Текст книги "Дикий сад"

Автор книги: Марк Миллз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 12

Кто ничего не знал, тот ни за что бы не заметил в их поведении чего-то необычного, чего-то указывающего на случившееся между ними ночью. Пожилая пара из Рима – единственные из постояльцев пансиона, еще не успевшие позавтракать, когда Адам спустился наконец вниз, – вежливо, как все последние дни, улыбнулась ему, но и только. Ничто в их поведении не говорило о том, что хозяйка поделилась с ними подробностями своих любовных игрищ с заезжим англичанином. Все шло своим чередом, как будто ничего и не произошло.

И только когда синьора Фанелли принесла кофе, Адам кое-что заметил. Ставя на стол блюдце и чашку, она подошла к нему чуточку ближе, чем обычно.

Он нарочно задержался после завтрака в надежде улучить подходящий момент и, по крайней мере, убедиться, что ему ничего не приснилось. Может быть, Адам и не переживал бы так, если бы она не ускользнула из комнаты, пока он спал. Последним, что осталось в памяти, были непонятные, звучащие заклятиями слова, прыгающие груди и раскачивающийся золотой крестик. На втором круге его хватило ненадолго. Что было потом? Он лишь надеялся, что успел хотя бы обнять ее.

Римляне наконец выползли из-за стола, и синьора Фанелли тут же вышла из кухни.

– Еще капучино? – беззаботно поинтересовалась она.

– Спасибо.

Кофеварочная машина чихнула, булькнула и зловеще зашипела. Адам отодвинул стул и подошел к стойке.

– Как спалось? – спросила хозяйка.

Вопрос прозвучал едва ли не откровенной насмешкой.

– Извини…

– За что?

– За то, что уснул.

Она опасливо покосилась на дверь в кухню.

– Я этого и хотела. Мне же с утра делами заниматься – надо было и самой выспаться. – Сухой ответ смягчила приятная нотка иронии.

Из тонкого носика кофеварки в помятый оловянный кувшин выплеснулось немного молока.

– Восемь лет, – вздохнула синьора Фанелли. – Вот сколько лет я никого не любила.

– Долго.

Она повернула кран и посмотрела на него:

– Ожидание того стоило.

– Да, это было что-то… что-то невероятное… – Адам постарался придать лицу соответствующее выражение, чтобы синьора Фанелли не подумала, будто он говорит это только из вежливости. И действительно, благодаря ей он испытал то, о существовании чего даже не догадывался.

В этот момент с террасы вошел запыхавшийся Якопо. В какой-то момент Адаму показалось, что в глазах его мелькнуло что-то, но, скорее всего, то была лишь игра воображения.

– Ну что? – спросила мать.

– Он уезжает через двадцать минут.

– Синьор Карнезекки, – объяснила она, повернувшись к Адаму. – Собирается во Флоренцию.

Вот оно что. Он рассказал о своей проблеме, о том, что Гарри нужно передать деньги, и синьора Фанелли ничего не забыла и обо всем позаботилась.

– Никто не должен знать, – напомнила она, проводив сына взглядом.

– Понимаю.

– Я здесь живу, ты – нет. Поэтому тебя и выбрала.

Должно быть, ему не удалось спрятать обиду, потому что, пододвинув чашку, она тайком погладила его по руке.

– Ну, не только поэтому.

Синьор Карнезекки зарабатывал на жизнь торговлей овощами и фруктами, что выглядело довольно забавно, поскольку его фамилия в переводе с итальянского означала «сушеное мясо».

Вместе с ним на рынок во Флоренцию отправились жена и сын. Они поместились в кабине старенького грузовичка, Адам же не без труда втиснулся между ящиками в кузове.

Больше всего было помидоров, за ними шла фасоль. Судя по запаху, где-то прятался также ящик с клубникой. В общем, поездка была не самая комфортная, но зато ароматная.

Подпрыгивая на досках, глядя на убегающий мир, Адам поймал себя на том, что его самооценка заметно подскочила. А почему бы и нет? Разве тот факт, что его возжелала такая красивая женщина, как синьора Фанелли, ничего не значит? И выбрала она его, наверное, не случайно. Да, представлять с мстительным злорадством, что испытала бы и как повела себя, узнав о его подвигах, Глория, наверное, было не слишком благородно, но, сидя в кузове грузовичка, ощущая на лице теплые пальцы солнца, Адам чувствовал себя по-настоящему живым. А еще он вдруг понял, что ему уже довольно давно не было так хорошо.

Восемь лет… Она сказала, что не знала любви целых восемь лет. Если так, то выходило, что он у нее не первый после смерти мужа. Аральдо погиб в 1945-м, в самом конце войны. Об этом Адам узнал от нее самой, когда они, обессиленные и взмокшие, лежали в объятиях друг друга после первой схватки.

Он спросил – она ответила. Рассказ получился невеселый, и ее готовность поделиться глубоко его тронула. Аральдо стал жертвой кровопролития, захлестнувшего Италию после освобождения союзниками, во времена неопределенные и анархические, когда многих призвали к ответу за поведение в период немецкой оккупации. Подробностей синьора Фанелли то ли не знала, то ли не горела желанием делиться ими и об обвинениях, предъявленных мужу, говорила довольно туманно. Слово «коллаборационист» не прозвучало, но она намекнула на некий инцидент, результатом которого стали арест и последующий расстрел немцами двух партизан.

О том, что случилось потом, синьора Фанелли рассказывала уже подробнее. Однажды утром Аральдо отправился в Импрунету, где работал каменщиком. До места назначения он не добрался. На тихой проселочной дороге машину остановили, Аральдо вытащили и убили тремя выстрелами в голову.

Что это были за люди, она наверняка не знала, но кое-какие подозрения у нее имелись. Вспомнил одно имя и Адам. Вспомнил, назвал и, к счастью, ошибся.

Нет, продолжала синьора Фанелли, Фаусто к убийству Аральдо никакого отношения не имел, в этом она уверена. Он ведь даже пришел на похороны. В отличие от некоторых его товарищей по оружию.

– Нельзя говорить, что знаешь человека по-настоящему, если ты не знал его ребенком. Я знаю Фаусто всю жизнь, сызмальства. Если бы решила, что он связан как-то с убийцами или что он знал и ничего не сделал… я бы сама его убила.

Сидя в кузове грузовика, Адам вдруг в полной мере осознал, насколько шокирующим было это заявление. Тогда же, в постели, оно, как ни странно, оказало на него эффект афродизиака.

Склад представлял собой приземистое строение из стали и бетона в районе Сан-Лоренцо. Прилегающие к нему улицы кишели прохожими. Люди расступались перед грузовиком, как волна перед катером. Некоторые не обращали на сидящего в кузове Адама никакого внимания, другие приветливо махали. Группка неряшливого вида мальчишек делала ему вслед неприличные жесты. Он ответил тем же, и в него полетели камни.

У склада Адам помог разгрузить ящики и вежливо отказался от предложения синьора Карнезекки вернуться с ними в Сан-Кассиано через час. Дела, объяснил он и добавил, что вернется самостоятельно.

Город изнемогал в удушающих объятиях жары, и некоторое время Адам пекся на террасе кафе у пьяцца дель Синьория, поглядывая на устало бредущие мимо толпы туристов. Потом зашел в фотомастерскую на площади Республики, где оставил две кассеты с пленкой, и потратился на соломенную шляпу и солнцезащитные очки. В другое время он, наверное, счел бы такие покупки чересчур экстравагантными, но в данном случае деньги все равно предназначались Гарри, и только Богу было известно, на что он планировал их потратить.

Очереди у офиса «Американ экспресс» практически не было. Служащий за столиком принял у него деньги и, отвечая на вопрос, указал, как пройти к книжному магазину.

Английского перевода «Божественной комедии» у них не нашлось, но долгая прогулка не прошла даром: потратив еще четыреста лир, он стал счастливым обладателем потрепанного романа Дороти Л. Сэйерс.

Оставшееся время можно было бы провести в тенистом уголке Садов Боболи, посетить один из многочисленных музеев, галерей или церквей, значащихся в его списке. Но все это были досужие мысли, и Адам прекрасно знал, куда именно направится.

Название дома моды и квартала, в котором он находился, он, не полагаясь на память, записал. Ничего больше Антонелла не сказала, но и этого оказалось достаточно. Продавец в газетном киоске на пьяцца Санта-Кроче указал ему и улицу, и здание.

Дом моды помещался в большом, дряхлеющем палаццо. Пройдя высоченные деревянные ворота с маленькой дверцей, Адам ступил в просторный двор, особенный, обособленный мир, существующий отдельно от другого и словно не замечающий доносящегося с узкой улочки шума автомобилей и скутеров. Зато здесь было слышно, как падает вода в фонтане. Присутствовали и другие звуки: приглушенные шаги, обрывки реплик, пулеметные очереди печатных машинок, телефонные звонки, скрип стула. Судя по латунной табличке на стене, в здании размещалось несколько офисов.

Дом моды, в котором работала Антонелла, занимал все северное крыло палаццо. Фойе на первом этаже напоминало огромную прохладную пещеру. Ни названия фирмы, ни демонстрационных образцов Адам не заметил. С полдюжины кожаных стульев образовывали зону отдыха, а украшенный витиеватой резьбой стол выглядел непропорционально большим для сидевшей за ним миниатюрной секретарши.

Его выдал скрип резиновых подошв по выложенному мозаичными плитами полу. Она оторвала взгляд от журнала, с любопытством посмотрела на гостя, но, похоже, не нашла чего-то такого, что удержало бы ее интерес. Впрочем, когда Адам спросил, можно ли увидеть Антонеллу, женщина мгновенно выпрямилась, спросила, как его зовут, и сняла трубку телефона.

Пока секретарша звонила, Адам огляделся. В оформлении эффектно смешались старое и новое. Хромированная люстра под высоким, с балочными перекрытиями потолком определенно отдавала долг футуризму; привинченная к стене за спиной секретарши абстрактная металлическая скульптура – круглая громадина диаметром в пять, а то и шесть футов и состоящая из сваренных беспорядочно стальных осколков наверняка пришлась бы по вкусу Гарри.

– Адам…

Антонелла вынырнула откуда-то из-под каменной лестницы. Легкое синее платье облегало ее стройную фигуру. Подойдя, она расцеловала его в щеки.

– Симпатичная шляпа.

– Последний писк моды. А ты и не знала?

Она улыбнулась:

– Ты так неожиданно…

– Я и не планировал. Не был уверен, что найду. Странное место…

Она огляделась.

– Умберто считает, что для бизнеса самое подходящее. Говорит, что оно… как это по-вашему… да, загадочное. Но дальше все не так. Идем, я покажу. Время у тебя есть?

– А я тебя от работы не отрываю?

Антонелла беспечно махнула рукой.

Проходя мимо, Адам поблагодарил за помощь секретаршу.

– Пожалуйста, сэр, – любезно ответила она, явно рассчитывая на расположение Антонеллы.

В этом отношении секретарша оказалась не единственной.

Все встречавшиеся им по пути наверх закройщицы и швеи улыбались и тепло приветствовали ее. Адама удивило не столько то, что она всем нравилась, сколько ощущавшееся в улыбках и словах уважение. Причина прояснилась, когда Антонелла открыла еще одну дверь.

– А вот здесь я работаю. Извини, тут у меня беспорядок.

Два наполовину закрытых ставнями окна выходили на двор. Центр комнаты занимали письменный стол, невысокий книжный стеллаж и большой рабочий стол. Насчет беспорядка Антонелла была права: повсюду лежали образцы тканей и кож, громоздились стопки набросков, валялись пустые чашки, коробки с карандашами и кистями и переполненные окурками пепельницы.

– Ты не думай, у меня не всегда так.

Единственным более-менее свободным пространством была чертежная доска у стены – да и то, наверное, лишь из-за наклонной поверхности. На прикрепленном к ней незаконченном наброске проступали очертания дамской сумочки. На неискушенный взгляд Адама, ничем особенным она не отличалась.

– Это наша новая модель. Умберто хочет, чтобы мы занимались всеми аксессуарами – сумочками, шарфами, поясами, может быть, даже обувью.

Наброски, в большинстве своем платья – при всем разнообразии форм и материалов их объединял смелый геометрический дизайн и яркие цвета, – закрывали и стены. Всматриваясь в них, Адам узнавал модели, которые уже видел в пошивочном цеху.

– А сам Умберто что-нибудь делает? – поинтересовался Адам.

– Умберто – гений, а я всего лишь его руки. – В ее словах не прозвучало и намека на ложную скромность. – Я бы вас познакомила, да только его сегодня здесь нет.

– Встречается с американцами?

– Это тебе бабушка сказала? Ну, если ты разговаривал с ней на эту тему, то знаешь, что ей моя профессия не очень нравится.

– А твои работы она видела?

Этот вопрос, похоже, немало ее позабавил.

– Бабушка считает моду не заслуживающим внимания пустяком. Так оно в общем-то и есть. Но она не понимает, что это может доставлять удовольствие. – Она подобрала со стола полоску какого-то материала. – Посмотри.

Только взяв образец в руки, Адам понял, что держит кусочек мягкой, как шелк, замши.

– Представь, какой будет одежда из него. Например, юбка.

– Ты, пожалуй, слишком многого от меня ждешь.

Она рассмеялась и забрала у него полоску.

– Ты когда переезжаешь? Я имею в виду, на виллу.

– Она тебе рассказала?

– Конечно.

– Завтра.

– Подумай, ты никому ничего не должен.

Адам замялся, не зная, что сказать, потом посмотрел на нее:

– Считаешь, не стоит?

– Послушай. Я уже давно не видела бабушку в таком возбужденном состоянии. Такой оживленной… Не считай себя обязанным делать что-то только потому, что она об этом попросила. Бабушка, знаешь ли, бывает иногда очень… prepotente.

– Властной?

– Пожалуй. Да.

– Я все-таки, наверное, перееду, – сказал Адам. – Там удобнее работать, там ближе к саду и библиотека рядом.

– А это у тебя для работы? – Она протянула руку за оставленной им на столе «Божественной комедией».

– Нет, – соврал он. – Просто читаю.

Сходить на ланч предложила Антонелла. Устроившись под деревьями на крохотной площади за углом, они взяли графин кьянти и по здоровенному bistecca fiorentina.Хозяин ресторанчика принял Антонеллу с таким радушием, словно она была его любимой дочерью, вернувшейся домой после долгой разлуки.

Адам рассказал о приключившемся с Гарри несчастье, что и стало причиной незапланированной поездки во Флоренцию.

– И когда же он приезжает?

– О том одному лишь Богу известно. Может быть, никогда. Как только деньги попадут Гарри в руки, произойти может всякое.

– Но ты же хочешь, чтобы он приехал, иначе посоветовал бы не приезжать.

– Наверное, – согласился он, удивленный ее прозорливостью.

А вот ее брат, Эдоардо, судя по всему, был человеком совсем другого склада: уравновешенным, ответственным, надежным.

– Не знаю, откуда у него все это, но Эдоардо – живое доказательство того, что два минуса дают плюс.

– А ты? – спросил Адам.

– Я? О нет, со мной не все так просто.

– И что же в тебе самое плохое? – Это уже подало голос кьянти.

Она ненадолго задумалась.

– Вспыльчивость.

– Правда? А я как-то и не заметил.

– Считай, что повезло.

Адам рассмеялся.

– Итак? – Антонелла посмотрела на него. – Qui pro quo,твоя наихудшая черта?

– Бескомпромиссное чувство справедливости. Из-за него я постоянно куда-нибудь попадаю.

– Забавно.

– Зависть.

– Зависть?

– Да.

– А чему ты завидуешь?

– Не знаю. Всему. Чужому успеху. Старым приятелям моей подружки. Понимаю, это низко, даже подло…

– У тебя есть подружка?

Его порадовала прозвучавшая в ее голосе нотка притворного равнодушия. Значит, он ей не безразличен. Ответ дался легко.

– Уже нет.

– Что случилось?

– Я и сам толком не знаю.

Тем не менее он попытался объяснить, не в первый уже раз вороша потухшие угольки недолгого романа с Глорией.

– Мне она не понравилась, – сказала Антонелла, когда он закончил.

– Я на это и рассчитывал. Потому и представил в наихудшем виде.

Она рассмеялась так громко, что привлекла внимание сидевшей за соседним столиком пары.

Глава 13

– Вы закончили?

– Да.

– Итак, доктор, ваш прогноз?

– На мой взгляд, реакции хорошие. А вот мышцы ноги еще слабые, сказывается недостаток нагрузки. И вам не стоит ходить без посторонней помощи – можете упасть.

– Боль?

– Полагаю, те таблетки, что я дал вам раньше, должны помочь.

– Они и помогли.

– Вы их уже израсходовали?

– Я бы предпочла что-то более сильное.

– Не уверен, что могу рекомендовать…

– Сегодня вечером приезжает мой сын. Будет вечеринка. Вы, как всегда, приглашены.

– Да, синьора, приглашения мы получили, и моя жена уже ответила. Для нас это большая честь.

– Вы можете считать меня глупой старухой, доктор, но сегодня вечером мне хотелось бы встретить сына на ногах, а не в постели. А боль, как я уже сказала, выносить порою весьма трудно.

– Понимаю.

– Это будет наш маленький секрет. Мне не хотелось бы беспокоить кого-то еще.

– В таком случае я еще зайду попозже и принесу что-нибудь более… подходящее.

– Вот и хорошо. И веселее, доктор. На Рождество ваш пациент лежал при смерти, а сейчас уже на ногах.

Глава 14

Идея принадлежала Антонелле. Адам погуляет пару часов, а она уйдет с работы пораньше – как-никак пятница, – и они вместе вернутся в Сан-Кассиано на ее машине. Местом встречи назначили площадь Микеланджело, лежавшую на выходе из города. Большая, широкая терраса раскинулась на склоне холма к югу от реки, предлагая всем желающим панорамный вид Флоренции, пейзаж терракотовых крыш, грязноватым морем окруживший островки башенок, куполов и шпилей.

Именно туда Адам и направился – перспектива скитаний по центральным улицам города на полный желудок не привлекала. Уж лучше спрятаться от жары в тени зеленых холмов. К тому же неподалеку находилась построенная в романском стиле церковь Сан-Миниато аль Монте, посетить которую настоятельно рекомендовал профессор Леонард.

Церковь не разочаровала – скромное по размерам строение отличалось прекрасными пропорциями, изящным убранством и необычным устройством хоров. Внутри его встретили сумрак и приятная прохлада. Пристроившись к группе американских туристов, Адам бесплатно слушал объяснения гида, но вскоре отстал – его внимание привлек вделанный в пол огромный, похожий на гигантский циферблат зодиак, двенадцать астрологических знаков которого, представляющие созвездия, были инкрустированы белым мрамором.

Он обошел мозаику. Как она попала сюда? Что делает языческий символ в христианской церкви? Почему гид не дала никаких объяснений? Потому что их у нее нет? Словно в ответ на его невысказанный вопрос экскурсовод, прежде чем вести группу дальше, заметила, что в отношении зодиака церковь свое мнение так и не сформулировала. Ее слова, как ни странно, произвели благотворный эффект. Если время замело следы здесь, то разве не могло оно точно также скрыть загадку мемориального сада? Может быть, он и впрямь наткнулся на что-то. Может быть, ключ к утерянной интерпретации содержится в книге, которую он держит в руке?

Адам так и не нашел ничего нового в мрачных мирах Данте к тому времени, когда Антонелла въехала на площадь в своей крохотной машине. Она объявила, что называет автомобильчик «голубым лягушонком» и очень его любит. Впрочем, в отношении последнего заявления у Адама очень скоро появились большие сомнения – Антонелла безжалостно бросала любимчика в крутые повороты и переключала передачи так резко, что бедняжка «Фиат-600» только протестующе скрежетал.

Вжавшись в сиденье, подпрыгивая вместе с «лягушонком» на мощеных улочках, Адам не раз пожалел, что не вернулся в Сан-Кассиано на попутке. Город закончился внезапно, мостовая сменилась грязной, пыльной дорогой, каменные стены уступили место высоким кустарникам. Проселок был узкий, должно быть, односторонний. По крайней мере, за эту надежду цеплялся Адам, когда Антонелла прибавляла газу.

Проселок односторонним не был. Но зато тормоза оказались в порядке.

Адам попросил высадить его на окраине Сан-Кассиано. Нет, он не опасался за жизнь постояльцев пансиона, хотя такая мысль и приходила в голову, куда больше беспокоило, что Антонелла может каким-то образом догадаться о случившемся прошлой ночью, если столкнется лицом к лицу с синьорой Фанелли. Хитрость не удалась, он только оттянул неизбежное. Когда Антонелла предложила заехать утром и отвезти его с вещами на виллу Доччи, Адам не смог найти повод, чтобы отказаться от услуги.

Синьору Фанелли он нашел в траттории, где она мыла пол. Ее поза пробудила сладостные и еще свежие воспоминания. Увидев его, она выпрямилась и вытерла со лба пот. Легче не стало.

Вожделение. Им овладело вожделение. Все просто и ясно. И он ничем не лучше Паоло и Франчески, помещенных Данте во второй круг Ада, терзаемых непрестанно жестокими ветрами, обреченных на вечные муки – как это выразился Данте? – dubbiosi disiri.Сомнительными желаниями.

– Все в порядке?

– Да, – ответил он рассеянно, размышляя о том, что уже достиг пятого круга Ада в английском переводе Дороти Л. Сэйерс и что ему предстоит в скором времени совершить еще один грех.

– Ты передал деньги?

– Да. Без проблем.

Сколько ж еще кругов надо пройти, прежде чем он сможет объявить о своей невиновности?

– С чем вернулся?

Адам рассказал.

– Красивая девушка, да?

– Красивая?

– Ты разве не согласен?

– Нет. То есть да.

– Но и буйная. Хотя теперь присмирела. Но была…

– Буйная?

– Как и ее мать. Впрочем, говорят, она изменилась.

– Изменилась?

– Так говорят.

Перед ужином он, следуя заведенной привычке, отправился в бар на пьяцца Кавур. Между домами с нарисованными на стенах воротами играли в футбол чумазые мальчишки. После каждого забитого гола кто-то подходил к старинной каменной канавке и ополаскивал лицо. Площадь уже заполнялась понемногу горожанами – людские ручейки стекались к ней из прилегающих улочек, – и юные футболисты нехотя уступили «поляну» старшим. В какой-то момент Адам подумал, что видит все это в последний раз.

Днем город как будто вымирал, но с наступлением вечера все население Сан-Кассиано – так, по крайней мере, казалось – выходило на улицу и направлялось к пьяцца Кавур. Парочки, семьи, согбенные старухи в черных шалях – все приходили сюда.

Синьора Фанелли рассказывала о городе, разделенном войной, однако же вечерами люди собирались вместе, общались, вели себя совершенно нормально. Интересно, о чем они говорят? И достаточно ли тринадцати лет, чтобы простить и забыть?

За обедом Адам работал, но потом в какой-то момент работа отошла на задний план – его просто захватило и понесло с собой необузданное, могучее воображение Данте. Достигнув седьмого круга, он с удовлетворением обнаружил грех, коего пока еще не совершал: убийство. Странно, что Данте ставил это тяжкое преступление ниже лицемерия и лести, помещенных в восьмой круг. Каждый раз, когда бредшие по нескончаемому кругу души проходили мимо, дьявол раздирал их от головы до ног – только лишь с тем, чтобы раны зажили к следующей встрече. Здесь обитали зачинщики раздоров и распрей во главе с пророком Мухаммедом. Верный избранной форме, Данте и наказание изобрел под стать греху: рассекал грешников, как и они при жизни пытались разделить других.

Но среди всех несчастных, выпотрошенных, варящихся в реках крови и захлебывающихся человеческими экскрементами, не было никого из персонажей сада. Расстроенный неудачей, Адам торопливо листал страницы, высматривая знакомые имена: Флора, Зефир, Дафна, Аполлон, Гиацинт, Эхо, Нарцисс. Занимаясь этим, он не сразу заметил подошедшего к столику мужчину.

– Привет.

Адам обернулся и поднял голову – Фаусто. На сей раз бывший партизан выглядел получше. Правда, на щеках и подбородке проступала тень густой щетины, но длинные волосы определенно успели познакомиться с расческой, а рубашка не просилась в стирку и была застегнута почти на все пуговицы. Впрочем, и эти незначительные уступки щегольству не могли в полной мере замаскировать врожденное неуважение к условностям.

– Можно? – спросил он, опускаясь на свободный стул.

– Конечно. – Адам пододвинул к себе пачку и демонстративно пересчитал сигареты.

Фаусто улыбнулся:

– Не волнуйся. Сегодня я со своими.

– Как дела?

– Неплохо. Устал. Слишком много работал.

– Я даже не знаю, чем ты занимаешься.

– Всем понемногу, – ухмыльнулся итальянец. – У меня домишко в горах. Там всегда найдется чем заняться. Сейчас строю свинарник.

– У тебя есть поросенок?

– Пока нет, но, когда появится, можешь не сомневаться – это будет самый счастливый поросенок на свете. – Он взглянул на лежавшую на столе книгу. – Данте, вот как? Lasciate ogni speranza voi ch'entrate.

Адам уже знал эту строчку, одну из самых знаменитых, – эти слова были начертаны над воротами Дантова Ада: Оставь надежду всяк сюда входящий.

– Ты ее знаешь?

– Знаю ли я «Божественную комедию»? А ты знаешь Шекспира? Ты знаешь Мильтона? Данте – сын Тосканы. – Фаусто положил руку на книгу. – Именно поэтому тосканский стал языком Италии, ты знаешь об этом?

– Да.

Сочиняя поэму, Данте отказался от латыни в пользу просторечного тосканского, порвав тем самым с традицией и сделав свой родной язык общенациональным.

– Великий человек. Как и другой тосканец, Макиавелли.

– Знаю.

– Но вот чего ты точно не знаешь, так это того, что Николо Макиавелли написал своего «Государя» по дороге отсюда.

– Правда?

– Да, в Сант-Андреа, что километрах в трех отсюда. Его ведь, как и Данте, изгнали из Флоренции. Два великих труда написаны в ссылке. Совпадение? Не думаю.

Фаусто не врал – он и впрямь прекрасно знал «Божественную комедию», вплоть до имен римских пап, оказавшихся волею Данте в его Аду. Фаусто вообще много чего знал, и удивляться этому не стоило – до войны он учился в университете.

Фаусто рассказал, что, будучи в то время членом социалистической партии, боролся с крепнущим в университете влиянием фашистов. Потом, когда уже после подписания перемирия итальянцы вдруг оказались под немецкой оккупацией, он принял участие в борьбе за освобождение страны. Сначала помогал распространять подпольные газеты с броскими названиями типа «Аванти!»и «Авангардия».Потом взялся за оружие, ушел в горы и вступил в партизанский отряд. В партизаны тогда уходили многие, люди самых разных состояний и классов. Как, например, младший сын синьоры Доччи, Маурицио. Радикал, он отказался от политики в пользу вооруженной борьбы.

– Сам я вместе с ним не дрался, но люди говорили, что он был настоящим вожаком и хорошим бойцом. – Фаусто помолчал. – Видишь ли, слова не очень-то много значат. В конечном итоге все решает другое: ты должен врезать врагу. Американцы это поняли. Вы, англичане, тоже. Как ни крути, ты должен врезать врагу так, чтобы он убрался восвояси и оставил тебя в покое.

Слушая итальянца, Адам попытался отыскать в своей жизни что-то такое, что могло бы выдержать сравнение с его делами – ведь Фаусто было тогда примерно столько же лет, сколько ему теперь. Едва ли не единственным, что удалось вспомнить, была подпись под петицией в адрес Энтони Идена с осуждением поведения премьера в период Суэцкого кризиса.

Освобождение Италии, продолжал Фаусто, вовсе не означало наступления счастливой жизни. Социалисты и коммунисты снова раскололись, хотя и прикрывались знаменем единого дела. Американцы, опасаясь, что страна достанется Сталину, обрушили долларовый дождь на христианско-демократическую партию с тем, чтобы купить саму душу нации. Годы идут, а дождь все льется.

– Неужели?

– Конечно. Миллионы долларов каждый год. Но богатая, протестантская, англо-саксонская страна не может навязать свои ценности бедной, католической. Мы бедны. Мы получаем четверть того, что получаете вы, англичане, и шестую часть того, что зарабатывают американцы.

– Я слышал, что и ваша страна богатеет.

Фаусто выдохнул сигаретный дым и в упор посмотрел на Адама:

– Верно. И если так продолжится дальше, то, может быть, американцы в конце концов победят.

– Ах, американцы, американцы, – вздохнула, подходя к их столику, синьора Фанелли. – Что еще они натворили?

– Хочешь знать, что сделали американцы?

– Вообще-то нет.

Она с улыбкой сменила их пустой графин на полный.

– За счет заведения – на прощание.

– Какая женщина, – пробормотал Фаусто и, проводив ее жадным взглядом, наполнил стаканы. – Так ты уезжаешь?

– Не из Италии. Буду жить на вилле Доччи.

Фаусто кивнул.

– Я вроде бы уже говорил, будь осторожен.

– Ты сказал, что вилла – дурное место.

– Так оно и есть.

Представленные им доказательства впечатляли. Когда он закончил, Адам подумал, что, если покопаться как следует в истории любой семьи, можно составить внушительный перечень обманов, лжи, интриг и загадочных смертей. Тем не менее многое указывало на то, что на долю Доччи за минувшие века выпало уж слишком много несчастий.

Богатство то приходило, то уходило, и поместье не раз и не два уплывало из их рук. Но, что примечательно, к ним же и возвращалось. Так или иначе, за счет удачного брака, предательства или подкупа Доччи всегда добивались того, что поместье и семья расставались не слишком надолго.

Те времена, когда они соединялись, вряд ли можно было назвать счастливыми. Члены семьи погибали в пожарах, ломали шею, падая с лошадей, душили любимых или резали друг другу по ночам глотки. Наверное, многие прожили тихо, незаметно и вполне достойно, но смысл экскурса сводился к следующему: дом притягивал к себе несчастья, как пламя мотылька, и в поддержку сей точки зрения Фаусто приводил убедительные аргументы.

– А Эмилио? – спросил Адам.

– А что Эмилио?

– Думаешь, случившееся с ним тоже вписывается в эту модель?

– Кто знает, что там произошло на самом деле? – Фаусто пожал плечами.

– Я знаю. Мне синьора Доччи рассказала.

– И что она тебе рассказала?

Адам изложил краткую версию событий. Выслушав его, Фаусто некоторое время сидел молча, потом кивнул:

– Что ж, в основном все так.

– А остальное?

Итальянец закурил.

– Эмилио был фашистом, членом партии. Ты об этом знал?

– Нет.

– Это из-за него немцы вели себя прилично, когда заняли виллу. Поэтому он и разозлился, когда увидел, что они там натворили. Такое поведение их соглашением не предусматривалось. Насколько я могу понять, поэтому он и разозлился. Вышел из себя. Но представить, что он стал бы стрелять, не могу.

– Тем не менее выстрелил. Есть свидетели. Маурицио и садовник… – Адам наморщил лоб, но так и не вспомнил, как звали садовника.

– А, Гаетано, – вздохнул Фаусто. – Но ведь никто не знает, что видел и что слышал Гаетано. Он и сам поначалу толком ничего не знал. Только потом уже сообразил.

– Не понимаю.

Фаусто наклонился к нему через стол.

– Гаетано изменил свой рассказ.

– Почему?

Итальянец пожал плечами:

– Я не спрашивал.

– Почему?

– Ты знаком с мифом о Пандоре?

– Да.

– Так вот, иногда лучше не слышать, что там шепчут голоса в ящике.