Текст книги "Двадцать три ступени вниз"

Автор книги: Марк Касвинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

(13) Роберт Вильтон (Уилтон). Последние дни Романовых. Изд. "Град Китеж", Берлин, 1923, стр. 56. Далее в сносках: "Вильтон, стр."

(14) Sidney Harcave. Years of the Golden Cockerel. The last Romanov Tsars. 1914-1917. Macmillan, New York, p. 118. Далее в сносках: "Harcave, p.".

(15) Дневник Николая Романова, запись от 25 апреля (8 мая) 1918 года.

(16) Там же, запись от 4 (17) мая 1918

(17) Аlexandrov, p. 217.

(18) Авдеев, стр. 201.

(19) Там же.

(20) Sophie Вuxhоеvdеn. Baroness. The life and tragedy of Alexandra Feodorovna. Empress of Russia. Longmans-Green, New York and London, 1928.

(21) Valentin Spеransky. La maison a destination speciale. La tragedre d'Ekaterinbourg. Ferenczi, Paris, 1928– 1929.

(22) Авдеев, стр. 203.

(23) Соколов, стр. 171. Показания бывшего бойца охраны В.М.Медведева

(24) Такое впечатление осталось и у коменданта: "Несмотря на его простоватость, видно было, что бывший царь зондирует почву, изучает, кто его окружает".-Авдеев, стр. 205.

(25) Соколов, стр. 172. Показания В. М. Медведева.

(26) Авдеев, стр. 205.

(27) там же

(28) В. Воробьев. Конец Романовых. (К десятилетию казни Николая II). Из воспоминаний. Журн. "Прожектор", М.. No 29 (147) от 15 июля 1928г, стр. 24-26. Далее в сносках: "Воробьев, стр."

(29) Воробьев, стр. 26.

(30) Н. Жуковский. Полномочный представитель СССР П. Л. Войков. Госполитиздат, М., 1968, стр. 66.

(31) "Die Welt, 12. VII. 1968,. S. 12.

(32) Там же

(33) Alexandrov, р. 182

(34) Тaм же cтp. 229.

(35) Аlехandrоv, р. 70.

(36) Там же, стр. 71.

(37) Там же, стр. 72.

(38) Аlехandrоv, р. 72.

(39) Там же, стр. 74.

(40) Там же.

(41) Там же, стр. 75.

(42) Наrсаvе, р. 475.

(43) Вильтон, стр. 16.

(44) Там же, стр. 120.

(45) Там же, стр. 16.

(46) W. Xiedel. Die Ermordung des Zaren Nikolaus II und seiner Familie. Dargestellt auf Grund von offiziellen Protokollen, Leipzig, 1927.

(47) "Werner Gruhn. Der Zar, der Zauberer und die Juden. Mit 19 Abbildungen. Nibelungen Verlag. Berlin-Leipzig, 1942, s. 260. Далее в сносках: "Gruhn, S.".

(48) А. А. Мосолов. При дворе императора. Изд-во "Филин", Рига, год излагая не обозначен, стр. 221. Далее в сносках: "Мосолов, стр."

(49) Мосолов, стр. 220.

(50) Мосолов, стр. 222.

(51) Там же, стр. 223.

(52) Там же, стр. 222.

(53) Аlexandrov, p. 219.

(54) О своих темных махинациях в России, включая Сибирь и Урал, они рассказали в книгах: Sir Alfred Nох, Major-General. With the Russian Army. Dutton, New York, 1921 Das vierte Siegel. Das Ende eines russischen Kapitels. Meine Mission in Russland (1917). Berlin, 1935.

(55) Robert К. Massie. Nicholas and Alexandra. An intimate account of the last Romanovs and the fall of the Imperial Russia. Atheneum, New York, 1967, p. 486. Далее в сносках: "Мassie, p.".

(56) Мassie, р. 487.

(57) Alexandrov, p. 78

(58) Alexandrov, p. 80.

(59) Из членов императорской фамилии оказались в Екатеринбурге: бывшие великие князья Сергей Михайлович, Игорь Константинович, Иван Константинович, Константин Константинович, князь Палей. великая княгиня Елизавета Федоровна (сестра царицы), сербская королевна Елена Петровна. По постановлению Уральского Совета все они были собраны и вывезены в Алапаевск, в 60 верстах от Екатеринбурга, где размещены под охраной в здании так называемой Напольной школы.

(60) Авдеев, стр. 203.

(61) Alexandrov, p. 190.

(62) Мassie, p. 489.

(63) Авдеев, стр. 202.

(64) "Двуглавый орел", Берлин, 1923, No 12, стр. 19.

(65) Там же, стр. 20.

(66) М.К. Дитерихс. Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале, тт. I-II. Владивосток. 1922, стр.58. Далее в сносках: "Дитерихс, стр."

(67) Здесь Николай имеет в виду не Авдеева, а уже сменившего его к этому времени Юровского.

(68) Дитерихс, стр. 58.

КАЗНЬ

С утра 12 июля 1918 года в здании Волжско – Камского банка в Екатеринбурге заседает исполком Уральского Совета. Председательствует Александр Георгиевич Белобородов – в прошлом электромонтер Надеждинского завода. Ему 27 лет. В партию большевиков он вступил шестнадцатилетним. За революционную деятельность приговаривался царским судом к тюремному заключению. Делегат Апрельской конференции и VI съезда партии...

Заседание проходит напряженно. Выступления ораторов исполнены страсти. Реплики резки, подчас неистовы: решается участь бывшего царя.

Воображению сегодняшних западных авторов это заседание "на самом дальнем краю Европы" рисуется в зловещих, почти апокалипсических тонах. Его атмосфера, пишет уже знакомый нам Александров, "пропитана табачным дымом и ненавистью"; его фон-это "пыльная буря, бушующая над городом".

На самом же деле стояло погожее летнее утро. В сиянии яркого солнца цвели екатеринбургские сады и скверы, блестели пруды и озера, серебряной оправой обрамляющие старинный уральский город.

Сколько времени длилось заседание в банковском зале – не мог бы, наверное, сказать никто из его участников. Уже далеко за полдень Белобородов встал и объявил голосование. Исполнительный комитет единогласно утверждает приговор. Пятеро членов президиума скрепляют его подписями. Кому поручить исполнение приговора?

Председательствующий говорит: возвратился с фронта Петр Захарович Ермаков, верх-исетский кузнец, в боях против дутовцев командовавший рабочим отрядом. Оправился от ран. Достойный, всеми почитаемый уральский ветеран. Отец троих детей. На любом посту, доверенном революцией, не позволяет ни себе, ни другим послаблений или колебаний.

Вызвали Ермакова. Спросили. Согласился. Попросил в помощь себе А.Д. Авдеева – бывшего коменданта Дома особого назначения и Я. И. Юровского коменданта нынешнего.

16 июля Романовы и их слуги легли спать, как обычно, в половине одиннадцатого вечера. А в половине двенадцатого явились в особняк двое особоуполномоченных Уральского Совета. Они предложили Ермакову и Юровскому приступить к исполнению приговора, вручив им подписанный членами президиума документ.

Группа вооруженных рабочих, сопровождаемая уполномоченными Совета, поднимается около полуночи на второй этаж. Ермаков и Юровский будят спящих, предлагают им встать и одеться. Юровский объявляет Николаю: на Екатеринбург наступают белые армии, в любой момент город может оказаться под артиллерийским обстрелом. Следует всем перейти из верхнего этажа в нижний.

Один за другим выходят в коридор семь членов семьи Романовых и четверо приближенных (Боткин, Харитонов, Трупп и Демидова). Они спускаются за Авдеевым вниз – двадцать три ступени между вторым и первым этажами. Выйдя во двор, поворачивают к входу в нижний этаж и переступают порог угловой полуподвальной комнаты. Площадь ее 6Х5 метров. На стенах обои в косую клетку. На окне – массивная металлическая решетка. Пол цементный.

После того, как все вошли в эту комнату, стоявший у входа комиссар юстиции Юровский выступил вперед, вынул из нагрудного кармана гимнастерки вчетверо сложенный лист бумаги и, развернув его, объявил: "Внимание! Оглашается решение Уральского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов".

Под, низкими сводами полуподвала громко, отчетливо прозвучали первые слова:

"Именем народа..."

И так же прозвучали последние...

И сразу после этого под низкими сводами загремели выстрелы.

В час ночи 17 июля все было кончено...

Начало свое династия получила в Ипатьевском монастыре; конец свой нашла, спустя 305 лет, по случайному совпадению, в Ипатьевском доме (в Ипатьевском монастыре близ Костромы 16-летний Михаил Романов был в 1613 году провозглашен царем).

А белые армии рвались к Екатеринбургу. Рабочий Урал решил не отдавать Романовых в руки контрреволюции ни живыми, ни мертвыми: предать огню и развеять по ветру их останки.

Ермаков знал уральский край. В молодости он исходил с охотничьим ружьем ближние и дальние окрестности Екатеринбурга. С тех давних лет запомнилась ему в этой округе деревушка Коптяки: стоит на берегу озера, богатого рыбой и дичью, в семнадцати верстах от города, полукругом обступил ее вековой бор, сплошняком уходящий отсюда в бескрайнюю уралосибирскую лесную сторону. Из города дорога идет сюда через Верх-Исетск, полем и лугами, потом дремучей лесной чащей до самой деревенской околицы. Кто едет сюда из города, может, не доезжая пяти верст до деревни, увидеть слева от дороги урочище Четырех Братьев. Названо оно так по четырем соснам, от которых остались одни старые пни. Когда-то тут добывали железную руду – из шахт и открытым способом, потом месторождение забросили, на месте открытых разработок образовались пруды, а где были шахты – остались глубокие ямы. Все вокруг поросло травой и кустарником.

В урочище Четырех Братьев и вывез Ермаков останки Романовых.

Перед рассветом 17 июля тела казненных были вынесены во двор и уложены в кузов грузовика. Сопровождаемый уполномоченными Совета и конным отрядом, с Ермаковым в кабине, грузовик через спящий город направился в урочище Четырех Братьев. Здесь тела казненных были сожжены.

Давно унесен уральскими ветрами пепел из урочища Четырех Братьев, а некоторые западные авторы до сих пор продолжают сочинять всякие небылицы по поводу казни Романовых. Утверждают, например, будто исполнители приговора Уральского Совета были в подавляющем большинстве своем нерусские ("мадьяры", "австрийцы", "немцы", "латыши", и т. д.), поэтому им ничего не стоило "в чужой стране убить чужого суверена". Хойер жонглирует такими неизвестно откуда взятыми фамилиями исполнителей приговора, как "Фишер, Хорват, Эдельштейн, Фекете, Надь, Грюнфельд, Фергази" и т. д. В действительности таких лиц в ипатьевском доме не было. Все участники операции были русские граждане, в основном рабочие и революционные активисты – в их числе Ермаков, Ваганов, Юровский, Авдеев и другие, а также молодые рядовые бойцы Александр Костоусов, Василий Леватных, Николай Портин и Александр Кривцов. Колчаковский следователь Н. А.Соколов, ссылаясь на составленный им список участников охраны и исполнителей приговора (22 фамилии), признает: "Все это – русские люди, местные жители..." (1).

В то время как пылал костер в урочище Четырех Братьев, наступила развязка и для обитателей Напольной школы в Алапаевске. Здесь, в шести комнатах просторного кирпичного здания, поставленного под вооруженную рабочую охрану, с мая 1918 года размещались семеро Романовых – ближайшие родственники Николая: великие князья Сергей Михайлович, Игорь Константинович, Иван Константинович, Константин Константинович, князь Палей – сын великого князя Павла Александровича, Елизавета Федоровна – великая княгиня, сестра последней царицы, Елена Петровна, жена Ивана Константиновича, дочь сербского короля Петра.

Стремительное продвижение белых к этому городу, наплыв монархистов в Верхотурский уезд, спровоцированное ими в районе Невьянского завода кулацкое восстание с целью захвата родственников бывшего царя – все это вынудило Алапаевский Совет в середине июля принять такое же решение, какое было принято Екатеринбургским Уральским Советом в отношении царской семьи.

В ночь с 17 на 18 июля, через 24 часа после казни царской семьи, к зданию Напольной школы на окраине Алапаевска прибыла конная группа рабочих Невьянского и Верхне-Сигячихинского заводов во главе с рабочим-большевиком Петром Старцевым. Заключенные были усажены в экипажи, вывезены в лесистую местность за Верхне-Синячихинским заводом и здесь, в 11 верстах от Алапаевска, расстреляны.

Месяцем раньше нашел свою могилу на Урале и Михаил Романов, брат Николая II, бывший февральский кандидат на царский престол.

С весны 1917 года Михаил жил неприметно в Гатчинском дворце. В ноябре 1917 года он явился в Смольный и обратился к В. Д. Бонч-Бруевичу, управляющему делами Совнаркома, с просьбой каким-нибудь образом "легализовать" его положение в Советской республике, чтобы заранее были исключены возможные недоразумения. Бонч-Бруевич оформил на бланке Совнаркома разрешение Михаилу Романову на "свободное проживание" в России в качестве рядового гражданина. В феврале 1918 года, когда общая ситуация резко ухудшилась (особенно в связи с германским наступлением на Петроград), Михаил Романов решением Петроградского Совета был выслан на жительство в Пермь.

Его вольготная жизнь в центре города, в роскошных номерах гостиницы "Королевская" на Сибирской улице (с секретарем, поваром, шофером, и т. д., при личном "роллс-ройсе") возмущала рабочих, многие открыто выражали свое негодование. На заводских собраниях и митингах послышались требования: "отправить Михаила в тюрьму", "казнить его". С митинга на Мотовилихинском заводе поступила в Пермский Совет резолюция: если органы власти не посадят Романова-младшего под замок, население "само с ним разделается".

Так оно и случилось.

В ночь на 13 июня 1918 года в гостиницу "Королевская" пришла группа неизвестных. Они увели с собой Михаила, вывезли за город и в шести километрах от Мотовилихи, за нефтяными складами Нобеля, в зарослях кустарника, расстреляли.

Как было установлено, Михаила Романова казнили местные рабочие А.Марков, В. Иванченко, Н. Жужков и К. Колпашников. Возглавил группу председатель Мотовилихинского поселкового Совета Г. Мясников.

Четверо великих князей были казнены в Петрограде в январе 1919 года в дни красного террора, которым Республика лишь ответила на белый террор. Бежали за рубеж те члены династии, которым удалось выбраться из центра страны на Юг (главным образом в Крым) весной и летом 1917 года.

(1) Н.А. Соколов. Убийство царской семьи. Берлин, 1925, с.87. Далее: "Соколов, стр."

БЕЛЫЕ БЕСНУЮТСЯ

21 июля парижская газета "Матэн", первой из западных газет, опубликовала – неброско, мелким шрифтом на третьей странице – сообщение под заголовком: "Слухи о расстреле царя".

Текст этого сообщения: "Париж, 20 июля. Агентство Гавас передает: Русское Советское правительство распространяет радиограмму, излагающую обстоятельства смерти бывшего императора, в соответствии с полученными этим правительством сведениями от Уральского Совета. Ввиду того, что силы контрреволюции вознамерились освободить Николая II, о чем свидетельствует и организованный ими заговор, ныне разоблаченный, Уральский Совет решил: расстрелять бывшего царя. В ночь на 17 июля приговор приведен в исполнение".

В Англии с первым сообщением такого рода выступила 22 июля газета "Таймс", за нею – вся остальная пресса.

Понятно, что и белые узнали о расстреле царской семьи примерно в те же дни, то есть еще до захвата ими Екатеринбурга.

Утром 25 июля через бреши, пробитые в обороне уральцев артиллерией Гайды, в южные предместья города хлынула белоказачья конница. Екатеринбург пал.

Офицеры, посланные Гайдой, кинулись в ипатьевский дом. Этажи пусты, двери раскрыты настежь. Забегали по дому и по двору дутовские есаулы и белочешские фельдфебели, они не знали, с чего начать, где искать следы исчезнувших. Перерыли садик. Обыскали лес за вокзалом. Баграми и неводами обшарили городские пруды. Лишь 27 июля, когда в контрразведку явился ободранный, обшарпанный человек и отрекомендовался поручиком Шереметьевским, проживавшим до прихода белых нелегально в Коптяках, от него впервые услышали об урочище Четырех Братьев.

Гайда приказал проверить это сообщение. Была сформирована комиссия: четыре офицера военной академии, председатель – полковник И.И.Жереховский. Одновременно екатеринбургский, царских времен, прокурор В.Ф.Иорданский, возвратившийся с дутовцами, приказом No 131 от 30 июля 1918 года поручает следователю М. А. Наметкину открыть формальное дело о казни Романовых. В тот же день Наметкин и Жереховский, сопровождаемые белыми офицерами, врачом В. Н. Деревенько и бывшим камердинером царя Т. И. Чемодуровым, приступили к поискам в районе заброшенных шахт. Продолжались розыски и в городе. Однако через неделю, 8 августа, Наметкин от следствия был отстранен "за недостаточные рвение и принципиальность". Заодно распущена была, как "слишком либеральная" по составу, и комиссия Жереховского. Следствие передано в руки И. А. Сергеева, чиновника екатеринбургской дореволюционной прокуратуры, помогает председатель" старого екатеринбургского суда В.М.Казем-Бек.

Сергеев привозит в урочище Четырех Братьев местного инженера Котнева и велит ему приступить к землеройным работам. Доставлены паровые движки с насосами. Приказано откачать воду из шахт, вскрыть ямы, обыскать дно прудов. Роют землю у Верхне-Синячихинского завода, за Алапаевском. Нужных для работ людей хватают среди бела дня на улицах городов, в окрестных деревнях.

Пока ведутся раскопки в лесах и болотах, в контрразведке идут допросы с пристрастием. Помощники Сергеева рыщут по Екатеринбургу и Алапаевску в сопровождении белоказачьих патрулей, арестовывают и тащат в камеры пыток каждого, кто хоть сколько-нибудь причастен к недавним событиям в ипатьевском доме и Напольной школе. Над рабочими лачугами Алапаевска и крестьянскими избами Коптяков витает смерть. Сергеев собрал с фабрик и заводов конторские "Книги учета персонала". По ним, с помощью шпиков, составлены списки подлежащих аресту и уничтожению советских и профсоюзных активистов, бойцов охраны Ипатьевского дома и Напольной школы, рабочих, участвовавших 16-18 июля в исполнении приговоров. Обнаружив кого-либо по списку, на месте убивали.

К белогвардейским следователям и истязателям примкнул полковник Кобылинский. Высланный в начале июня из Екатеринбурга, он добрался до Тюмени и здесь дождался прихода белых. Вслед за Кобылинским явились помогать Сергееву Жильяр и Гиббс, доктор Деревенько и камердинер Чемодуров.

Из Ипатьевского особняка их неожиданно выдворил сам Гайда.

Белогвардейский генерал барон А. Будберг, занимавший пост военного министра в омском правительстве Колчака, позже писал:

"Этот самый Гайда, ныне уже русский генерал-лейтенант с двумя Георгиями, здоровый жеребец очень вульгарного типа... держится очень важно, говорит плохо по-русски".,. "Бесконечно больно видеть, что новая русская военная сила подчинена случайному выкидышу революционного омута, вылетевшему из австрийских фельдшеров в русские военачальники... Вырастают эти бурьяны легко, а вырываются с великим трудом..." (1)

Между тем "вульгарный жеребец" стал ближайшим сподвижником Колчака; они то лобызались, то бранились, пока в конце концов Гайда не убрался из России восвояси.

Возвратившись в 1921 году в Чехословакию, Гайда и далее действовал как крайний реакционер, непримиримо враждебный Советской России. Был некоторое время начальником генерального штаба. Примкнул к профашистским элементам. Организовал фашистский заговор с целью ниспровержения республики, за что был предан суду и в 1926 году разжалован. После второй мировой войны за активное сотрудничество с Гитлером арестован и позднее, по приговору народного трибунала, расстрелян.

Вернемся в Екатеринбург.

В декабре 1918 года правоведу Сергееву вручают телеграмму из Омска: все добытые следствием материалы представить Колчаку, незадолго до этого провозгласившему себя верховным правителем России.

Началась подготовка материалов для будущего суда над участниками событий "тех трех ночей" в Екатеринбурге, Перми и Алапаевске.

30 декабря 1918 года омский министр эсер Старынкевич телеграфной депешей в Париж заверяет Союзнический совет, что "для привлечения к ответственности виновных в цареубийстве адмирал использует в настоящее время все средства, имеющиеся в его распоряжении" (2).

17 января 1919 года А. В. Колчак поручает "главнокомандующему Сибирским фронтом" генералу М.К. Дитерихсу по совместительству общее руководство следствием по делу о казни Романовых.

В ту пору в России находился корреспондент "Таймс" Вильтон, протеже и соглядатай главы Британской военной миссии генерала Нокса. С момента нового назначения Дитерихса, повествует корреспондент, "я сделался его спутником и сопутствовал ему в течение всего 1919 года, столь обильного трагическими событиями" (3).

25 января И. А. Сергеев в присутствии В. Ф. Иорданского передает М.К.Дитерихсу данные следствия, собранные с июля по декабрь. 2 февраля Дитерихс представляет Колчаку доклад об этих данных со своим заключением. 4 февраля, по ознакомлении с документами. Колчак объявляет Дитерихсу, что итогами следствия "совершенно не удовлетворен" и приказывает "начать все с начала". 5 февраля Дитерихс и Старынкевич проходят в кабинет Колчака, ведя за собой мрачную безмолвную личность. Старынкевич представляет: господин Соколов, чиновник здешней прокуратуры. Не пьет, не курит, усерден, неутомим. Рекомендуется на место Сергеева.

Холодное, жестокое обличье дитерихсовского протеже пришлось по вкусу Колчаку с первого взгляда. 6 февраля подписан приказ о назначении Соколова главным следователем, в подчинении и под руководством Дитерихса. 7 февраля Старынкевич передает Соколову "на случай возможной ориентировки" все материалы, накопленные ранее Наметкиным и Сергеевым – этими, по выражению Вильтона, "двумя жалкими трусами, убоявшимися красных".

Нового следователя принимают для бесед и наставляют Колчак, Нокс и глава французской военной миссии генерал Жаннен. 4 марта Соколов выезжает в Екатеринбург, получив на руки следующий документ:

"Верховный правитель России 3 марта 1919 г. No 588/Б-32. гор. Омск

ВСЕМ. Настоящим повелеваю всем местам и лицам исполнять беспрекословно и точно все законные требования Судебного Следователя по особо важным делам Н. А. Соколова и оказывать ему содействие при выполнении возложенных на него по моей воле обязанностей по производству предварительных следствий об убийстве бывшего императора, его семьи и великих князей.

(подпись): Адмирал А. Колчак

Исполняющий обязанности Директора канцелярии Верховного Правителя генерал-майор

(подпись): В. Мартьянов" (4).

Через месяц, сообщает Вильтон, "когда я приехал в Екатеринбург, Николай Алексеевич Соколов уже ушел с головой в свою работу следователя. Страсть к охоте быстро сблизила меня с ним" (5).

Колчаковский следователь Соколов – законченный литературный образ. Он словно бы сошел со страниц Достоевского, олицетворяя галерею премерзостных персонажей, выведенных великим писателем...

Аккуратный зачес жиденьких волос. Желтовато-землистое лицо, украшенное остреньким, похожим на буравчик, носом. Глаза почти без ресниц; тонкие губы; манера говорить с попавшей в его руки жертвой – тихо, монотонно, не горячась; возраст неопределенный – то ли раньше времени состарился, то ли хорошо сохранился; нелюдимость, полное безразличие к людям, способность хладнокровно мучить их. Возможно, как и Смердяков, Соколов в детстве тоже любил вешать кошек.

Заброшенный в Омск Вильтон надивиться не мог "бесстрашию и упорству, с каким Соколов углубился в собирание материала для будущего суда" (6).

Откуда он взялся, этот Соколов? Уроженец Пензы. Окончив Харьковский университет по юридическому факультету, там же, в Пензе, служил в окружном суде следователем по уголовным делам. После Октября 1917 года бежал в Саратов, прятался в деревне Медведевке. В 1918 году переоделся мужиком, пересек линию фронта и через Свияжск и Уфу пробрался к белым в Сибирь. Получил в омском суде должность следователя по особе важным делам. Здесь и обратил не себя внимание Старынкевича и Дитерихса...

Наделенный особыми полномочиями на всех российских территориях.. подпавших под власть белых, белогвардейский экзекутор день и ночь отдает приказы о розысках и арестах... Ордера на аресты, протоколы допросов, инструкции и распоряжения. Никому, кроме адмирала и Дитерихса, он не подотчетен и не подчиняется; его требования обязаны выполнять все белые власти, вплоть до командующих армиями. Им составлен проскрипционный список на 164 человек, "пребывающих по ту или эту сторону фронта", и разослан по штабам армий и отделам контрразведки с предписанием: "по мере продвижения вперед – разыскивать, задерживать и препровождать" к нему, Соколову. Он единолично решает вопрос о жизни и смерти каждого, кто случайно или не случайно схвачен.

Он ждет, когда сойдет снег, чтобы вновь начать с урочища Четырех Братьев. А пока что ведет "опрос свидетелей". Рядом с ним – с раскрытым блокнотом – Роберт Вильтон, которому, по его же словам, в петроградском журналистском мире в 1917 году уже никто руки не подавал. С ним и подружился в Омске в 1919 году Соколов. Набухает актами и протоколами заведенное Соколовым досье. Множатся бумажные стопы "признаний", и "покаяний". Стоны избиваемых снова оглашают Екатеринбург, Пермь и Алапаевск, окрестные поселки и деревни. Кому удалось уйти от Сергеева, тот находит смерть у Соколова. В слепом бешенстве следователь "верховного правителя" истязает всех, кто попался ему на глаза. Подвергнут допросу с пристрастием и чудом избежал смерти Н. Н. Ипатьев, владелец особняка. Схвачен, подвергнут пыткам и расстрелян П. Т. Самохвалов, шофер автомобиля, перевозивший 30 апреля 1918 года троих Романовых со станции в ипатьевский дом. Расстрелян бывший боец охраны Михаил Летемин, у которого обнаружен спаниель Романовых Джой. Поплатились жизнью: монтеры, чинившие в комнатах Романовых электропроводку; слесари, ремонтировавшие в доме водопровод; работники столовой, откуда носили Романовым обеды; кладовщики базы, отпускавшие царской семье продукты; соседи Ипатьева – за то, что подглядывали в щелку ипатьевского забора, за то, что с противоположного тротуара смотрели, как охрана ставит забор. И бесновалась сим манером колчаковская юстиция по своим канцеляриям и узилищам вплоть до погожих весенних дней, когда снова стали возможны близ Коптяков и Алапаевска "работы на местности".

И вот уже снова вокруг шахт и прудов люди с баграми, крючьями и насосами. Изрыты и перепаханы многие десятины леса. Обследованы 29 шахт. Кой-какую сувенирную мелочь Соколов собрал, но на край болота, где были зарыты недогоревшие останки, так и не набрел. Он вместе со своими помощниками шныряет в зарослях кустарника, подбирая то пуговицу от императорских брюк, то кусок погона с николаевским вензелем; и каждую такую находку актирует, фотографирует, направляет на экспертизу.

Из урочища Четырех Братьев, забрызганный глиной и болотным илом, колчаковский нетопырь уходит в последние минуты, когда на коптяковской опушке уже замаячили красные.

Это показались передовые разъезды одного из полков Красной Армии, развернувшей летом 1919 года на Восточном фронте успешное контрнаступление. 13 июля части 5-й армии освободили Златоуст, тем самым открыв себе ворота на равнину Западной Сибири. Пока 5-я армия проводила златоустовскую операцию, 2-я и 3-я армии развернули наступление на екатеринбургском направлении. Пройдя от Кунгура двухнедельный путь тяжелых боев, советские войска 14 июля вступили в Екатеринбург.

Позднее, в эмиграции, Соколов объяснял настойчивость своих поисков тем, что их якобы "требовала" и "результатов их ждала потрясенная Россия" (7). На стороне красных, писал он, "прятались цареубийцы", сражались же против них "истинно русские простые люди", жаждавшие "рассчитаться за безвинно убиенного императора" (8). Вслед за Соколовым то же утверждает в наше время шпрингеровская пресса: "Отступление и крах сибирской белой армии были для ее солдат крушением надежд на отмщение за погибшего царя" (9). В действительности покатившуюся на восток колчаковскую армию, а вместе с ней и людей типа Соколова, осыпало проклятьями все трудовое население Урала и Сибири – оно оплакивало гибель от рук белогвардейщины своих близких и родных.

Ужасы белого террора открыли глаза многим из тех сибиряков и уральцев, кого Колчак силой загнал в свое войско. О том, каково было подлинное отношение этих простых людей к идеям и практике монархической реставрации, свидетельствуют многочисленные письма и записки, которыми солдаты колчаковских полков усеяли пути своего отступления.

Приводим некоторые из бесхитростных человеческих документов, подобранных в те дни в траншеях и на полях боев красными разведчиками (полностью сохранены орфография и пунктуация оригиналов).

"Добрый день товарищи красноармейцы.

Приветствуем вас за ваши блестящие успехи. И шлем все насильно мобилизованные фронтовики Тобольской губернии вам горячий привет с пожеланием всех благ в мире.

Мы чувствуем что близок час расправы над колчаковчиной вам нужна нанести на них сейчас последние могучие удары и армия Колчака рухнет. Просим вас товарищи красноармейцы воодушевлять малодушных, поднять воинственный дух в Красной армие... Ну досвиданье товарищи надо удерать. Да здравствует Красная армия. Да здравствует Всероссийская Советская Федеративная Социалистическая Россия. Солдаты сибиряки".

"Товарищи.

Напирайте попуще, и тем более сторайтесь обходом захватить всех нас в плен сейчас солдаты все растроены и все готовы покинуть Колчака и прочих преспешников царского режима. Но только одно не может подняться дух всердцах нашей темноты. Под страхом кракодилов и посредству ихних царских плетий и растрелов нам приходитца пока остатца в рядах белой банды. Но это будет не долго скоро настанет расправа над буржуазеей. Мы все знаем что мы идем под палкой насильно мобилизованные чехами и золотопогонщиками, нас много побили в Тюмени в восстании против царских погонов. Отпечатайте наше не складное писание в прокламацее чтобы знали все товарищи как мы воюем. Да здравствует Совет. Мир хижинам. Война дворцам. Солдаты тоболяки" (10).

Такими письмами, как пунктиром, отмечен был путь бегства колчаковского воинства из Екатеринбурга, Алапаевска и Омска, из других уральских и сибирских городов и селений, где на костях народных справляли монархисты поминки по императору.

В обозе белого воинства тащился следователь Соколов, увозя с собой на восток коробки и пакеты с "вещественными доказательствами".

Эту коллекцию он надеялся представить Колчаку, но им не довелось свидеться больше. Нет верховного правителя, но есть подписанный им мандат. Соколов и в пути, пробираясь из Омска через Читу на Харбин, продолжает требовать у попутчиков, удирающих вместе с ним из России, новых показаний. От него отмахиваются: угомонитесь, не до вас, унести бы ноги. Нет, не отстает.

Он увозил с собой пуды бумаг. Многое пришлось бросить в дороге, на сибирских просторах. Но кое-что попало кружным путем в Европу...

19 марта 1920 года на Харбинском вокзале появились трое господ. Каждый нес по небольшому ящику. Вскоре показался и четвертый. Встретившись, они направились к составу, стоявшему в тупике. Это был поезд генерала Жаннена. Пришедшие вызвали дежурного офицера и попросили его передать генералу, что "в соответствии с ранее достигнутой договоренностью" доставлены и должны быть приняты для отправки из Маньчжурии "екатеринбургские священные реликвии". Офицер ушел и, вернувшись, сказал, что генерал разрешает. Трое были: Дитерихс, Соколов и Жильяр; четвертый – Вильтон.