в гостиную, он увидел, что она пуста. Саймон немного подождал.

Раздался стук во входную дверь. Затем еще и еще. Через несколько секунд в гостиную вошел Алан Брюс. Он появился с левой стороны от Саймона, дожевывая бутерброд, который держал в руке. Он был по-прежнему в пиджаке и галстуке. У двери он приостановился, чтобы отправить в рот последний кусок бутерброда и расстегнул пиджак. Разговаривая через дверь с посетителем, он положил руку на рукоятку пистолета, торчавшего из-под мышки.

Саймон встал, вынул из заднего кармана черные перчатки и надел их. Потом он вошел в гостиную. Медленно, чуть ли не по-хозяйски он двинулся по направлению к спальне, стараясь, не производить шума и не сводя глаз со спины Брюса, моля Бога, о том, чтобы телохранитель Марвуда случайно не оглянулся.

* * *

Эрика сунула портативный радиоприемник в сумку, висевшую у нее на плече, подхватила папку и направилась к двери. На секунду она заколебалась, втянула в себя побольше воздуху и, открыв дверь, шагнула в коридор.

К ее платью на груди была пришпилена пластмассовая идентификационная карточка, на которой значилось имя – Ида Руби. Эрика изо всех сил старалась выглядеть так, словно она уже тысячу лет здесь проработала. Тем не менее, ее глаза, скрытые массивными темными очками, непрерывно мигали. Как поется в песне Марты Ванделлам – бежать некуда и прятаться тоже негде.

Это как в покере – твердила она себе. Тебе нужна холодная голова – и тогда блефуй на здоровье.

Она подошла к двери номера Майкла Марвуда и постучала. Один раз, два раза, три раза – наконец ей ответили.

– Ида Руби, – сказала она, когда Алан Брюс спросил, кто стучит. – Я из офиса мистера Берлина. Он менеджер.

– Я знаю, кто это, солнышко. Меня интересует – кто ты такая? – пророкотал бас с сильным шотландским акцентом, отчасти смахивавшим на собачий лай.

– Я – мисс Руби, его ассистент. Он хотел предоставить вам новый код для замка, когда был здесь, но забыл. И ему бы не хотелось называть его по телефону. Я надеюсь, вы понимаете, почему. Мне сообщили, что я должна передать его сэру Марвуду лично.

Она вынула из папки конверт и поднесла его к глазку в двери:

– Мы хотим изменить комбинации во всех номерах. Это предосторожность, которая с некоторых пор стала нашей политикой.

– Неважная работенка, как я погляжу. Ваш управляющий должен был позаботиться об этом заранее. У меня появилась мыслишка позвонить ему и сообщить свое мнение по поводу того, как он выполняет свои обязанности.

Эрика закрыла глаза. Она открыла их снова только тогда, когда услышала, что дверь открывается.

Алан Брюс стоял на пороге собственной персоной, вытянув вперед руку и мрачно глядя на вошедшую.

– Ну что ж, позвольте получить.

– Прежде я должна продемонстрировать вам, как действует замок, – она протянула Алану конверт и уронила его, когда он протянул за ним руку. Шотландец пробормотал какое-то ругательство и присел на корточки, чтобы поднять конверт.

Из-под деловых бумаг, лежавших в папке, Эрика быстро достала шприц, который Саймон приклеил там липкой лентой. Затем она шагнула к телохранителю, скорчившемуся в дверях, и моментально погрузила иглу шприца в левую часть шеи Алана. Она хорошо помнила слова Саймона: «Вонзай его поглубже. И если не сможешь добраться до шеи, то коли в живот».

Брюс, у которого из шеи торчал шприц, ухватил ее за левую руку и втащил в номер. Эрика ударила его в лицо папкой и одновременно ногой в правую лодыжку, когда он попытался повалить ее на пол. Его правая рука уже была под полой пиджака, но неожиданно у него закатились глаза, и он упал на колени. Эрика взяла его пистолет и закрыла дверь номера. Она повернулась именно в тот момент, когда телохранитель рухнул лицом вниз, задев одной рукой за маленький журнальный столик и свалив его вместе с вазой с красными и желтыми гибискусами прямо на себя.

– Алан, что там происходит? Алан? – раздался голос Марвуда из спальни.

Эрика, повернувшись спиной к двери, опустила руку в сумку и судорожно сжала рукоятку пистолета.

* * *

Саймон шел в спальню, прямо на звук голоса Марвуда. Он уже прошел коридор, покрытый коврами и увешанный акварелями с видами острова, когда неожиданно снова раздался голос Марвуда, звавшего своего телохранителя. Саймон распластался у стены и замер. Ждать ему пришлось недолго. У него не было с собой оружия; его оружием можно было назвать неожиданность и хладнокровие. Алекс часто говорила: «В тебе много пороха, мой сын. Храни его в прохладном месте».

Саймон снова тихо двинулся в спальню. У дверей он на секунду прижался к стене и заглянул в щелку. Марвуд и Маноа стояли спиной к двери. Они склонились над кроватью и внимательно рассматривали марки, лежавшие между пластиковыми страницами фотоальбомов. Марвуд указывал на отдельные экземпляры детективу и что-то ему объяснял, на что тот важно кивал головой.

Саймон снова откинулся к стене. Закрыв глаза, он сложил руки тыльной стороной друг к другу так, что пальцы сошлись к низу, а потом вывернул их таким образом, что пальцы оказались зажатыми в замок, а ладони смотрели друг на друга. Вытянув руки, он выставил вперед мизинцы и поднял большие пальцы вверх. Тай – четвертый знак в куджи-но-ин. Создан для усиления боевого духа, для лучшей концентрации мыслительных способностей, для битвы. Начертив в воздухе девять горизонтальных линий, Саймон пожелал себе стать невидимкой. Неслышимым. Могущественным. Затем он подумал о матери. Через секунду он шагнул в дверь.

Марвуд и Маноа. Они оба стояли лицом к кровати, разглядывая марки. Саймон неслышно прошел через всю комнату и остановился на расстоянии каких-нибудь двух футов от очаровательной парочки. Они ничего не заметили. «Маноа первый, – подумал Саймон. – Он наиболее опасен».

Мгновенно подпрыгнув, Саймон обрушил ногу на правое бедро Маноа. Почти одновременно его правый каблук воткнулся в левое ахиллесово сухожилие детектива, разрывая его и заставляя Маноа кричать от боли. Когда детектив осел на ковер, Саймон нанес ему удар кулаком в основание черепа. Сильный удар – его оказалось вполне достаточно, чтобы заставить детектива замолчать и почти лишить сознания. Но не убить. Маноа был жив. Пока что.

Саймон нагнулся над детективом, вытащил у него из кобуры револьвер тридцать восьмого калибра, а потом взглянул на Марвуда.

Марвуд отступил назад и прошептал:

– О, Господи, только не это. – А потом снова воззвал к Алану Брюсу.

Саймон выпрямился:

– Алан не придет. Быстро на пол, лицом вниз, пожалуйста.

– Вы не полицейский – уж это я знаю точно. Я сейчас же вызову службу безопасности отеля.

– На пол, я сказал.

Марвуд взглянул в сторону спальни, и его лицо вытянулось еще больше. Саймон же даже не повернулся на звук шагов. Он только спросил:

– Эрика?

Девушка вошла в спальню Марвуда, держа в обеих руках пистолет, который был нацелен в живот англичанина.

Дипломат медленно укладывался на пол, неожиданно постарев на несколько лет – колени у него дрожали, а руки подгибались. Тем не менее он выполнил приказ Саймона и послушно вытянулся рядом с Маноа.

Никаких следов – сказал Саймон себе. Никаких следов на Маноа. Он подошел к одной из двух кроватей, стоявших в номере, нагнулся к изголовью и выудил оттуда свой атташе-кейс.

Вернувшись к Маноа, он снял с детектива туфли и носки. Но, когда он хотел расстегнуть на нем ремень, детектив попытался оттолкнуть его. Тогда Саймон протянул руку, ухватился за половые органы гавайца и сильно сжал их. Маноа – весь в поту, скрипя зубами, сделал громкий выдох и откинулся на спину.

Саймон расстегнул брюки Маноа, потом стянул их с него вместе с шелковыми боксерскими трусами. Марвуд, приподняв голову, наблюдал за действиями Саймона широко открытыми от страха и любопытства глазами. Саймон открыл кейс, вынул стерилизатор и выбрал шприц, в котором была бесцветная жидкость. Нагнувшись над распростертым Маноа, он сделал ему укол в паховую область чуть повыше пениса, старательно загоняя иглу в тело детектива как можно глубже. Детектив, снова вскрикнул. Марвуд при виде операции, которую Саймон произвел над Маноа, закрыл глаза и уронил голову на ковер.

Положив шприц и стерилизатор в кейс, Саймон раздел Маноа догола. На этот раз детектив не оказал сопротивления. Глаза его остекленели, мышцы стали дряблыми, а из уголка рта тонкой нитью потекла слюна.

– Укол не убьет тебя, – сказал Саймон, – он тебя парализует и лишит возможности двигаться в течение восьми-девяти часов. Потом тебе станет лучше. Препарат повлияет на твои умственные способности. Довольно скоро ты потеряешь способность мыслить.

Маноа мигнул и попытался заговорить. Его глаза следили за Саймоном. Тот же, приблизив лицо к уху детектива, прошептал:

– Я сын Алекс Бендор.

– Господи, – только и сказал Марвуд и отвернулся.

Саймон схватил Маноа под мышки и оттащил его ставшее тяжелым тело в ванную комнату рядом со спальней. Там Саймон положил детектива на диванчик и включил установку ультрафиолетового облучения на максимальную мощность. Маноа получал все по максимуму – максимальное количество тепла, максимальное время излучения. С минуту Саймон наблюдал за выражением лица детектива, пока не убедился, что тот понял.

– Да, – утвердительно кивнул он. – Именно таким способом ты отправишься в лучший мир.

Простыни на диванчике приобрели розовый оттенок, а затем малиновый. Саймон чувствовал, как усиливается жара. Он видел, как Маноа собирал силы, чтобы открыть рот, но так и не смог этого сделать.

Джон Канна обучил Саймона искусству составления ядов. Некоторые из них убивают, говорил Канна. Другие парализуют. Есть такие, которые поражают мозг, и такие, от которых человек слепнет. Яд – точно такое же оружие, как нож или меч. Или рука человека, или его нога. Учись готовить свои собственные яды – из сырой рыбы, скорпионов, из яблочных семечек, сливовых косточек, миндаля. Яды, которые быстро действуют и не оставляют следов. Свое умение Саймон использовал во Вьетнаме – и с большим успехом.