Текст книги "Первое танго в Париже: Привилегия для Эдисона"

Автор книги: Мария Павлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

…О том, что проходит много времени, она догадывается, когда солнце начинает припекать ей лицо, до того укрытое прохладной кружевной тенью. Она открывает глаза и видит сквозь зелень над собой синее небо и маленькие белые облачка. Они двигаются по бездонной глади совершенно незаметно, но их края меняют очертания – природа продолжает жить в своей отстраненности от событий отдельной человеческой жизни, и время продолжает свой неумолимый ток, даже когда их отдельные человеческие существования соединяются в одно, новое под этим бездонным июльским небом. Она внезапно ощущает огромность и безмерность того пространства, в котором происходит смена времен года, светит горячее солнце, ветер приносит из неведомых далей частицы иных миров, где ни ей, ни ему никогда не быть; миров, которые они не смогут представить себе ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Она очень остро ощущает себя незаметной точкой в этом холодном и величественном мироздании, равнодушном ко всему, что в нем происходит. Она смотрит, как проплывают белые высокие облака, и думает, что вот так проходит и любая человеческая жизнь с ее бурными событиями и страстями, не оставляя после себя ничего, как облака не оставляют никакого следа на чистом небе, торжественно и бесстрастно источающем пронзительно-синий свет.

На мгновение ей становится страшно, словно она потеряла свою жизнь и не знает, где теперь искать ее. Он возвращает ей ощущение реальности: приподнимает голову и целует в плечо. Потом открывает глаза и, взглянув на нее, внезапно обхватывает ее и переворачивается на спину. Она оказывается лежащей на нем сверху, прижатая к его телу сильными горячими руками. Теперь на нее смотрят его глаза, излучающие радость – и ее жизнь сразу перестает быть затерянной и незаметной, приобретает определенность. Этот взгляд проникает в ее сердце, и оно начинает принадлежать одному ему.

Вынырнув из сна, Маша долго не могла сообразить, кто она – вот эта сегодняшняя Маша, или жившая задолго до нее разнесчастная-счастливая Евгения, смотрящая на них с портрета взглядом, в котором блуждает загадка, или кто-то другой.

– Маш, а может быть, не стоит отдавать их Симоне? – сквозь полусон услышала она голос Павла. – Мне приснилось, что мы с тобой сначала долго куда-то плывем, а потом лежим на песке у реки, и тебе делается страшно, но я – твой спаситель и защитник…

– …и мне становится хорошо и спокойно, – договаривает, расширив глаза, Маша. – Но все это происходит как будто не со мной. Нам приснился ИХ сон? – Она смотрит на портрет. По лицам Евгении и Томаса этого понять невозможно, но, скорее всего, это так и есть, думает Маша. Так хочется узнать, что они чувствовали!.. – А что тебя пугает? – отвечает она Павлу тихо и как бы нехотя, прилаживаясь к реальности и понимая без слов, о чем он спросил.

– Вдруг, после того как Симона выкачает из них воздух, медальоны потеряют все свои интересные свойства?

– А тебе хочется, чтобы они их не теряли? – Машин сон как рукой сняло, она оживилась и хитро посмотрела на мужа. – Давай отдадим ей только один и посмотрим, что из этого выйдет, – реальность хоть и реальность, но загадок в ней не меньше.

– Идет…

В тот же вечер один из медальонов начал служить научным целям. Через два тончайших отверстия из украшения был выкачан воздух и поделен на несколько порций. Из взятых воздушных проб предстоит выделить все, что только возможно. Первые результаты обнадеживают. Обнаружено как минимум три разновидности спор и несколько неизвестных науке бактерий, находившихся в спячке. Теперь в соответствии с программой эксперимента предстоит по очереди помещать культуры выделенных микроорганизмов в специальные устройства с усилителем и испытывать их воздействие на человека. Еще через несколько дней Симоне удалось выделить ту самую культуру-штамм, благодаря которой владельцы медальонов и испытывали необычные, если не сказать больше, ощущения. Разросшуюся культуру Симона поместила в устройства, разработанные для бесконтактного изучения человеческих ощущений. Эксперимент обогатился новой программой исследований. Руководитель проекта и добровольцы – сами себя они называли подопытными, – приступили к работе. В их распоряжении была неделя – именно на этот срок освободилось помещение лаборатории, в которой Симона должна провести первый пробный эксперимент.

– Эти штуки сделаны в «Мацушита-Дэнки». Последний писк разработок. С их помощью можно почувствовать ощущения партнера, – с воодушевлением и гордостью пояснила Симона, пристраивая тонкие дужки неотличимого от очков приборчика на уши Толику. – Ну вот, все готово!

Она устроилась в кресле напротив мужа и надела такой же приборчик себе. Некоторое время ничего не происходило. Затем Симона сняла прибор и начала прохаживаться по лаборатории в глубокой задумчивости.

– Ну и?.. – задал вопрос Павел, недоумевая. Маша одернула его, выжидая, что скажет Симона.

– Все включено, однако ничего не происходит. – Она подошла к Толику и, не найдя никаких признаков взаимодействия, снова стала ходить по кабинету.

Наконец Маша решила подать голос:

– А что должно произойти, Сима?

– Понимаешь, Толик должен чувствовать то же, что и я! Толик, ты что-нибудь чувствуешь?

– Спать вроде охота… – неуверенно произнес тот, нежно оглядывая фигурку жены.

– Наверное, тебе передается моя усталость! Значит, прибор работает! Попробуем немного добавить усиление функций… – Симона осторожно повернула ногтем какой-то миниатюрный винтик на дужке «очков» Анатолия, затем сделала то же самое на своем аппаратике.

– Симона, ты говорила о возможности моделировать ситуации. Давай ты уже сегодня посмотришь видео, а Толик попробует воспринять твои ощущения, – внесла Маша конструктивное предложение и тут же покрылась краской. – Я имею в виду, н-н-ну… что-либо возбуждающее… А Толика, для чистоты эксперимента, развернем к стене и закроем ему уши.

– Да, Маша, ты права. Но я не хотела форсировать события. Сексуальные ощущения самые яркие, хотелось бы подойти к ним постепенно. И поскольку у нас мало времени…

– Паш, ты бы пока вышел… для чистоты эксперимента. Видишь, у нас непредвиденное опережение программы!

– А можно, я отвернусь к стенке? Дайте мне беруши, не ровен час, случится что-нибудь непредвиденное, понадобится помощь, а я вот он, – пробурчал Павел, ни за что не желая уходить. – Жутко интересно!

Симона посмотрела на него с сомнением, покрылась легкой краской, но кивнула:

– Ладно. Включай, Маша!

Маша вставила диск в плеер, и на экране задвигались фигуры загорелых молодых людей в весьма фривольных одеждах, точнее, почти совсем без них.

Женщины сидели в креслах, вцепившись в подлокотники, как космонавты на ответственной тренировке перед выходом в открытое пространство.

Неожиданно Толик вскочил и начал выковыривать из ушей затычки. Потом осторожно снял очки и бережно положил их на стол. Не поворачиваясь к дамам, он смущенно спросил, обращаясь к Симоне:

– Ты одна?

– Нет! – быстро ответила Симона. – Со мной Маша и Павел!

– Маш, выйди, пожалуйста!

Маша, понимающе поджав губы, подхватила ничего не слышащего Павла и поспешно вывела его в коридор.

Павел ошалело крутил головой, пока Маша не догадалась вынуть из его ушей беруши.

– А? Что?

– А ты не понимаешь? – горячо зашептала Маша, хотя в ночном здании, кроме вахтеров на первом этаже, никого не было. – Наверное, Толик что-то почувствовал, если даже повернуться застеснялся… – Она захихикала и потрясла Павла за отвороты рубашки.

– Ой! – донесся из-за двери голос Симоны.

– А-р-р-р… – послышалось рычание Толика, и что-то загремело.

– Что там происходит?! Может быть, войти?

– Неудобно же, Маша! Вдруг они там… – Он вспомнил Симону на пороге импровизированного лазарета.

– А если несчастный случай? Эксперимент проводится впервые! Ну хорошо, тогда это сделаю я! – И Маша, оттерев супруга плечом, решительно толкнула дверь. Павел глубоко вздохнул и двинулся следом. Вдруг и в самом деле нужна его помощь…

Взорам вошедших открылась неожиданная картина. Могучий Толик держит на воздетых к потолку руках свою хрупкую жену и взрыкивает, как молодой, полный сил самец-горилла. Симона взвизгивает. Увидев Павла, Анатолий радостно возвестил:

– Я боготворю свою жену!

– Не урони, боготворя, – медитативно отреагировал Павел и ухмыльнулся.

В две секунды Симона обрела твердую опору под ногами и запрыгала, размахивая руками. Блузка ее расстегнулась и торчала поверх юбки в разные стороны. Строгая черная юбка перекрутилась, прическа же стала напоминать стог сена после небольшой бури. Толик влюбленно смотрел на эту ведьмочку и делал знаки, чтобы Маша с Павлом покинули помещение. Супруги с готовностью удалились. За дверью Маша легонько ткнула Павла в бок:

– Ну вот видишь! Ничего страшного. Но ведь интересно же?

Они вышли на улицу со стороны запасного выхода. Высоко в небе стояла луна. Круглая и маленькая, как мячик.

– Вот мы живем и думаем, что понимаем друг друга – ну, на уровне физических ощущений. А на самом деле можем ошибаться, – задумчиво проговорила Маша, глядя на ночное светило и медленно шагая по узкой дорожке, уложенной светлой плиткой. В серебристом свете луны плитка поблескивала мелкими искорками. В ночном воздухе разливался цветочный аромат. Где-то журчал невидимый в темноте фонтанчик.

– А можем и не ошибаться, – оптимистично не согласился Павел. – Ты хочешь сказать, что с трудом определяешь, когда мне хочется тебя обнять?

– Ну-у, это-то я могу определить, – стрельнула в него глазками Маша. – Но вот оттенки ощущений… Их же множество… И даже не самих ощущений, а того, с чем мы их мысленно сравниваем, хотя не говорим об этом.

– Машка, но ведь мы понимаем друг друга, раз действуем синхронно и с удовольствием!

– И все равно есть то, что скрыто, не выражено. Чего ты никогда не скажешь мне, а я не скажу тебе.

– Это чего ты мне не скажешь? – насторожился Павел. По своей натуре он не был скрытным и чувства выражал без стеснения. И радостные, и не очень. Не говоря о совсем безрадостных. Во всяком случае, для своей жены он был как на ладони, и оба они об этом знали.

– Ладно, Паш. Раз мы согласились на то, чтобы помочь Симоне, надо помогать. Она увлекающаяся. И пусть это все наполовину ее энтузиазм и предположения, но вдруг все очень серьезно и мы на пороге великих открытий, которые оценит человечество?

– Мы на пороге, вот уже ступеньки, не упади, порог высокий! – вздохнул Павел, любуясь Машиным лицом в лунном свете. Что она там про скрытые ощущения? Он пропустил половину из того, что она говорила. Запах цветов, Париж, Машин щебет, ее близкие губы… При чем тут человечество? Он открыл дверь, пропуская жену вперед. Ее плечи, когда он ее коротко обнял, были прохладными. Еще бы – целый час гуляли, а ночи тут не такие, как прошлым летом в Египте.

Дверь лаборатории распахнулась. На пороге появился красный как рак Толик. За ним, обмахиваясь журналом регистрации, вышла счастливо улыбающаяся Симона.

– Господа! Эксперимент увенчался успехом. – В ее голосе слышалась приятная усталость победительницы.

– Это… полный успех! Да! – смущенно подтвердил Толик и скрылся в темноте коридора.

– Маша… теперь ваша с Павлом очередь. Если вы не передумали, – добавила она, посмотрев на их лица.

– Мы готовы! – Маша подхватила мужа под руку.

Павел занял место в кресле и крепко обхватил подлокотники вспотевшими пальцами.

– Расслабься, Паша, – прошептала ему жена, сама волнуясь не меньше его. Симона надела на них «очки» и отрегулировала настройку приборов.

– Теперь попробуем так. Ты, Маша, смотришь сюда… – Она повернула Машино кресло в сторону телеэкрана. – А ты, Павел, отвернись к стене. Ты должен ощутить то, что чувствует Маша. Вот тебе беруши. Внимание! Начали!

Павел не знал, что видит Маша. Но он сразу почувствовал не привычное жжение внизу живота. Он попытался сосредоточиться, но разобраться в том, что он чувствует, было непросто. После недолгого привыкания он нашел свои ощущения приятными, но чрезмерно резкими.

Симона повернула регулятор на приборчике Павла и продолжила опыт. Теперь теплое облако переместилось в район поясницы. Его нестерпимо потянуло повернуться к Маше, было страшно интересно знать, что она там видит, но он приложил неимоверное усилие, чтобы оставаться в кресле, как того требуют условия эксперимента. Далее началось совсем уж странное. Он почувствовал, как его соски приобрели потрясающую чувствительность, и ему захотелось вроде как покормить маленького пухленького ребеночка. Павел повращал головой, чтобы избавиться от непривычного ощущения, но тут по мочкам ушей разлилось жаркое тепло. Звуки голоса Симоны стали менять окраску. Все, что он видел вокруг, завибрировало и сместилось, потом поплыло, сминаясь в глазах и дробясь… Здесь он потерял сознание.

Придя в себя, он увидел склонившихся над ним Машу и Симону. Симона на отлете держала руку с открытой ампулой нашатырного спирта. Увидев, что испытуемый приоткрыл глаза, она еще раз поднесла руку к его лицу. Павел потянул носом воздух, во лбу резануло…

– Это может быть опасно! – с тревогой сказала Маша. – Надо прекратить опыт.

Женщины подхватили Павла под руки и помогли ему перебраться на кушетку.

– Ну как, тебе лучше? – В Машином голосе все еще звучала тревога. Отметив, что эта тревога ему приятна, Павел бодро предложил:

– Давайте продолжать! С непривычки и не такое бывает, волноваться нет причин. Это всего лишь новые ощущения. Человечество будет помнить своих первопроходцев.

Однако его бодрость не произвела впечатления на дам. Маша запротестовала:

– Нет, ни за что! Смотреть на тебя бездыханного – шуточка не из самых веселых. Даже ради мировой науки и всего человечества!

Симона, склонив голову, колдовала у компьютера. Пальцы ее порхали над клавиатурой, мягко стрекотали клавиши.

Вот так совершаются великие открытия, взволнованно подумал Павел. В будничной обстановке, под запах нашатырного спирта. И не важно, что ты потомок великого человека. Важно то, что ты сам сделаешь для потомков. В этом и есть твоя привилегия, Эдисон! Ободренный этими выводами, Павел поднялся на ноги. Колени были немного ватными, его слегка пошатывало. Ничего, Эдисон, это все пустяки, какое-то там головокружение. Зато первый шаг в программе эксперимента сделан. Ликование отменяется, да здравствуют будни, скромно поздравил себя Павел и, проходя мимо стола, вынул из вазочки цветок и машинально понюхал. Мадонна с цветком, елки! Он потер свою грудь, пережившую небывалые ощущения.

На следующий день, согласно программе, испытуемые поменялись местами. Устроившись в кресле, Маша напряглась в ожидании того, чтобы во всеоружии отразить ощущения Павла. Симона хлопнула в ладоши и щелкнула включателем на пульте управления. Павел начал таращиться на экран телевизора. Ему вдруг стало немного стыдно из-за присутствия Симоны. Однако, понимая, что без нее эксперимент будет носить характер сугубо дилетантский, он взял себя в руки и решил не сдерживать возбуждения, которое неминуемо, как он полагал, должно нахлынуть во время просмотра эротического ролика.

Неожиданно за его спиной раздался задорный смех супруги… Павел удивленно повернулся.

– И это все? – заливалась Маша. – И это то, что ты, Пашенька, испытываешь, когда смотришь эротические сцены?

– А что?

– Паш, соберись, иначе я просто со смеху лопну, – никак не могла остановиться Маша.

Павел вздохнул, закрыл глаза и еще немного посмотрел на полуобнаженных красоток, тружениц шеста. Одна вертелась, мелькая ногами, другая держала в руках трубочку пломбира и, косясь на зрителя, облизывала языком круглый шарик сливочной макушки. Неплохо поставлено освещение, отметил краем сознания Павел. Но вот музыка не очень. И лица у девиц «поставленные», нет живого, естественного чувства. Разочарованный, Павел стал представлять себе феерические картины, имеющие мало отношения к происходящему на экране телевизора. Эпизоды периода взлета и падения Римской империи начали перемежаться в его воспаленном мозгу с оргаистическими плясками шаманов с острова Пасхи. Но эклектическую смесь эроса древних римлян и полупервобытных племен, как назло, все равно перебивала все та же неважная режиссура современной массовой эротической продукции… Павла начало клонить в сон. Очнулся он от прикосновения Симоны к его плечу.

– Ух, – перевел он дух и беспомощно посмотрел на Симону.

– Но ведь только что были всплески активности, я же видела, – растерянно пробормотала Симона и покрылась краской.

«Это Тинто Брасс мне помог», – подумал Павел, мысленно продолжая следить за стремительным бегом юного Калигулы, преследующего родную сестру, – они бежали в густой траве, и настигать юную вакханку было ошеломительно приятно, едва ли не приятнее, чем через несколько минут обладать ею… Вспоминать последующие кадры фильма не хотелось.

– Может быть, перенесем опыт на завтра? – вовремя внесла предложение практичная Маша. И она еще вчера говорила о том, что, возможно, недостаточно его чувствует?

– Да, пожалуй! Павлу надо отдохнуть, – подвела итог Симона.

В этот момент дверь открылась, и вошел Толик.

– Симочка, завязывай с наукой, пора уже эт-а-а-а… возвращаться, што мы тут, всю ночь торчать будем?

Компания экспериментаторов освобожденно поднялась с горячих кресел и покинула помещение.

– Маш, а что, правда было смешно? – с легкой обидой спросил тихонько Павел у жены, когда парижское такси несло их к «Ковчегу».

– Н-н-н-уу, как тебе сказать…

– Да так и скажи… но я же совсем не виноват, я не какой-нибудь там недотыкомка!

– Ч-ч-то-ччто?.. – поперхнулась от смеха Маша.

– Н-ну-у, недотыкомка… так меня тетя Даша, наша соседка по лестничной площадке, называла.

– Нормальный ты… т-т-тыкомка… – снова зашлась от смеха Маша и свалилась на плечо Павла, сотрясаясь в пароксизме смеха и не имея возможности даже вздохнуть… – Еще какой, до… до-до-ты-ы-комка…

Кто бы сомневался. Павел молча расправил плечи и обнял вконец развеселившуюся жену.

В спальне, мурлыча, как кошка, Маша прижалась к Павлову боку и стала настойчиво выпытывать у него, что он чувствовал, когда она была в роли передатчика.

– А вот сейчас сама все узнаешь, – неожиданно повернулся к ней Павел и влепил потрясающий поцелуй прямо в ее заинтересованные губы.

– Ну… и?.. – ничуть не растерялась Маша, беззащитно раскинувшись в постели.

– Ах так! – взрычал Павел и поправил на шее медальон. Маша погладила пальчиком свой. В комнате стало тихо, как перед бурей.

– Паш, где ты берешь такую страсть ко мне?

Павел промолчал. Он плотно прижался к любимому телу, провел рукой по бедрам, горячась и вздрагивая. За окном послышалась торопливая речь. Кто-то кого-то уговаривал. Слова сыпались сумбурно, и смысл их до Павла не доходил. Плеск волн смазывал интонации. Раздался звук пощечины и вслед за ним торопливый скрип весел в уключинах. Маша прыснула и посмотрела на Павла. В их жизни пощечинам не было места, однако кто-то же кому-то их отпускает…

– Паш, как ты думаешь, за что она его наградила?

– А может, это он ее?

– Не говори мне, милый, что настоящий француз способен ударить женщину.

– Однако настоящий француз может ударить другого настоящего француза.

– Хи-хи-хи… – снова залилась Маша. – Ты на что это намекаешь, противный?

Маша говорила, не открывая глаз, каждый раз удивляя Павла этой своей способностью произносить что-то во время любовной игры. Павел так не мог. Он смотрел на ее шевелящиеся губки, и горячая воронка втягивала его в свою сладкую глубину. Чувственные сполохи поглощали все его существо. Маша же, напротив, могла щебетать, как маленькая птичка, покинувшая клетку и вкусившая дикой воли. Жар поднимался к вискам, пьяня разум. Затем стекался к бедрам, заполонял живот, следуя за движениями восхитительно скользящих по телу рук: мышцы налились звериной легкостью и обостренной чувствительностью. Естество, ограниченное только телом любимой, становилось тугим и огромным. Легкое щекочущее ощущение собиралось в одной точке и уже не отпускало, стремительно нарастая, подобно шуму приближающегося поезда. Не остановить эту мощь… Вот чувственный шок, удар, толчки крови в ушах, дыхание прекращается, тело сжимается в один упругий комок нервных нитей, и взрыв… Нет, лавина… Она бьет и бьет всей своей массой, отражаясь от лона и возвращаясь в него…

– Хоть эксперимент сегодня прошел не совсем удачно, зато жизнь все поставила на место, – прошептала Маша и закрыла глаза…

Вечером следующего дня опыты были продолжены. Однако в том, что эксперимент производится между супругами, Симона усмотрела недостаток – информация может быть искаженной, поскольку супруги могут чувствовать друг друга и на расстоянии, и без специального прибора. В связи с этим после непродолжительного обсуждения решено было расширить рамки эксперимента, для чего следовало поменяться партнерами. Начали с Толика и Маши.

– Вы как хотите, а я боюсь, – с неохотой выдавил Павел.

– Чего ты боишься? – спросил его Толик.

– Ну… вот… вдруг ты будешь… э-э-э… неудержим, – наконец нашелся Павел. – Мало ли что может произойти! Еще попрешь!

– Павлик, – подключилась Маша, – все будет хорошо. Раз наука требует, сделаем все, что в наших силах! – Маша расправила юбку на коленках и выразила готовность приступить к опыту. Симона озабоченно потерла виски кончиками пальцев. На ее лице тоже боролись два чувства. Сподвижничество ради науки и простая человеческая ревность. Наконец лицо ее приобрело непроницаемое выражение, и она приняла решение.

– Начинаем! – Раздался щелчок тумблера.

– Гы-гы-гы-ыы-ы… – послышалось через некоторое время со стороны Толика, повернутого к стене. Маша с легкой улыбкой смотрела эротический ролик. Гигант снова засмеялся.

– Ох-хо-хо-ха-а-а-а, – загоготал Толик, тряся головой.

Павел напрягся. Внутри него проснулся страж спокойствия дома. Он внимательно следил за поведением подопытной пары, готовый в любой момент сорваться с места. Маша уже не смотрела на ролик, а просто прикрыла глаза и сосредоточилась на чем-то своем. Толик то смеялся, то пыхтел, как паровоз, ерзая в кресле, которое уже начало угрожающе поскрипывать. Маша наклонила голову, под ее челкой пролегла небольшая морщинка, свидетельствующая о напряженной мозговой работе. Вдруг Толик заговорил. Речь его была сбивчивой, а смысл ее удивительным. Он вещал тонким голоском. Голосок был женским. Изредка речь прерывалась мужской репликой. Дуэт в сольном исполнении Толика местами состоял из цитат, взятых из Библии, и старинных апокрифов. Неожиданно гигант встал и смешно засеменил походкой Чарли Чаплина вокруг своего кресла. Симона удивленно смотрела на ужимки Толика и была немного растеряна. Наконец Толик уселся в кресло и просто заснул.

Несколько минут участники научного процесса молча наблюдали за спящим. Толик стал похрапывать, выделывая носом рулады вперемежку с художественным свистом. Симона потянулась к тумблеру и отключила аппаратуру.

– Как видите, господа, – начала она подводить итог, – сегодняшний этап совершенно не лезет ни в какие ворота. Неожиданно, прямо скажем!

Симона подозрительно посмотрела на Машу и спросила:

– Как такое могло произойти? Почему эксперимент пошел по пути фарса?

– Потому что я решила представить себе все именно таким образом, – ответила Маша. – Бьюсь об заклад, такого поворота никто не предусмотрел!

– Так-так-так, – начала Симона, – действительно, как-то мы сосредоточились на эротическо-сексуальном аспекте и совершенно проигнорировали другие нюансы человеческого общения! Это тоже результат. Спасибо, Маша! Смею предположить, что страх и любопытство, зависть и ревность также могут быть предметами нашего исследования.

– Могут, но не должны, – начала объяснять Маша. – Я так думаю, хотя все, что ты перечислила, возможно. Сами видели. По-моему, кое-что проясняется в печальной судьбе Евгении. А именно, ее необъяснимое чувство к Пьеру, повлекшее за собой разрыв отношений с господином Эдисоном. Более того, важно, кто диктует направление чувств! Возможно и другое применение свойств приборов. Понимаете меня? А вдруг кто-нибудь станет внушать другому ненависть или, еще того похуже, что-нибудь разрушительное? Я хочу этим сказать, что применение вновь открытых свойств должно быть строго избирательным. Иначе недалеко до беды. Вспомните, что писала Евгения. Когда медальон оказался на шее у Пьера, художник, понимая это или не понимая, сумел внушить бедной девочке страстную любовь к себе. В то время как она любила Томаса и место в ее сердце было занято. Таким образом, Пьер насильственно разбил ей сердце и… нарождающуюся семью. И еще! Не всякий человек подвластен другому. Я думаю, что внушать другому свой чувственный мир и воспринимать чужой сможет не каждый. Я считаю, что среди множества людей есть подходящие друг другу и есть несовместимые. То есть мне Толик внушить что-либо вряд ли сможет. А я ему, получается, могу! Так же и Павел может воздействовать на другого человека. Таким образом, открытое нами свойство медальона…

– Это просто усиление способностей! Которые или есть, или их нет, – договорила за Машу Симона.

– Да, так, – подтвердила Маша.

– На сегодня, пожалуй, хватит. А в перспективе надо будет скорректировать направление наших исследований в сторону поиска сильного характера, способного внушать, то есть – сильного передатчика. И, с другой стороны, интересно бы выделить сильного приемника ощущений. Пока Маша – сильный передатчик, а Толик – сильный приемник.

Довольные результатами, друзья покинули лабораторию.

– Маша, ты сильный внушитель, – заигрывал с женой Павел на заднем сиденье такси. – Толик смотри как выплясывал, чем ты его покорила?

– Я представляла себе многое. Сначала внушила ему, что он чижик.

– Кто-кто?

– Чижик. Помнишь песенку? «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил. Выпил рюмку, выпил две, закружилось в голове…»

– То-то, я смотрю, Толик гоготал, как… пыжик пьяненький, а потом в пляс пустился. Надо с тобой поосторожней, а то ты ненароком еще похмелье внушить сможешь…

– Я же не злодейка, Паша, чижика я могу, а вот похмелье нет, наверное.

– Маш, а ты можешь внушить мне, например, что я в Древнем Риме?

– Надо попробовать, – хихикнула Маша. – Вот приедем в «Ковчег», поужинаем, и я тебя перемещу в Рим…

– Только не в рассвет демократии. Там одни идеалисты и гомосексуалисты. Лучше уж во времена развратного декаданса.

– Так уж и быть… – кивнула Маша.

На следующий день в фокусе научной мысли предстояло оказаться Павлу и Симоне. Симона должна будет смотреть в монитор, Павел – ловить ее ощущения.

– Симона, ты это… не очень-то, – проговорил Толик, пряча глаза в узорах линолеума лабораторного пола.

– Анатолий! Ты ведь понимаешь, что дело не в том, что… в общем, это очень важный для науки шаг! Возможно, мы с Павлом будем первыми, кто решится на такое ради познания истины!

– Оно, конешно, истина! Однако ж и меня надо понять, я же не железный, смотреть на вас в одной упряжке, хотя воевал в горячих точках…

– Ну так ты представь, что сейчас здесь, в этой лаборатории, находится горячая точка! Может быть, для всего человечества!

– У меня это… силы воли хватит, у меня ее до фига и больше! – приосанился Толик, разворачивая грудь так, что затрещала ткань костюма и тоненько свистнула пуговица, отрываясь и закатываясь под стол.

– Ну вот, милый, ну вот и договорились. Занимай рубеж обороны и держи линию, вдруг кому-нибудь из нас станет плохо. А ты тут как тут. Раненых на носилки и… в медсанчасть, под пулями недремлющего противника…

– Ладно, понимаю, не дурак, человечество… цель… задача и все такое…

– Маша, ты как, остаешься или выйдешь? – спросила Симона, сильно волнуясь за возможные непредсказуемые результаты.

– Если ты не против, я тут с Толиком в резерве останусь! Паша для меня – все! Ну и… человечество… конечно… Где у тебя ампулы с нашатырным спиртом? – И Маша проследовала в направлении, куда Симона указала ей рукой.

Потом Симона уселась перед телевизором и положила руки на пульт управления.

– Внимание! Начали!.. Ой!!!

– Батюшки-светы! – крикнул Павел во все горло. – Спасибо, братцы, что вы меня повернули к стене…

– Что-что? – осоловело пропищала Симона и выключила пульт.

– Щас… я щас… – частил Павел, глубоко и часто дыша.

Через десяток минут, пока подопытные отдыхали, а Толик с Машей осматривали каждый свою супружескую половину, стараясь не пропустить ничего из того, что можно было бы истолковать в пользу отказа от продолжения опыта, Симона сформулировала первое впечатление:

– Вот это да!

– Объясни, пожалуйста, понятней, – потребовала Маша.

– Шоб и мы прикололись, – с чувством железобетонной уверенности добавил Толик. Симона с сомнением посмотрела на Павла, и тот решился, как мужчина, начать первым:

– В общем, я ощутил… э-э-э… мгновенное наполнение… а-а-а… моего несуществующего… ээ-ээ, влага… лона… э-э-ээ… чем-то… тепло-твердым… упругим…

– А я… – немного помедлила Симона, – испытала ранее неизвестное мне ощущение проникновения своим несуществующим мужским членом внутрь вагины, – аналитически четко сформулировала Симона свои ощущения, оправившись от шока быстрее Павла, чем только подтвердила в глазах присутствующих свой несомненно высокий профессионализм ученого.

– Ну и как оно? – просипел Толик. Физиономическая феерия отразила комплекс его противоречивых ощущений.

– Непривычно. Я бы сказала с большой долей вероятности, что просто здорово! – закончила свою мысль Симона. – Если учесть, что опыт продолжался не более минуты, то результат я бы назвала потрясающим.

– Теперь представьте себе, – прогрессивно заговорила Маша, – только представьте себе, это же революция в сексе. Можно позволить себе обмен ощущениями! После, разумеется, всесторонних комплексных исследований. Мы можем указать человечеству путь к новому уровню бесконтактной чувственной совместимости.

– Но… это же ударит по основным социальным принципам устройства человеческого сообщества, – неожиданно сменила свою позицию Симона.

– Что? Каким принципам? – не удержался Толик, с трудом следя за обменом мнениями между Симоной и Машей.

– По моногамности, а следовательно, по семейным устоям. По уже сложившемуся в мире балансу однополых браков. Поясняю свою мысль, – откашлялась Симона и, обхватив руками плечи, стала ходить взад-вперед. – Лица с неустойчивой психикой в погоне за новыми ощущениями, освободившись от моральных ограничений, начнут мигрировать в полигамию.

– Ну и что в этом страшного? – спросила Маша по инерции, однако в ее голосе зазвучало некоторое сомнение в целесообразности подобной расширительной программы человеческой практики.

– Кроме того, могут иметь место семьи из четырех и более членов, – как бы не слыша этой Машиной реплики, продолжила Симона мысль, которая ее захватила.